Текст книги "Годы молодости"

Автор книги: Мария Куприна-Иорданская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

Глава V

Анатолий Каменский. – Встреча с Куприным у Ростовцевых.

Куприн старался привлечь в «Мир божий» молодые литературные силы – Никандрова, Анатолия Каменского, Вережникова и др.

Рассказ Анатолия Каменского «Ничего не было», который появился на страницах «Мира божьего», был выправлен и отредактирован Александром Ивановичем. После этого Каменский «сдвинулся с рельс» и начал печататься в других журналах.

В середине ноября 1910 года ко мне в гостиную с веселым и развязным видом вошел Анатолий Каменский. Его появление меня удивило.

– Я поспешил к вам, чтобы сообщить новости, которые, наверное, будут вам интересны. Во-первых, Александр Иванович закончил прекрасную вещь «Гранатовый браслет»^{139}. Те, кому он ее читал, говорят, что удалась она ему на славу. И во-вторых, у Александра Ивановича большая семейная радость – у него родился сын! Скоро Александр Иванович приедет в Петербург.

В гостиной появилась горничная.

– Можно накрывать на стол?

– Немного погодя…

Я поблагодарила Каменского за приятные новости, но обедать его не оставила. Он потоптался на месте, раскланялся и ушел.

Через несколько дней мне позвонил по телефону Александр Иванович.

– Маша, я с семьей вернулся из Одессы и звоню тебе из «Пале-Рояля» – мое обычное прибежище в Петербурге. Ужасно устал и сижу, конечно, без денег. Постараюсь сегодня взять небольшую сумму под «Гранатовый браслет». Как нам увидеться?

Я созвонилась с Софьей Михайловной Ростовцевой.

– Будет удобно, если ты заедешь с Александром Ивановичем завтра. Михаил Иванович вернется из академии не раньше часу ночи, он читает доклад, а я, чтобы вам не мешать, уйду на родительскую половину.

На следующий день в восемь вечера я была у Ростовцевых. До прихода Куприна мы обменивались с Соней новостями. Когда послышался в передней звонок, Соня ушла.

Встреча с Александром Ивановичем была очень сердечной.

– У тебя усталый вид, Саша, и ты сильно похудел.

– Падение с Заикиным не прошло бесследно…^{140}

– Но «Браслет» ты закончил?

– Да, только торопился и написал не так, как хотел. Слишком много места занял обедом у Любимовых и скомкал самого ППЖ^{141}. Ты помнишь, я хотел начать с его детства и юности, но проклятое безденежье!.. Даже все вещи были у нас в залоге. Получилось два с половиной листа вместо четырех, но писал я этот рассказ всем сердцем, всей душой. Вспоминал Даниловское и ту ночь, когда не мог заснуть и вышел в сад, где на скамейке сидел Федор Дмитриевич Батюшков… Наше благородство тогда равнялось нашей глупости, к сожалению…

– Теперь ты доволен?

– Своей работой я доволен.

– Да нет, я не о том. Тебя же можно поздравить с сыном!

– Что ты сказала? Повтори!

– У тебя родился сын…

Александр Иванович переменился в лице. Встал и как-то тихо сказал:

– Маша, я никогда не думал, что ты можешь быть такой злой.

– Злой? Почему?

– Не понимаешь! Никогда я тебе этого не прощу.

Александр Иванович направился к двери. Я заплакала.

– Но мне же сказал Каменский – советовал послать поздравительную телеграмму.

– Так это сказал Каменский? Подлец! Какой мерзавец! Он же знал… Но оставим этого гада. Не будем о нем говорить.

Александр Иванович опустился на стул, и некоторое время мы оба молчали.

Наконец он сказал:

– Ребенок родился. Прелестная девочка. Но она идиотка: совершенно не реагирует ни на шум, ни на свет – а у нее чудесные синие глаза. Какое это горе! И в этом виноват я. Да, я виноват. Пил как зверь…

Через два-три года младшая дочь Куприна Зина умерла. Похоронили ее на Волковом кладбище.

Глава VI

Продажа сочинений издательству Маркса. – В нотариальной конторе Гревса. – Столкновение Куприна с Л. Н. Андреевым.

В 1911 году Куприн решил продать полное собрание своих сочинений издательству А. Ф. Маркса.

Он просил меня присутствовать при заключении договора.

Нотариальная контора помещалась на Невском, почти напротив гостиного двора, куда в назначенное время явились все заинтересованные лица.

Нотариус Гревс прочел договор, в котором говорилось, что все девять томов своих сочинений Куприн продает издательству Маркса за сто тысяч рублей.

– Имеете какие-нибудь возражения? – обратился ко мне Гревс.

– Никаких, – ответила я.

– Но первые три тома принадлежат вам?

– Да.

– А как же теперь?

– Сочинения не мои, а Александра Ивановича, и он распоряжается ими так, как считает нужным. Если ему сейчас удобно продать их, у меня никаких претензий к нему не может быть.

– Вы откажетесь нотариально от своих прав?

– Конечно.

Все удивленно переглянулись. Видимо, никто из присутствующих, кроме Куприна, не ожидал такого исхода.

– Тогда, – сказал Куприн, – оформляйте нужные документы, а мы, Машенька, едем завтракать! На острова или в Милютинские лавки?

– Милютинские лавки ближе, Саша.

* * *

Второго ноября 1911 года в Гатчину к Куприну приехал Леонид Андреев, чтобы вместе с Александром Ивановичем отправиться в Петербург на вечер к Ходотову.

Леонид Николаевич в определенном состоянии любил выворачивать свою душу наизнанку и требовал этого от своего собеседника. Александр Иванович такого рода откровенностей терпеть не мог, особенно если они касались наших с ним отношений, нашего разрыва.

В вагоне (Гатчина – Петербург) Куприн и Андреев вышли курить в коридор.

– Александр Иванович, скажи, почему же вы разошлись с Мусей? – спросил доверчиво Андреев Куприна. – Я не могу этого понять…

– Ты не понимаешь!.. – И Александр Иванович схватил Андреева за воротник и потащил в тамбур.

Возня в коридоре, а затем в тамбуре привлекла внимание пассажиров. Их разняли и развели по разным вагонам.

Вечером Александр Иванович все-таки приехал к Ходотову, где столкновение с Андреевым закончилось дракой^{142}. Газеты писали: «Повода не было. Избиты, кроме Андреева, Скиталец, Ходотов и другие».

Из Ростова-на-Дону вызвали телеграммой в Петербург Арцыбашева и предложили ему быть председателем суда чести по делу Куприна – Андреева, но суд не состоялся, Александру Ивановичу направили коллективное письмо: ^{143}

«Милостивый государь! Ваша дикая и совершенно нетерпимая в человеческом обществе выходка в квартире Н. Н. Ходотова в ночь на 3 ноября сего года против Ваших товарищей по литературе заставляет нас, нижеподписавшихся, обратиться к Вам с выражением своего крайнего возмущения; и так как эта выходка, завершая собою целый ряд Ваших недостойных поступков, переполнила чашу терпения нашего, мы доводим до Вашего сведения, что в случае хотя бы малейшей попытки повторения их, мы гласно объявим Вас исключенным из товарищеской среды…»^{144}

Вскоре Куприна увезли в имение Ф. Д. Батюшкова – Даниловское.

Глава VII

Отъезд Куприна за границу. – Письма Куприна. – Нейвола. Рассказ «Марья Ивановна».

В 1912 году А. И. Куприн впервые поехал за границу (юг Франции, Италия), где находился более четырех месяцев (апрель – август).

Перед отъездом он подарил нашей дочери, Лидии, двух больших щенков – сенбернаров.

Александр Иванович писал ей:

«Ницца 22. VII. 1912 г.

Лида! Как твое здоровье? Хорошо ли проводишь лето? Как собаки? Живы ли? Не обижает ли их дворник? Если живы – помни: обсыпать их арагацем от блох, почаще чесать, купать еще рано, но можно изредка мыть слабым раствором креолина, к пище прибавлять серного цвета, держать в прохладе, водить гулять побольше, когда не жарко. Как их зовут?

Я теперь за границей, – которая – гадость. Никогда больше не поеду. Дорого, скучно, жарко и все…

Напиши мне по адресу: Nicce, France, Hotel Slave – мне.

     Твой всегда – А. Куприн».

Свои впечатления об этой поездке за границу Куприн передал в «Лазурных берегах».

* * *

Лето 1913 года мы жили в Нейволе. В начале июня на наш хутор забрел человек неизвестной национальности с дрессированной обезьяной; говорил он на ломаном русском языке.

После представления, во время которого обезьяна показывала разные фокусы, а дети визжали от удовольствия, бродячий иностранец сказал:

– Если вам нравится моя обезьяна, то просите маму, чтобы она ее купила. Я продам.

Это была обезьяна – павиан, самка. Звали ее Марья Ивановна. Мы держали ее в сарае на цепи Женщин она ненавидела, и если ей удавалось сорваться с цепочки, она тотчас бежала разыскивать меня или Лидочку. Мы ее боялись.

Приближалась осень. Как быть с обезьяной? Держать ее в городской квартире совершенно невозможно…

– У папы в Гатчине теплый чердак, – сказала Лида, – и там можно поместить Марью Ивановну. Папа любит зверей, он возьмет обезьяну с удовольствием.

– Поезжай к папе, спроси его и обязательно предупреди, что Марья Ивановна злая и женщин к себе не допускает. Поэтому ни тете Лизе, ни Ксении к ней подходить нельзя: она может броситься на них и укусить…

Лида отправилась в Гатчину. Александр Иванович позвонил мне по телефону, чтобы дворник привез к ним Марью Ивановну.

Первую ночь Куприны решили оставить обезьяну в гостиной. Наутро вся обивка мебели была разодрана в клочки. Узнав об этом, я позвонила Елизавете Морицевне. Оказалось, что Лида ничего не сказала им о коварном характере обезьяны. Я извинилась.

– Не волнуйся, Муся, – сказала мне Лиза, – я очень рада этому случаю. Мебель мы купили старую, ее давно пора было перебить. А теперь обязательно придется купить новую обивку.

Когда Марья Ивановна натворила еще много других бед, Александр Иванович отдал ее клоуну Жакомино.

Жакомино сразу определил, что обезьяна очень талантлива, выдрессировал ее и стал выступать с ней в цирке Чинизелли.

На одном из представлений в ложе бенуара сидела молодая, нарядная дама. По всей вероятности, Жакомино был с ней знаком, потому что во время представления он приблизился к барьеру и раскланялся с ней.

Заметив это, Марья Ивановна как стрела перемахнула через барьер и очутилась в ложе. Она бросилась к женщине и стала рвать с ее головы шляпу.

Вслед за обезьяной устремился Жакомино. К счастью, он схватил обезьяну, прежде чем она успела обезобразить лицо женщины.

После этого случая Жакомино отдал обезьяну в зоопарк. В первую же зиму Марья Ивановна выбежала из крытого помещения, простудилась и умерла от воспаления легких.

Эта история послужила Куприну темой для рассказа «Марья Ивановна», который был напечатан в журнале «Рубикон» в 1914 году.

В 1914 году Куприн отдыхал и лечился в Северной Италии, на курорте Сальцо-Маджиоре, который славился йодистыми источниками.

Здесь Александр Иванович познакомился с известными итальянскими певцами – Карузо, Тита Руффо, Энрико Нанни, Эудженио Джиральдони.

Александр Иванович писал Лидочке:

«Лида! Привет из веселого города Милана. Не пишу много – болен и зол. Напиши мне два слова.

Jtalia, Salso-Maggiore, poste-restante. Salute Giacomino. A. Kuprine».

«Лида, привет из курорта, где твоего отца мучают. Напиши мне несколько слов, рассеянная девчонка.

Мой адрес: Salso-Maggiore, Pension Speranza, pour A. Kuprine.

Твой любящий А. К.».

«Ах, Лидуша, знаю я твою пеструю душу. Напиши мне, что тебе привезти из Италии (кроме живого инвентаря)?

Да и вообще пиши.

     Твой друг А. Куприн».

«Hotel Dogana Vecchia Torino.

Милая Лидисенька! Сейчас иду за тамбурином для тебя. Кстати и за кастаньетами.

Плясать так плясать.

Передаю тебе поклон баритона Джиральдони. Я с ним познакомился в Salso-Maggiore, и он меня совсем очаровал. Я с своей стороны старался сделать то же самое. Не знаю, как мне это удалось.

Мой привет маме. Узнай от нее, пожалуйста, не хочет ли она получить от меня для журнала штук десять сонетов Стекетти^{145} мною переведенных. Их можно, конечно, напечатать не сразу, а книжках в 5-ти – 6-ти. Я не мастер и не любитель сам писать стихи, но перевожу охотно, изящно и точно.

Дня через три-четыре я буду в Гатчине. Если ты, лентяйка, захочешь мне написать, то туда адресуй. А если сможешь сама приехать, буду счастлив. У меня теперь цветы, овощи, яблоки, ягоды и всякая другая тварь. А козел бодает под коленки всех – знакомых и незнакомых.

Целую твои глаза.

     Искандер-хан».

Письма из-за границы Куприн адресовал в Нейволу, дачное место под Выборгом, в шестидесяти верстах от Петербурга, где мы жили летом на нашей даче.

Местность вокруг деревни Нейвола была холмистая. На самом высоком холме, над озером Ваммельярви (черное озеро), стояла дача литератора Ф. Н. Фальковского, где в сентябре 1919 года умер писатель Леонид Андреев.

Соседкой Фальковского была Александра Павловна Ланг. Ее большой двухэтажный дом в 1913–1914 годах занимал А. М. Горький после возвращения с Капри. Новый, 1916 год Алексей Максимович встречал на нашей даче в кругу многочисленных литераторов.

К даче Ланг примыкало небольшое имение (внизу под горой) Эудженио Джиральдони, от которого Александр Иванович передает Лидочке поклон из Италии. Дочь Э. Джиральдони – Лилина была подругой Лиды, а сын Женя дружил с Колей Иорданским (сын Н. И. Иорданского от первого брака).

На другом холме жил писатель Е. Н. Чириков и профессор А. П. Пинкевич.

Через деревню, тоже на возвышенности, стояла дача Демьяна Бедного по соседству со Станюковичем.

И только В. Д. Бонч-Бруевич поселился на низменности, недалеко от усикирского шоссе. Когда Владимир Дмитриевич строил дачу, Демьян Бедный шутил над ним.

– Теперь я буду называть вас Бонч-Буржуевич.

– Прошу мою фамилию не коверкать, – сердился Бонч-Бруевич, – она имеет историю в несколько сот лет.

Глава VIII

Куприн на первом этапе эмиграции. – Деньги из Парижа. – Встреча с Е. М. Куприной в Выборге. – Переписка с Куприным. – Рассказ «Каждое желание».

Во время первой мировой войны Куприн, как офицер запаса, был призван в армию. Служил он в Финляндии. По болезни был освобожден от военной службы и снова вернулся в Гатчину, которая 16 октября 1919 года была занята войсками Юденича.

Принимая участие в издании газеты «Приневский край», в которой печатались антисоветские статьи, воззвания и прокламации, Куприн при отступлении армии Юденича не мог оставаться в Гатчине и вместе с отступающими частями очутился в Эстонии.

В это время я жила в Финляндии.

Финляндия после Октябрьской революции отошла от России, и с апреля 1918 года граница с Финляндией была закрыта, но мне разрешили выехать в Нейволу: у меня снова открылся легочный процесс.

В конце 1919 года я получила из банка в Териоках денежное извещение. Перевод меня очень удивил. «Какие деньги? Откуда?» – думала я, отправляясь в Териоки (ныне Зеленогорск). В банке меня все знали.

– Вот тебе, раува Куприна, деньги из Парижа, – сказал мне старик, заведующий банком, и протянул сопроводительное письмо, в котором было написано: «Мы имеем сведения, что А. И. Куприн должен прибыть или уже находится в Финляндии. Просим передать ему означенную сумму. Денисовы».

– Письмо и деньги адресованы мне, но получить их я не могу: я вышла замуж вторично и теперь я по паспорту – Иорданская.

– Не спорь со мной! – сердито закричал старик. – Я сам из Нейволы и знаю, кто ты.

Он открыл дверь в соседнюю комнату и позвал:

– Юхан, Ионас, идите сюда! Вы знаете ее?

– Знаем.

– Юхан, кто эта женщина?

– Раува Куприна.

– Ионас, кто эта женщина?

– Госпожа Куприна.

– Слышишь?!

В то время в Финляндии существовал закон: если три свидетеля, три честных, без судимости человека подтверждают правильность данного факта, то это равносильно закону.

Получив деньги от неизвестных мне Денисовых (на финскую валюту около десяти тысяч марок), я тут же положила всю сумму на текущий счет.

Этот денежный перевод не выходил у меня из головы. «Наверное, Куприн скоро приедет в Финляндию», – решила я.

Как-то утром, просматривая почту, я увидела в одной из ревельских газет карикатуру: за столом сидит Куприн, грязный, оборванный.

Я послала в эту газету телеграмму Куприну на немецком языке. Просила написать мне о Лидочке, а также сообщила, что для него получены деньги из Парижа.

Александр Иванович тотчас же ответил мне телеграммой: «Лида жива, здорова. Вышла замуж^{146}. Осталась в Петрограде. Письмо в дороге».

В письме Куприн просил деньги ему не высылать, так как скоро приедет в Финляндию.

В Гельсингфорсе (Хельсинки) Куприны поселились в гостинице. Мы условились встретиться в Выборге.

В Выборг Елизавета Морицевна приехала одна. В Финляндии для эмигрантов были установлены строгие ограничения на передвижение по стране. Чтобы поехать в другой город, необходимо было специальное разрешение финских властей.

В Выборге мы пробыли с Елизаветой Морицевной два дня. В дороге я простудилась, у меня поднялась температура, Лиза не хотела оставить меня одну в таком состоянии в гостинице. Я передала ей деньги, полученные из Парижа, она – часами рассказывала мне о всем пережитом.

Прошло несколько дней, и в Нейволу пришло письмо от Александра Ивановича: «Милая Маша, здорова ли ты? Если хорошо себя чувствуешь, не поленись, написать два слова. О себе и о Лидии. Я что-то под старость становлюсь чувствительным. Про себя ничего не скажу: образ моего поведения виден из газет. А пока все черные слова таю про себя, коплю про запас.

Очевидно, писать нельзя писем иначе, как заказными.

     А.»

На обратной стороне писала Елизавета Морицевна:

«Милая Муся,

Саша вслед за деньгами (из Парижа от Денисовых. – М. К.-И.) послал тебе письмо, но ответа до сих пор не получил. Как твое здоровье? Удалось ли тебе получить весточку от Лидуши? На днях надеюсь услышать о ней от общих знакомых…

Целую тебя, Саша тоже.

     Лиза».

Между мной и Александром Ивановичем началась переписка.

«У тебя острый глаз на все смешное и веселое, чего мне сейчас не хватает», – писал Куприн в одном из писем и просил сообщать ему забавные случаи для фельетонов. Он сотрудничал тогда в газете «Новая русская жизнь» и подписывался А. Куприн или «Али-хан».

В другой раз он писал мне: «Не найдешь ли ты, Машенька, в своей дачной библиотеке сборник „Земля“ с моим рассказом „Каждое желание“. Сейчас предоставляется возможность издать сборник моих рассказов. Для того, чтобы подновить содержание этого сборника, следует переменить заглавие, и рассказ появится как новый. Я уже придумал новое заглавие для него – „Звезда Соломона“. Ты окажешь мне большую помощь, если немедленно пришлешь его мне».

Двадцатая книжка «Земли» у меня сохранилась, и я выслала ее Куприну в Гельсингфорс. Сборник вышел под названием «Звезда Соломона», куда вошел и рассказ «Каждое желание», переименованный в «Звезду Соломона».

Через три года Александр Иванович запамятовал и писал мне из Парижа: «…Читала ли Ты… „Звезду Соломона“ (она же „Каждое желание“). Хочешь, пришлю Тебе?..»

Глава IX

Пробелы памяти Куприна.

Пробелы в памяти А. И. Куприна удивляли меня давно.

В 1902 году я рассказала Александру Ивановичу кошмарный сон, который до замужества мучил меня от времени до времени. Будто я нахожусь в пустой квартире. Бегу из одной комнаты в другую. Комнат впереди много, и все они заперты. Мне нужно успеть открыть дверь, вытащить ключ и запереть ее с другой стороны: кто-то преследует меня, и расстояние между нами все уменьшается. Еще одна последняя комната, и «он» меня настигнет. У меня нет больше сил, и я в ужасе просыпаюсь.

Этот сон Александр Иванович вставил в рассказ «На покое». Рассказ отослал в «Русское богатство», а 23 сентября 1902 года обратился с письмом к Н. К. Михайловскому: «Я думаю кое-что в рассказе урезать… а иные места надо переделать; так, например, в последней главе сон старого актера; мне кажется, я бессознательно кого-то в ней повторил, кого именно – вспомнить не могу, но это меня беспокоит»^{147}.

А. И. Куприн познакомился с Л. Н. Толстым 25 июня 1902 года на пароходе «Св. Николай». Видеть Толстого вторично в Крыму весной 1905 года, как пишет Александр Иванович в своих воспоминаниях^{148}, он не мог, так как всю весну и лето 1905 года, до августа, когда уехали в Балаклаву, мы жили на даче близ станции Сиверская.

В декабре 1902 года Куприн писал А. П. Чехову: «…Кстати, я познакомился с Горьким – он у нас обедал вместе с Пятницким. Знаете, в нем есть что-то аскетическое, суровое, проповедническое. Все рассказывает о молоканах, о духоборах, о сормовских и ростовских беспорядках, о раскольниках и т. д….»^{149}

Никаких разговоров у нас за обедом о молоканах, духоборах, беспорядках в Сормове и Ростове, о раскольниках – не было. Говорили только на литературные темы – о преобразовании «Знания» в крупное издательство, о появившихся в печати литературных произведениях, о новых научных исследованиях, о пьесе Горького «На дне».

В феврале 1902 года Куприн писал из Петербурга Л. И. Елпатьевской: «….Сняли две комнаты у каких-то „столяров по Марксу“ (синие блузы, бледные интеллигентные лица, волосы ежиком и добрые, честные мозолистые руки)…»^{150}

Александр Иванович нанял небольшую комнату у столяра-краснодеревца. Наш хозяин – одинокий старик лет шестидесяти – днем был занят в какой-то мастерской, в свободное время дома ремонтировал старинную мебель или делал на заказ шкатулки, рамки, киоты.

Через неделю после похорон А. А. Давыдовой, 2 марта 1902 года, Куприн писал Л. И. Елпатьевской: «…Вы знаете, как я Вам во всем верю, даже в мелочах – поэтому настаиваю на вызове сюда Коки. И он здесь будет, кажется, 11 числа сего месяца…»

Речь идет о моем брате, Николае Карловиче Давыдове, который был вызван из Тифлиса на похороны матери и никуда из Петербурга в ближайшие дни после ее похорон не уезжал.

В августе 1901 года Куприн писал Л. И. Елпатьевской из Зарайского уезда Рязанской губернии: «Облюбовал я одну темку; вот она в сжатом виде: профессиональный атлет, борец, русский, даже полуинтеллигент, должен состязаться вечером в цирке с американцем Джоном Ребером. Отказаться нельзя, он уже внес сто рублей на пари, и афиши выпущены. Но он чувствует с утра озноб и лень во всем теле. Видит на репетиции утром своего противника (тот тренируется) и чувствует страх. Вечером он борется, побежден и умирает у себя в уборной, не успев снять трико, от разрыва сердца…

Когда я вчера (курсив наш) придумал это, то у меня от радости даже руки похолодели. Я танцевал по комнате и пел: пишу, пишу, пишу! И вот сегодня я опять сижу бесплодно за столом, а тема кажется мне бледной, неинтересной, вылинявшей. Голубчик, что же это со мной! Неужели я впадаю в идиотство?»

Нервное ли расстройство (или Куприн имел иные соображения), но он сообщил Елпатьевской краткое содержание ранее написанного им в Ялте рассказа «В цирке» и посланного тогда же из Ялты в редакцию журнала «Мир божий».

В упомянутом письме много и других измышлений его по временам больной фантазии.

В Париже Куприн написал роман «Юнкера» как продолжение повести «Кадеты».

В «Юнкерах» Александр Иванович сообщает, что он познакомился с Лиодором Ивановичем Пальминым (в повести Диодор Иванович Миртов) летом 1888 года на даче у сестры, в Краскове.

В эмиграции, через много лет, Куприн запамятовал и отнес знакомство с поэтом Л. И. Пальминым, влияние которого на творчество молодого Куприна-кадета не вызывает сомнения, к другому периоду своей жизни, когда Куприн-юнкер выступает преданным патриотом самодержавия (охрана Александра III в Москве юнкерами, среди которых был и Куприн, восхищавшийся этим колоссом).

Исследователям творчества А. И. Куприна следует сопоставить годы вольнолюбивых стихотворений Куприна-кадета («Боец», «Песнь скорби»), которые опровергают его аполитичность того времени, с тем, что он пишет в «Юнкерах», и станет понятно, что Куприн познакомился с Л. И. Пальминым не летом 1888 года, а на три-четыре года раньше.