Текст книги "Вспомнить, нельзя забыть"

Автор книги: Марианна Колосова

 
Сердце в русском горе – гореванье
И в борьбе,
Забывает о своем страданье,
О себе…
 
 
Над моей родиной милой
Пал туман…
Православных, Господи, помилуй
Христиан!
 
 
Буря треплет, разрывая в клочья
Русский флаг…
И ползет к границам темной ночью
Внешний враг…
 
 
Из России накроить колоний?
Русь на слом?..
Не войдет с оружием посторонний
В Отчий Дом!
……………………………………………………………………………..
А когда окрепнет и воскреснет
Снова Русь,
Я на звон мечей победной песней
Отзовусь!
 

27 апреля 1933 г.

«Россия умерла».

Профессор Головачев.

 
Знамя Русское украшу,
Шелком – песней разошью
Верю в будущее наше,
Верю в Родину мою!
 
 
И не шепотом, не вздохом,
Не слезами, не мольбой —
Я приветствую эпоху,
Озаренную борьбой.
 
 
Буду петь я в этом мире
О родном, о дорогом:
О России, о Сибири!
Невозможно о другом…
 
 
Понимаешь, все другое
Исчезает, словно дым;
Только это, дорогое,
Остается дорогим.
 
 
Ближе к родине и дому
Снова пашни да базар…
Ярославцу молодому
Стал расхваливать товар
 
 
Горы, степи и долины
Золотые прииска,
Драгоценная пушнина —
Ждут руки сибиряка.
 
 
Труд спокойный и свобода,
Настоящая, не та!
Волга – царство парохода!
Жизнь, богатство, красота!
 
 
От Амура до Урала,
От Кавказа до Москвы
Никогда не умирала,
Не теряла головы
 
 
Наша буйная стихия,
Наша кроткая звезда,
Нераздельная Россия
И Великая всегда!
 
 
Мне – Ее любить и славить,
Горе, если промолчу.
А владеть, решать и править
Снова князю – Москвичу!
 
 
На груди Орел Двуглавый.
Кто не склонит головы?
Силы, гордости и славы
Не отнимешь у Москвы!
 
 
Понимаешь, все другое
Исчезает, словно дым;
Только это, дорогое,
Остается дорогим…
 
 
Знаю, скажешь: было плохо…
Будет лучше нам с тобой.
Я приветствую эпоху
Озаренную борьбой!
 
 
Старый кремль – святые стены!
Крест над крыльями Орла!
Кто сказал слова измены,
Что Россия умерла?!
 

 
Стихийный гнев не спрячем:
Скачи, топчи посев!
На жеребце горячем
Промчится ночью гнев!
А всадник дышит тяжко…
Душа, сгори дотла!
Такого острой шашкой не выбьешь из седла.
С усмешкою грозили
И пуле, и ножу.
Расстреливать возили на черную баржу.
Нащупан стык двух армий
Прорыва план готов.
Слыхал о командарме
Отчаянных голов!
Но топот конский глуше,
Уж виден свет конца.
Отчаянные души,
Косматые сердца!
Проклятая дорога
Протоптана в крови, —
Без родины, без бога,
Без дружбы и любви…
 

1933 г.

 
Много было их, а не один.
Из болотных топей да трясин
При багровых отблесках зари
На Руси рождались бунтари.
 
 
Посвистом запугивал судьбу
Соловей-разбойник на дубу.
И купцов проезжих и бояр
Грабил по дорогам Кудеяр.
 
 
Пугачева шапка да кафтан
Долго в снах тревожили дворян.
Но другие были времена,
И другой была моя страна!
 
 
Не было плаксивых, жалких слов, —
Был топор для бешеных голов!
Их палач за буйны кудри брал,
Над толпой с усмешкой подымал.
 
 
Нам теперь понятен этот смех,
(Может быть, не всем и не для всех!)
Я бы над казненным «Ильичем»
Усмехалась вместе с палачом.
 
