Текст книги "Вспомнить, нельзя забыть"

Автор книги: Марианна Колосова

 
Пытливых вопросов не надо,
Не надо сомнений и слез.
В огне боевой баррикады
Решать будем жгучий вопрос.
 
 
Не надо смотреть так тревожно,
Конечно, борьба не легка:
Но правду убить не возможно
Ударом стального штыка!
 
 
Пускай я сраженный врагами
Умру, и ты тоже умрешь.
И пусть пронесется над нами
Проклятое слово «даешь!»
 
 
Да! Мы отдадим свои жизни,
Верны обещаньям святым.
Отчизне, прекрасной отчизне
Мы юность свою отдадим!
 

 
Из сердца вытягиваю ленты,
Белые ленты стихов —
И в них не только моменты,
Не только узоры слов…
 
 
Жнецу ли бояться жатвы?
И стих мой будет мечем,
Который падает клятвой
На рыцарское плечо!
 
 
Ясней чистейших жемчужин
Слезы из Русских глаз…
Ведь рыцарь наш безоружен…
И армии нет у нас…
 
 
Но все же ярким брильянтом —
Звезда надежды взойди!
Трехцветная лента бантом
И в сердце и на груди.
 
 
Из сердца ленты тяну я,
Белые ленты стихов.
За свою Россию родную
И поэт умереть готов!
 

 
Изгнанью и мукам нет конца…
Пойте печальные гусли!
Давно стучу в чужие сердца,
Не знаю я, достучусь ли?
 
 
Охрипла от крика, а все кричу,
И голос как нитка рвется…
Но ни за что я не замолчу,
Кто-нибудь отзовется?
 
 
А вам непонятно, а вам смешно,
Что я кричу так упорно?
Как хотите, мне все равно,
Тоска моя непритворна.
 
 
И если вдребезги я разобьюсь
О камни чужих тротуаров.
То выдохну сердцем слово «Русь» —
Вместе с последним ударом!
 

 
Спите спокойные, спите,
Я же не в силах спать:
Сердца кровавые нити
Буду в поэмы сплетать.
 
 
В тихой глубинности ночи
Мстители – мысли придут…
Сердце кинжалы отточит…
Пальцы патроны набьют!
 
 
Вышью цветными шелками
Лозунг России родной.
Грозно взовьется над нами
Грозный орел боевой.
 
 
Белою лентой украшу
Шашки стальной рукоять.
В битву за Родину нашу
Буду друзей провожать.
 
 
В радости, в светлом восторге,
Верим, надеемся, ждем!
Победоносец Георгий
Будь нашим Белым Вождем!
 

 
Поэта спрашивают: «Кто ты?»
Но он, рискуя головой,
С Иудою из Кариота
Не выпьет чаши круговой!
 
 
И пусть поэту будет плохо
И смерть его подстережет,
Но он своим последним вздохом,
Последней песней не солжет!
 
 
Народных мятежей Гарольды,
Былин старинных гусляры —
Скользящей походкой по льду
Идут на Соловки, в Нарым…
 
 
И больно мне, что я не с ними.
Я так же мыслю как они,
И так же песнями своими
Тревожу серенькие дни…
 
 
И пусть одной ступенькой ниже
На белой лестнице стою, —
Я так же ярко ненавижу
И так же пламенно люблю!
 
 
Расстрелянному Гумилеву —
Чья мысль как зарево костра
Горит в стране моей суровой —
Я все же младшая сестра!
 
 
И после этого… Могу ли
Я Родине моей солгать?
И мне ль от свиста вражьей пули
Покорно голову – склонять?
 

Русским эмигрантам

 
Через бездонный океан
Из сердца нити протяну я,
И вам в сиянье чуждых стран
Напомню я страну родную.
 
 
Быть может, очень хороши
И Сан-Франциско, и Канада,
Но вам, сознайтесь от души,
Ведь все-таки… Россию надо!
 
