Текст книги "Попутчики (СИ)"

Автор книги: Мария Демидова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Часть 2. Перекрёсток

Маленькая комната напоминала одновременно театральную гримёрную, химическую лабораторию и мастерскую художника. Обои с выгоревшим невыразительным узором почти полностью скрывались за пёстрым ковром фотографий и рисунков, пришпиленных к стенам без всякой видимой системы. Высокое, окружённое яркими светодиодными лампами зеркало над столом отражалось в дверцах платяного шкафа – тоже зеркальных. На многочисленных полках пузырьки, флаконы и тюбики с косметикой соседствовали с яркими баночками краски, коробками пастели и цветных карандашей. Из выдвинутого ящика выглядывали кисточки и спонжи всевозможных форм, размеров и назначения. На широкой столешнице каким-то чудом умещались неровные стопки альбомов и разрозненных листов, фотоаппарат, ноутбук, десяток круглодонных и конических колб, штатив с закреплёнными на нём пробирками и дюжина невысоких баночек, наполненных кремами разных оттенков красного, жёлтого и коричневого. Книжный стеллаж рядом с этим разноцветьем казался вполне уместным, а вот кровать, покрытая блёклым клетчатым пледом, выглядела чужеродно – едва ли не комично.

Покусывая карандаш для глаз и чуть склонив голову к левому плечу, Мэй придирчиво разглядывала череду своих отражений в зеркальном коридоре между столом и шкафом. Сегодня ей не хотелось быть слишком заметной, однако для этого тоже приходилось постараться. Но результат определённо стоил затраченных усилий. Мэй тряхнула головой, и каштановые волосы плеснули солнечной бронзой. Кожа вместо фарфоровой белизны теплела светлой ванилью. Тёмный кармин юбки-колокола, сдержанный беж свободной блузки, перехваченной широким поясом, короткое строгое ожерелье. Мэй провела пальцами по ровному ряду круглых полупрозрачных бусин цвета спелого граната. Бабушкин подарок приятно холодил кожу.

«Они волшебные?» – спрашивала маленькая именинница, разглядывая украшение, которому предстояло ещё несколько лет пролежать в старинной шкатулке, дожидаясь, пока новая хозяйка немного подрастёт.

«Конечно волшебные, – улыбалась бабушка. – Они приманивают чудеса. Сама увидишь».

Мэй перебирала и пересчитывала яркие, будто светящиеся изнутри бусины – двадцать девять гладких, отчего-то всегда прохладных шариков. Потом принимала очень важный вид и застёгивала ожерелье на тонкой шее: «Я красивая?»

– Очень красивая.

Мама вошла в комнату неслышно и теперь, стоя в дверях, смотрела на дочь с нежной улыбкой.

Вот уж кто действительно был красив, так это Дейзи Фокс, с её чуть вьющимися волосами цвета речного жемчуга, с глазами невозможно синими, как лепестки анагаллиса, с фигурой тонкой, но женственно мягкой, с пятью аккуратными родинками на левой щеке – подвижным созвездием, протянувшимся вдоль нижнего века.

– Все мальчики будут твои, – добавила Дейзи.

– Вот только мальчиков мне и не хватало для полного счастья, – усмехнулась Мэй, снова поворачиваясь к зеркалу. Задумчиво поинтересовалась у отражения: – Может, всё-таки что-нибудь поярче? А то вдруг и правда сбегутся…

Мама только вздохнула. Мэй не оглядывалась, но точно знала, что сейчас она грустно и неодобрительно качает головой. Дейзи Фокс действительно считала, что именно мальчиков её дочери и не хватает. Желательно нескольких одновременно, чтобы можно было выбрать достойного – того, кто оценит духовную красоту девушки, так старательно маскирующейся под пёструю экзотическую птицу. Художественных опытов, которые Мэй ставила над своей внешностью, мама тоже не одобряла.

– Я иду танцевать и есть вкусное мороженое, а не охотиться на мальчиков.