 
И с усмешкой вглядываясь в тьму,
Бунтаря-рабочего – пойму,
Соловья-разбойника – прощу,
Я других виновников ищу…
 
 
Ведь в стране святых монастырей
Нарождалось много бунтарей.
Ненавистней всех из них один:
Умствующий барин-дворянин.
 
 
Я б над дворянином Ильичем,
Издевалась вместе с палачом.
Этот череп «павшего в борьбе»
Пепельницей сделала б себе!
 
 
Но ни топора, ни палача,
Не нашлось у нас для «Ильича»…
 

21 января 1933 г.

 
Чего он хочет, этот «исполин»,
Покрытый русской кровью злобный гений,
Мечта ударников, советский властелин
И вдохновитель «наших достижений?»
В России, как в сапожной мастерской,
Неприбрано, темно и неуютно.
Семинарист? Налетчик? Кто такой?
Вокруг него туман кроваво-мутный.
И хочется в упор его спросить:
– Кто ты такой, Иосиф Джугашвили?
Как смеешь ты в Кремле Московском жить
И в царском разъезжать автомобиле?
Как смеешь сотни тысяч убивать?
Кто поручил тебе такое дело:
Не русскому Россией управлять,
Ведя ее к расколу и разделу?
Задумавшись, смотрю на твой портрет,
В разбойничьем лице с угрюмым взором;
И чувствую и слышу твой ответ:
«Я так хочу! Пускай погибну скоро!»
Упорством можно многого достичь,
А у тебя упорство в каждой жиле,
Но умер твой предшественник, Ильич,
И ты умрешь, Иосиф Джугашвили!..
Орел – стервятник с падалью в когтях,
Ты грохнешься с высот от меткой пули.
Не всех еще сломил животный страх:
Кругом тебя враги на карауле.
А кроме пули, есть шнурок и яд…
Нож занесен над русским Робеспьером!
Грохочет Термидор! Костры горят.
Так гибнут все, не знающие меры.
Родился он в сапожной мастерской.
И вдруг… Зигзаг! – «Фельдмаршал индустрии!»
И вдруг вписал он жесткою рукой
Страницу зла в историю России!..
 

14 февраля 1934 г.

 
Да, много лет был наш черед:
Мы в чрезвычйках погибали…
Теперь к чекистам смерть идет
В Москве, в Сибири, на Урале!
Быть может, год, и два, и три
Пройдут, забрызганные кровью.
О жалости не говори,
Не предавайся пустословью.
Мне жаль ограбленных крестьян.
Мне жаль обманутых рабочих;
Но надо выполоть бурьян,
Что задушить Россию хочет.
Тебя на подвиг не зову.
Не для таких, как ты, работа.
Другие сорную траву
Пойдут полоть с большой охотой.
Зовет в поход труба в тайге!
Идет на бой мужик с обрезом,
Со злобной мыслью о враге
И с сердцем жестким как железо.
И я, страны восставшей дочь,
Хоть песней злобной помогу им.
Трусливых и плаксивых прочь!
Мы создадим страну другую.
«Жестокость? Что вы? Ах, нельзя!»
Глас из архива. Уж не мы ли,
Со вздохом глазки заслезя,
Чихаем от архивной пыли?
Во мраке мстительных годин
Народный гнев всегда неистов!
Найдется ли средь нас один
Рыдать над гибелью чекистов?
А если в свой предсмертный час
Трилиссер нежно крикнет «Мама!»
Растрогает кого из нас
Жестокого чекиста драма?!
Ни жалости, ни к красоте
Сейчас Россия не готова.
Пусть станут «жмуриками» те,
Кто выдумал такое слово!
От жалости не покачнусь.
И чем жесточе та расправа, —
Тем ближе будущая Русь,
И ярче будущая слава!
 

23 февраля 1933 г.

Тов. Куйбышеву

 
С тобой навеки мы чужие,
Я не твоя и ты не мой.
К себе с советскую Россию
Ты не зови меня домой.
 
 
Платочек алый женотдела
Ты мне в награду не сули.
Найду себе другое дело
От ваших лозунгов вдали.
 