 
Я знаю, вас не удивишь,
И небоскребами Нью-Йорка.
Под сводами нерусских крыш,
Бывает больно вам и горько…
 
 
И я, изгнанница, как вы,
Пишу письмо вам из Китая,
Но здесь слышнее звон Москвы,
Виднее зорька золотая.
 
 
Я все, что можно, расскажу,
На строки алой кровью брызну!
Быть может, голову сложу
Я за страдалицу-отчизну!
 
 
Но вам хочу напомнить я,
О тюрьмах, пытках и расстрелах.
В России русским нет житья
От палачей остервенелых…
 
 
Спрошу я каждого из вас
Двумя словами только: «Кто ты?»
Ведь Русскому нельзя сейчас
Уйти от жертвенной работы…
 
 
Меня поймете вы без слов.
Я здесь из чуждого Китая —
Считаю выстрелы врагов
И наши выстрелы считаю!
 
 
Через бездонный океан
Из сердца нити протяну я —
И вам под небом чуждых стран
Напоминаю Русь родную!
 

1928 год.

 
Ты сказал, что бессильны мы,
Не страшны для власти Советов,
Что пугаясь труда и тюрьмы
Разбрелись мы по белому свету…
 
 
Ты сказал… О, ты много сказал
Жалил долго, презрительно, злобно.
В этот час я тебя (ты не знал),
Задушить была бы способна!
 
 
Если б ты от себя говорил,
Мне бы не было больно «товарищ!»
И меня не обжег бы твой пыл
Поджигатель всемирных пожарищ.
 
 
Ты ж посмел…грязи уличный ком!
До чего довела нас «свобода!»
Ты поганым своим языком
Говорил будто бы от народа!
 
 
Больно мне за родной мой народ,
Перед кем он склонил свои выи?
Каждый жулик, прохвост, идиот —
Представитель Великой России!
 
 
Спишь ли, дремлешь Русский гигант?
Если спишь, не пора ли подняться?
Каждый вор нацепив красный бант,
Твоим Именем стал похваляться…
 
 
Верю, встанет мой грозный народ,
Спросит, «Кто на Руси куролесит?»
И властителей – (каторжный сброд)
По столбам телеграфным развесит!
 
 
Где ж набраться изгнанникам силы!
Может быть ты и прав… Ну а все же,
«Представителей» вешать постылых
Мы родному народу поможем!
 

 
О кипы газетной бумаги
Бьюсь головой в тоске…
Много мужской отваги
В бледной женской рук?!
 
 
Но все же мертвы газеты!
Но все же душа во сне…
Не это мне надо, не это!
Не об этом мечтала дне!
 
 
О, если бы искрами строки —
В сухую листву сердец!
Когда же настанут сроки?
Когда же будет конец?
 
 
Не знаю… но буду с вами.
И вашу боль и мечту
Измученными руками
В терновый венок вплету.
 
 
Дрожат усталые пальцы…
Но песни мои отдам
Братья мои, скитальцы —
Вам, только вам!
 

 
Лучше превратиться снова в землю,
Лучше на всю жизнь попасть в тюрьму!
Господи, измены не приемлю,
Ни умом, ни сердцем не пойму…
 
 
Правда, сердце просит лучшей жизни.
Опостылели изгнанье и нужда.
Но купить покой – изменою отчизне.
Не смогу я ни за что и никогда!
 
 
Эти слезы одиночества и боли
Ночью видит Иисус Христос,
Видит Он, что я смертельно болен
От тоски, от ужаса и слез…
 
 
На подушку падают слезинки
И болит измученная грудь…
Скоро руки – слабые тростинки
Я не в силах буду разогнуть.
 
 
Я предчувствую уход мой в землю.
Близких больше к сердцу не прижму…
Но измены все же не приемлю,
Ни умом, ни сердцем не пойму!
 

 
Как лампада мерцает в душе моей грусть,
Бесконечно горит – негасимая…
Ежечасно, упорно твержу наизусть:
«Встань из пепла Россия гонимая!»
 