Это было правдой. Точнее – частью правды. Руководство университета придерживалось мнения, что студентам стоит не только усердно учиться, но и достойно отдыхать. А ещё – общаться друг с другом вне учебных аудиторий и давать волю накопившимся эмоциям. Университетские балы существовали именно для этого. Их проводили дважды в год и каждый раз – с королевским размахом. Оформление залов поражало воображение, разнообразие угощений способно было удовлетворить самый взыскательный вкус, живая музыка ласкала слух и, казалось, заряжала энергией на ближайшие полгода – вплоть до следующего бала.

А ещё, если повезёт, в такие дни в университете можно было уловить заразительный дух общего праздника, весёлую беззаботность дружеской болтовни, тянущую сладость романтического влечения… Эмоции, которых Мэй не могла себе позволить – только подслушать, ухватить витражный блик чужого счастья.

Но о таких развлечениях эмпат предпочитала помалкивать.

– И зачем тогда этот маскарад? – Мама не упустила случая завести любимый разговор, после ареста тёти Бэт ставший регулярным, как приём лекарства. – Пусть видят тебя настоящей, а если кому-то что-то не нравится…

– А если мне что-то не нравится? – перебила Мэй, но тут же пожалела об излишней резкости. Приблизилась к зеркалу, быстрыми уверенными движениями нарисовала на левой щеке пять небольших точек, повторяя узор материнских родинок. Улыбнулась примирительно.

– Естественное всегда красиво, детка. – Дейзи и не думала обижаться.

– Скажи это голому землекопу.

Мэй медленно провела рукой по щеке. Излишки красителя остались на пальцах, а вот сам рисунок, впитавшись в кожу, теперь продержится несколько дней. И на вид от настоящих родинок не отличишь. Спасибо тёте Бэт за науку. Даже если маме не по душе то, что дочь использует хитрости, подсмотренные у арестованной родственницы.

Она отступила от зеркала, спрятала руки в карманах, притаившихся между складками широкой юбки.

– Это всего лишь безобидное хобби.

– Которое отпугивает от тебя людей.

Мэй рассмеялась.

– Ну и зачем мне такие пугливые люди? Ты лучше скажи: правда красиво?

Она плавно повернулась на каблуках и вопросительно склонила голову к плечу.

– Правда красиво.

Дейзи Фокс не умела ни сердиться, ни обижаться. По крайней мере, так думало большинство её знакомых. Она почти никогда не повышала голос, даже в споре умея сохранять самообладание и находить взвешенные аргументы. Если переубедить собеседника не удавалось, Дейзи смирялась. Или, когда ситуация позволяла, поступала по-своему, уже не пытаясь кому-то что-то доказать.

Возможно, именно благодаря этой способности они с отцом прожили вместе так долго: одиннадцать лет – немалый срок, если делишь кров с человеком, не умеющим сдерживать ни слов, ни чувств. Мэй любила отца, искренне ценила его резковатую заботу, разделяла некоторые принципы, пусть даже проявлявшиеся слишком жёстко… И всё-таки радовалась тому, что девять лет назад их семья распалась.

В отличие от некоторых сверстников, подсознательно и необоснованно винивших себя в семейных конфликтах, Мэй Фокс точно знала: родители развелись благодаря ей. Именно «благодаря», а не «по её вине», потому что пострадавших в этой истории не было. Даже Лиза со временем признала, что всё сложилось как нельзя лучше. Потому что благополучие бытовое не могло заменить благополучия душевного.

Отец не доверял людям, сомневался в существовании бескорыстия, искал подвох во всём, с чем имел дело, и не считал нужным этого скрывать. Он выводил из себя учителей и врачей, перессорился с половиной друзей и коллег, называя паранойю осмотрительностью, а резкость – искренностью. А ещё он ревновал жену. Не проходило и месяца, чтобы на его очаровательную, его любимую, его единственную Дейзи не обрушивались обвинения – беспочвенные, но настойчивые, упрямые, беспощадно мотивированные.

