Текст книги "Психиатр"
Автор книги: Марк Фишер
Жанры:
Триллеры
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)
Глава 47
Катрин вновь почувствовала неловкость, когда на скамье свидетелей появился некто Джозеф Брум, в твидовом пиджаке, с белым шелковым платком на шее. Внушительный живот и длинные сальные волосы придавали ему неухоженный вид, но ему на это было глубоко наплевать, он был уверен, что выглядит достойно своего статуса артиста. Этот вечно испытывавший чувство неудовлетворенности режиссер, когда ему стукнуло пятьдесят, переориентировался на порнографическое кино, а чтобы оправдать свой род деятельности перед друзьями, он всегда говорил о том, что лелеет мечту снять американский Фильм десятилетия с большой буквы.
Шмидт приступил к допросу без всяких преамбул:
– Господин Брум, можете ли вы мне сказать, чем зарабатываете себе на жизнь?
– Я режиссер, – ответил тот несколько напыщенно. – Я снимаю фильмы для взрослых.
– Ваша честь, – сказал Пол Кубрик, вставая с места, – прошу предоставить мне возможность переговорить с вами и моим коллегой.
Кивнув, тот дал понять, что согласен.
– Я хотел бы попросить, чтобы этот свидетель был исключен, – заявил прокурор, когда они вместе со Шмидтом зашли в кабинет судьи. – Он не имеет ни малейшего отношения к рассматриваемому нами делу. Его не было в доме Джексона, он не является ни очевидцем преступления, ни экспертом, он не работает в клинике. Я действительно не понимаю, что он здесь делает, необходимо немедленно попросить его покинуть здание суда.
– Господин Шмидт, вам есть что сказать?
– Данный свидетель, вне всякого сомнения, позволит мне установить тип поведения мадемуазель Шилд. Как я уже говорил в своей вступительной речи, моя позиция сводится к тому, что мадемуазель Шилд вообще не подвергалась насилию, ей просто хочется дать некий импульс своей артистической карьере, которая в целом не задалась. И не исключено, что она, возможно, пытается подзаработать, обвинив четверых мужчин с безупречной репутацией, – точно так же как в прошлом году она шантажировала вызванного мной свидетеля.
– Я позволю вам продолжить, Шмидт, но предупреждаю: я слежу за вами. При малейшем неверном шаге я вас остановлю!
Это предупреждение судьи Шмидт пропустил мимо ушей. Он получит то, что ему нужно: показания, разрушающие линию обвинения.
– Хорошо, ваша честь, – сказал он.
Ехидно улыбнувшись Кубрику, он вернулся к барьеру.
– Господин Брум, когда вы говорите, что снимаете фильмы для взрослых, то что конкретно вы имеете в виду?
– Ну, всего понемногу: фильмы о лесбиянках, оргии, картины с легким садомазохистским налетом. Я ясно выражаюсь?
– Да, я полагаю, что наши многоуважаемые присяжные поняли, о чем идет речь.
Лицо Катрин стало пунцовым, она опустила голову. Вот когда эта грязная история вылезла наружу! Из-за этого чертова фильма она лишилась жениха, а теперь это, возможно, станет причиной их поражения в суде. Сколько же можно расплачиваться за ошибку, совершенную в юности?!
– Господин Брум, узнаете ли вы среди тех, кто находится в этом зале, мадемуазель Шилд?
– Да.
– Можете ли указать на нее?
Подчиняясь этому ловкому приему (который, впрочем, ему казался ребяческим, он не мог знать, что таким образом адвокат защиты пытается выставить Катрин виновной), Джозеф Брум направил указательный палец в сторону потерпевшей. Затем он автоматическим движением достал из кармана коробочку с таблетками и проглотил две штуки, в соответствии с выработанной годами привычкой, так как он принимал их ежедневно в огромном количестве, чтобы устранить неприятный запах изо рта.
– Скажите, когда вы впервые встретились с мадемуазель Шилд?
– В прошлом году, в начале января.
– Расскажите поподробнее о месте и об обстоятельствах вашей встречи.