 
Пусть мне скажу, что я никому не нужна.
И не нужен мой плач несмолкающий.
«Если Родина плачет, то слить я должна,
С Ее воплем мой голос рыдающий!»
 
 
Верю твердо, опомнится Русский народ, —
«Странник Града иного взыскующий»
Возрождения песнь на весь мир запоет,
Прогремит нашим гимном ликующим.
 
 
И свежа будет песня моя как цветы
Ветерком пронесется ласкающим:
«Ты, из бездны восставшая Родина.
Ты Мой великий народ воскресающий!»
 
 
Задыхаясь от слез, пела я для Тебя,
Когда шел Ты тропинками узкими…
Если с Русскими горе делила любя,
То и радость делить буду с Русскими!
 

Книга стихов «ГОСПОДИ, СПАСИ РОССИЮ» (Харбин, 1930)

 
Бесстрашные!
О, если бы песня была как буря!
И ветер был вашим певцом!
Пусть ненависть брови надменные хмурит
И смотрит опасность в лицо…
 
 
Дерзающие!
В борьбе закалились, грозе улыбаясь,
Владеть научились собой.
Сам Бог и небесная рать голубая
Ведет вас на подвиг и в бой.
 
 
Грозящие!
В мученьях окрепли.
И в сердце святыней родная Россия была.
А если у смелых сердца не застыли, —
И Родина не умерла!
 
 
Прощающие…
Не злоба слепая с лицом искаженным
Алеет на вашем щите,
В глаза ваши смотрит от Девы рожденный,
Распятый на черном кресте.
 
 
На смерть идущие!
Любовью и кровью спаяли сердца вы,
На жизнь и на смерть навсегда.
Не надо ни счастья, ни власти, ни славы
В кровавые эти года.
 
 
Безвестные!
Идущие в ночь. Под плащами молчанья.
На подвиг… в тюрьму… на расстрел…
И ветер, подслушавший чье-то рыданье
О вас, о безвестных пропел.
 

 
Пошли нам, Господи, грешным снова
Пробуждающий души грохот гроз!
Скажи нам, Господи, такое слово,
Чтобы мы задохнулись от слез.
 
 
И за то, что мы ни во что не верим,
Вложи в твои раны наши персты.
Открой нам железные святые двери
В страну жертвенной красоты.
 
 
Всколыхни над Русью густые туманы
Горячим дыханьем Твоей любви
Да погибнут от лица Твоего басурманы
Враги России и враги Твои!
 

 
Видно, ты уснула, жалость человечья?!
Почему молчишь ты, не пойму никак.
Знаю, не была ты в эти дни в Трехречьи.
Там была жестокость – твой извечный враг.
 
 
Ах, беды не чаял беззащитный хутор…
Люди, не молчите – камни закричат!
Там из пулемета расстреляли утром
Милых, круглолицых, бойких казачат…
 
 
У Престола Бога, чье подножье свято,
Праведникам – милость, грешникам – гроза,
С жалобой безмолвной встанут казачата…
И Господь заглянет в детские глаза.
 
 
Скажет самый младший: «Нас из пулемета
Расстреляли нынче утром на заре».
И всплеснет руками горестными кто-то
На высокой белой облачной горе.
 
 
Выйдет бледный мальчик и тихонько спросит:
«Братья-казачата, кто обидел вас?»
Человечья жалость прозвенит в вопросе,
Светом заструится из тоскливых глаз.
 
 
Подойдут поближе, в очи ему взглянут —
И узнают сразу… Как же не узнать?!
«Был казачьих войск ты светлым Атаманом
В дни, когда в детей нельзя было стрелять».
 
 
И заплачут горько-горько казачата
У Престола Бога, чье подножье свято.
…………………………………………………………………………………….
Господи, Ты видишь, вместе с нами плачет
Мученик-Царевич, Атаман Казачий!
 