 
Слезами женскими заплачу
Над милым сердцу словом «Русь».
Решать мудреную задачу
С мужской отвагою возьмусь.
 
 
Над голубым листком в конверте
С чудесным штемпелем «Москва»
Задумаюсь о чьей-то смерти,
Вздохнув о юности сперва.
 
 
И молодость мою и нашу
(Ты тоже молод был тогда!)
Любовной памятью украшу,
Похоронивши навсегда…
 
 
В огромных залах Совнаркома
Мелькает черный твой портфель.
Я выгнана тобой из дома,
И у меня другая цель.
 
 
Отброшенная вашей бурей
К подножью чуждых жестких скал
Я повторяю, бровь нахмуря:
«Напрасно ты меня искал!»
 
 
Да будет злоба в каждом слове!
Возненавидя вашу новь,
За десять лет борьбы и крови
Я изжила твою любовь.
 
 
И вот хозяину портфеля,
Который держит Русь в аду,
Я говорю: «мели Емеля»,
Я в лагерь твой не перейду!
 
 
Но я твой след подкараулю
И обещаю, как врагу,
Что в черном браунинге пулю
Я для тебя приберегу.
 
 
За то, что многих злобно мучишь,
За то, что многих ты убил, —
Ты пулю смертную получишь,
От той, которую любил!
 

19 августа 1930 г.

 
Не говори, не спрашивай, не трогай.
Сгорал от солнца колос на корню…
Я много лет иду одной дорогой,
Служу мечте. И ей не изменю.
Не говори. И горю не сочувствуй.
Не продолжай ненужную игру.
Живу я только радостью искусства
И, может быть, за Родину умру.
Ведь знаю я, что на Лубянке где-то,
В застенке, под портретом Ильича,
Читают эмигрантского поэта
Дежурные чекисты по ночам.
Читайте, Зарубежная Россия
Вам не страшна. Советская – страшней.
И времена и люди там другие,
И зори беспокойнее над ней!
……………………………………………………………………………………..
От коммунистической породы
Ничего хорошего не жди.
Глазомер и Натиск – воеводы,
Русского восстания вожди!
Смотрит неподвижная Астарта,
Как чекисты мечутся в тоске:
«Граждане, держите Бонапарта!
Вот он! Вон мелькает вдалеке!»
Коль восстание вихри закрутило, —
Г.П.У., забившись в поезда,
Зверем зарычит: «Крути, Гаврила!»
Гладкий путь!.. В чужие города!
……………………………………………………………………….….
Подымай лаптями пыль,
Подминай степной ковыль!
Грома нету от лаптей,
Кремль не ждет таких гостей…
Против красного Кремля
Вся крестьянская земля!
Будя! Злое воронье,
Время кончилось твое…
Лапти шмыгают вразброд.
Не оставим на развод
Ни одной в Кремле души!
Не спасут вас латыши…
Грянет песня в разнобой:
«Мы…за Русь…святую…в бой!»
И мужицкий самосуд
Заклокочет там и тут!
Бей коммуну за «колхоз»,
Бей до крови, бей до слез!
Надо так гадюку бить,
Чтоб ей больше не ожить!
Краскомов с красными солдатами
Тех, кто к повстанцам перейдут,
Мы не считаем виноватыми:
Они давно восстанья ждут…
И всколыхнет Петровской славою
Наш Флаг на Невском берегу.
И станет снова Русь – Державою,
Грозящей внешнему врагу!..
 

14 февраля 1934 г.

 
Пол неба пламенем охвачено,
Гудит встревоженная медь!
Стране Великой предназначено
Гореть в огне и не сгореть.
Победы день годами выстрадан.
И Всероссийский крестный путь
Закончится последним выстрелом,
Пронзившим Сталинскую грудь.
На помощь нам рядами стройными
Подходит бывший комсомол.
Над головами беспокойными
На Русском знамени Орел!
 

15 мая 1934 г.

