355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Маргарет Мэри Трумэн » Убийство в ЦРУ » Текст книги (страница 8)
Убийство в ЦРУ
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 11:51

Текст книги "Убийство в ЦРУ"


Автор книги: Маргарет Мэри Трумэн



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

11

На следующее утро Кэйхилл, взяв напрокат машину, отправилась в город, сняла номер в гостинице «Вашингтон» на углу 15-й улицы и Пенсильвания-авеню, не самой лучшей гостинице в Вашингтоне, но довольно уютной. К тому же дорогой воспоминаниями. На плоской крыше гостиницы находился ресторан с баром, откуда открывался вид на Вашингтон ничуть не хуже, чем с любого другого места в столице. Там Кэйхилл четыре раза отмечала славный день Четвертого Июля[8]8
  День независимости, самый значительный национальный праздник США.


[Закрыть]
с друзьями, которым удавалось по знакомству заполучить в этом ресторане столик на самый «забитый» вечер в году и четырежды полюбоваться на праздничные зрелища, какие по случаю дня рождения нации способен устроить только Вашингтон.

Коллетт зашла в номер, повесила в шкаф то немногое из одежды, что захватила с собой, умылась и отправилась на свою первую в тот день встречу – в штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли, штат Вирджиния.

Кэйхилл ехала на встречу с человеком, бывшим ей вроде наставника в те времена, когда она проходила подготовку. Хэнк Фокс – седой, осунувшийся, изможденный ветеран Управления, отец пятерых дочерей, а потому проявлявший особый интерес к росту числа женщин, набираемых на службу в ЦРУ. По должности он именовался координатором отдела программ и методики обучения кадров, но курсанты-новобранцы нередко шутили, что ему больше подошел бы другой титул – «Святой отец». В целом Хэнк этому титулу соответствовал, если, разумеется, не обращать внимания на наличие у него пяти отроковиц.

Кэйхилл доехала по автостраде, проходившей через Мемориальный парк Джорджа Вашингтона, до указателя с надписью: «ЦЕНТРАЛЬНОЕ РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОЕ УПРАВЛЕНИЕ». Так было не всегда. После образования Управления в конце 50-х на шоссе долгие годы стоял скромный указатель: «БЮРО ОБЩЕСТВЕННЫХ ДОРОГ». Исходившие от Конгресса частые призывы к ЦРУ сделаться более открытым и подотчетным учреждением привели к установке нового указателя. По ту сторону указателя мало что изменилось.

Кэйхилл съехала с магистрали на дорогу, ведущую к участку в сто двадцать пять акров, на котором раскинулось Центральное разведывательное управление. Впереди в густом лесу укрылось модернистское, похожее на крепость здание, обнесенное высокой и тяжелой металлической оградой. Кэйхилл остановилась, предъявила документы двум охранникам в форме и объяснила, зачем пожаловала сюда. Один из охранников связался с кем-то, затем сообщил, что она может ехать до следующего поста. Кэйхилл поехала, снова предъявила для проверки свое удостоверение и получила разрешение следовать дальше до небольшой стоянки возле главного входа.

Два молодых атлета в синих костюмах с револьверами, выпиравшими из-под пиджаков, поджидали ее у входа. Она отметила про себя, как коротко они подстрижены и какое у них безмятежное выражение лица. Снова предъявление документа, снова кивок – и один из атлетов повел ее через дверь в здание. Шагая размеренным шагом чуть впереди, он довел ее до начала длинного прямого белого коридора, больше похожего на тоннель с арочным сводом. Пол был выстлан голубым ковровым покрытием. В коридоре не было ничего, кроме скрытых светильников, которые по всему пролету отбрасывали какие-то странные тени. В дальнем конце коридора находилась освещенная площадка, где чуть ли не весь свет падал на сделанные из нержавеющей стали двери двух лифтов и отбрасывался ими обратно в коридор.

– Идите прямо, мэм.

