Текст книги "Психиатр"

Автор книги: Марк Фишер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)

Глава 44

То, на что «они способны», Томас снова испытал на себе. Напряженность событий последних дней сблизила их с Джулией, и когда, столкнувшись с ней в коридоре клиники, Томас предложил поехать к нему, она приняла приглашение, просто кивнув, но взгляд ее был волнующе настойчивым.

Состояние нервозности или возбуждения сделало их необычно молчаливыми. В любом случае о чем было говорить? Оба, казалось, прекрасно знали, чего хотят.

Лишь в какой-то момент, из элементарной вежливости, Томас все же спросил Джулию:

– Хочешь выпить?

– Нет, спасибо.

– Кофе?

– Нет, Томас.

Так как по логике вещей двойное отрицание является эквивалентом утверждения, двойной отказ Джулии привел Томаса к заключению, что не только не стоит терять время на напрасные преамбулы, но более того если он это сделает, то испортит все очарование волшебной минуты; поэтому он просто предложил:

– А если мы перейдем в комнату?

Джулия взяла его за руку, и он последовал за ней в спальню, где они быстро, словно куда-то торопясь, разделись.

К своему радостному удивлению, Томас сразу же обнаружил, что к нему вернулся прежний пыл и он готов к бою. Однако ему хотелось вначале доставить удовольствие партнерше, а потом уж себе, иначе он, без сомнения, не медля ни секунды, с наслаждением растворился бы в Джулии. Но он решил не торопить события, продлив ласки.

Однако всего через несколько минут он почувствовал, что Джулия витает где-то далеко и ее начальный порыв угас. Он забеспокоился. Возможно, он что-то сделал не так? Неужели их взаимное притяжение вдруг внезапно исчезло?

«Что ж, это не так уж и невозможно! – подумал Томас. – Механизм сближения двух существ так хрупок, так непредсказуем, а лед желания настолько ломок, особенно вначале!»

Он остановился, смущенный своим пылом: поскольку она не участвовала в этом действе, то ситуация вдруг показалась ему смешной.

– Ты ничего не чувствуешь? – спросила Джулия.

Что она имела в виду? Он никогда не испытывал подобных ощущений. Заметила ли она его состояние? Томас вытаращил глаза, улыбнулся, поглядев на свой член, направленный в сторону партнерши.

Она поняла свою оговорку и улыбнулась, по достоинству оценив его превосходную готовность, однако тут же с озабоченным видом уточнила:

– Какой-то странный запах. Ты не чувствуешь?

Одурманенный ароматом Джулии, ее абсолютной наготой, Томас ничего не ощущал, но все же попытался переключить внимание.

– И правда, – согласился он.

– Пахнет кровью или землей.

Джулия пристально посмотрела на покрывало, которое в порыве страсти они не удосужились снять, ей показалось, что под ним происходит какое-то шевеление. Ошеломленная, она вскочила с кровати:

– Под покрывалом что-то есть!

Томас тоже ощутил это. Он выпрыгнул из кровати и одним движением откинул покрывало.

Джулия с испуганным криком прижалась к нему.

На жемчужно-сером сатиновом постельном белье кишели огромные земляные черви, расползаясь во все стороны. Освобожденные от покрова, они целыми кучами падали на пол, продолжая двигаться наугад, как в безмолвной зыбкой сцене из фильма ужасов.

Томас не проронил ни слова, но в выражении его лица смешались страх, отвращение и протест. Сначала безжалостное убийство проститутки, затем булыжники, которые едва не задавили его насмерть и убили Гарри, и, наконец, эта мерзкая сцена, воскрешающая наиболее скабрезную разновидность сюрреализма.

Как далеко готовы зайти эти монстры, чтобы сломить его решимость?

Не в силах сдержать отвращения, Джулия ринулась в ванную комнату. Тотчас оттуда донесся ее истошный крик. Томас поспешил к ней. Джулия разрыдалась, прижавшись к его груди в поисках спасения.

На полу в большой луже крови плавала поросячья голова, наряженная в смешной рыжий парик, напоминающий волосы Наташи, – можно было подумать, что это ее скальп и маньяк хотел таким невероятным способом запечатлеть свое преступление.

В качестве завершающего штриха этого утонченного извращения ненормальный шутник поставил маленький диктофон, откуда доносилась знаменитая песенка Бинга Кросби: «Я мечтаю о белоснежном Рождестве».