 
Голубели Амурские воды
В этот тихий вечерний час.
Он бежал из «страны свободы»,
Чтоб свободно вздохнуть хоть раз!
 
 
Не убил, не виновен в краже,
И душа чиста у него.
Но страшней пограничной стражи
Во всем мире нет никого.
 
 
Черный лес обрисован четко,
Не шелохнется даже лист.
Где-то близко ждет его лодка,
Перевозчик-контрабандист.
 
 
Вот уж близко, но бьется сердце…
До свиданья, советский рай!
Ведь не просто лодка, а дверца
Из «страны свободы» в Китай…
 
 
Но в кустах запрятанный ловко,
Притаившись, кто-то сидел.
И чьей-то угрюмой винтовкой
Был взят беглец на прицел.
 
 
И вот здесь… На пороге воли
Обожгло нежданное «стой!»
Захлебнулось сердце от боли
Кровяною волной густой.
 
 
Зазвенело в ушах: «Успею!»
Перевел дыханье… Прыжок!
Грянул выстрел! Второй! Скорее!
И упал он лицом в песок…
 
 
Не успел. И больше не встанет…
Значит, весело дома жил?
Кто же душу твою изранил?
А потом у границы… добил?
 
 
Рассказали Амурские воды
Думу мертвых открытых глаз:
– Он бежал из «страны свободы»,
Чтоб свободно вздохнуть хоть раз!
 

1929 г.

 
Друг погиб в Трехречьи…
А который счетом?
Весть о нем встречаю
Горестным причетом…
 
 
Над чужой печалью
Душу надрывая,
Я свои потери
Вновь пересчитаю:
 
 
Ах, волос любимых
Золотые пряди
Ветер поразвеял
Где-то в Петрограде!
 
 
А в родное сердце
Вражеская пуля
Врезалась случайно
Где-то в Барнауле!
 
 
Брата дорогого —
Горе мое, горе! —
Злобные мадьяры
Утопили в Хоре!
 
 
А родную душу
(Страшно молвить имя!)
Пыткой истомили
Вороги в Нарыме.
 
 
Ночью не замолкнут
Горестные мысли,
А погибших близких
Всех не перечислить…
 

Октябрь 1929 г.

Далекому Атаману…

 
Из нерастрелянной обоймы
Опасность смертная остра!
Я знаю, встретимся с тобой мы
У партизанского костра…
 
 
Россия наша молодая
Всегда и всюду впереди,
Не сердце принесу туда я,
А солнце в трепетной груди.
 
 
Я за плечо тихонько трону
Того, кто дремлет в стороне.
«Возьми винтовку и патроны,
Умчись на вороном коне!»
 
 
И будут дни тогда часами,
Ночами – частые бои.
Удача развернет над нами
Знамена яркие свои!
 
 
Любить и ждать я не устану.
Но твой отряд – твоя семья,
И удалому атаману
Дороже Родина, чем я…
 
 
И за тобой уйду я в горы —
Твой вестовой, твоя сестра…
Я верю, встретимся мы скоро
У партизанского костра!
 

1928 г.

на могилу погибшего за Россию

 
Есть такие люди, у которых
В жизни цель намечена. И вот
В роковые темные просторы
Каждый победителем идет.
 
 
Все равно, получит или нет он, —
То, за что боролся на пути;
В вечности несказанным расцветом
Суждено упорству расцвести!
 
 
Жемчуга разбрасывая горстью,
(Нежные сокровища души)
Ты про это грозное упорство
Оды золотые напиши.
 
 
В этом звонко падающем слове,
В этой вот продуманной строке —
Промелькнут нахмуренные брови
И граната в стиснутой руке.
 
 
За день притомились наши кони.
Краток был победный бодрый миг.
В час, когда не ждали мы погони,
Враг нас неожиданно настиг.
 
 
Нет для беспощадного границы…
Завтра будет то же, что вчера…
Правда, побледнели наши лица,
Громкое заслышавши «ура»!
 