Кэйхилл медленно пошла по коридору, мысленно уносясь в прошлое, когда она, свежеиспеченный курсант, впервые увидела это здание, впервые прошла по этому коридору. И то и другое входило в ознакомительную экскурсию, и, помнится, ее поразило, с какой обыденной говорливостью проводил эту экскурсию молодой человек, приданный их группе. Коллетт и все остальные сочли, что провожатый вел себя до странности непочтительно по отношению к зловещей славе ЦРУ. Он рассказал, как строившему здание подрядчику не дали сведений о том, сколько человек обоснуются в нем, как тот вынужден был наугад определять размер и производительность системы обогрева и очистки воздуха. Система оказалась негодной, и ЦРУ подало на подрядчика в суд. Тот выиграл дело: в его логике судьи нашли гораздо больше смысла, чем в доводах о «национальной безопасности», которые выдвинул юрисконсульт Управления.

Провожатый сообщил также, что строить здание стоимостью в сорок шесть миллионов долларов разрешили с тем, чтобы имелась возможность собрать весь персонал штаб-квартиры под одну крышу. До того отделы и управления ЦРУ были разбросаны по всему Вашингтону и его окрестностям, и Конгресс купился на идею объединения, отсутствие которого порождало слишком много проблем. Однако, если верить разговорчивому, бойкому молодому человеку, по завершении строительства здания – почти сразу же после новоселья – начался выезд из него чуть ли не целыми управлениями. Когда в 1968 году слух о том дошел до тогдашнего директора Ричарда Хеллмса, тот разъярился и издал приказ, согласно которому ни один человек не имел права переезжать из здания без личного директорского согласия. Тем не менее это не остудило пыл руководителей управлений, которые находили пребывание всех под одной крышей стесняющим и, если больше было нечего сказать, скучным. Исход продолжался.

Кэйхилл часто задумывалась над тем, можно ли управлять организацией при такой вот дисциплине и не подрезал ли длинный язык молодому провожатому карьеру в Управлении. Тут ведь не как в ФБР, где ознакомительные (для особо приглашенных) и просто открытые (для общественности) экскурсии были делом обыденным и проводились специально для того нанятыми обаятельными молодыми мужчинами и женщинами. ЦРУ для посторонних экскурсий не проводило, тот их провожатый был явно кадровым сотрудником.

Она дошла до конца коридора, где ее поджидала другая пара молодцов.

– Мисс Кэйхилл? – спросил один.

– Да.

– Позвольте взглянуть на ваш пропуск.

Она предъявила.

– Проходите, пожалуйста, в лифт. Мистер Фокс ждет вас.

Охранник нажал кнопку, и стальные двери быстро и бесшумно разошлись. Кэйхилл вошла в лифт и стала ждать, когда двери закроются. Она и не подумала искать кнопку, отправляющую лифт вверх: такой кнопки не существовало. Этот лифт знал, кому куда надо.

Когда этажом выше двери раскрылись, Хэнк Фокс уже ждал ее. Он не изменился, хоть и стал старше, но он всегда выглядел старым, так что с первого взгляда перемен было не различить. Его напоминавшее морщинистую скалу лицо треснуло улыбкой, когда он протянул Кэйхилл обе свои красные мозолистые лапищи.

– Коллетт Кэйхилл! Рад увидеть вас снова.

– Я тоже, Хэнк. Вы выглядите потрясающе.

– Я чувствую себя потрясающе. В моем возрасте такое случается, да и соврать не грех. Пойдемте, особая смесь кофе Фокса вас уже дожидается.

Кэйхилл улыбнулась и пошла, стараясь ступать в ногу, за ним по широкому проходу, устланному красным ковром. Белые стены по бокам прохода служили фоном для больших обрамленных карт.

Фокс, заметила Кэйхилл, раздобрел, походка его стала медлительнее и тяжелее, чем тогда, когда она видела его в прошлый раз. Серый костюм, чей покрой и материал свидетельствовали о выходе из лона магазина одежды для Мужчин Богатырского Сложения (читай: Толстяков), висел на Хэнке мешком.