Уже позднее Мэй догадалась, что за этими сценами, за их пугающей неподвижностью (мать – застыла на диване, отец возвышается над ней и бросает в лицо холодные злые слова) скрывается любовь, не менее жестокая к охваченному чувством пленнику, чем к женщине, чей удар он так отчаянно пытается предугадать и едва ли не спровоцировать. Просто потому, что, нанесённый неожиданно, этот удар его убьёт. Любовь, замешанная на едкой неуверенности в себе. Повзрослевшая Мэй научилась понимать отца и сочувствовать ему. Но это было гораздо позднее. А тогда, в детстве…

Первой о разводе заговорила бабушка. В тот самый день, когда у старшей внучки обнаружился редкий дар. Родители не слушали: сохранить семью ради двух маленьких дочерей казалось более правильным. И ещё три года после первых эмпатических всплесков всё оставалось по-прежнему. А потом обострение чувствительности Мэй совпало с родительской ссорой. И десятилетняя девочка узнала, что мама, оказывается, умеет злиться. И обижаться – горячо и болезненно. И прятать слёзы в глубине сухих грустных глаз. Узнала, что слова – это оружие, и от того, как оно поражает цель, можно получать удовольствие: радоваться собственной ловкости, стыдиться этой радости и упиваться этим стыдом, пьянея от каждого выпада и стремительно теряя способность и желание остановиться. Узнала и почувствовала больше, чем могла выдержать.

Нервного срыва дочери хватило для того, чтобы родители пересмотрели свои взгляды на важность полной семьи для благополучия детей и всерьёз задумались о разводе.

Дочь тоже сделала выводы. О том, что слова не только помогают понять друг друга, но и легко рвут любые ими же созданные связи. Отец ни разу не ударил маму, ни разу не проявил физической грубости, но чувство, казавшееся нерушимым, сгорело и осыпалось пеплом из-за простых слов. Из-за честно высказанных подозрений.

Мэй отошла от зеркала и нежно поцеловала маму в щёку.

– Люблю тебя. Не сердись, ладно?

Девять лет назад она получила новое оружие. И после смерти бабушки всё чаще пускала его в ход. Не против близких – для них уже тогда было слишком поздно что-то менять. Но против тех, кому не стоит, никогда не стоит становиться близкими.

* * *

Эш нагнал Криса у самого выхода из зала. С трудом удержался от соблазна схватить вёрткого мальчишку за шиворот и вместо этого, не полагаясь на оклик, опустил руку на острое плечо. Крис даже не вздрогнул – значит, Эшу не показалось, и его приближение действительно заметили. Просто решили не подавать виду и сбежать. Да что, чёрт возьми, происходит?

– О, привет, Эш! – улыбнулся Крис так солнечно, будто действительно рад был встретить музейного наставника, а не пытался смыться от него, едва увидев.

– Привет, стажёр.

Это обращение, вот уже несколько месяцев неактуальное, заставило Криса нахмуриться – едва различимо: лишь дрогнули брови и губы на мгновение сжались. Но Эш слишком внимательно следил за его лицом, чтобы не заметить. Похоже, он не ошибся, и дело действительно в странно прервавшейся стажировке. Вот только едва ли это упрямое стихийное бедствие так просто раскроет карты.

– Уже уходишь?

С начала праздника едва ли прошёл час – рановато для отступления.

– С чего бы? – Крис развернулся к собеседнику, отказываясь от попытки к бегству. – Просто искал кое-кого.

– А тебя искала Джин. Хорошо, что не разминулись.

– Ну надо же! – Удивление было слишком нарочитым, чтобы ему стоило верить. – Что-то случилось?

– Забавно, что об этом спрашиваешь ты, – усмехнулся Эш. – Насколько я знаю, нет. Просто давно не виделись. Ты как вернулся из Лейска, стал совершенно неуловим.

Крис фыркнул, бросил короткий взгляд на дверь зала и шагнул туда, где, ещё скрытая за толпой, в компании нескольких сокурсников ждала Джин. Шагнул за мгновение до того, как Эш указал направление.

– Как в музее дела? – полюбопытствовал Крис. – Не завернул департамент твою идею с реконструкцией?

– Пока нет, – улыбнулся Эш, оценив отвлекающий манёвр. – Но они ещё окончательного проекта не видели. Комиссия через неделю. А ты сам не хочешь глянуть? Вдруг я что-то упустил.

Крис рассмеялся.

– Не перегибай палку, Эш. Можешь просто спросить, не собираюсь ли я вернуться в музей. Предположение, что тебе офигеть как нужна моя помощь, звучит слишком глупо, чтобы я повёлся.