– В начале каждого месяца мы даем объявления о наборе актеров и актрис, а в первую пятницу каждого месяца проводим просмотр. На таком просмотре и была мадемуазель Шилд.
Катрин украдкой оглянулась на родителей. До сих пор ей удавалось скрывать от них этот свой проступок. Теперь они об этом узнали. Ее мать, казалось, была бледнее обычного. А отец нахмурил брови. Что они думают о своей дочери, ведь они и без того считали ее бесстыдной только из-за того, что она мечтала стать актрисой?
– Господин Брум, вы воспользовались услугами мадемуазель Шилд для съемки порнофильма?
– Да, у меня был заказ на фильм о лесбиянках – мягкое порно, и я предложил ей маленькую роль, на что девушка согласилась.
– Это неправда! – вскрикнула Катрин. – Мы должны были сниматься в рекламе новой ванны-джакузи, но этот боров подсыпал в шампанское, которое по сюжету мы должны были пить, наркотик.
– Мэтр Кубрик, я прошу вас контролировать поведение вашей клиентки! – сказал судья, стукнув молотком.
Расстроенный новым неприятным поворотом событий, прокурор повернулся к Катрин и строго попросил обратить внимание на предупреждение судьи.
– Но он лжет, это обман! – снова возразила Катрин, на этот раз потише, обращаясь к Джулии.
Та проявила больше сочувствия, чем Пол Кубрик. Она с материнской мягкостью дотронулась до руки девушки и спокойно, тихим голосом объяснила:
– Я знаю, но необходимо соблюдать установленные правила и ждать своей очереди для того, чтобы высказаться.
Катрин, желавшая что-то добавить, осеклась, так как поняла, что это бесполезно, Джулия права. К счастью, когда наконец придет ее очередь, она сможет рассказать о том, что же произошло на самом деле.
Казалось, Вик Джексон, в отличие от прочих обвиняемых, оценил стратегию адвоката и незаметно улыбнулся. Суд узнает, какая дрянь скрывается за добродетельной внешностью этой малютки.
– Господа присяжные, прошу вас не принимать во внимание реплику мадемуазель Шилд.
Присяжные поняли, некоторые из них кивнули в знак согласия. Однако негодование Катрин казалось искренним. Но как знать наверняка? В любом случае нужно следовать предписаниям судьи.
– Господин Брум, я располагаю копией фильма, о котором вы говорите. – Шмидт продемонстрировал видеокассету, на обложке которой красовалась фотография Катрин Шилд и еще одной актрисы в ванне с бокалами шампанского. – Это об этом фильме вы говорите?
Адвокат подошел и показал кассету режиссеру, который тут же ее узнал:
– Да, именно о нем.
Адвокат Шмидт отнес кассету судье и спросил, может ли это рассматриваться как доказательство.
Судья пристально посмотрел на снимок и узнал Катрин, грудь которой была едва покрыта воздушной пеной.
Прокурор сразу же подошел к столу судьи.
– Ваша честь, – сказал Шмидт, – я прошу, чтобы присяжные посмотрели это видео.
– Протестую, ваша честь! Этот фильм окажет негативное влияние на решение присяжных. Доктор Шмидт получил разрешение допросить господина Брума, только чтобы установить схему поведения девушки. Я считаю, что жюри необязательно смотреть эту видеокассету.
– Присяжные не увидят этот фильм, – прервал его судья.
Шмидт сделал недовольную гримасу. Но нельзя же выиграть по всем статьям. Хорошо уже то, что судья позволил его свидетелю появиться в зале суда, что, без сомнения, сыграет свою роль!
– Трибунал сохранит эту кассету, – пояснил судья. – Но защита не должна никоим образом ее использовать, так что присяжные не будут иметь визуального представления ни о футляре, ни о содержимом самой кассеты. Это понятно?
– Да, ваша честь.
Пока Шмидт направлялся к барьеру, Пол Кубрик вернулся на свое место.
– Господин Брум, – начал спокойно адвокат, – что случилось после того, как фильм был отснят?
– Я вручил Катрин Шилд ее чек. Чек на семьсот пятьдесят долларов. И больше я ничего о ней не слышал на протяжении двух месяцев – как раз до того времени, когда вышел фильм.