Он остановился, отпер дверь и пропустил Кэйхилл вперед. Большие окна углового кабинета выходили в лес. Письменный стол, как то всегда было, завален всякой всячиной. Стены увешаны обрамленными фотографиями хозяина кабинета с политическими тяжеловесами, крутившими колеса многих президентских команд и администраций; самое крупное фото запечатлело, как Хэнк обменивается рукопожатием с улыбающимся Гарри С. Трумэном, – дело было за несколько лет до смерти президента. На столе выстроились в ряд цветные фото жены и детей Фокса. Подставка для трубок по-прежнему полна, маленькие оловянные солдатики застыли по стойке «смирно» вдоль всего короба воздуховода позади письменного стола.

– Кофе? – спросил Фокс.

– Если он так же хорош, как и прежде.

– Можете не сомневаться! Единственная разница в том, что теперь у меня быстрый и неровный пульс. Врач решил, что я пью слишком много кофе, и посоветовал перейти не обескофеиненный. Пошел на компромисс. Теперь мешаю половина на половину: половина амаретто из той расписной чайно-кофейной лавочки в Джорджтауне, другая половина – обескоф. Я разницы не чувствую.

Особый кофе Хэнка Фокса был известен всему Управлению, быть приглашенным выпить с ним по чашечке служило символом причисления к кругу друзей.

– Невероятно! – воскликнула Кэйхилл после первого же глоточка. – Вы не утратили хватку, Хэнк.

– С кофе нет. Что до других вещей, тут уж…

– Вас задвинули.

– Ну… да. Точно, в прошлый раз, когда мы виделись, я в другом кабинете сидел, в кадрах. Там мне больше нравилось. А сидеть тут, в отделе мелких и вспомогательных дел, это все равно, что в иной мир переселиться. Директор утверждает, будто это повышение, но я-то лучше знаю. Меня разгрузили, против чего я не возражаю. Черт побери, мне уже шестьдесят.

– Вы молоды.

– Бросьте! Вся эта чушь, будто ты стар настолько, насколько сам считаешь, всего лишь трепотня людей, которые боятся стареть. Чувствовать себя можно и юным, да только вскрой-ка себя – и кости с артериями врать не станут. – Хэнк погрузился в жалобно заскрипевшее вращающееся кресло, вскинул ноги на стол и взялся за трубку, выставив на обозрение Кэйхилл подошвы ботинок, – на каждой красовалось по приличной дыре. – Итак, одна из учениц, коими я горжусь, вернулась навестить стареющего профессора. Как у вас дела?

– Прекрасно.

– Я получил БИГАН от Джо Бреслина, извещающий о вашем приезде домой.

В разговоре Фокс часто пользовался выражениями из обихода разведчиков времен своей юности, несмотря на то, что многие из них давным-давно вышли из общего употребления. «БИГАН» обязано своим происхождением секретным планам вторжения во Францию во время второй мировой войны. Центром разработки операции утвердили Гибралтар, и на приказы для направлявшихся туда офицеров ставился штамп: «НА ГИБ». «БИГАН» – слово, прочтенное наоборот, – утвердилось как термин: деликатные операции стали биганиться, а сотрудники, получавшие доступ к сведениям о них, попадали в биган-список.

– Есть причины, чтобы он так сделал? – спросила она.

– Всего лишь в плане совета. Я собирался позвонить, но вы меня обскакали. Вы первый раз прибыли из Будапешта на побывку?

– Нет. Было несколько краткосрочных в Европу, а с год назад летала домой на похороны любимого дяди.

– Пропойцы?

Кэйхилл засмеялась.

– О Боже, вот это память! Но нет: мой сильно пьющий дядюшка Брюс все еще вполне жив-здоров, даром что печень прогнила и все такое. Этот родственничек едва не лишил меня шансов на работу здесь, так ведь?