 
СССР…Там мчатся поезда,
Наполненные жаждущими хлеба…
Там молот, серп и красная звезда
Грозят погибелью земле и небу…
Там места нет Изгнаннику Христу.
Там жизнь горит, в пожаре не сгорая.
И часовой, стоящий на посту,
Прицелился в бегущего из «рая».
И, словно напряженный пульс, в Кремле
Торопится, и рвет, и мечет Сталин!
Покоя нет безумцам на земле.
Все слишком злы, и слишком все устали…
Где Командир безвестного полка,
Кронштадтского восстанья сокрушитель,
Чья твердая рука
Должна скорей вмешаться в ход событий?
Сейчас ему, наверно, тридцать пять,
Немного меньше или больше;
Но уж в Двадцатом он успел повоевать
На Западе с надменной Польшей.
Врагов больших и малых одолев,
В границах прежних Русь внеся на карту
И укротив народный гнев,
Он станет Русским Бонапартом!
 

1931 г.

 
Скрипят полозья у саней,
Мелькают вдоль дороги елки.
И вместо темных старых пней
Мерещатся во мраке волки.
А ночь, глаз выколи, темна!
По тракту широки раскаты.
Над бором звездочка одна
Горит торжественно и свято.
Когда-то, где-то, вдалеке
Ты так же ехал ночью синей.
На меховом воротничке
Лебяжьим пухом – белый иней.
Плыл неподвижный темный бор.
Швыряло сани на раскатах.
Привычным был родной простор
Для нас, просторами богатых!
Ямщик в овчинном кожухе,
Спой песню ту, что я любила.
Хочу покаяться в грехе:
Я этот бор почти забыла.
Вдруг душу памяти отдашь
И вспомнишь то, что жизни краше:
Ведь темный бор был наш!
И звездочка горела наша!
 

19 декабря 1933 г.

 
У далекой реки,
Где живут и колдуют шаманы,
Берега высоки
И прозрачны ночные туманы.
 
 
Высоки берега,
Над водою – обрывы крутые.
И темнеет тайга
Со времен Ермака и Батыя.
 
 
Со времен Ермака…
Молчаливы степные курганы,
Молчалива река,
Где звенят бубенцами шаманы.
 
 
И другие живут,
Но другие попали случайно,
И они не поймут
Величавую древнюю тайну.
 
 
Тайну старой тайги,
Где ночные опасны засады,
Не отыщут враги
Драгоценные русские клады.
 
 
Первый клад Иртыша,
Что лежит, в волны темные канув:
Боевая душа
Ермака, победителя ханов!
 
 
Охраняет тайга
Клад второй: молодую Россию!
И пугает врага
Мрачным шумом лесная стихия…
 
 
Реки, степи, леса…
Сколько воздуха, солнца и шири!
И звенят голоса
Старой песней о Русской Сибири!
 
 
И казак удалой
Из безвестной сибирской станицы
Рисковал головой,
Охраняя родные границы.
 
 
«Жили мы на Оби… —
Так рассказывал дедушка внуку. —
Ты свой край полюби
За красу, за отвагу, за муку!»
 
 
Там бессмертник цветет,
Там шаманы звенят бубенцами…
Все чужое умрет,
Все родное – останется с нами.
 

26 сентября 1933 г.

 
«Золотое озеро» на Алтае,
Горы гордо высятся над тайгою —
Это родина моя золотая,
Это мое самое дорогое!
 
 
Дым полоской стелется над логами,
Юрты островерхие дышат дымом.
Солнышко над конскими табунами…
Радостно рассказывать о любимом!
 
 
Кланяюсь ползущему с гор туману,
Издали сиреневым дальним скалам,
Буйному, сердитому Чолышману!
Их красу я памятью отыскала.
 
 
Чу! Гремит молитвенно старый бубен.
Там Ульгеню молятся, там камлают.
«Мы вас, духи горные, чтим и любим!» —
Голоса гортанные призывают.
 
 
В вечном одиночестве дремлют горы,
Грезят кедры древние в лунном свете,
Это все увижу я, но не скоро…
Жизнь моя летящая, вихорь-ветер!
 
 
В небе ястреб плавает одиноко,
В сторону кидаются птичьи стайки…
Шлю с улыбкой ласковой издалека
Дар Ульгеню песенный от алтайки!
 

1934 г.

 
Вставала затемно со свечкой.
Был слышен кашель за стеной.
Шла умываться на крылечко,
Где умывальник жестяной.
 
 
А под навесом, в полумраке,
Где кони хрумкали овес,
Чужие лаяли собаки
И пахло дегтем от колес.
 
 
Сейчас поедем. Мимо пашни,
Там, где под взрыхленной землей
Лежит мужицкий труд всегдашний
И клад наш русский золотой.
 
 
За синеватой дымкой – горы:
Алтай, утесы, снег и даль.
Мои знакомые просторы,
Моя знакомая печаль.
 
 
Блистает куполом церковным
Вдали село…
Опять меня к родным и кровным
Живое сердце увело!
 
 
И здесь, в чужом холодном мире,
Вдруг, не сдержавшись, закричу:
«Эй, далеко ли до Сибири?
Гони, ямщик! Домой хочу!»
 

26 декабря 1933 г.

 
Матерь Божья, пожалей Россию!
Припади к Сыновнему кресту!
По-простому молимся, простые,
Ты помилуй нас за простоту…
Матерь Божья! Кровью и слезами
Заплатили мы за тяжкий грех.
Жалостная! Смилуйся над нами,
Заступись, Пречистая, за тех,
У кого душевная усталость
Выжгла веру в правду и в людей…
Ты когда-то с Сыном расставалась,
Мы расстались с Родиной своей…
Матерь Божья, пожалей Россию!
Капли слез пресветлых урони
В эту разъяренную стихию,
В эти взбудораженные дни.
Помоги бороться с темной силой,
Горный свет пошли во тьму ночей.
Сохрани, прости, спаси, помилуй
Нас, простых, бесхитростных людей!
 

Июнь 1934 г.

 
Мирно жить нам под звездами
Почему-то нельзя.
И над нашими гнездами
Громыхает гроза!
 
 
Если шаг нерасчитанный
Вдруг погубит весь путь,
Над главой недочитанной
Можно только вздохнуть…
 
 
Не спеша, перелистывай
Жизни звонкие дни;
Только душу неистовой
До конца сохрани.
 
 
Смейся нежно и молодо,
Плачь, тоскуя, навзрыд.
От житейского холода
Ты ничем не укрыт.
 
 
Мирно жить нам под звездами
Почему-то нельзя.
И над нашими гнездами
Громыхает гроза!
 

30 апреля 1933 г.

 
Стоял один под хмурым темным небом,
И грудь открытую пронизывал сквозняк.
Вот так (пусть он преступником не был),
Вот так, наверное, казнят!
И не жалеющим, а любопытным взглядом
На смерть идущего прохожий провожал.
Последний человек, палач, стоящий рядом,
Ему угрюмо руку сжал.
 
 
Наган, веревка, дыба, гильотина,
И смертник рядом с палачом.
Одна и та же, вечная картина
Жестокости.
Жалеть?
О чем?
 

1931 г.

 
В тюремной высокой башне
С тоской своей всегдашней
Сидит и хмурится гневно
Плененная королевна.
 
 
Изогнуты брови круто,
И очи грозят кому-то;
Быть может, тому народу,
Что отнял у ней свободу.
 
 
Народ (по какому праву?)
Вдруг отнял и трон и славу…
Все стало страшней и проще.
И смотрит она на площадь.
 
 
А там все та же картина:
Кого-то ждет гильотина.
Полна безумия чаша.
Принцесса, очередь Ваша!
 
 
Под хохот, свист и проклятья
Казнили отца и братьев!
Но, брови нахмурив гневно,
Не плакала королевна…
 
 
Указала царственным жестом:
«Палач, это ваше место»
И была в незримой короне
На эшафоте, словно на троне!
 

12 июля 1933 г.