– Есть ли у вас неоспоримое доказательство, что вы действительно заплатили мадемуазель Шилд?
– У меня при себе есть копия чека, выписанного ей, мой банк присылает их, так как мой банковский счет обеспечивает возврат чеков.
– Я могу взглянуть на этот чек?
Режиссер достал его из бумажника и вручил адвокату, который направился к столику с проектором, предоставленным в распоряжение обеих сторон. Положенный на него чек предстал на большом экране увеличенным в десятки раз. Можно было разглядеть имя получателя, а именно Катрин Шилд, сумму в семьсот пятьдесят долларов, дату, подпись Брума в замысловатых закорючках и, наконец, название его фирмы: Экстази-фильм.
Когда Шмидт убедился, что все рассмотрели чек, он перевернул его обратной стороной, где кроме печати банка были подпись и номер счета Катрин. Затем он снова положил его лицевой стороной.
Многие из присяжных делали заметки, это казалось Шмидту хорошим признаком. В то время как Катрин почти вжалась в свой стул, не осмеливаясь ни на кого посмотреть – особенно на родителей, крайне удивленных и униженных, – адвокат защиты смаковал каждую секунду этого допроса, где все шло как по маслу.
Он вернулся к свидетелю, который уже начинал ему нравиться, даже несмотря на то, что обычно Шмидт нетерпимо относился ко всему, что отдавало неопрятностью, – а одежда Брума была, на его взгляд, в ужасающем состоянии.
– Экстази-фильм, – спросил он свидетеля, – это название вашей фирмы?
– Так точно.
– Скажите, почему вы выбрали такое недвусмысленное и внушающее определенные ассоциации название: Экстази?
– Заявляю протест, ваша честь!
– Протест принят. Доктор Шмидт, подойдите, пожалуйста.
Судья повернулся к прокурору и знаком дал понять, что тот тоже может подойти.
– Доктор Шмидт, – сказал судья совсем тихо, – ничего особенного в том, что вы говорили до сих пор, не было, это заставило меня думать, что я не зря разрешил вам допрашивать этого свидетеля. Переходите к делу.
Пол Кубрик, воспользовавшись ситуацией, вмешался:
– По этой причине, ваша честь, я прошу, чтобы свидетельство господина Брума было полностью изъято из протокола и присяжные не брали его в расчет при вынесении решения.
Судья несколько колебался, но сказал:
– Шмидт, если ваш дальнейший допрос будет протекать в том же русле, я должен буду удовлетворить просьбу прокурора.
– Не беспокойтесь, ваша честь.
Шмидт повернулся к скамье для свидетелей, осознавая, что придется временно прекратить намеки, пятнавшие репутацию Катрин. Он прекрасно понимал, что репутация Катрин в глазах присяжных уже подмочена, – разумеется, судья просил их не принимать в расчет эти показания, но он все же не мог раздать им мнемониум, чтобы те все позабыли!
– Господин Брум, после всего этого вы что-нибудь слышали о мадемуазель Шилд?
– Да, некоторое время спустя, после появления фильма в видеоклубах, где-то в апреле месяце прошлого года она мне позвонила в офис и заявила, что я не выполнил условия контракта и что, если немедленно ее фотографию не уберут с видеокассеты, а также не вырежут все сцены с ее участием, она обвинит меня в сексуальном домогательстве и заставит предстать перед судом, и вообще спустит с меня шкуру.
Кубрик, не знавший этих подробностей, повернулся к Катрин, та на сей раз не возражала, она опустила голову, молчаливо признавая правдивость режиссера.
Но ведь еще перед началом процесса ее предупреждали о необходимости скрывать свои чувства, насколько это возможно, просто сидеть прямо с высоко поднятой головой и смотреть вперед!
Но она, несомненно, была удручена этим новым открытием, неожиданно высветившим ее прошлое. Кубрику было необходимо найти какое-то сильное решение для допроса режиссера, чтобы разрушить образ, который понемногу закреплялся в сознании присяжных: образ молодой актрисы без особых моральных убеждений, которая не задумываясь употребляла алкоголь и не гнушалась вечеринками, заканчивающимися под утро; она быстро бы к этому привыкла, если бы не попала в клинику после попытки покончить жизнь самоубийством.