 
Мало и винтовок и патронов,
Нам стрелять расчетливо пришлось;
Но зато мы падали без стонов
И немало крови пролилось.
 
 
А когда упал вожак – начальник
И не встал… тогда решили мы
С горстью безоружных и печальных
Уходить от плена и тюрьмы.
 
 
Над его безвестною могилой
Расцветали слезные цветы
И шептали: Господи помилуй
Рыцаря немеркнущей мечты!
……………………………………………………………………………
Отслужил святую литургию,
Душу у престола положил…
Умер за великую Россию, —
Для которой жил.
 

11 июля 1930 г.

 
Складка горечи возле сжатых губ…
Неужели цель не намечена?
Заострите глаз, отточите зуб!
И сказать мне вам больше нечего…
Если сын сидит где-то в Вологде,
Если брат убит в Петропавловске —
Надо чаще думать о вороге —
Не по кроткому, по ангельски,
Надо думать думу заветную,
А по мудрому, по змеиному,
Свою месть обдумать ответную.
И не ветра стон – это стон души…
Затерялось солнце за тучами…
В яме каменной на полет аршин
Соловецкий великомученик.
То не брат ли твой и не сын ли там?
Не отец ли твой задыхается?
Головою бьет по сырым камням,
За клочки соломы цепляется…
Над страдальцами Соловецкими,
Над Нарымскими заточенными,
Над слезами невинными детскими
Издеваются «вохры» с «чонами».
Море – волнами, небо – тучами…
А восток – кровавыми зорями…
Чью-то мать во Пскове замучали…
А сестру в чека… опозорили!
Губы сжатые. Сердце молотом.
Слово черное, да зловещее…
Если сердце твое расколото,
Втисни ненависть эту в трещину.
Не по ельникам, по осинникам,
Не в кубышечку, не в коробочку —
Ветерок сберет по полтиннику
На патрончики, на винтовочку!
За ложбинками, за пригорками
Проползет лихой потихонечку…
По патрончику! (очи зоркие!) —
За старушку-мать, за сестреночку!
По патрончику – за слезиночку!
И за каждого из замученных.
По патрончику – за кровиночку!
Из винтовочек – пули тучами!
Так чего еще спрашивать?
Неужели цель не намечена?
Или с этими… Или с нашими!
И сказать мне вам больше нечего.
 

1928 г.

 
Неба край закат чуть-чуть озолотил…
Неужели нет на Родину пути?
 
 
Я на рельсы прямо грудью упаду,
И шепну им: «хоть по шпалам, но уйду!»
 
 
Телеграфные столбы о чем поют?
Только слово уловила я: «убью у-т!»
 
 
Ветер волосы развеял, распушил.
Никого… ах, неужели ни души?
 
 
Неужели даже некому сказать?
Только ненависть прищурила глаза…
 
 
Я о главном умолчу, ведь не поймут
Надо к берегу… но берег этот крут!
 
 
Надо к берегу, но как к нему подплыть?
Уцепиться бы за соломинку, за нить!
 
 
Все соломинки теченьем унесло,
Все ниточки оборваны веслом…
 
 
Чья-то огненная лодка проплыла,
Мы остались здесь у Белого Стола.
 
 
На столе на том покойники лежат.
Кто от пули, кто и просто от ножа…
 
 
Капли крови, как гвоздики на полу…
Низко кланяюсь я Белому Столу.
 
 
Но живые долго плакать не должны,
Им живые и дороги суждены!
 
 
Неужели, неужели не найти,
Нам, изгнанникам, на Родину пути?
……………………………………………………………………………..
Есть такое слово крепкое «хочу!»
Оно родственно и пуле и мечу.
 
 
Есть такое слово грозное «Борьба!»
В этом слове эмигрантская судьба.
 

1929 г.

 
Я утром выйду на крыльцо
И встречу новый день без страха.
Увижу смуглое лицо
Под партизанскою папахой.
 