– Ну да. Тот малый из Безопасности, настырный такой, шум поднял, когда шла проверка. – Фокс рыгнул, извинился и продолжил: – Если бы наличие алкаша в семье не позволяло исполнять обязанности в этой конторе, то разве что дюжина активистов Лиги трезвости могла бы заниматься разведкой на благо дражайших Сэ-Шэ-А. – Он покачал головой. – Черт, половина сотрудников слишком много пьет.

Она засмеялась и отпила еще кофе.

– Позвольте-ка вас спросить, – начал Фокс, перейдя на серьезный тон. Коллетт подняла голову и удивленно вскинула брови. – Вы здесь исключительно для того, чтобы отдохнуть-развеяться?

– Никак не иначе.

– Я почему спросил… подумал, странно, ну, может, не странно, так необычно, чтобы Джо утрудился заБИГАНИТЬ уведомление о вашем приезде.

– А, вы же знаете Джо, Хэнк. – Она дернула плечом. – Вечный папочка. Очень мило с его стороны. Он знает, как я к вам неравнодушна.

– «Неравнодушна». Приятно, когда такое обращено к старику.

– К старшему.

– Спасибо. Что ж, я тоже к вам неравнодушен, потому взял да подумал, а спрошу-ка я: вдруг вы вовлечены в нечто служебное и вам нужен внутренний раввин.

– Раввин Генри Фокс. Это, Хэнк, вам как-то не идет. Святой отец – да. Вас по-прежнему так зовут?

– Не так уж чтобы часто, с тех пор как меня задвинули.

Сказанное удивило Кэйхилл: она думала, что задвинули его только, так сказать, физически, но работу при том оставили прежнюю. Она спросила об этом.

– Видите ли, Коллетт, к подготовке меня пока еще привлекают, да вот навесили на меня операцию по выслеживанию Термитов и Личинок. Эдакий «Осьминожий проект».

Кэйхилл, улыбнувшись, призналась:

– Для меня так и осталось тайной, в чем разница между Термитами и Личинками.

– А это и неважно, на самом-то деле, – сказал Фокс. – Термиты – это те из журналистской братии, кто сведений коммунистам не поставляет, зато только и делает, что отыскивает какие-то недостатки у нас. Личинки ползут за термитами и делают то, что модно, то, что вызывает одобрение толпы, а это, как вам известно, означает каждый Божий день обстреливать нас с ФБР и любое другое учреждение, которое они рассматривают как угрозу своим правам, дарованным Первой поправкой.[9]9
  Десять первых поправок к Конституции США (обычно их называют Биллем о правах) были приняты вместе с собственно Конституцией в 1791 году. Первая поправка провозглашает право всякого гражданина США на свободу вероисповедания, слова, печати, собраний, запрашивать конгресс.


[Закрыть]
Между нами, я считаю эту колготню пустой тратой времени. Отбери у них право писать то, что им хочется, – и пошло-поехало, прощайся со всем, ради чего наша страна и существует. Тем не менее писаки у нас в компьютере, и мы вносим туда все ими написанное – и «за» и «против». – Фокс зевнул и откинулся на спинку кресла, заложив руки за голову.

Кэйхилл поняла, что он имел в виду, говоря об «Осьминожьем проекте». Когда-то охватившая весь мир компьютерная система по выявлению потенциальных террористов получила название «Проект Осьминог», и это сделалось родовым обозначением сходных систем, гнездящихся в компьютерных сетях. Подумала она и о Верне Уитли. Личинка он или Термит? Мысль вызвала на ее лице улыбку. Конечно же, не был он ни тем ни другим, как не были насекомыми большинство из знакомых ей журналистов. Становилось чуть ли не обыкновением для слишком многих в ЦРУ навешивать отрицательные ярлыки на всякого, кто не смотрел на мир так же, как и они. Обыкновение это неизменно вызывало у Коллетт беспокойство.