Оружейник удовлетворённо хмыкнул. Он ожидал, что мальчишка начнёт юлить, но Крис, похоже, не был расположен к ритуальным танцам. Тем лучше.

– Так ты вернёшься?

– Нет.

Ответ прозвучал спокойно и твёрдо. Так, будто к нему готовились заранее. Будто реплику из одного короткого слова старательно репетировали перед зеркалом.

– Почему?

– Учёба, курсовик, опыты, семинары… – скучно перечислил Крис, явно не рассчитывая, что Эша удовлетворит объяснение.

– Каникулы, – перечеркнул оружейник оглашённый список преград. – И раньше тебя всё это не останавливало.

С одной стороны, причины, заставившие Криса бросить стажировку, были его личным делом. В конце концов, увлечённый и увлекающийся студент никогда не скрывал, что музейная практика для него – занятие временное и едва ли сможет перевесить основную научную работу. Он не был связан жёсткими договорённостями и обещаниями, в любой момент мог передумать, потерять интерес, отвлечься на какое-нибудь другое занятие… К тому же, Эш понимал, что у поступков мальчишки могли быть причины куда более личные и при этом совсем не обязательно опасные.

С другой стороны, Крис ничего не объявил официально. Он вообще ни разу не заговорил об уходе. Просто в какой-то момент исчез с радаров. И Эш точно знал, что о потере интереса речи не шло. Практика Крису нравилась, он ухитрялся находить на неё время даже между судебными заседаниями, строил планы, фонтанировал идеями и прекрасно совмещал это с учёбой, находя в музейных фондах новые материалы для исследований. Что-то начало меняться в начале весны, но тогда оружейник придал этому слишком мало значения. Куда раньше насторожилась Джин. Пыталась сама поговорить с Крисом, убеждала Эша поговорить с Крисом…

«Джин показалось, ты злишься», – сказал тогда оружейник стажёру.

«Джин показалось», – пожал плечами Крис и тут же исчез, влекомый очередным неотложным делом.

Разговора не вышло – ни тогда, ни позднее. Вернувшись из Лейска, стажёр, кажется, ни разу не появился в музее. Возможно, пообщавшись с иногородними и иностранными коллегами, решил не распыляться и глубже сосредоточиться на исследованиях поля. В заразительности лейского фанатизма Эш не сомневался. И всё-таки вот уже второй месяц его не покидало предчувствие надвигающейся катастрофы. В конце концов, при всех своих достоинствах, впутываться в неприятности штатный музейный взломщик умел блестяще. И дожидаться момента, когда путы окажутся слишком крепкими, решительно не хотелось.

– Моя стажировка обошлась музею слишком дорого, – сказал наконец Крис. Герой дела уравнителей. Человек, справившийся с самым опасным артефактом всех времён. Самоуверенный безответственный мальчишка…

– Ты не виноват, – почти искренне возразил Эш.

Стажёр бросил на него быстрый взгляд, скептически поджал губы, усмехнулся.

– Конечно. Ведь это не я повёлся на детскую подначку и помог украсть Обод. Не я запустил ритуал. И, кстати, не дал сразу уничтожить Вектор тоже не я. Вот не говори, что тебе тогда не хотелось меня грохнуть.

– Ритуал ты без книги не запустил бы, – напомнил оружейник, гадая, насколько наигран сейчас беззаботный тон собеседника. – А вот остановил его уже сам. И не факт, что я смог бы уничтожить Вектор у Порога.

– А первый аргумент тебе крыть нечем, – удовлетворённо подытожил Крис. Казалось, он вот-вот по-детски покажет язык, закрепляя победу в споре.

– Его легко покроет задержание уравнителей в книжном фонде. Слушай, стажёр, это нелепо, ты же понимаешь. Если у тебя проблемы, это не повод…

– У меня нет никаких проблем. Привет, Джин! – окликнул он, не давая Эшу возразить, хотя до колдуньи, разговаривавшей с двумя сокурсниками у высокого витражного окна, оставалось ещё несколько метров. – Круто выглядишь, – расцвёл улыбкой в ответ на одновременно приветливый и изучающий взгляд. – Жаль, что, если тебя снова придётся уносить отсюда на руках, это буду делать не я.