Вот так curriculum vitae! [4]4
Жизнеописание (лат.).
[Закрыть]
– У вас есть копия контракта, заключенного с Катрин Шилд, господин Брум?
– Нет. Мы редко заключаем контракты даже с более известными актрисами, чем мадемуазель Шилд. Мы ограничиваемся устным договором.
– Но можете ли вы доказать, что мадемуазель Шилд не была введена в заблуждение, когда вы предложили ей сняться в порнофильме о лесбиянках?
– Послушайте, название фирмы Экстази-фильмбольшими буквами красуется у нас на входной двери и на стене за столом секретарши. Обычно люди понимают, о чем идет речь.
– Скажите, господин Брум, с вашей стороны имели ли место сексуальные домогательства по отношению к мадемуазель Шилд, учитывая ситуацию или тот факт, что она находилась в студии обнаженной?
– Никогда. Почти весь фильм был снят моим ассистентом, да и потом, по правде говоря, мадемуазель Шилд из разряда худышек, а я лично предпочитаю женщин в теле, если вы понимаете, что я имею в виду.
– Да, – ответил Шмидт, улыбаясь, – но суд не нуждается в подобного рода деталях. – Он выдержал паузу. Казалось, его хорошее настроение улетучивалось. Но тут же продолжил: – Господин Брум, в прошлом вас когда-либо обвиняли в сексуальных домогательствах по отношению к актрисам?
– По правде говоря, это скорее они нас домогаются, чтобы получить роль! Но так как я женат…
– Понимаю. Катрин Шилд угрожала вам не один раз?
– Да. За месяц по меньшей мере семь или восемь раз. Всегда по телефону.
– Как вы поступили?
– Я дал распоряжение своей секретарше не соединять ее со мной.
– И что?
– Мадемуазель Шилд явилась в офис и попросила принять ее. Она была рассержена. И даже разбила цветочный горшок, но моя секретарша отказалась пустить ее в мой кабинет.
– Протестую, ваша честь!
– Протест принят, – откликнулся судья. – Доктор Шмидт, попросите своего свидетеля ограничиваться тем, что происходило на его глазах, а не в присутствии его секретарши.
– Понимаю, ваша честь. Но мне кажется, я прояснил все, что хотел. Я заканчиваю и задаю последний вопрос своему свидетелю: чем же это закончилось?
– Мадемуазель Шилд перестала мне угрожать.
– Благодарю вас, господин Брум. Ваши показания были крайне полезны суду.
Шмидт с довольной улыбкой вернулся на место.
– Господин прокурор, вы хотите в свою очередь допросить свидетеля? – спросил судья.
Пол колебался, взвешивая за и против: он не был готов провести эффективный контрдопрос.
– Нет, ваша честь.
– Господин Брум, можете быть свободны.
Режиссер принял последнюю таблетку, засунул коробочку обратно в карман и встал.
– Я прошу вашу честь отложить слушание до завтра, – добавил прокурор.
Судья согласился на отсрочку, назначил продолжение слушания на девять утра завтрашнего дня и покинул зал. Публика оживилась. Отовсюду доносились комментарии.
Показания режиссера никого не оставили равнодушным. Получалось, что Катрин вовсе не являлась маленьким ангелочком, как могло показаться на первый взгляд!
Пол, выглядевший одновременно напряженным и возмущенным, повернулся к Катрин, Джулии и Томасу и резко сказал:
– Немедленно собираемся в моем кабинете!
Глава 48
– Катрин, не хочешь ли объяснить, почему ты скрыла от меня эту историю с шантажом? – враждебно бросил Пол Кубрик, закрывая дверь своего кабинета.
Обычно флегматичный, прокурор был явно крайне возмущен.
– Вы меня об этом не спрашивали! – ответила Катрин, защищаясь. – Я не знала, что это настолько важно!