 
Знаю: приходят на дом,
Обыскивают, бьют прикладом,
Потом уводят в тюрьму.
Знаю: людей пытают,
Люди, как свечи, тают
Перед уходом во тьму.
 
 
Рассказ мой простой и грубый:
Глаза вышибают и зубы.
Под пыткой кости хрустят…
А где-то жизнь без угрозы,
А где-то … белеют розы
В хрустальных вазах грустят!
 
 
Есть холод чужого неба,
Есть жизнь без угла и хлеба,
И горечь бессильных слез…
Но не было… что такое?
Но не было в жизни покоя,
И не было белых роз.
 

Август 1933 г.

 
На крыльцо, засыпанное снегом,
Выходил высокий человек;
Выбегала в сад его собака,
Тщательно обнюхивая снег.
 
 
Из трубы дымок неторопливый
Крышу кутал в темную вуаль.
А собака лаяла тоскливо
И тревожно вглядывалась вдаль.
 
 
И стоял подолгу неподвижно
На крыльце высокий человек…
Он смотрел на черную собаку,
На деревья голые, на снег.
 
 
Думал он, что надо эту зиму
На усталых вынести плечах.
Думал о вещах неумолимых:
О работе, хлебе и дровах.
 
 
Прыгала собака с громким лаем,
Вился дым над низенькой трубой.
И собачья жизнь казалась раем
Рядом с человеческой судьбой…
 

14 января 1933 г.

 
Хорошо бы встретиться с человеком
На большом океанском пароходе;
И поговорить с ним не о войнах,
Не о политике, не о природе,
 
 
Не о спорте, интересующем многих,
Не о достижениях двадцатого века
Говорила бы я, встретив в дороге
Удивительного человека.
 
 
Ему, встреченному, совсем случайно,
Ему, с которым завтра расстанусь,
Рассказала бы я свои темные тайны
И поведала про великую свою усталость.
 
 
И губы, тоской прошлой томимы,
Расцветут потаенными словами
О людях, что были когда-то любимы,
А потом стали моими врагами;
 
 
О самом высоком душевном взлете,
О самой последней позорной ступени,
О самой тяжелой грязной работе, —
Когда пухнут руки и дрожат колени…
 
 
И снова о людях, о тех, которым
Отдавала тревожные удары сердца,
И о том, как искала тускнеющим взором
Близкого по духу, единоверца.
 
 
О том, как злобой душа томилась,
Оттого и бровь изогнулась круто…
Далека от меня Господня милость
В самые несчастные мои минуты.
 
 
В моем городе чужие люди,
Среди которых… дышать нечем!
Знаю, что на этом свете не будет
Такого парохода и такой встречи.
 

5 марта 1932 г.

 
Ночь темна. Река покрыта льдом,
Тишина безлюдная кругом.
На мосту, у стареньких перил,
Кто-то папироску закурил.
 
 
И взбрело же в голову ему, —
Верно, сам не знает, почему,
Прибежать, забыв ночной покой,
В полночь на свидание рекой.
 
 
Незнакомец, ты сошел с ума?
Ведь теперь не лето, а зима!
Подсмотрели сумрак и мороз
На ресницах капли крупных слез…
 
 
Это уж совсем не по-мужски
На мосту заплакать от тоски.
На морозе плакать и курить?
«Господи, невыносимо жить…
 
 
Господи, немыслимо терпеть!
Лучше бы скорее умереть»…
………………………………………………
Человек стоял возле перил
И шептал, и плакал … и курил.
 
 
Бедствия душевного сигнал —
Огонек во мраке догорал.
Папироса кончена. Домой.
Это было ночью и зимой.
 

13 декабря 1933 г.

 
Спит под серебряной луной
Мой темный мир, мой мир земной, —
Планета буйная моя,
Родная черная земля…
Луна сверкает серебром
Над злом земным и над добром.
 
 
Безмолвна осень и чиста.
Ночь величава и поста.
И голос женский за окном
Поет о милом, о земном:
О том, что в сердце вновь и вновь
Цветет и осенью любовь.
 