Джин рассмеялась, в напускном возмущении легко ткнула приблизившегося мальчишку маленьким кулачком в грудь, одарила невесомым подзатыльником. Крис от прикосновений не отстранился, напротив – будто специально, плавным кошачьим движением подставил затылок под чуткие пальцы, не замечая, как колдунья быстро, но внимательно обследует его поле.

«Вот и отлично», – удовлетворённо подумал Эш, останавливаясь в шаге от них, чтобы не мешать тонкой работе Джин.

– Давно не виделись, клоун.

Крис мягко перехватил её руку, провёл ею вдоль скулы, благоговейно поднёс к губам тыльную сторону ладони. Хитро прищурился.

– Неужели соскучилась?

– По твоим выкрутасам? Безусловно. Рада, что ты не растерял их в научных диспутах.

Джина не отнимала руки, и Эш почти видел, как её чувствительное поле прикасается к линиям чужой силы, пользуясь неожиданной близостью, чтобы лучше изучить их, проверить на прочность, по едва заметным колебаниям энергии определить слабые места, которые способен упустить даже острый взгляд сенсорика.

– Что ты, мои выкрутасы всегда к твоим услугам!

Крис отвесил шутливый поклон, скользнул пальцами по узкому запястью, позволяя колдунье в свою очередь пройтись по его руке ответным прикосновением.

Эш перехватил взгляд Мэтта – сокурсник Джин смотрел насмешливо, с налётом удивления и едва различимого торжества. Оружейник улыбнулся снисходительно и снова перевёл взгляд на рыжую колдунью. У неё своя игра, у Криса – своя. И если вторая помогает первой…

– Надеюсь, инстинкт самосохранения ты тоже сберёг, – задумчиво проронил оружейник.

Студент наконец выпустил руку Джин и, всё ещё стоя почти вплотную к колдунье, спросил театральным шёпотом, демонстративно косясь в сторону Эша:

– Слушай, а как у твоего оруженосца… то есть оружейника выключается режим спасателя? Тут, вроде, никто не тонет, а он смотри как нервничает…

– О, это слишком сложная комбинация, ты не осилишь, – улыбнулась Джин, бросая на Эша весёлый взгляд.

Когда Крис быстро наклонился к ней, едва не коснувшись губами щеки, оружейник уже вознамерился одёрнуть зарвавшегося мальчишку, но тот лишь шепнул так тихо, что услышала только Джин, а сам Эш скорее прочёл по губам:

– Ну что, доктор, осмотр окончен?

Остро и холодно сверкнув глазами, он резко отстранился, отступил на шаг, всем телом разворачиваясь к немым зрителям короткой сцены. Отрапортовал бодро, протягивая Мэтту ладонь для рукопожатия:

– Крис Гордон. Условно адекватен, слабо контролируем, потенциально опасен, но в целом более или менее безобиден.

– Ничего не забыл? – усмехнулась Джин, которую наблюдательность пациента ничуть не смутила.

– Подозрительно умён и беспрецедентно обаятелен? Простите, счёл очевидным.

Студент-медик прыснул, но протянутую руку пожал крепко и с явным уважением.

– Мэтт Стэнли, – представился он. – Рад наконец-то лично познакомиться с человеком, разложившим по полочкам ритуал изоляции. Я немного касался этой темы, когда исследовал взаимное усиление полей.

– А ты – Сэди, правильно? – обернулся Крис к молчавшей до сих пор девушке. – Фармацевт и спец по всякой мощной полевой химии.

– Спец – пока сильно сказано, – смутилась Сэди. – А мы разве знакомы?

– Лично – нет. Но я – тот самый псих, который обещал твоим друзьям с химфака помочь в нескольких сомнительных опытах с «Метамфенолом», поделиться собственными наработками и взять на себя ответственность, если что. Я всё помню, просто свою часть не закончил ещё. Самое интересное осталось…

Оружейник приблизился к Джин, и она, не оборачиваясь, чуть отклонилась назад, прижавшись спиной к его груди. Ничего не сказала, но Эш почувствовал её напряжённый, старательно заглушённый вздох.