У Джулии началась икота, переросшая, как заметил Томас, в настоящий приступ истерии. Он решил избавить ее от этой ужасной мизансцены, которая и у него тоже вызывала отвращение, и захотел было вернуться в спальню. Но он забыл о расползшихся повсюду червях. Томас спешно отступил, резко захлопнув дверь.

Но и в гостиной Джулия никак не могла успокоиться. Томас пытался успокоить ее:

– Все закончилось. Ничего страшного. Они просто хотят меня запугать. Но мы не станем играть в их дурацкие игры.

Джулия не реагировала на его увещевания, и Томас, не ожидавший от коллеги такого взрыва эмоций, не мог найти объяснения ее крикам; в клинике им довелось пережить немало тяжелых моментов, которые требовали хладнокровия.

– Что такое, Джулия? Я не понимаю.

Подавив рыдания, она пояснила:

– Моя сестра… У нее был сердечный приступ. Именно я нашла ее мертвой в ванной комнате. Падая, она ударилась головой, кровь была повсюду…

– Я понимаю, понимаю, я не знал… Я очень сожалею.

Он налил ей двойную порцию водки, быстро собрал их одежду, предварительно как следует встряхнув, наскоро собрал чемодан и спешно вышел из комнаты, еще раз убедившись, что плотно закрыл за собой дверь.

В гостиной он присоединился к Джулии, которая к тому времени немного успокоилась, протянул ей одежду.

– Я перееду в отель, – пояснил он.

– А почему не ко мне? – спросила она, с трудом сдерживая всхлипывания.

Томас колебался, но Джулия была так напугана. И потом, несмотря на весь этот ужас, он чувствовал, что они близки как никогда раньше. И он согласился.

Джулия предложила ему поселиться в комнате для гостей. Нужно сказать, что то обстоятельство, что он решил временно перебраться к ней, вовсе не предполагало возобновления любовных игр, тем более что сцена в ванной комнате воскресила у нее боль старой душевной раны.

Томасу пришлось покориться: все же какое-то время они будут жить под одной крышей если не как влюбленная пара, то по крайней мере как близкие друзья.

Глава 45

В конце сентября ослабление полицейского надзора за Катрин позволило ей, как и было запланировано, присутствовать на процессе.

Доктор Шмидт и Пол Кубрик произнесли вступительные речи. Молодой прокурор для начала передал присяжным (шесть женщин и такое же количество мужчин разного возраста и национальностей, среди них два негра, один вьетнамец и два испанца) и судье фотографии, на которых были запечатлены последствия злодеяния.

Несмотря на все усилия, Шмидту не удалось помешать прокурору использовать снимки в качестве доказательства. Кроме того, слушание возглавил судья Эрни Бернс, пятидесятилетний чернокожий юрист; адвокату уже дважды доводилось сталкиваться с ним в суде, и эти два процесса он проиграл.

Шмидт ненавидел его, как ненавидел всех негров; ни один чернокожий адвокат никогда не работал на юридическую фирму «Шмидт, Кент и Брентвуд», и он не мог смириться с тем, что люди с таким цветом кожи допущены к судопроизводству, усматривая в этом неоспоримое доказательство упадка американского общества.

Если один раз увидеть лучше, чем сто раз услышать, то тридцать трагических фотографий с многочисленными шокирующими приметами жестокого обращения стоили сотни рассказов. Они действительно произвели на присяжных сильное впечатление.

Заседатели внимательно рассматривали снимки, неторопливо обмениваясь ими. Получив очередную фотографию, они растроганно смотрели на хрупкую юную Катрин, сидевшую рядом с прокурором, а затем негодующе – на обвиняемых, одетых в темные костюмы с иголочки. Даже литературный критик, в чьих нарядах обычно господствовала артистическая небрежность, подчинился распоряжению адвоката, надев костюм-тройку и галстук.

Полу Кубрику явно удалось укрепить позиции обвинения. Шмидт был весьма огорчен. Несмотря на всю внешнюю респектабельность, об уважении к тем, кто находился на скамье подсудимых, уже не могло быть и речи. С точки зрения присяжных, у его клиентов был вид насильников – изысканных, хорошо обеспеченных, но все же насильников. В конечном счете их станут судить не по безупречной чистоте рубашек или великолепным костюмам, а по тому впечатлению, которое сложится у присяжных в связи с их причастностью к изнасилованию Катрин Шилд, совершенному 15 июля.