– Ты отдаешь себе отчет, в какой переплет мы все из-за тебя угодили? Мы выглядели идиотами! А кроме того, вся эта история посеет сомнения в сознании присяжных! Если однажды ты уже прибегла к шантажу, они наверняка скажут себе, что ты можешь проделать это и во второй раз!
Ничего не ответив, Катрин опустила глаза и покосилась на Томаса и Джулию. Совершенно обескураженные, оба психиатра молчали. Однако Джулия бросила на Катрин сочувственный взгляд, пытаясь без слов выразить молодой женщине поддержку, показать, что она огорчена тем, как обернулся так хорошо начавшийся процесс.
После недолгой паузы Пол, безуспешно пытавшийся успокоиться, спросил:
– Так ты ему угрожала или нет?
Катрин попыталась скорчить удрученную мину, явно признавая свою вину, но тут же строптиво заявила:
– Только таким способом мне удалось добиться правды! Это настоящая свинья! Он меня обманул: я должна была сняться в рекламном ролике, а он накачал меня наркотиками, так что я не понимала, что делала!
Казалось, она говорила искренне, девушка выглядела при этом растерянной, почти отчаявшейся.
Несмотря на свое разочарование, прокурор не стал усугублять ситуацию. В любом случае худшее уже свершилось. Бесполезно сыпать соль на раны. С присущей ему осторожностью он спросил:
– Есть еще что-нибудь, чего я не знаю, а должен бы?
– Нет, – ответила Катрин.
Последовала долгая неловкая пауза. Несмотря на безупречную подготовку к процессу, прокурор все же не мог предвидеть, что противная сторона вызовет в качестве свидетеля режиссера порнушки. Кубрик мысленно поздравил себя с тем, что отказался от контрдопроса, так как Катрин призналась, что показания режиссера правдивы, по крайней мере в этом пункте, и что она действительно его шантажировала, даже если ее мотивы были не так корыстны, как это представил свидетель.
В то время как Джулия, стремясь успокоиться и сосредоточиться, раскрыла судебное досье, Томас встал и подошел к большой черной доске, где были обозначены ключевые моменты вечера 15 июля.
На доске были изображены три больших квадрата. В первом значилось КЛУБ «ГАВАНА», во втором – РЕЗИДЕНЦИЯ ДЖЕКСОНА и, наконец, в третьем – МАШИНА ТОМАСА/ПЛЯЖ.
Томас снова пришел к выводу о том, что их маленькой команде так и не удалось найти ключ к тайне этих событий, хотя они выдвигали сотни различных догадок.
Если только эта тайна действительно имела место…
Проститутка, трагически погибшая, ездила в «Гавану», чтобы забрать Катрин.
Так, это известно.
Затем она отвезла ее в резиденцию к Джексону.
Томас в который раз провел пальцем по линиям, соединявшим квадраты между собой, – это был почти ритуальный жест, словно он надеялся с помощью некоей магии узнать правду.
Подавленный утренним провалом, Пол машинально проследил за движением его руки, размышляя о том, что еще можно извлечь из этого столько раз повторенного графика.
Томас начал вести линию от квадрата РЕЗИДЕНЦИЯ ДЖЕКСОНА к последнему квадрату МАШИНА ТОМАСА/ПЛЯЖ, но на полпути поставил жирный вопросительный знак и обвел его.
– У меня такое впечатление, что ключ к загадке следует искать где-то здесь, – задумчиво сказал он. – Каким образом Катрин попала из резиденции Джексона на пляж перед моим домом – тем более в ее состоянии?! Вот что необходимо выяснить.
Пол внимательно слушал, а Джулия, наморщив лоб, с маниакальной сосредоточенностью перечитывала отчет доктора Конвей. Можно было подумать, что у нее мелькнула новая догадка и она уверена, что обнаружила то, чего никто до этого не замечал.
При виде Томаса, настойчиво пытающегося найти решение, прокурора посетило сомнение.
Горькое сомнение.
Почему психиатр проявляет столь удивительное упорство в этом деле?
Почему ему так хочется доказать, что Катрин была изнасилована четырьмя мужчинами, при том что те являются вполне достопочтенными членами общества?