– Но мне нужно будет ещё посоветоваться с личным доктором, – улыбнулся Крис, будто уловив чужое беспокойство. – До сих пор всё шло гладко, но и опыты были попроще…

Где-то неподалёку раздался звон столкнувшихся бокалов, за ним, перекрыв музыку, последовал взрыв смеха. Физик стрельнул взглядом в сторону шумной компании, едва заметно дёрнул плечом, и Эшу показалось, что в его безмятежном взгляде на секунду пробилось раздражение.

– У тебя есть личный доктор? – хмыкнул Мэтт. – Как удобно…

– У каждого уважающего себя героя должен быть личный доктор, – невозмутимо заявил Крис. – Тот, кто видит риски, переживает, взывает к здравому смыслу, клянёт подопечного за глупость и упрямство, но всё равно исправно чинит его, когда что-то идёт не так.

– Завидная должность, – заметил Эш. Хотел – насмешливо, но получилось неожиданно мрачно.

Джин улыбнулась, но тоже как-то не слишком весело. Если Крис пытался развеять её тревогу, справлялся он из рук вон плохо.

– И всё равно меня поражает твоя смелость, – с ласковым восхищением протянула Сэди. – Всё-таки науку двигают герои, которые не боятся бросить вызов опасности, рискнуть здоровьем и жизнью ради будущих открытий.

– Жаль, меня не вдохновляет идея посмертной славы, – усмехнулся физик, будто не замечая воркующих нот, появившихся в голосе собеседницы. – Я до своего триумфа планирую дожить.

Сэди запнулась, передумав продолжать торжественную речь. Плечи Джин под ладонями Эша чуть расслабились.

– Но, может, всё-таки расскажешь как-нибудь о своей работе?

Оружейник отчётливо услышал не прозвучавшие «мне» и «наедине».

– На случай, если не успею её закончить?

Крис улыбался обаятельно и весело, но намёки игнорировал с упорством гранитного пресса. Беззаботно покачивался с носков на пятки, прятал руки в глубоких карманах и не подавал виду, что замечает, как разговор соскальзывает в сторону от нейтральных научных тем.

К тому моменту, когда физик ловко свернул беседу и заявил, что вынужден лишить эту, безусловно приятную, компанию монополии на своё общество, Эш уже почти уверился в том, что главная проблема, которая гложет мальчишку, достаточно проста, абсолютно не опасна и категорически неразрешима. Во всяком случае, неразрешима силами зимогорского оружейника.

В блаженном спокойствии он пребывал несколько минут. Пока Джин, явно проиграв какой-то внутренний бой, не спросила:

– Ты ведь домой? Заколебался, наверное, в этой толпе?

– Ну уж нет! – возразил Крис. – Второй год подряд уходить с праздника в разгар веселья? Ни за что!

– Хочешь развлечься, как два года назад?

Студент вздрогнул так, что стало ясно: удар достиг цели. Приём был не совсем честным хотя бы потому, что ни Эш, ни Джин толком не знали деталей и причин происшествия, ознаменовавшего первый студенческий бал Криса. Уже позднее Рэд обмолвился, что его названый братец спровоцировал драку с несколькими старшекурсниками и успокоился, только когда его самого спустили с университетской лестницы. И если после всего случившегося за последний год Джин опасается повторения старой истории, а Крис, вместо того чтобы насмешливо фыркнуть и обратить вопрос в шутку, хмурится и несколько секунд – немыслимо долго для этого неугомонного балабола – подбирает слова, окружающим определённо есть о чём беспокоиться.

– А что было два года назад? – полюбопытствовал Мэтт, не заметив реакции физика.

– Два с половиной, – уточнил Крис и всё-таки улыбнулся. – Ничего особенного. Я всего лишь мило побеседовал с девушкой. Кое-кому это не понравилось. Сильно не понравилось.

– Не понравилась милая беседа?

– Очень милая беседа, – многозначительно подчеркнул Крис. – Настолько милая, что мне решили преподать пару уроков рукопашного боя. И я не удержался от соблазна поделиться опытом в ответ. Опыта у меня оказалось больше, но зато у них было больше рук и ног, так что…

Сэди вздохнула одновременно удивлённо и заинтригованно. Джин скрестила руки на груди, но промолчала. Эш кожей чувствовал её беспокойство – горячее, дрожащее, плавящее воздух. Оружейник провёл руками по напряжённым плечам колдуньи. Мягко обнял, накрыв ладонями острые локти. Коснулся подбородком рыжей макушки.