По пути в Лэнгли она прикидывала, не стоит ли ей слегка приоткрыться Фоксу и заговорить о Барри Мэйер. Понимала, что это был бы не самый благоразумный поступок (затрагивался принцип кому-надо-знает), но искушение осталось, а то, что Джо Бреслин уведомил Фокса о ее прибытии, определенным образом подкрепляло желание посоветоваться. Людей, которым она доверяла, на «Фабрике Засолки» можно было счесть по пальцам. Бреслин – раз, Фокс – два. Ошибка! Не доверяй никому – таково правило. И все же… да разве можно идти по жизни, глядя на всякого, кто работает рядом, как на возможного врага? Вот уж ничего хорошего в такой жизни. Ничего здорового. А случай с Барри? Кому она доверилась, кто обратил ее доверие против нее самой? А если Толкер прав, говоря, что Барри могла погибнуть и от руки советского агента? Ведь существовало еще одно, пусть и трудно усваиваемое, правило, которое ее наниматель внушал каждому сотруднику: «Легко позабыть, что наша война с коммунистами не утихает ни на день. Их цель – уничтожить нашу систему и нашу страну, поэтому ни дня не должно проходить без того, чтобы эта реальность не держалась на переднем крае вашего сознания».

– Вы знаете, о чем я только что подумал, Коллетт? – спросил Фокс.

– О чем?

– Я подумал о том, каким было все это учреждение, когда его запустил президент Трумэн. – Хэнк покачал головой. – Сегодня он бы его ни за что не узнал. Вы знаете, я встречался с Трумэном.

Она глянула на фотографию на стене, прежде чем ответить:

– Я помню, вы рассказывали об этом во время занятий. – Рассказывал он об этом, сколько ей помнилось, частенько.

– Вот это мужик! Дело было в пятидесятом, сразу после того, как те два пуэрториканца попытались его убить. Они изо всех сил старались угробить его, сработали же плохо, получили по смертной казни. Тогда-то, на самой последней минуте, и появился Трумэн: заменил им приговор на пожизненное заключение. Меня он этим восхитил.

Хэнк Фокс на досуге работал краснодеревщиком, виноделом, художником-ювелиром, было у него и еще десятка полтора увлечений, но, помимо всего прочего, он здорово поднаторел в истории, особенно в том, что касалось президентства Гарри Трумэна. Во время занятий Кэйхилл стало очевидно, что роль Трумэна в создании в 1947 году ЦРУ намеренно искажается. Причины она не понимала до тех пор, пока Фокс не устроил для нескольких своих любимцев из числа новобранцев ужин в джорджтаунской «Таверне Мартина» и не объяснил.

Когда Трумэн по окончании второй мировой войны ликвидировал УСС,[10]10
  Управление стратегических служб – организационный предшественник Центрального разведывательного управления США во время второй мировой войны.


[Закрыть]
сделал он это потому, что почувствовал: таким методам и приемам военного времени, как психологическая война, политическое манипулирование или полувоенные операции, к каким прибегало УСС в ходе войны, в мирное время и в демократическом обществе не место. Однако он осознавал потребность в структуре, которая координировала бы сбор разведывательной информации всеми правительственными учреждениями. Его доподлинные слова: «Если бы у США подобная структура имелась в 1941 году, японцам было бы трудно, а то и вообще невозможно осуществить свое успешное нападение на Перл-Харбор».

Для этого и было создано Центральное разведывательное управление: собирать, сводить воедино и анализировать данные разведки, а не для вовлечения в какую бы то ни было иную деятельность.

– Его одурачили, – сказал тогда за ужином Фокс горстке своих курсантов. – Аллан Даллес, тот, что шестью годами позже возглавил ЦРУ, считал взгляды Трумэна на разведку слишком ограниченными. Знаете, что он сделал? Он направил в сенатский комитет по вооруженным силам записку, где исподтишка лягнул точку зрения Трумэна на то, чем следует заниматься ЦРУ.

Фокс продемонстрировал курсантам копию той записки:

«Работа разведки в период мира потребует иных методов, иных кадров и будет иметь весьма отличные от прежних цели… Нам в условиях, когда демократии противостоит коммунизм, придется иметь дело с проблемой противоборствующих идеологий не только в отношениях между Советской Россией и странами Запада, но и во внутриполитических конфликтах со странами Европы, Азии и Южной Америки».