Шмидт утешал себя мыслью о том, что заготовил для противника несколько сюрпризов. Бесспорно, ему еще удастся выпустить пар. И потом, процесс только открылся. В глубине души он сознавал, что и сам предпочел бы, чтобы члены суда присяжных увидели снимки с самого начала, поскольку далее последует его защитительная речь, а затем подготовленные свидетели. Едва ли слабые мозги заседателей смогут устоять!

К тому же у прокурора не имелось ни малейшего шанса выиграть дело. Конечно, фотографии подтверждали, что было совершено изнасилование. Но ни одна из них не являла собой доказательство, что это преступление совершено его клиентами. Лишившись главного свидетеля, прокурор должен будет как-то выкручиваться. Шмидт был особенно горд этим ответным ударом: решение проблемы нежелательного свидетеля потребовало больших затрат.

Тем временем Пол Кубрик представил суду улику номер два: в пластиковом, герметично закрытом и пронумерованном конверте содержался презерватив, обнаруженный в ходе гинекологического осмотра. Присяжные могли его рассмотреть вблизи.

Улика номер три – белое платье Катрин, с подолом, запачканным кровью, – произвела наиболее сильное впечатление.

В своей вступительной речи адвокат обвиняемых Шмидт объяснил, что 15 июля Катрин Шилд просто предложила свои услуги, как делают многие девушки ее возраста, в клубе «Гавана», что, к несчастью для нее, приняло дурной оборот, однако это не имеет ничего общего с частным приемом, состоявшимся в тот самый вечер в резиденции доктора Джексона в Хэмптоне.

Так или иначе, присяжные были озадачены: каким образом развлечение могло обернуться так скверно? Здесь было что-то не так! И все же они не могли удержаться от презрительных взглядов в сторону подсудимых.

Основные доказательства обвинения были предъявлены, что означало начало собственно судебного разбирательства. Прокурор вызвал первого свидетеля – доктора Конвей.

Уже не в первый раз тридцатипятилетней женщине приходилось давать показания по делу об изнасиловании, но странно, в ее поведении сквозила необычная нервозность. Однако прокурор хорошо ее подготовил к перекрестному допросу, по крайней мере он сделал все, чтобы та поверила в себя. В пиджаке цвета морской волны она выглядела весьма достойно, почти строго.

Когда она дала присягу, Пол Кубрик, элегантный, в черном костюме, делавшем его старше и солиднее (как и было задумано), с улыбкой подошел к ней, держа в руках какие-то документы.

– Доктор Конвей, сколько времени вы занимаетесь медицинской практикой?

– Я являюсь судебно-медицинским экспертом уже двенадцать лет.

– Вы, я полагаю, работаете на полицию Нью-Йорка?

– Да, мой кабинет находится в Главном городском госпитале, где я проходила интернатуру, в мои обязанности, по поручению полиции Нью-Йорка, входит проведение специального осмотра лиц, пострадавших от изнасилования или супружеского насилия.

– Сколько жертв изнасилований вы были вызваны осмотреть в качестве судебно-медицинского эксперта?

– Протестую, ваша честь! – завопил Шмидт. – Факт изнасилования еще не установлен. Формулировка моего коллеги создает в сознании присяжных уверенность в том, что изнасилование было совершено на самом деле, в то время как вся моя защита имеет целью доказать обратное.

Судья подумал долю секунды и объявил:

– Если я правильно понял вашего коллегу, то он хочет установить степень опытности свидетеля в делах об изнасиловании. Протест отклоняется. Вы можете продолжать, доктор.

– Спасибо, ваша честь, – сказал Пол Кубрик, едва заметно приподняв уголки губ в улыбке, благодаря чему на его щеках обозначились обворожительные ямочки.

Шмидт недобро усмехнулся. Этот кретин Бернс явно на стороне женщин, точнее, обесчещенных женщин, но он сделает все возможное и покажет ему, где раки зимуют.

– Итак, доктор Конвей, сколько жертв изнасилований вы были вызваны осмотреть?

– Я не могу дать вам точного ответа.

– Можете ли вы утверждать, что осмотрели сотню потерпевших?

– Нет, то есть возможно, но это только с начала года.

– А! Понимаю, – сказал Кубрик с улыбкой облегчения.

– Позволю себе напомнить, что Нью-Йорк очень жестокий город, – пояснила доктор Конвей. – Каждую неделю заявляют по меньшей мере о пяти сотнях изнасилований, однако настоящая цифра наверняка втрое больше, так как многие женщины не осмеливаются…

– Протестую! – прервал Шмидт. – Свидетель не ограничился простым ответом на вопрос.

– Протест принят, – согласился судья. – Господин прокурор, контролируйте вашего свидетеля.

– Значит, доктор, вам пришлось осмотреть сотню жертв изнасилований с начала года. Так как вы практикуете уже двенадцать лет, то, очевидно, столкнулись с тысячами подобных случаев за это время. Верен ли этот подсчет, как по-вашему?

– К сожалению, да.

– Теперь, доктор, полагаясь на вашу более чем десятилетнюю практику на этом посту в Центральном госпитале и на службе полиции Нью-Йорка, можете ли вы сказать, была ли Катрин Шилд изнасилована?

– Да, – доктор Конвей произнесла это без тени сомнения. – Была.

Катрин печально посмотрела на Томаса, сидевшего справа от нее, затем на Джулию. В ходе судебного разбирательства ее история принимала иную окраску – можно сказать, становилась официально документированной. Все оказалось не так, как ей представлялось вначале. Конечно, ей хотелось, чтобы правосудие свершилось. Но теперь, на публике, она просто сгорала от стыда за то, что приходится обнародовать все эти подробности.

Столько людей смотрело на нее, разглядывало, как какую-то диковинку, словно зверя в клетке: судья, адвокат, присяжные заседатели, свидетели, публика в зале, журналисты, ее родители… В самом деле, не хватало только Роберта, и сейчас она задавала себе вопрос: не рада ли она его отсутствию?

Прокурор сделал небольшую паузу, чтобы убедиться, что заседатели восприняли эту важнейшую информацию: мнение эксперта о том, что Катрин Шилд, вне всяких сомнений, подверглась насилию.

– Доктор Конвей, значит, вы сказали, что нет и тени сомнения: мадемуазель Шилд была изнасилована?

– Протестую, – бросил доктор Шмидт, вскочив. – Этот вопрос уже был однажды задан, и на него был дан ответ.

– Протест принят.

Шмидт, довольный, сел на место. Этот чертов судья Бернс все же уважал правила ведения процесса! В любом случае Шмидт не замедлит подать жалобу и попытается добиться замены, если судья перейдет границы дозволенного. Но вот за этим хлыщом прокурором нужен глаз да глаз.

Пол все так же улыбался. На этот раз Шмидт был прав, выдвинув протест, однако присяжные все равно усвоили информацию, пусть даже из его вопроса, дело сделано, а только это и важно. К тому же эта реакция Шмидта, его жалкая манера цепляться к словам только навредит ему на процессе в глазах присяжных.

– Доктор Конвей, – продолжил прокурор, – здесь у меня копия отчета, который вы составили после осмотра Катрин Шилд утром шестнадцатого июля этого года. Он подписан вами двадцать второго июля.

– Я подписала его, когда утром получила отчет из лаборатории, – заметила свидетельница.

Кубрик передал ей копию отчета, оставив две другие у себя.

– Вы узнаете этот отчет? – спросил он.

Доктор Конвей взглянула на первую страницу, затем быстро его пролистала до последней страницы, где стояла ее подпись. Она утвердительно кивнула и сказала:

– Это мой отчет.

Пол Кубрик дал копию судье, потом повернулся к Шмидту, но тот кивком дал понять, что у него уже есть отчет судмедэксперта.

– Доктор Конвей, в отчете вы пишете, цитирую:

На лице жертвы наблюдаются множественные ушибы. Внешняя сторона левой губы рассечена, но порез скорее всего нанесен не ножом или иным оружием, а простым ударом, например, тыльной стороной руки. По всей видимости, рана на губе возникла по причине насильственного контакта зубов и губы.

Он остановился и спросил:

– Это написали вы?

– Да, – ответила доктор Конвей.

– Вы также написали:

На внутренней части вагины пациентки, так же как и на малых половых губах, имеются следы раздражения, что позволяет предположить, что имеет место факт полового контакта, возможно связанный с некоторым насилием, но в любом случае без подготовки.Вы можете объяснить суду, что заставило вас сделать подобное заключение?

– Да, это явление, которое часто наблюдается в случаях изнасилования. При нормальном сексуальном акте, в ходе подготовки, женские половые органы становятся очень сосудистыми.

– Можете ли вы объяснить суду, что значит «сосудистыми»?

– Мозг посылает сигнал гениталиям, которые готовятся к половому контакту наполняясь кровью и увеличиваясь в размере. Так же, по крайней мере обычно, когда железы функционируют нормально, выделяется смазка. Такое увеличение органов и выделение смазки способствует более гармоничному половому акту, и в этом случае констатируют меньше внутренних разрывов малых половых губ или внутренней части вагины, хотя обычно эти разрывы очень незначительны, в некотором смысле половой контакт, даже согласованный, – это некая агрессия в том плане, что происходит проникновение чужого органа.

– Я понимаю, доктор, но в данном случае как бы вы охарактеризовали разрывы малых половых губ и внутренней части вагины?

– Я расцениваю их как очень серьезные.

– Похожи ли они на те, что имеют место в случае изнасилования, или на разрывы при нормальных сексуальных отношениях?

– В большей степени они напоминают те, что бывают при изнасиловании, потому что в подобных случаях возникает вагинизм.

– Вагинизм? Не хотите ли вы объяснить суду, что это значит?

– Да, это естественный механизм защиты при изнасиловании: мышцы вагины жертвы противятся насилию, что делает проникновение более затруднительным и провоцирует разрывы, так как трение между пенисом в состоянии эрекции и внутренней частью вагины становится значительно более интенсивным.

– Спасибо, доктор.

Кубрик выдержал паузу и продолжил:

– В вашем отчете, в конце шестой страницы, вы пишете:

На ягодицах жертвы множественные ушибы, а мышцы сфинктера повреждены, что вызвало небольшое кровотечение, следы свернувшейся крови обнаружены между ягодицами у анального отверстия. Это повреждение, с большой долей вероятности, явилось результатом содомии.

Катрин, сидевшая с опушенной головой, никогда в жизни не испытывала подобного стыда. Вроде бы объяснили одним словом, а кажется, словно тысячью, что над ней жестоко надругались! Перед всеми!

Ее глаза стали влажными от слез, и она еще ниже наклонила голову. Девушка спрашивала себя, хватит ли у нее сил выдержать этот процесс, неужели заседание началось всего час назад?!

Томас дал ей свой носовой платок – сцена была трогательной, что особенно не понравилось Шмидту, он подозревал противную сторону в заранее спланированном фарсе. Этот Кубрик – циник, он не остановится ни перед чем, лишь бы произвести впечатление на присяжных! А те в свою очередь показали, насколько они чувствительны к подобного рода вещам: женщины в особенности – качали головами, сочувствовали Катрин и, казалось, уже воспринимали обвиняемых как настоящих монстров.

Закончив читать отчет, Пол Кубрик задал вопрос доктору Конвей:

– Учитывая ваш опыт, вы, как человек, многократно видевший женщин, ставших жертвой изнасилования, которых вы осматривали и расспрашивали, скажите, повреждение сфинктерных мышц и кровотечение, которые вы обнаружили у жертвы, на ваш взгляд, очень болезненны?

– Конечно, анус является крайне инервированным участком человеческого тела.

– Не объясните ли суду, что вы имеете в виду, употребляя термин «инервированный»?

– Говоря простым языком, это значит, что на этом участке находится много нервных окончаний, – это, позволю себе пояснить, одна из причин, по которой геморрой является столь болезненным заболеванием.

В зале раздались смешки. Теперь все поняли, что имела в виду доктор Конвей. Раздраженный судья призвал присутствующих к порядку ударом молотка.

Когда спокойствие было восстановлено, Пол Кубрик продолжил:

– Доктор Конвей, я попросил бы вас, насколько это возможно, уточнить свой ответ. Повреждения, описанные в вашем отчете слабо, средне или крайне болезненны?

– Безусловно, порог болевой чувствительности варьируется от одного человека к другому, но я сказала бы, что в действительности эти повреждения крайне болезненны.

– Доктор Конвей, на ваш взгляд, возможно ли, чтобы мадемуазель Шилд по собственной воле согласилась вынести подобную боль при сексуальном контакте?

– Заявляю протест, ваша честь!

– Я хотел бы услышать ответ, – прервал судья, не позволяя Шмидту пояснить причину протеста.

Доктор Конвей украдкой бросила взгляд в сторону Шмидта, словно опасаясь ему перечить.

– Мне сложно судить с позиции потерпевшей, но это мне не кажется правдоподобным, – гордо ответила она.

– Я хочу быть уверенным, что присяжные заседатели поняли ваш ответ. Поправьте меня, если я ошибусь, но вы только что сказали, что вам кажется неправдоподобным, что мадемуазель Шилд согласилась вынести такую боль при половом контакте по доброй воле?

– Именно, – подтвердила свидетельница.

– Я благодарю вас за ценное сотрудничество, доктор Конвей.

Пол Кубрик вернулся на место и только тогда заметил, что Катрин крайне подавлена. Бесспорно, в этом была его вина: он действовал чересчур прямолинейно! Но по-другому он начать не мог. Было необходимо, чтобы присяжные приняли во внимание все факты. Допрос доктора Конвей, как бы он ни был тяжел для жертвы, усугубил положение обвиняемых и подорвал версию Шмидта, изложенную в ходе представления доказательств.

– Доктор Шмидт, – сказал судья, который закончил делать заметки способом, представлявшим собой смесь изобретенной им самим, но довольно эффективной стенографии и различных сокращений, – хотите ли вы задать контрвопросы доктору Конвей?

– Да, ваша честь, – ответил Шмидт, взглянув напоследок в свои записи. Машинально поправив узел своего галстука от Армани, адвокат встал и обратился к медэксперту: – Доктор Конвей, вы рассмотрели презерватив, извлеченный из вагины мадемуазель Шилд?

– Да, я бегло его осмотрела, перед тем как отправить на экспертизу в лабораторию, как делаю это каждый раз, когда есть подозрение, что имело место изнасилование или преступный акт.

– Будьте добры, просто отвечайте на вопросы, которые я вам задаю.

– Да, доктор.

– Хорошо. Вы осмотрели улику и написали об этом в своем отчете.

– Да, на самом деле я упомянула только результаты лабораторных анализов.

– Понятно. Эти анализы были сделаны, как я полагаю, очень компетентным лаборантом, Джоном Дюпре, – впрочем, его имя фигурирует в отчете.

– Это так.

– Ваша честь, если присяжные захотят, мы можем вызвать лаборанта, делавшего анализ презерватива, для дачи показаний, но мой коллега согласен с тем, что написано в отчете доктора Конвей.

Судья повернулся к прокурору, который кивнул головой в знак подтверждения. Тогда судья просто сделал для себя пометку в отчете.

Шмидт, собравшись с мыслями, спросил:

– Доктор Конвей, когда вы вынимали презерватив из вагины, заметили ли вы в нем наличие спермы?

– Нет.

– Ваши предварительные наблюдения совпадают с последующим отчетом из лаборатории, который вы приобщили к своему?

– Да.

– Если суд позволит, я зачитаю отрывок из отчета:

Презерватив из дела Шилд, размер XXL, куплен в торговой сети. Он не был ни порван, ни продырявлен, не содержит следов спермы или семенной жидкости. Презерватив запачкан кровью, принадлежащей жертве, как показали анализы. Мы не обнаружили следов ничьей крови, кроме крови самой жертвы. – Он закрыл отчет и продолжил свой допрос свидетельницы: – Доктор, в случаях изнасилования обязательно ли наличие спермы?

– Не всегда.

– Я спрашиваю не обо всех случаях, а о большинстве.

– В большинстве случаев следы спермы присутствуют, – подтвердила доктор Конвей.

Несмотря на свой опыт, женщина, казалось, все больше и больше приходила в смущение от этого допроса.

– Следы спермы, не так ли? Однако в отчете вы не упоминаете ни о каких следах спермы. Ни в презервативе, ни в вагине, ни в анусе, ни во рту, ни в какой другой части тела мадемуазель Шилд.

– Точно так.

– Доктор Конвей, часты ли в вашей практике случаи, когда насильник использовал презерватив?