– Это было познавательно, – подытожил Крис и добавил, без малейшего смущения глядя в строгие глаза Джин: – За два с половиной года многое изменилось. Во всех отношениях. Ты не могла не заметить.

– Я много чего не могу не замечать.

– Это ужасно неудобно, – усмехнулся физик и махнул рукой на прощание. – Ещё увидимся. Рад был познакомиться, – отсалютовал он Сэди и Мэтту и почти мгновенно растворился в толпе.

* * *

Путь до ближайшего столика с напитками и закусками оказался втрое длинней, чем реальное расстояние. По мере того, как пришедшие на бал студенты расслаблялись, собирались в компании, пьянели и преисполнялись сильных эмоций, пространство преображалось, превращая бальный зал университета в бушующее море, грозящее опасными течениями чужих чувств.

Крис привычно лавировал между силовыми потоками, с одинаковой осторожностью огибая и слишком весёлые компании, и зарождающиеся ссоры. Несколько раз его окликнули. Он сделал вид, что не расслышал. Осторожно скользнул по краю танцплощадки и наконец добрался до места. Плеснул в высокий стакан апельсинового сока. Проигнорировав щипцы, зачерпнул ладонью несколько ледяных фигурок, бросил в напиток. Захватив ещё один кусочек льда, похожий на раковину улитки, отошёл от стола и устроился на подоконнике. Прозрачная ракушка быстро таяла в кулаке, обжигающе холодные капли стекали по запястью, задерживались на сгибе локтя и срывались на деревянную мозаику паркета. Крис провёл мокрой ладонью по лицу, глотнул сока – пересохшие и едва заметно потрескавшиеся губы тут же защипало. Ощущение показалось приятным. По крайней мере, оно было связано с простым физическим раздражителем, а не с замысловатыми преломлениями энергии, которые трепали его поле весь последний час.

Крис облизнул кисло-сладкие губы, прикрыл глаза и улыбнулся. Нет, не так уж всё плохо на самом деле. Если начистоту, гораздо лучше, чем он ожидал. Прислонившись виском к шершавому откосу окна, сенсорик медленно вздохнул и наконец расслабился, позволив чужим эмоциям касаться поля, скользить по границе ощущений, не задевая, не будоража, не причиняя боли. Если не лезть в гущу событий, то даже здесь можно вполне сносно проводить время.

– Ты отлыниваешь, Крис.

Последний раз он слышал этот голос больше полугода назад на одном из судебных заседаний.

– Привет, Мари. – Он неохотно открыл глаза. – Меня что, успели нагрузить какими-то обязанностями? Тогда почему я этого не помню?

После ареста Тома Мари перестала появляться на занятиях Грэя, и Крис потерял её из виду. Новогодний бал девушка пропустила, и сейчас весь её вид – от короткого полупрозрачного платья до кокетливой ярко-алой улыбки – говорил о намерении наверстать упущенное.

– Отлыниваешь от танцев, – пояснила Мари, накручивая на палец длинный каштановый локон. – Ты, между прочим, мне задолжал.

– Разве? – улыбнулся Крис. – Кажется, мне срочно стоит записаться к неврологу. Или кто там лечит провалы в памяти?

Она рассмеялась чуть громче, чем заслуживал комментарий. Пару секунд подождала продолжения фразы и напомнила:

– Я пригласила тебя на танец. А ты не ответил и растворился в тумане…

Голос Мари вибрировал бархатными кошачьими нотами столь откровенно, что даже без обострённой чувствительности поля Крис едва ли мог бы ошибиться в её намерениях.

– Извини, я сегодня не танцую, так что лучше не приглашай, чтобы не увеличивать мой долг.

Он хотел было встать с подоконника, но Мари в несколько плавных шагов приблизилась почти вплотную, отрезая пути к отступлению. Бёдра, едва скрытые тонкой тканью, коснулись его коленей, решительный взгляд впился в глаза, аромат духов, неощутимый на расстоянии, теперь окружил, защекотал горло.

– Неужели ты сможешь устоять? – проворковала Мари, опуская ладонь на подоконник.

Крис почувствовал, как её пальцы, будто случайно, скользнули по бедру.

– Думаю, что смогу усидеть.

Он медленно допил сок, не позволяя лицу собеседницы оказаться слишком близко. Вместе с апельсиновой сладостью проглотил раздражение. Отставил стакан. Любопытно прищурился.

– И с кем ты на меня поспорила?

Мари выпрямилась так резко, что едва не потеряла равновесие. Растерянно шагнула назад.

– Ты так удивляешься, будто не слышала, что я умею читать мысли, – усмехнулся Крис. – Эта байка ходит по универу уже пару месяцев.

Ни о каком чтении мыслей речи, разумеется, не шло, но азартной дрожи в поле Мари было достаточно для того, чтобы сделать предположение. Судя по реакции, догадка оказалась верной.

– И каковы условия? – Крис спрыгнул с подоконника и, обогнув собеседницу, вернулся к столу. – Танца будет достаточно? Или у тебя более амбициозные планы?

Поле Мари донесло ответ раньше, чем девушка справилась со смущением. Криса обдало волной жара, на мгновение воздух показался горячим и разреженным, и тут же, вместе с чужим желанием, в поле толкнулась хмельная лёгкость. Она разливалась по залу, как тончайший аромат озона после грозы, танцевала музыкой на барабанных перепонках. Будь что будет! Не думай! Не взвешивай! Ничего не бойся! Здесь и сейчас – что тебя останавливает?

– …ты же знаешь. – Кажется, он пропустил начало фразы. – Дело не только в споре. Просто я здесь одна. И ты тоже один… Разве тебе не хочется развлечься?

Вопрос не в том, что останавливает, а в том, откуда исходит мотивация.

Крис подцепил со стола гроздь винограда и принялся сосредоточенно обрывать с ветки ягоды.

– Ты уверена, что мы одинаково понимаем развлечения?

В конце концов, если он в чём-то и силён (пока ещё силён), так это в самоконтроле. Наступать дважды на одни и те же грабли – вот уж увольте! Здесь и сейчас – не место и не время играть с чужими полями в поддавки.

– До меня доходили слухи о том, какие именно развлечения ты предпочитаешь на балах, – заговорщически прошептала Мари.

Горсть виноградин, скопившихся в руке, рассыпалась, когда пальцы вопреки желанию попытались сжаться в кулак. Крис поймал ягоды прежде, чем они упали: зацепил полем, закружил в воздухе, изображая модель атома.

– Да ну? Две дюжины ступенек, сломанное ребро и сотрясение мозга. Не тот опыт, к которому стоит апеллировать.

– Но это было только один раз, – пожала плечами Мари.

Крис рассмеялся и принялся одну за другой укладывать ягоды в пустой бокал.

– А ты думаешь, я дважды в год прихожу сюда как в бордель?

– Но Лина говорила…

– У Лины очень длинный язык. – Он поморщился от собственной резкости. – И я не хочу продолжать эту шутку, потому что она выйдет грубой.

Мари хихикнула, и Крис вдруг отчётливо понял, что она не уйдёт. Её поле льнуло к нему с настойчивой лаской, которая, похоже, имела не такое уж большое отношение к пари с неведомым провокатором. В порывах Мари было достаточно искренности, чтобы отбросить осторожность и расслабиться, забыв о последствиях…

Крис отвернулся. Не глядя подцепил со стола какую-то тарталетку. Равнодушно уставился в центр зала – не видя танцующих, не обращая внимания на магическое мерцание воздуха над головами, не замечая взглядов, которые то и дело устремлялись в его сторону. Всё его внимание сосредоточилось на том, чтобы разорвать контакт с чужим полем. Проще всего было бы ударить. От души – чтобы электрические разряды прокатились по силовым линиям, впились в назойливую девушку десятками острых жал, раз и навсегда отбивая желание так грубо нарушать личные границы. Раздражение, колючим шаром растущее в грудной клетке, требовало поступить именно так.