 
В моих мечтах те дни горят!
Пусть будет сердце беспечальным…
Уйдет в тайгу лихой отряд,
А впереди его… Начальник!
 
 
Твоя дорога нелегка.
Ты будешь огражден судьбою.
Благословляю взмах клинка,
В твоей руке, зовущей к бою!
 
 
Быть может, в боевом пылу
Под резкий стрекот пулемета,
Ты вспомнишь, что в глухом тылу —
Твоей души есть близкий кто-то…
 
 
О подвигах поют века…
В борьбе за Русь, Господь с тобою!
Благословляю взмах клинка,
В твоей руке, зовущей к бою!
 

 
Перешел через границу…
Он среди врагов,
Смотрит им спокойно в лица,
Ко всему готов.
 
 
Впереди конец фатальный,
Отступленья нет.
Свято должен нелегальный
Выполнить обет!
 
 
Брови сдвинуты угрюмо,
Бледный лоб упрям.
И ведут ночные думы
Счет опасным дням.
 
 
Он погибнет? Ну и что же?
Цепи не порвать…
Много их! Помилуй, Боже!
Рыцарскую рать!
 

 
Нынче не взошли мои посевы,
Завтра буду проще и сильней.
Только многим чужды перепевы
Динамитной лирики моей…
 
 
Злая гарь порохового дыма
Мне милее аромата роз!
Вот поэтому проходят мимо,
Мимо мною вспаханных полос.
 
 
Ждут освобожденья миллионы
Русских угнетаемых людей!
Вот о чем стальные перезвоны
Динамитной лирики моей…
 
 
Там родного мучают в Нарыме,
Близкого пытают в Соловках…
Днем и ночью мыслями я с ними,
Разделяю их тоску и страх.
 
 
Кольцами серебряной кольчуги
Спаяны стремленья наших дней.
Я не изменю моей подруге —
Динамитной лирике моей!
 

1929 г.

 
Сижу, облокотясь на шаткий стол,
И слушаю рассказ неторопливый:
Про Петропавловск, про Тобол…
И чудятся разметанные гривы
Во тьме несущихся коней.
Я вижу берег синей Ангары,
Где рыцарскою кровью Адмирала
На склоне каменной горы —
Россия отреченье начертала
От прошлых незабвенных дней.
Потом глухие улицы Читы…
И в мареве кровавого тумана
Сверкают золотом погоны и кресты
У офицеров ставки Атамана.
И смерть с серебряной косой…
На волнах дней кипели гребни пены!
А вот они, Даурские Казармы,
Где за намек малейший на измену —
Расстреливали по приказу Командарма!
Чужим оказывался свой…
Владивосток… Но ослабели крылья,
И рушилась, пошатываясь, крепость…
У моря грань надрыва и бессилья…
И стала исторической нелепость!
И был убийственный откат.
И дальше слезные и бледные страницы:
Гензан… Гирин… Сумбурность Харбина.
Молчащие измученные лица.
Спокойствия! Забвения! Вина!
Возврата больше нет назад…
И проблесками в мрачной эпопее —
Упорство, жертвенность и героизм.
О них я рассказать здесь не успею.
Тебе, водитель сильных, Фанатизм,
Нужны нечеловеческие песни!
Прошли года
И чувствуем мы снова:
Близка эпоха крови и борьбы.
Из труб герольдов огненное слово!
Приказ Ее Величества Судьбы —
И Родина великая воскреснет!
 

1928 г.

 
В Иркутске, в сквере, около вокзала,
Я на скамье садовой ночевала,
Да не одну, а двадцать пять ночей…
 
 
Бежала я от предстоящей муки,
Фальшивый паспорт обжигал мне руки,
Глаза слепил блеск вражеских мечей.
 