Зачем он прилагает столько усилий, чтобы довести этот процесс до победного конца, все время стремясь очернить дружеское окружение директора клиники Джексона, который не преминет его уволить, если обвиняемые будут оправданы судом?
Конечно, Катрин является пациенткой Гибсона, и как психиатр он, возможно, чувствует, что несет ответственность за нее.
Несомненно, изнасилование – это возмутительное преступление и не может остаться безнаказанным. Но профессиональный опыт, и в особенности опыт общения с криминальным миром, превратил прокурора в пессимиста в том, что касалось человеческой натуры. У него сложилось впечатление, что за редким исключением люди, даже самые отъявленные с виду альтруисты, преследуют собственные эгоистические цели.
Если этот универсальный принцип применим к случаю Томаса Гибсона, тогда подлинная причина его упорства эгоистична.
Но если настоящим виновным является он сам, то какой личный мотив может преследовать Томас, как не спасение собственной шкуры? Ему необходимо избежать тюрьмы и сохранить за собой право быть психиатром. Ну конечно, если директор клиники Джексон и трое его старинных друзей по колледжу окажутся в тюрьме, тогда никто не свяжет его имя с этим делом.
Результаты расследования, которое продолжал вести Тамплтон, были вовсе не так важны. Зато процесс, наперебой освещаемый средствами массовой информации, мог даже прославить Томаса: например, в случае если какой-нибудь издатель сделает ему выгодное предложение написать об этом скандале – ведь публика жаждет подобных разоблачений, и расследования скандалов, скандальные мемуары в рейтингах продаж начинают теснить произведения фантастики.
Таким образом, при благополучном исходе процесса Томас выигрывал по всем статьям. И еще – нельзя об этом забывать – спасал собственную шкуру. Пол давно привык к тому, что, спасая себя, люди не останавливаются ни перед чем: они лгут и разыгрывают комедии! Впрочем, знание этой элементарной истины являлось существенно необходимым для профессии юриста.
По какому-то невероятному случайному совпадению – или, возможно, глубокая мысль, подобная той, что завладела в этот момент Полом, способна мистическим образом отразиться эхом в мозгу других людей и повлиять на них на расстоянии – в эту минуту зазвонил телефон. Это был Тамплтон.
Узнав хриплый голос инспектора, Пол почувствовал, как по спине пробежал холодок.
– Кубрик? Это Тамплтон. Вы не отвечаете на звонки?
– Я был очень занят последними приготовлениями к процессу.
– А жаль, вы бы не попали в смешное положение! Вы перенимаете скверные привычки, старина! Знайте, что вчера я закончил свое расследование. И знаете, кто истинный виновник?
Так как собеседник молчал, инспектор продолжил:
– Это Гибсон! И я могу это доказать! Перчатки и белые розы, найденные в машине, были запачканы его кровью, но это еще цветочки! Слушайте внимательно: Джулия Купер, благодаря показаниям которой ему было обеспечено алиби, не могла провести ночь с пятнадцатого на шестнадцатое июля с ним по одной простой причине: вечером пятнадцатого июля она была у себя дома! Ее мать, ее собственная мать! – звонила ей в десять часов вечера! Этого вам достаточно? Не знаю, как ему это удалось, но тем или иным способом Томас, должно быть, убедил ее дать ложные показания.
Это предположение шокировало Пола. Поверив в алиби Томаса – в данном случае подтвержденное Джулией, – он считал, что эта пара предавалась идиллической неге во время роковых событий, но при открывшихся новых обстоятельствах все стало крайне загадочным. (К тому же он еще не знал, что, например, Томас в это время жил в доме Джулии, о чем по понятным причинам ни тот, ни другая предпочитали не распространяться.) И тем более прокурор не мог знать, что в той щепетильной патовой ситуации, в которой они оказались, их отношения вот уже на протяжении нескольких недель слабеют и истощаются.
– Мой бедный Кубрик, вы позволили усыпить свою бдительность! Если бы я был на вашем месте, я бы подал прошение, чтобы весь этот смехотворный процесс немедленно закончился! Все, чего вы добиваетесь, – это найти и наказать виновного, не так ли? Ведь в этом заключается ваша работа?