 
Рокочет сдержанно рояль
Про чью-то юность и печаль.
Деревья крыльями задев,
К луне летит земной напев.
А выше, дальше, за луной
Темнеет мир совсем иной.
 
 
Ружейный залп и звон копыт…
Быть может, друг сейчас убит?
Мечтатель нежный, как и я,
Влюбленный в землю и …в меня…
Но мертвый ли, живой ли ты, —
Дарю тебе мои мечты.
 
 
Не ласточка ли бьет крылом
За занавешенным окном?
Наверно, ты сейчас убит!..
Душа твоя ко мне летит
И по стеклу шуршит крылом,
Напоминая о былом.
 
 
Шумит листвой осенний сад.
Деревья чуткие не спят.
И широко раскрытых глаз
Я не могу сомкнуть сейчас.
Ружейный залп и стук копыт!
Должно быть, друг сейчас убит…
 
 
Тоскуй, душа, в тоске расти!
На человеческом пути
Так много терний и преград,
Что жизни человек не рад!
Но, все-таки, за годом год
Зачем-то, мучаясь, живет.
 
 
Надеется, что за межой
Если кто-то близкий, не чужой.
Но каждый в мире одинок…
Понять никто еще не мог
Чужую боль. Моя тоска
Чужому сердцу не близка.
 
 
Погасли лунные лучи.
Душа, усни и замолчи!
 

1932 г.

 
Горе случилось вчера у меня:
Воры угнали гнедого коня.
 
 
Зло меня взяло: а что ж это пес
Лаем на ворогов мне не донес?
 
 
К будке собачьей сердито иду,
С ужасом вижу другую беду:
 
 
Псу разрубили башку топором,
Песьи мозги разлетелись кругом.
 
 
Я отошел и присел на крыльцо,
Плакал, рукой прикрывая лицо.
 
 
Людям и жизни грозил кулаком!
Так я не плакал еще ни о ком…
 
 
Много я зла повидал от людей —
Вот почему так люблю лошадей.
 
 
Друг – человек через час будет враг —
Вот почему уважаю собак!
 
 
Горе случилось вчера у меня:
Воры угнали гнедого коня…
 
 
Верного пса погубил лиходей…
Всякое зло на земле от людей!
 

24 марта 1933 г.

 
Когда подойду, покорна знаку,
К адовому костру,
Судьям скажу: «Я любила собаку,
Как друга и как сестру».
 
 
И когда с высоты небесной сбросят
В адский пламень меня,
Подойдет собачонка и тихо спросит:
«А где хозяйка моя?»
 
 
И знаю, разыщет меня, тоскуя,
И будет со мной гореть…
Как же ее не любить, такую,
Как же ее не жалеть?
 

1927 г.

 
Лукавым глазом наблюдаю
Твой юный пыл.
Чуть-чуть его подогреваю,
Чтоб не остыл.
 
 
И знаю я, смешные люди,
Давно, давно,
Что смолоду мечтать о чуде
Всем суждено.
 
 
Зигзаги звезд, упавших с неба
Моих потерь!
Того, кто дорог раньше не был,
Люблю теперь.
 
 
Мечтать и верить – это значит
Быть молодым.
А на закате сердце плачет,
Что счастье – дым,
 
 
Но запах дыма горьковатый
Так дорог нам.
Мы здесь во многом виноваты,
А что же там?
 
 
Всему на свете есть границы,
Но не мечтам.
Спрошу у пролетавшей птицы:
А что же там?
 
 
Что там, где нету воздыханий
И спит печаль,
Где в окнах белых райских зданий
Синеет даль?
 
 
Убийство на земле – обычай!
Запомни, друг,
Что страшно, страшно стать добычей
Злодейских рук!
 
 
Но после этого достоин
Ты в рай войти.
Идя на гибель, будь спокоен
В глухом пути.
 
 
Когда ты вспомнишь, умирая,
Любовь и труд,
Тебе в одном из окон рая
Платком взмахнут.
 

21 мая 1933 г.