 
А в Ангаре, в ее зеленых водах,
Сверкали слезы моего народа,
И берег окровавленный вздыхал…
 
 
И, взглядом утонув в зеленой мути,
Мечтала я о трепетной минуте,
Когда вскипит, грозя, девятый вал!
 
 
Но шли в остроконечных шлемах люди…
И я терялась… может быть, не будет?
Победа, как и солнце, далека…
 
 
И мне хотелось вместо дум о мести,
С моим народом гибнуть, гибнуть вместе —
За кровь, за вздох, за душу Колчака.
 
 
Я отыскала ту святую гору,
Где смерти в очи он взглянул спокойным взором,
Где муку принял он за свой народ…
 
 
В то час я верила: Россия будет снова,
Пусть только Унгерн скажет властно и сурово
Своим полкам призывное «Вперед!»
 
 
Об Унгерне ползли глухие слухи;
Но красный командарм, товарищ Блюхер,
Грозил в Чите железным кулаком!
 
 
Кругом в остроконечных шлемах люди.
И я средь них, с моей мечтой о чуде,
А рядом – синеглазый военком…
 
 
Слова Любви? Не слушаю, не надо!
Ведь между нами жуткая преграда —
За гибель Родины в душе пылает месть…
 
 
Но вот взмахнули крылья злого рока!
Рассеяны защитники Владивостока…
Последняя ошеломляющая весть…
 
 
Потом… все было тускло и бесцветно…
Все эти годы с верой беззаветной
Я чуда, только чуда – жду!
 
 
Не я одна, а все мы много весен
Зовем и молим, требуем и просим:
Когда? Не в этом ли году?
 
 
Я чувствую, что многие устали…
И будто бы кинжал дамасской стали
Пронзила душу мне тоска…
 
 
Ах, лучше бы нам всем на поле чести
Погибнуть бы тогда, с другими вместе —
За кровь, за вздох, за душу Колчака!
 

1929 г.

Ответ Жарову.

 
Эти годы закалили душу —
И не только мне, а очень многим.
В нас безверье веру не задушит,
В бездорожье нам ясны дороги.
Эти годы криками набата
Все еще в ушах звенят и стонут…
Сквозь изгнанье пронесли мы свято Русь, —
Как чудотворную икону.
В эти годы мы повсюду пели,
Только песни грустные такие:
– В комиссарском кожаном портфеле
Все еще лежит судьба России…
 

1930 г.

 
Встречаться мы не перестали,
Но ты чужой навеки мне…
Идешь? Один? В чужие дали,
К чужим богам, в чужой стране?
 
 
Тебя настигнет Немезида:
Вот жрец, от лжи и тайны пьян,
И покрывалами Изиды
Задрапированный обман!
 
 
А я не верю в «матерь мира»,
Чужие боги мне чужды.
Не сотворю себе кумира
Ни из любви, ни из вражды.
 
 
Что может быть святей и проще
Святых, родных, любимых мест,
Где над березовою рощей
Сверкает на часовне крест?
 
 
Тускнеют, блекнут все химеры
Перед сиянием креста.
Я не сменю отцовской веры,
Она, как жизнь и смерь, – проста.
 
 
Не «матерь мира», – Матерь Божья!
Не «покрывала», а Покров!
И к Ней, во мраке бездорожья,
К родной святыне – горький зов!
 

1930 г.

 
Клянемся гранитом традиций
и сумраком братских могил,
что мы не отступим с позиций
в глухой обывательский тыл!
 
 
И солнце не видит незрячий,
и песню не слышит глухой…
Победу и боль неудачи
разделим мы между собой.
 
 
Так было и будет. И вечно,
укрывшись за чьей-то спиной,
живет, улыбаясь беспечно,
незрячий, глухой и… чужой!
 
 
За нашей спиной распродажа…
Какое нам дело до них?
Нам сердце живое подскажет
правдивость путей боевых!
 
 
Но будет кровавой расплата
для тех, кто Россию забыл…
Торгуй, пока можно, проклятый
глухой обывательский тыл!
 

1927 г.