– Послушайте, инспектор, я знаю свое дело и…
– Тогда я установил, кто виновен в этом! Не теряйте больше времени и прекратите мучить тех четверых! – Тамплтон выдержал паузу и продолжил, но на этот раз уже менее агрессивным тоном: – Я понимаю, что все это ставит вас в неловкое положение. Если хотите спасти лицо, я предлагаю провести общую пресс-конференцию. Я скажу, что мы работали вместе, нашли настоящего преступника и вы привлечете его к ответственности. – Проявив недюжинную, можно сказать демоническую, проницательность, инспектор добавил: – Если для вас это важно, то я согласен оставить мадам психиатра в покое. Мы не станем ее обвинять. Мы только дадим ей понять, что знаем о ее ложном алиби и что ей невыгодно давать показания в суде, если она не хочет быть обвиненной в лжесвидетельстве. А Гибсона поджарим за милую душу! Жареный психиатр! – (Эта скверная шутка рассмешила инспектора.) – Без Джулии Купер он попросту бессилен. Все говорит против него! У нас куча доказательств его вины. – Со злобной радостью инспектор сделал следующее резюме, уточняющее положение Томаса: – Катрин нашли в егомашине, на ней были егоперчатки, испачканные в егокрови. Она получила букет роз, на котором были следы его крови. Не знаю, читали ли вы мой отчет, но утром, когда была обнаружена Катрин, у Гибсона руки были покрыты царапинами и порезами – явно от шипов роз!
В его гостиной мы обнаружили упаковку мнемониума, в которой не хватало трехтаблеток. Я проконсультировался у представителя компании и выяснил, что он раздал присутствовавшим на презентации врачам образцы – упаковки по двадцать таблеток в каждой. А в той, что я нашел в гостиной Гибсона, оставалось только семнадцать – к тому же на ней были отпечатки его пальцев. Он сам, должно быть, взял одну, а две дал девушке, чтобы быть уверенным в эффекте. Затем ему удалось заговорить ее.
Вы же знаете, эти психиатры мастера манипуляций! За доказательствами далеко ходить незачем – газеты и журналы чуть не каждую неделю сообщают о пациентах, сплошь и рядом подвергающихся насилию и так далее. Полагаю, вы и не подозревали об этом, мой бедный Пол. – Впервые он назвал его по имени, словно был уверен в том, что убедил адвоката. Тамплтон продолжил: – Теперь у нас есть все необходимые элементы. Вы отдаете себе в этом отчет? Он съездил за ней в клинику. Выпил в ее компании, потом накачал девушку наркотиками. Его ошибка, что он тоже принял таблетку мнемониума, возможно, чтобы успокоить себя, доказать, что это не опасно, – а может, просто ломает комедию, ведь он очень способный, знаете ли!
На другом конце провода слышалось тяжелое дыхание Тамплтона – тот будто ждал сигнала, готовясь к долгой расправе, этакой медленной пытке.
– И наконец, изнасиловал, а так как был полностью одурманен наркотиками, то сделал глупость: оставил ее в своей машине на пляже, куда, вероятно, привез, чтобы устроить ей маленький романтический эпизод, как в фильме. А теперь он все отрицает и говорит – и это очень хитрый ход! – что раз его все обвиняют, то это не что иное, как заговор! Неплохо, да?
– Но каков мотив? – возразил Пол в полный голос.
– Мотив? Вы спрашиваете меня о мотиве! Но мотив совершенно очевиден! Все очень просто, естественно, смотрите! Катрин красивая девушка – она соблазнит и каноника! К тому же она как две капли воды напоминает его покойную жену, которая к тому же год назад умерла при странных обстоятельствах. Это та же жена, только моложе, – представьте, какое впечатление она на него, должно быть, произвела! – Тамплтон стал говорить тише, словно заговорщик. – Есть одна деталь, которую необходимо учитывать: Томас Гибсон все еще испытывает к своей жене непреодолимое влечение. Если вы мне не верите, нанесите ему визит мимоходом. Ее фотографии повсюду: это настоящий музей, храм памяти – я уже не говорю о тоннах журналов со снимками Клаудии Шиффер! Когда эта бедная девочка, Катрин, попала в его лапы, он, несомненно, вообразил, что это его жена. – Инспектор сделал глубокий вздох и заговорил более отчетливо: – Ну так я верю, что мотив вполне достаточный – впрочем, я не верю, я знаю, – поправился он. – В любом случае, когда алиби Гибсона рухнет, ему будет трудно объяснить присяжным, что он делал вечером пятнадцатого и как получилось, что на перчатках, которые были на Катрин, когда ее нашли в его машине, оказались следы его же крови. У нас достаточно доказательств. Я знаю, что говорю. И я знаю, что вы тоже это знаете. На электрический стул отправляли за меньшие преступления, чем это!
Крайне смущенный напором инспектора, Кубрик ничего не сказал.
– Ну так что, Пол, когда вы хотели бы собрать пресс-конференцию?
– Я не могу сказать сейчас.
– Гибсон у вас в кабинете, да?
– Да.
– Я буду ждать вашего звонка. Но не тяните, иначе я буду вынужден действовать самостоятельно!
Озадаченный и смущенный, Пол повесил трубку. Впервые в жизни он попал в такую сложную ситуацию. Он посмотрел на Томаса, который по-прежнему изучал квадраты на черной доске. Неужели инспектор только что черным по белому расписал его вину?
Возможно, именно поэтому психиатр так отчаянно стремился добиться приговора для четверых обвиняемых!
Прокурор перевел взгляд на Джулию, все еще не поднимавшую головы от отчета доктора Конвей. Его с самого начала влекло к ней, но, так как она была любовницей Гибсона и удостоверила его алиби, Кубрик сразу определил, что установить с ней близкие отношения невозможно. Но если вечером 15-го она находилась у себя, а не в доме Гибсона, то нет оснований делать вывод, что они на самом деле были любовниками. Возможно, она дала свои показания из солидарности или их связывало нечто иное. В принципе этот поворот давал ему зеленый свет. В то же время Пол сознавал, что одна мысль о том, что Томас и Джулия могут быть соучастниками преступления, действует на него как холодный душ.
Печально, если Джулия согласилась дать ложное свидетельство, скомпрометировав себя и свое будущее. А ведь она казалась безупречно честной! Впрочем, если поразмыслить, то, возможно, она солгала именно потому, что Томас никогда не смог бы выпутаться без ее помощи?
Потому что она знала, что он виновен?
А он, Пол, попался на ее удочку.
С самого начала.
Как зеленый новичок.
Ему хотелось умереть.
И ведь с самого первого дня ему было известно, что Томас подозревался в изнасиловании Катрин. Он решил, что должен как следует все взвесить, прежде чем решиться продолжать процесс против четверых обвиняемых. Люди, занимающие такое положение, с их безупречной репутацией! Конечно, существует свидетельство проститутки, но поди знай наверняка, что она не была подкуплена – ведь сам Томас рассказывал ему о двадцати тысячах долларов… для некоторых людей этого вполне достаточно, чтобы дать ложные показания! Но в данном случае это означает, что в этом также замешан Томас?
В какое дерьмо он умудрился вляпаться!
С другой стороны, Тамплтон предлагал ему достойный выход из сложившейся ситуации, а сделанное им предложение давало три преимущества: первое – он сможет сохранить свою репутацию перед публикой и начальством. Второе – он укажет на настоящего виновного, что, собственно, и является его непосредственной работой. И третье (мысль об этом зародилась в самом темном уголке его сознания) – он устранит влюбленного соперника, что усилит шансы завоевать расположение Джулии: судя по тому, как она иногда на него смотрит, она не совсем к нему равнодушна.
По некотором размышлении последний пункт показался ему гнусным. Недостойно вообще допускать подобные мысли. Решительно, Джулия Купер произвела на него сильное впечатление! Возможно, он и правда умудрился влюбиться в нее, хотя сначала усмотрел в этом возможность легкой интрижки!