Текст книги "Попутчики (СИ)"

Автор книги: Мария Демидова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Доспехи не снимались – отдирались с кожей. Но Крис остро нуждался в этой боли. И в страхе – пьянящем, головокружительном чувстве уязвимости. Он падал, и лёгкие заполняла странная пустота. Будь что будет. Будь. Что. Будет.

Мэй смотрела на него широко распахнутыми глазами, и в черноте зрачков плескались новые вопросы, которые не могли не прозвучать. Крису казалось, что он уже слышит их.

«И на что ты способен в таком состоянии?»

«Ты уже срывался? Ведь так? Это же было?»

Он чувствовал себя клубком пряжи: ещё плотным и упорядоченным, но стоит потянуть за конец нити…

«Что ты сделал?»

«Что ты можешь сделать?»

«Ты опасен? Для других? Для меня?»

«Ты опасен для меня?»

«Ты можешь причинить мне вред?»

Он знал, о чём она спросит. И знал, что ответит. Потому что обещал говорить правду.

«Да, я могу причинить тебе вред», – подумал Крис.

– Твоя очередь, – сказала Мэй.

Он опомнился быстро, дёрнул плечами, будто сломав тонкую корочку льда, привычным движением растрепал волосы, превратившись в себя прежнего – лёгкого и беззаботного мальчишку, у которого нет и не может быть проблем, кроме, разве что, заваленного экзамена.

Мэй перевела дыхание. Его слова обрушились на неё снежной лавиной, ошарашили, спутали чувства. Но всё это отступило перед впечатлением, которое произвёл на неё его взгляд – космически тёмный взгляд человека, неожиданно ощутившего, что падает в глубокий заброшенный колодец. Желание зажмуриться уступило рефлекторной реакции – протянуть руку, удержать. С остальным можно будет разобраться потом.

– Короче, это как Вектор, только встроенный и бесполезный, – подытожил Попутчик уже почти спокойно. – И кроме тебя об этом никто не знает.

– Отлично, – широко улыбнулась Мэй. – Значит, любой таблоид щедро заплатит за такую сенсацию.

– Я уже почти вышел из моды, – выразительно фыркнул Попутчик, бездумно потянув за кончик лист монстеры, нависший над плечом.

«Вот так: обижайся, злись, сомневайся – только не застывай больше обсидиановым изваянием, вокруг которого живой и тёплый мир только что рассыпался космической пылью».

– Ты выглядишь так, будто я и правда тебя напугала. – Она постаралась усмехнуться как можно веселее. – За кого ты меня принимаешь, Попутчик?

– Это я окончательно разучился держать лицо, или это ты такая внимательная?

Он заметно расслабился, и Мэй уже сама не могла понять, откуда взялось ощущение, что собеседник нервничает. Возможно, она и правда чрезвычайно внимательна. Возможно, она чрезвычайно внимательна к нему. После зимних наблюдений эмоции Попутчика казались ей раскрытой книгой – без всякой эмпатии. Впрочем, Мэй не исключала, что это может быть иллюзией.

– Интересно, какой реакции ты от меня ждала, – улыбнулся физик. – Я тут перетряхиваю шкафы, демонстрирую свои лучшие скелеты… Чтобы не беспокоиться об их судьбе, совсем уж каменным надо быть.

– Видела я, каким ты бываешь каменным. Лучше не надо.

Возможно, об этом не стоило упоминать – ни сейчас, ни вообще когда бы то ни было. Но она так редко позволяла себе простые разговоры, в которых не обязательно обдумывать каждое слово… И потом: ей ведь не нужно производить на него хорошее впечатление. Скорее уж наоборот…

– И когда только успела? – поинтересовался Попутчик больше риторически, чем всерьёз.

«Несколько минут назад», – подумала Мэй, но сказала всё-таки о другом:

– Во время следственного эксперимента. Когда искали Вектор. Запись выложили в сеть, так что…

* * *

Комната была маленькой и целиком попадала в зону охвата камеры, закреплённой в углу под потолком. Помещение походило на энергетически изолированный бункер. Тёмные деревянные панели были испещрены защитными письменами, и Мэй не сомневалась, что комната насквозь пропитана магией.