– Сложно сказать, насильник не обязательно оставляет свой презерватив после использования.

– Понимаю. Сформулирую свой вопрос иначе. Если следы спермы обнаруживаются у самой потерпевшей, то можно ли предположить, что насильник не использовал презерватив?

– Протестую, ваша честь! Мой коллега просит свидетеля размышлять.

– Да, но я позволю ему продолжить. Вопрос в этом случае уместен, – вставил судья Бернс.

– Я повторю свой вопрос, доктор. Если следы спермы обнаруживаются у самой потерпевшей, можно ли предположить, что насильник не использовал презерватив?

– Да. Или же кондом соскальзывает, либо рвется, что чаще случается при изнасиловании, чем при нормальном половом акте, так как жертва, по причине только что мною описанного явления – вагинизма, – сокращает мускулы своей вагины, которая выделила недостаточное количество смазки.

– Вы слишком развернуто отвечаете на вопрос, предполагающий короткий ответ, но я вас понял, – сказал адвокат Шмидт с приятной улыбкой.

В действительности он был крайне раздражен манерой доктора Конвей давать показания. На мгновение он замолчал, чтобы быть уверенным, что на этот раз правильно задаст вопрос и получит простой ответ.

– Доктор, ответьте только на один вопрос как можно более кратко. Мне бы не хотелось, чтобы долгие объяснения, пусть даже точные, внесли неясность в сознание наших уважаемых присяжных. – После паузы. – На протяжении вашей длительной практики часто ли вы сталкивались с тем, что насильник использовал средства предохранения при нападении на жертву?

– Нет.

– Какой процент, по-вашему, составляют подобные случаи?

– Я не знаю, очень низкий. Один из ста, возможно, меньше.

– А скажите, доктор Конвей, вам уже доводилось сталкиваться со случаями изнасилования больше чем одним насильником?

– Да.

– А со случаями группового изнасилования, когда все насильники пользовались презервативами?

– Нет.

– Понятно. Теперь, доктор Конвей, я бы хотел вернуться к вашему отчету. Вы пишете о повреждениях мышц сфинктера, но ни словом не намекнули на необходимость хирургического вмешательства или наложения швов. Вы об этом забыли?

– Нет.

– Нуждалась ли мадемуазель Шилд в операции, или ей необходимо было наложить швы?

– Я просто прописала ей болеутоляющую мазь и сидячие ванны три раза в день.

– Я понял. Теперь, доктор, скажите мне, в течение своей медицинской практики вы осматривали только жертв изнасилования или супружеского насилия?

– Нет.

– Приходилось ли вам осматривать пациенток, которые не были изнасилованы своими партнерами, однако претерпели повреждения ануса, похожие на те, что вы наблюдали у мадемуазель Шилд?

– Да, – ответила она, немного понизив голос.

– Я не расслышал вас, доктор.

– Да, – повторила она на этот раз более громко. – Такое случалось.

– Не разумно ли в таком случае утверждать, что эти женщины, как и мадемуазель Шилд, могли получить подобные повреждения вследствие добровольных половых отношений?

– Это было бы крайне болезненно.

– Я не спрашиваю, болезненно это или нет, доктор! Как вам наверняка известно, существуют пары садомазохистов, которые по доброй воле практикуют причиняющие боль любовные отношения и иногда наносят себе раны более серьезные, чем те, что описаны в вашем отчете.

– Протестую, ваша честь.

– Принято. – Судья повернулся к присяжным и пояснил: – Господа присяжные, попрошу вас не принимать во внимание то, что только что сказал доктор Шмидт. И даже попрошу полностью стереть это из памяти. – Он посмотрел на Шмита строгим взглядом и добавил: – Я бы хотел немного большей дисциплины. Все поняли, чего вы пытались добиться. Я не потерплю подобных выходок. Я понятно выразился?

– Да, ваша честь.

Шмидт повторил вопрос, заданный свидетельнице:

– Доктор Конвей, ответьте просто – да или нет. Разумно ли утверждать, что эти женщины, как и мадемуазель Шилд, могли претерпеть подобные повреждения вследствие добровольных половых отношений, даже если это крайне болезненно?

– Да, – ответила та.

– Благодарю вас, доктор. У меня больше нет вопросов, – удовлетворенно заключил Шмидт.