Даллес продолжал в том же духе, всемерно подкрепляя концепцию того, что в конечном счете сделалось законом разведки и что обеспечило ЦРУ его безграничную власть. Управление было призвано исполнять «и иные связанные с разведывательной деятельностью функции и обязанности, такие, какие Совет национальной безопасности сочтет нужным время от времени возлагать на него». На деле это выводило ЦРУ из-под контроля со стороны Конгресса и помогало создавать атмосферу, в которой ЦРУ могло бы действовать самостоятельно, практически вообще без всякого контроля, в том числе в вопросах численного состава и финансирования. Стоило директору лишь подписать поручительство, как тут же отыскивались средства, – такого Трумэн даже представить себе не мог.

Позже Кэйхилл и другие участники ужина с Хэнком Фоксом обсуждали между собой его несколько непочтительное отношение к Управлению и его истории. От такого отношения веяло свежим воздухом, ведь все остальные, с кем курсантам приходилось сталкиваться, казалось, твердо придерживались «партийной линии», не оставляя места для отклонений и не терпя никаких шуточек или мимоходом брошенных замечаний, которые можно было бы толковать как намек на умаление священных понятий.

– Да, кстати, о других функциях и обязанностях, – сказала Кэйхилл. – Недавно я потеряла очень близкого мне человека.

– Сочувствую. Несчастный случай?

– В этом ни у кого уверенности нет. Записали как инфаркт, но ей было немногим больше тридцати и…

– У нас работала?

Кэйхилл поколебалась, потом сказала:

– По совместительству. Она была литагентом.

Он скинул ноги со стола и тут же навалился на него грудью, упершись в столешницу локтями.

– Барри Мэйер.

– Да. Вы знаете о ней?

– Очень мало. Когда она умерла, мельница слухов много чего намолотила, и проскользнуло словечко, что она по совместительству кое-что возила для нас.

Кэйхилл промолчала.

– Вы знали, что ее привлекли?

– Да.

– Она вам в Будапешт возила?

– Не прямо мне, а так, да, в Будапешт она возила.

– «Банановая Шипучка».

– Хэнк, я в этом не уверена.

– Но вы этим сейчас занимаетесь?

– Да. Обратила одного.

– Наслышан.

– В самом деле?

– Ну да. Известно вам или нет, мисс Кэйхилл, но ваш венгерский друг здесь рассматривается как самое лучшее из того, чем мы в данный момент располагаем.

Она подавила в себе желание удовлетворенно улыбнуться и заметила:

– Он во многом помог.

– Это – мягко выражаясь. Кончина вашей подружки многих тут заставила потянуться за бутылкой либо за пузырьком с успокоительным.

– Из-за «Банановой Шипучки»?

– Именно. Ничего более помпезного не задумывалось со времен «Залива Свиней». К несчастью, у этой операции шансов на успех вполовину меньше, чем у той, а вы сами знаете, сколь успешным оказалось кубинское наше фиаско, тем не менее расписание подтолкнули. Теперь это может случиться в любой момент.

– Хэнк, обо всем замысле мне знать не положено, и я не знаю. Всего лишь спица в колесе. И не посвящена в то, как и зачем колесо крутится.

– Операция «Вспомогательный механизм»?

– Прошу прощения?

– Никогда не слышали о такой?

– Нет.

– Такая же бодяга. Еще одна гениальная задумка нашей армии гениальных резидентов. Я надеюсь, что смерть – это окончательно, Коллетт. Иначе Гарри С. Трумэн, ушедший от нас на следующий день после Рождества в 1972 году, не знает покоя, корчась и переворачиваясь в гробу. – Фокс шумно втянул в себя воздух, лицо его, казалось, опало, посерело. Плотно сжав губы, он произнес хриплым безвольным голосом:

– Здесь не осталось больше ничего хорошего, Коллетт. В лучшем случае разброд и пустые хлопоты. В худшем – это зло.