Когда чуть суетливые приготовления закончились, в кадре остались пятеро. Высокий маг с гордой осанкой университетского профессора и седыми как пепел волосами, гладко спускающимися до плеч, выжидательно замер перед деревянной стойкой, на которую со всем возможным почтением водрузили маленькую явно старинную книгу. Мужчина в полицейской форме встал у выхода, откуда мог хорошо видеть всех участников эксперимента. С другой стороны от двери, на самой границе захвата камеры, расположился стенографист.

Попутчик и главный хранитель музейных фондов сидели плечо к плечу за массивным столом, и их руки были прочно закреплены на столешнице ладонями вверх. Мэй заметила, как смущались ассистенты во время подготовки к испытанию, как старались не причинить лишних неудобств, накрепко фиксируя зажимы на запястьях, и как извинялись, когда металл слишком плотно вжимался в кожу.

Эш Скай выглядел снисходительно невозмутимым и с любопытством обводил взглядом стены комнаты, изучая узоры и, вероятно, ту магическую сеть, которую мог видеть благодаря таланту сенсорика. Попутчик узорами не интересовался, с куда большим интересом следя за действиями полицейских и охранников. Его улыбка оставалась яркой и весёлой – как почти всё время следствия – но Мэй, пожалуй, могла бы назвать её старательной.

Это была единственная часть судебного процесса, которую не решились транслировать в прямом эфире. Возможно, её вовсе не собирались показывать, или планировали выждать время – так или иначе, запись попала в сеть раньше, чем появилась на официальных каналах.

Мэй смотрела её трижды. Знала, что всё уже закончилось, что ничего страшного не произошло, и всё равно заражалась ощущением тревоги, когда старый маг открывал книгу, и улыбка Попутчика напряжённо натягивалась, и шрам стремительно сливался с бледнеющей щекой, и губы беззвучно шевелились, словно не решаясь что-то произнести. А потом начинали звучать слова, и его взгляд застывал, и мышцы напрягались так, что дрожь в руках становилась заметной. И Мэй силилась представить, что он чувствовал в тот момент, о чём думал, вновь слыша слова, которые однажды чуть его не убили…

* * *

Слова звучат медленно и чётко. Эксперт по фонетическим чарам – мастер своего дела. Со стороны может показаться, что ничего не меняется, но Крис знает, что это не так. Он чувствует, как энергия проходит сквозь него, как требовательно зовёт и как внимательно ищет объект, для контроля над которым была призвана. И Крис вдруг начинает сомневаться. В мозг ввинчивается паническая мысль: что, если он всё ещё здесь? Что, если он отзовётся? Что, если всё начнётся заново?

Слова звучат. Медленно и чётко. И Крис прислушивается к ним и к собственным ощущениям, боясь упустить что-то важное. Прислушивается так внимательно, что комната начинает плыть перед глазами.

– Дыши, стажёр.

– Они могли бы найти другой способ, – сочувственно заметила Мэй, и Крис благодарно улыбнулся.

– Да нет, всё правильно. Мы так легко от него избавились… Ну, не то чтобы легко, но легче, чем ожидали. И сами не очень верили, что всё действительно получилось и что не вылезет какой-нибудь подвох. Нужно было убедиться. А из всех чар, которые могли бы обнаружить Вектор, только эти проверяли на практике за последние триста лет. Мне лично стало гораздо спокойнее.

Желание поймать умника, слившего запись в сеть, и медленно, с наслаждением выкручивать ему суставы, поднимало голову каждый раз, когда Крис вспоминал о существовании этого видео. Но он хотя бы мог радоваться, что это его собственное желание, а не провокация излишне агрессивного артефакта. Так что в итоге неприятный следственный эксперимент стоило признать полезным.

– Зачем ты вообще это смотрела?

Краснела Мэй эффектно. Её щёки вспыхнули почти мгновенно, и бледное лицо сделалось ярче, будто под кожей разгорелся тёплый огонь.

– Мне было любопытно. – Голос остался ровным, но Крис заметил, как медленно она подбирает слова – будто не может решить, сказать ли о том, что при других обстоятельствах сохранила бы в тайне. – Я наблюдала. За тобой.

От удивления он не сразу смог ответить, и Мэй продолжила:

– Знаешь, это было очень забавное зрелище. – В её голос вернулась ирония. – Никакого цирка не надо: смертельный номер без страховки и клоунада одновременно. Я до сих пор не понимаю, как тебе удалось так легко отделаться. И как тебе хватило духу казаться таким… – Она побарабанила пальцами по подлокотнику, будто призывая нужное определение. – Таким хаотичным. И безрассудным. И опасным.

– А я и есть хаотичный, безрассудный и опасный, – пожал плечами Крис. – Но смертная казнь запрещена, так что со смертельным номером ты погорячилась. И я не делал ничего особенного. Просто говорил правду. Как все.

– Мы же понимаем, что разница в акцентах, да? – усмехнулась Мэй. – Тебе для полноты картины не хватало только таблички «Я виноват». Или точнее: «Я один во всём виноват».

Её слова звучали странно – насмешливо и одновременно сочувственно. А ещё в них было желание понять. Как будто Мэй не решалась задать вопрос, но надеялась спровоцировать собеседника на очередную откровенность. Вот только Крис и сам до конца не разобрался, что руководило им в те бесконечно долгие месяцы, когда эйфория и страх сменяли друг друга с выматывающей бессистемностью.

– Возможно, так и есть, – сказал он.

– Надо же, какая скромность! Всего лишь «возможно»?

– Без меня не украли бы Обод. Не нашли бы Вектор. Не запустили бы ритуал. Может, и запускать было бы нечего…

– Уж поверь: тётя Бэт нашла бы способ. Если я её знаю – а я хорошо её знаю! – она и без Вектора бы справилась. Может, позднее, но что-нибудь точно придумала бы.

– Без Вектора – да. Без схемы ритуала – нет. – Он поднялся на ноги, вновь измерил шагами балкон. Мэй молча наблюдала за ним, и Крис продолжил, стараясь оставаться спокойным, хотя сегодня это удавалось ему из рук вон плохо: – Я видел их расчёты. Когда следствие закончилось, Грэй запросил материалы – в научных целях, все дела… В общем… Я сначала даже не поверил. Там всё-таки поумнее меня люди занимались. Но я нашёл свои выкладки. Мелочи, вроде. Но когда несколько лет бьёшься над решением, ломишься к нему через какие-то буераки, с какого-то угла, под которым ни одному нормальному человеку в голову не придёт смотреть… Вряд ли кто-то случайно сделал так же. Это всё дурацкое стечение обстоятельств. – Он говорил порывисто, невольно повышая голос. – Я просто угадал! А кто-то это раскрутил, добавил то, до чего я не додумался, и оно заработало. И если бы мне хватило ума не трясти на каждом углу своими схемами…

– Бред, – отрезала Мэй неожиданно жёстко, и Крис подавился незаконченной фразой.

Эмпат резко встала, преградив путь его беспорядочным метаниям. Пригвоздила к месту взглядом, прямым, как лазерный луч.

– Тебя обманули, и это не твоя вина. – Не обращая внимания на его попытку возразить, она продолжила спокойно и убедительно, укладывая слова одно к одному, будто звонкую черепицу. – У тебя было недостаточно информации, чтобы спрогнозировать последствия, и это не твоя вина. Ты доверился человеку, которого считал другом, и это тоже не твоя вина. Ты ошибся, сглупил, ускорил события. А без тебя всё было бы иначе? И обязательно лучше? Может быть, Бэт никогда не восстановила бы ритуал. А может, забрала бы Вектор, чтобы исправить мир. Тогда ты тоже считал бы себя виноватым? Что не оказался рядом и не смог помешать.

Стоя в шаге от собеседницы, Крис не сводил с неё глаз и слушал – удивлённый и заворожённый этой неожиданной речью, которая обезоруживала и лишала всякого желания спорить. Выразительное, тонко вычерченное лицо Мэй было решительным и строгим. Она больше не казалась ни напуганной, ни загнанной в угол и ничуть не смущалась его взгляда. А он продолжал смотреть – то в глаза цвета спелой черешни, то на руки, взбивающие воздух в такт словам, то вдруг соскальзывая к плечам, и к свободному воротнику блузки, и к разлёту ключиц – изящному, как взмах крыльев.

– Мир не вращается вокруг тебя. Ты не можешь быть единственным героем, не можешь быть единственным злодеем, не можешь быть виноват во всём, не можешь быть виноват один. И если ты этого не понимаешь, то ты просто избалованный эгоцентрик, обиженный на то, что у него из-под носа увели сенсационное открытие.

Вывод прозвучал веско – как резюме научной работы, подводящее черту под месяцами исследований и наблюдений.

Поле Мэй излучало стройную, упорядоченную энергию. Крис чувствовал её, будто пульс, и пальцы жгло от нестерпимого желания прикоснуться, ощутить кожей чужую магию…

Сердце гулко ударило где-то в затылке, отдалось в ладонях.

– Ты разочарована? – усмехнулся Крис и качнулся на пятках, сплетя руки за спиной.

– Для этого нужно было очароваться.

Этот разговор стоило заканчивать. Хотя бы потому, что мир вокруг становился всё более контрастным, и бурю ощущений было всё сложнее разделить на составляющие, а значит – всё сложнее контролировать. Даже мягкие и обычно приятные чары оранжереи теперь казались слишком назойливыми.

– Вот и отлично, – подытожил Крис. – Предлагаю завершить сеанс психотерапии на этой жизнеутверждающей ноте.

От осознания, сколько лишнего он успел сказать, становилось немного жутко, но одновременно с этим – легко. Как будто отравленный воздух, заполнявший грудь, наконец-то нашёл выход и, вырвавшись на свободу, сделался видимым, осязаемым, ещё более пугающим, но при этом – менее опасным. Врага, которого видишь, проще победить.

– Мне пора. Ты остаёшься?

Несколько секунд Мэй казалась растерянной – будто не ожидала, что разговор закончится именно сейчас. А потом вздохнула – с облегчением, как показалось Крису.

– Настроение не то.

– Тогда идём.

Выбравшись из-под завесы широких листьев, Мэй свернула к залу, но Крис увлёк её за собой.

– Ну их. Пойдём здесь.

Университетские коридоры манили пустотой и тишиной. К тому же, ему до смешного хотелось покрасоваться. И доказать спутнице (а может – и себе самому), что, даже будучи не в лучшей форме, он отлично контролирует поле и способен на тонкие манипуляции. Ожидания оправдались: на то, как он без труда открывает надёжно запертые двери, Мэй смотрела с удивлением и почти детским восторгом. И Крису было немного жаль, что она не может видеть всего изящества его работы, когда он распутывает профессионально наложенные чары, а после – восстанавливает их с ювелирной точностью.

– Я взломщик, но не вор и не диверсант, – улыбнулся физик, уловив лёгкую тревогу в эмоциях Мэй. – Мы просто пройдём к выходу с другой стороны. Никто ничего не заметит.

Они не спеша спускались по старой лестнице в сопровождении неуютной тишины, которую хотелось разбавить разговором.

– Сомнительное заявление для человека с девизом «я во всём виноват», – хмыкнула Мэй с наигранным недоверием.

– Если я в чём-то виноват – значит, это что-то от меня зависит. Значит – я могу на это влиять. Мне не нравится чувство вины, но чувство беспомощности не нравится ещё больше. Так что я не избалованный эгоцентрик, а…

– Контрол-фрик, – припечатала Мэй, и Крис рассмеялся.

– В чём-то – да, точно… Да не переживай ты так! Мы не делаем ничего плохого, и я не собираюсь затаскивать тебя в укромную лабораторию для бесчеловечных опытов.

– Весьма признательна. – Она изобразила издевательски-благодарный поклон. – Но мне, в отличие от некоторых, нечасто приходится вламываться ночью в запертые помещения. Должна же я в полной мере прочувствовать этот волнительный новый опыт. А подслушивать чужие беспокойства вообще неприлично.

Последняя фраза была изрядно смягчена смущением – в конце концов, Мэй покопалась в его эмоциях куда раньше. И всё равно замечание ударило под дых.

– Сказал эмпат, не контролирующий свой дар, – буркнул Крис, не сумев скрыть раздражение. – Отойди на два шага – и я постараюсь тебя не чувствовать.

Домой. Срочно домой. И, может быть, к завтрашнему дню он станет чуть больше похож на нормального человека и чуть меньше – на ходячий локатор.

Даже не подумав обидеться, Мэй послушно шагнула в сторону и теперь ступала по противоположной части лестницы, почти касаясь стены рукавом блузки.

– Прости. Обычно мне удаётся не лезть никому в голову.

Он медленно вдохнул, подождал, прежде чем выпустить воздух из лёгких, но попытка отсечь её эмоции не только не увенчалась успехом, но и отозвалась ноющей болью в висках.

– Я думала, я единственный эмпат в университете, – призналась Мэй. – Полезно взглянуть на свои способности со стороны.

– Я не эмпат, – возразил Крис. – Не совсем эмпат. Я воспринимаю колебания полей, вызванные эмоциями, и при желании могу добраться до первоисточника. Проблема в том, что сейчас от моего желания мало что зависит. Временно. И, если ты думаешь, что мне это нравится, ты ошибаешься.

«Домой. Домой-домой-домой», – настойчиво стучало в мыслях, пока он открывал дверь цокольного этажа и пропускал Мэй вперёд, чтобы вновь заколдовать замок.

– Ты поэтому занялся полевой физикой? Чтобы вылечиться?

В пустом коридоре её негромкие слова гулко отражались от стен и, дрожа, возвращались, становясь заклинаниями, которые не позволяли ни промолчать, ни соврать.

– Я ненавидел своё поле. Мне хотелось, чтобы оно исчезло, но я знал только один способ. И решил поискать другие. До сих пор ищу. Год назад думал, что почти нашёл. – Он помолчал, отмеряя шагами секунды. – Ты не представляешь, как мне хотелось, чтобы Бэт оказалась права! До последнего. Я уже знал, что она делает фигню, и что её нужно остановить… И всё равно думал: может, хотя бы основа правильная; может, когда всё закончится, я смогу ещё поковыряться в расчётах, и дотянусь наконец…

От досады хотелось рычать и царапать стены. Да, он действительно поковырялся в расчётах. Он провёл над ними десятки часов. Достаточно, чтобы схемы и формулы намертво врезались в память и всплывали перед глазами легко – будто отпечатанные на внутренней стороне век. Достаточно, чтобы от одной мысли о ритуале начинало мутить. Достаточно, чтобы понять…

– Я ошибся. Поле невозможно изолировать.

Он удивился, как банально прозвучало то, что не давало ему покоя уже несколько месяцев – пульсировало в мозгу мелкой раздражающей занозой и отравляло работу, которая прежде приносила лишь восторженное опьянение при виде далёких, но реальных перспектив.

– Мы паразитируем на энергосфере, и любая попытка прервать контакт с ней обречена. Блокировка поля отрубает возможность прямого запроса, не даёт отправлять сигналы вовне и пользоваться силой сверх необходимого. Но то, что идёт без запроса, остановить нельзя. Потому что канал – один. Воздействие полей и артефактов, вся эта дрянь, которую мы ловим, и то, что перестраивает биоэнергетические процессы и даёт нам дополнительный ресурс… Всё это проходит по одним и тем же силовым нитям, и эти потоки невозможно отключить.

Слова выплёскивались тяжело, как вода из лёгких утопленника. Крис давился ими, почти задыхался и всё равно говорил. Об опытах и закономерностях, об ожиданиях и целях, об ошибках и тупиках. Бесконечных, безнадёжных тупиках. Говорил и не мог остановиться, пока не почувствовал, что слова закончились, оставив после себя саднящую пустоту.

– Я несколько лет ломился в дверь, которой никогда не существовало, – выдохнул он, и стены отразили его слова издевательским эхом.

– Не факт, – обронила Мэй, и Крис сбился с шага. – Ты в курсе, что есть состояния, при которых поток, завязанный на биоэнергетику, инвертируется и начинает качать энергию из клеток? При этом восприятие сторонних воздействий – артефактов, или донорской энергии – сохраняется. Толку от него, правда, никакого, но…

Он замер посреди коридора, который вдруг сделался шире и одновременно с этим качнулся, будто здание университета плавно поднялось в воздух.

– Ты серьёзно? Это же противоречит…

– Это ничему не противоречит. Потому что это патология, несовместимая с жизнью. Но если можно инвертировать один поток отдельно от другого…

– Значит, в теории, можно и со вторым проделать то же самое!

Перед глазами вспыхнули разноцветные искры. Тело стало таким лёгким, что, казалось, вот-вот отринет гравитацию.

– Пока неизвестно, почему так происходит, но если найти причину…

Ему нужен был лист бумаги.

– …если у тебя появится подходящий объект…

И карандаш.

– …и база для клинических исследований…

Прямо. Сейчас.

– Это не гарантия, но… Если не останавливаться на физической стороне вопроса… Не думаю, что ты исчерпал все возможности.

Её слова танцевали, выстраивались ровными рядами и образовывали план. Набросок плана. Зыбкий эскиз, намекавший, однако, на возможности, которые заставляли задыхаться от предвкушения.

– Идём! Нет, не туда.

Острота собственных реакций Криса не смутила. Сейчас это было неважно. Сейчас важно было не упустить момент.

Связка ключей привычно звякнула в пальцах: с этой лабораторией он мог обойтись без взлома.

* * *

– Я хочу сделать тебе предложение!

Попутчик вернулся, удерживая в одной руке бутылку шампанского и два бокала, а в другой – вазу с фруктами. Лицо его возбуждённо сияло. И Мэй могла поклясться, что видит искры в растрёпанных волосах.

– Что, прямо здесь? – усмехнулась она.

– Деловое!

Он решительно опустил вазу на гранитную плиту, заменявшую лабораторный стол. Туда же установил бокалы.

– Я надеюсь, ты ещё не выбрала специализацию. Ну, так, чтобы окончательно и бесповоротно.

Бутылка открылась с торжественным хлопком. Пена плеснула на пальцы, но Попутчик этого будто не заметил.

– Давай вместе крутить эту тему! Серьёзно: тебе же интересно, я уверен! Я просто только сейчас понял… – Он небрежно наполнял бокалы, не переставая рассуждать вслух: – Я дурак. Узколобый, однобокий, зашоренный болван. У меня чертовски замылился взгляд. Я не вытяну это один. И вдвоём с Грэем не вытяну: он, конечно, крут, но, кажется, слишком полагается на мои озарения, а они не так надёжны, как мне бы хотелось. Знаешь, мне кажется, мы бы с тобой сработались.

Попутчик поднял бокал, и Мэй последовала его примеру. По лаборатории разнёсся мелодичный звон.

Физик был так весел, так вдохновлён и взбудоражен этой новой идеей, что огорчать его было почти больно. Но, к сожалению, Мэй знала правильный ответ на его вопрос.

– Извини. Я не работаю в паре.

Едва пригубив шампанское, Попутчик оторвался от бокала, поднял его на высоту глаз, посмотрел на Мэй сквозь прозрачное золото – внимательно прищурившись и чуть склонив голову набок.

– Почему? – полюбопытствовал он. – Потому же, почему не хотела принимать от меня помощь?

Поставил бокал на плиту, подтащил к себе ближайший стул и, оседлав его, сцепил пальцы под подбородком.

– Мы же договаривались… – Слова прозвучали нелепо и беспомощно. – Одноразовые собеседники, временные попутчики… Не партнёры, не соавторы. Не друзья.

Последнюю фразу она вытолкнула из горла с трудом и отвела взгляд, потому что Попутчик всё ещё смотрел на неё с беззаботной улыбкой любопытного ребёнка.

– Ага, – подытожил он, и Мэй могла лишь гадать, что было вложено в это слово – в короткий росчерк под их дурацкими, слишком затянувшимися отношениями. – Понятно.

Попутчик оттолкнулся от пола и прямо на стуле подъехал к столу у противоположной стены.

– Слушай, Мышь, – проговорил он, доставая из ящика несколько листов бумаги и укладывая их рядом с теми, что успел исписать прежде, чем с невменяемо-счастливой улыбкой умчаться за шампанским. – Ты не думаешь, что глупо отказываться от помощи, которую предлагают искренне и добровольно? По крайней мере, когда она действительно тебе нужна. Не знаю, как другие, но я достаточно эгоистичен, чтобы не лезть в чужие проблемы, если не готов поучаствовать в их решении.

– Я не хочу никого напрягать. Тебе и своих проблем хватает. А я бы и сама прекрасно справилась, не так уж всё было плохо…

– Вот только врать не надо. Об этом мы тоже договаривались.

Эта глупая ложь ему, на расстоянии уловившему её эмоции, вероятно, казалась издевательством. Однако оставаться обиженным больше нескольких секунд Попутчик сейчас явно был не способен. Как и сосредоточиться на чём-то, кроме идей, теснившихся в его голове и светившихся в глазах так, что Мэй почти слепла от этого сияния.

– Ладно, как хочешь. – Он сгрёб листы в охапку и вместе со стулом вернулся к ней. Разложил бумаги на плите, едва не сбив вазу с фруктами. – Просто подумай над этим. Если что, я буду рад.

И рухнул в расчёты, за которыми Мэй никак не могла уследить. Как будто формулы уже давно стояли перед ним по стойке смирно и ждали только своей очереди на запись.

Иногда он отвлекался и что-то спрашивал. Иногда она могла ответить сразу, а когда не могла – Попутчик будто выныривал к ней из какой-то недоступной глубины, и они вместе пытались найти ответы, строили предположения, заполняли отдельный лист вопросами, стрелками и планами – так, будто всерьёз собирались воплощать эти планы вместе.

Мэй не сразу заметила его бледность, и дрожь в руках, и то, как он досадливо хмурится и закусывает губу, когда линия на схеме получается недостаточно ровной. И лишь когда Попутчик тихо выругался и отбросил карандаш, во второй раз сломавшийся из-за слишком сильного нажима, она спросила:

– Ты знаешь, что такое контактная балансировка поля?

Он поднял глаза, и уже по его взгляду, вмиг сделавшемуся напряжённым и жёстким, было понятно: знает. Прекрасно знает.

– Допустим, – ответил Попутчик и принялся уже третий раз за вечер затачивать карандаш.

– Не пробовал?

– Нет. Непроверенный метод. Не факт, что действенный. Официально не используется.

Стружка обрывалась и падала на стол, пересыпаемая грифельной крошкой.

– Потому что нужен врач-сенсорик, да? Чтобы работать напрямую. И глубокое наблюдение за полем пациента. И регулировка со стороны самого этого пациента, потому что не всё можно контролировать извне. А подавляющее большинство людей с твоим диагнозом не способно на тонкие манипуляции. В отличие от тебя. Ты можешь сделать всё сам.

От карандаша осталось чуть больше половины.

– Теоретически, – отозвался Попутчик. – И я об этом думал. Слишком большая и непредсказуемая нагрузка на воспринимающее поле. Ради временного эффекта – нецелесообразно.

– Но ты же именно это собирался сделать, – улыбнулась Мэй. – Во время приступа. Когда просил меня остаться.

– В самом крайнем случае. – Он со стуком отложил огрызок карандаша. Смахнул стружку в мусорное ведро. – Я понял, куда ты клонишь. Но нет.

– А как же «глупо отказываться от помощи, которая тебе нужна»? Или скажешь: не нужна?

– Я обещал говорить правду, – медленно произнёс Попутчик. – Так что нет, не скажу. Просто мне не нравится эта идея.

– А идея терять сознание из-за чужих эмоций тебе нравится? – фыркнула Мэй. – Ты же, вроде как, хочешь, чтобы мы вместе работали. А если тебе станет плохо во время какого-нибудь эксперимента? Должна же я знать, с чем имею дело.

Сейчас она была готова на что угодно – лишь бы убедить его. И едва ли смогла бы уверенно сказать, что именно толкает её на этот опыт, который действительно может оказаться опасным. Кто знает, как такая балансировка отразится на её поле?

– Вот когда станет, тогда и будем разбираться. Если станет. Ну серьёзно, Мышь. Зачем?

Эта чёртова дрожь в его пальцах. И эти складки на лбу. И волосы, прилипшие к влажным вискам. И красные нити сосудов, тянущиеся из уголков глаз к радужкам.

– Будем считать, что я любознательная. И, допустим, чуткая, – ответила Мэй, и он не выдержал – улыбнулся. – Я хочу понять, каково это. Так что кончай выделываться. Или проблема в моём поле? – вдруг догадалась она, и собственная настойчивость тут же показалась непростительной. – Тебе трудно рядом со мной?

Попутчик усмехнулся.

– Вот сейчас мне опять было бы проще соврать. Но мне нравится твоё поле. Просто предлагать его в качестве костыля человеку, которого почти не знаешь… Я ведь буду управлять процессом. Уставший и, возможно, слегка двинутый раздолбай, который, к тому же, в последнее время капитально заколебался чувствовать всё подряд. Не боишься, что я не остановлюсь вовремя и поломаю тебе поле? Не говоря о том, что я вообще-то не врач. Ты настолько мне доверяешь?

– Всего лишь отвечаю взаимностью.

Он глотнул шампанского, почти успев оправдать этим прихлынувшую к щекам краску. А потом долго молчал, явно не желая соглашаться. Однако ни протеста, ни попытки сменить тему тоже не последовало, и Мэй заговорила сама:

– Ты бы себя видел. Ты же сейчас прямо здесь свалишься. И что я буду делать? В запертом подвале, где даже сеть ловится через раз. Я не умею вскрывать замки.

Она ожидала, что Попутчик предложит уйти из университета прямо сейчас, чтобы избежать подобных неприятностей. Но он молчал, и это молчание напугало Мэй больше, чем его вид.

– Я же права, да? Чем ты вообще думал?

– Головой, – мрачно отозвался он. – Но не о том. Ладно. Давай руки.

– Вот так, ладонями вверх.

Голос был послушен и твёрд, хотя на самом деле Крис едва справлялся с волнением. Он был почти уверен, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет, и пообещал себе сделать всё возможное, чтобы из неё не вышло ничего плохого.

– Никакой самодеятельности, ладно? – Кажется, он повторял это уже во второй или в третий раз. – Ты не сенсорик и…

– И могу случайно себе навредить, – со смешком закончила Мэй. – Я поняла, Попутчик. Ещё с первого раза. Не переживай. Я послушная девочка и полностью в твоём распоряжении.

При этих словах она состроила такую очаровательно-ехидную гримасу, что Крис рассмеялся.

– Отлично. Я это запомню.

Он решительно протянул руки к доверчиво раскрытым ладоням.

Страх смешивался с любопытством и нетерпением, так что самым сложным было ждать. Попутчик, казалось, всё ещё сомневался. Мэй ощущала лишь тепло его рук над своими, и предчувствие прикосновения было почти болезненным.

Ещё пару минут после того, как ладони физика опустились и прижали её кисти к столу, Мэй казалось, что ничего не происходит. Она уже готова была решить, что их эксперимент провалился, не начавшись; уже почти испугалась своей беспомощности, когда мир начал меняться.

Едва коснувшись её поля, Крис понял, что всё получится. Предвкушение пробежало по нервным окончаниям.

Сейчас, когда защитные барьеры слетали с удручающей лёгкостью, почти каждое взаимодействие с чужим полем – будь то ночной визит Кристины или, как сегодня, настойчивое вмешательство Джин – вызывало желание разделить напряжение на двоих, позволить себе вздохнуть, разобраться в ощущениях, сосредоточиться и восстановить стену, которая ещё на какое-то время надёжно скроет его от утомительной окружающей энергии. Чувство было знакомым, но понимание, что на этот раз он без зазрения совести может воспользоваться щедрым предложением, добавляло новизны.

Его охватила жажда.

Сделать всё немедленно, наполнить чужое поле своей силой и своей болью, сбросить груз, который теперь – в одном касании от избавления – кажется невыносимым.

Нет.

Ему хватало выдержки раньше – хватит и на этот раз.