Она едва раскрыла рот для ответа, но он быстро перебил:

– Вы уж извините усталого, сердитого старика. Я вовсе не намеревался вымученным своим ворчаньем подрывать ваш боевой задор.

– Только прошу вас, Хэнк, не надо извинений. – Она окинула взглядом кабинет. – Тут мы защищены?

– Кто знает?

– Вас это не трогает?

– Нет.

– Почему?

– Верная примета того, что стареешь. Великое множество всякой всячины больше не имеет значения. Не поймите меня превратно. Свое дело я делаю. В соответствии с суммой жалованья отдаю все, что могу, плюс верность долгу. Хочу в отставку. Мы с Джени купили симпатичный домик с землицей в Западной Вирджинии. Еще годик, и мы туда направимся. У детей все идет как по маслу. Купили себе еще одну собаку. Теперь их три. Нам пятерым: Джени, мне и собачьему трио – надобна Западная Вирджиния.

– Звучит замечательно, Хэнк, – сказала Кэйхилл. – Мне можно уходить?

– А вам нужно?

– У меня назначена встреча за завтраком в Росслине.

– «Назначена встреча». – Он улыбнулся. – Не свидание?

– Нет. Встречаюсь с матерью Барри Мэйер.

– Единственная дочь?

– Да.

– Сурово.

– Да.

– Пошли, я провожу. Глотну свежего воздуха.

Они стояли рядом с ее взятой напрокат красной машиной, Фокс оглядел здание, затем лес, скрывавший от посторонних глаз другие постройки.

– Росслин? Я там провел немало времени.

– В самом деле?

– Ну да. Один из вычислительных центров «Осьминога» перебрался в Росслин. Этот притон нынче наполовину пуст.

Кэйхилл засмеялась, вспомнив об «экскурсоводе», который в свое время говорил то же самое. Она рассказала о нем.

– Я его помню, – откликнулся Фокс. – Он был просто идиот, что, как все мы вскоре поняли, никому не мешает работать здесь. Он стал у нас ходячим анекдотом, и его боссу было велено от парня избавиться. Босс влепил ему за неделю пятьдесят выговоров – вы ж понимаете, что сие означало. Пятьдесят в год – и человек автоматически подлежит увольнению. В общем, хребет ему все-таки сломали. Он ко мне пришел, умолял дать ему последний шанс. Я ему сочувствовал, только он и впрямь был идиотом. Сказал ему, что ничем не смогу помочь, и он отсюда слинял. Теперь он, наверное, четырежды миллионер.

– Наверно. Хэнк, было славно повидаться с вами, припасть к такой основе.

– Я тоже рад был видеть тебя, малышка. И, прежде чем ты ускачешь прочь, выслушай меня внимательно.

Коллетт с изумлением уставилась на него.

– Береги свою прелестную попочку. Дело Барри Мэйер кусается. И «Банановая Шипучка» тоже. Тут бедой пахнет. Смотри, с кем говоришь. «Банановая Шипучка» – это месиво, и любого в него замешанного спустят в унитаз со всей остальною грязною водой. – Хэнк понизил голос. – По «Банановой Шипучке» есть утечка.

– Серьезно?

– И пребольшая. Может быть, поэтому твоей подруги и нет больше с нами.

– Да нет же, Хэнк, нет, она никогда…

– А я и не сказал, что она что-то натворила, только, может, она слишком уж сблизилась с людьми недостойными, понимаешь?

– Нет, но чувствую, что вы не собираетесь продолжать мое обучение.

– Если б мог, продолжил бы, Коллетт. Мне дали под зад, задвинув вверх, помнишь? Кому-надо-знает. Мне уже больше не надо. Будь осторожна. Ты мне нравишься. И помни о Гарри Трумэне. Уж если они смогли облапошить президента Соединенных Штатов, то смогут облапошить любого – даже умненьких, прелестных девочек вроде тебя, желающих только добра.

Фокс поцеловал ее в щеку, повернулся, зашагал прочь и исчез внутри здания, похожего на крепость.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю