Текст книги "Убийство в ЦРУ"

Автор книги: Маргарет Мэри Трумэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

17

Открывший дверь Эрик Эдвардс был облачен в белый гостиничный купальный халат с буквой «У» на грудном кармашке.

– Мисс Кэйхилл, проходите. Я на минуточку. Удалось к концу дня выкроить время для разминки. – Он исчез в спальне, оставив ее одну в гостиной.

На полу валялись полотенца с вытканными словами «СОБСТВЕННОСТЬ ГОСТИНИЦЫ „УОТЕРГЭЙТ“», а на них – небольшой набор гантелей. Радио доносило звуки супермодного рока. Одежда разбросана по всем столам, стульям и прочей мебели.

В дверь постучали, и она открыла. Молодой латиноамериканец вкатил тележку, развернул у нее створки, скоренько разложил салфетки, серебряные приборы и вручил Коллетт чек.

– Я не… Да, давайте. – Она подписалась именем Эдвардса и дала доллар на чай.

Эдвардс появился из спальни – уже в брюках. Кэйхилл не могла сразу же не обратить внимания на верхнюю, обнаженную, часть его туловища: мощные мускулистые руки и грудь, подобранная талия с животом, и все это цвета меди.

– Так, уже доставили, – сказал он. – Я вам должен что-нибудь?

– Нет. Я расписалась.

– Добро. Что ж, позвольте мне одеться. Будьте как дома.

– Вам налить чего-нибудь?

– Да, будьте любезны. Просто джин со льдом. Бутылка вон там. – Он указал на шкафчик, где стояла наполовину пустая бутылка с джином.

Эдвардс ушел в спальню, а Кэйхилл приготовила напитки. Когда он снова присоединился к ней, то был одет в белую шелковую сорочку с монограммой и легкие желтые штиблеты. Она вручила ему стакан с джином. Он поднял его и провозгласил:

– Помянем Барри Мэйер, дьявольски красивую леди. – И выпил.

Кэйхилл последовала его примеру и слегка поморщилась.

– Прошу прощения, что приходится вот так, на бегу. – Он смахнул с кушетки одежду с журналами, и они сели. – Скажите, есть что-нибудь новое о Барри?

– Новое? Нет. Полагаю, вы слышали, что вчера вечером убили ее помощника?

– Нет, не слышал. Которого из помощников?

– Дэйвида Хаблера.

– Что вы говорите! Он и впрямь ей нравился. Его убили?

– Так полиция утверждает. Случилось это в Росслине. Кто-то проткнул ему сердце острым предметом.

– Господи Иисусе!

– Считают, что мотив – ограбление, поскольку пропали бумажник и кредитные карточки Дэйвида, только для меня это не доказательства.

– Да, похоже, что не доказывает. Вот ирония судьбы: двое умерли так быстро друг за другом.

Коллетт кивнула.

Он взглянул прямо ей в глаза и сказал:

– Мне без Барри тоскливо. Мы уже собирались все официально оформить.

– Вы намеревались пожениться? – воскликнула пораженная Кэйхилл.

– Может, «намеревались» не совсем то слово, но продвигались, в общем, в этом направлении. – Он улыбнулся. У него была очаровательная улыбка: подкупающе откровенная улыбка маленького мальчика. – По тому посланию, что я на вашем автоответчике оставил, вы, должно быть, меня за студента-желторотика приняли. Я целую вечность пробивался по телефону в Будапешт, а когда пробился и оказался один на один с этой зловредной машиной, то принялся мямлить невесть что. Мне было очень горько. Очень горько.

– Могу представить, – сказала Кэйхилл. – Вы когда ее в последний раз видели?

– За неделю или около до того… Если честно, то между нами небольшая кошка пробежала, и мы собирались удрать куда-нибудь дней на несколько, чтобы поставить все на свои места. Она собиралась приехать на БВО по возвращении из Венгрии. Уже никогда она туда не приедет, вот ведь как, а?

В ответ Кэйхилл молча наполнила стаканы. Она глубоко вздохнула и выдавила из себя улыбку. Все мысли ее были о положении, сложившемся на данный момент, все те же старые мысли, что терзали ее в последние дни при каждой встрече. Знал ли он, что она работает на ЦРУ? Напомнила себе, что с утра она сама уже разобралась в этом. Он знал. Тем не менее стоит ли ей заводить разговор обо всем: о курьерской жизни Барри, Джейсоне Толкере, своей работе в Будапеште и о том, что она знает, что за работа у него на Британских Виргинах?

«Пока не будем, – решила она, – не то время».

– Итак, говоря о чем полегче, – сказал Эдвардс, – вы отправляетесь в мою крохотную частичку мира на отдых.

– Да, хочу вот. – Она совсем забыла об этой стороне своей встречи с ним.

– Какие-нибудь планы уже есть?

– По правде сказать, нет. Решила-то в последнюю минуту. Думала даже сходить в бюро путешествий, а потом вас вспомнила. Барри говорила, что вы знаете БВО, как никто другой.

– Это неправда, но я многое узнал, обходя на парусах эти острова. Желаете шикануть? Острова Перта, «Литтл-Дикс», залив Бирас-Крик. Хотите чуть побольше жизни? «Трэйдвиндз», Биттер-Энд. Есть намерение вкусить настоящую туземную жизнь? К Энди Флаксу в Рыбачью Бухту, на Стоянку Дрейка или остров Москито. Выбор обширен, а промеж ними – и того больше.

Остров Москито, подумала она, место встреч по «Банановой Шипучке» на самом высоком уровне.

– А вы бы что посоветовали?

– Мой дом всегда к вашим услугам.

Неужто все сложится так легко?

– Или, – продолжал он, – одна из моих яхт, когда есть хоть одна свободная. Я обещал вам суточную прогулку под парусами. С тем же успехом можете оставаться на борту, сбережете немного денег.

– Это уж чересчур щедро.

– Кому-нибудь я бы такого не предлагал. Барри много раз останавливалась у меня дома и на яхтах. Вы действительно окажете мне честь, побывав у меня, Коллетт. Не обещаю, что смогу уделять вам много времени. Все зависит от заказов, но сезон у нас там еще не начался, по крайней мере когда я уезжал, дела шли не шибко. – Он поднялся и долил джина себе в стакан. – Еще по одной?

Кэйхилл глянула на часы.

– Вам пора уходить, – сказала она, – и меня ждут. Но я не могу не чувствовать, что должна как-то отплатить за вашу щедрость.

– Не говорите глупостей, – попенял он, провожая ее до двери.

– Если б вы завтра не улетали, я пригласила бы вас составить мне компанию и пойти в Центр Кеннеди. Я раздобыла-таки два билета на великолепное представление, а получается, что я одна на оба билета.

– Черт, жаль, что не смогу, – сказал он, – просто никак не получится. У меня там, дома, уже днем встречи назначены. Найдете кого-нибудь еще.

Она обрадовалась его отказу. Предложение было скоропалительным: один из в спешке заготовленных ею вариантов сойтись с Эдвардсом поближе. Но тогда бы, сообразила она, оказалось страшно неудобно, если вообще возможно, встретиться в антракте с Джо Бреслином. Знал ли Эдвардс Бреслина и Хэнка Фокса? Вероятно, имена ему знакомы, но лично не встречались. Агенты вроде Эдвардса действуют исподтишка, редко соприкасаясь с управленцами. Есть у них свой единственный контакт в Лэнгли, ну, еще кое с кем из оперативников на местах знаются, вот и все. Повадки зверя. А вот знал он о ней или нет – это другое дело, мост, который предстоит перейти, когда…

– Как в посольстве дела идут? – спросил он уже у самой двери.

– Нормально, судя по последним сведениям.

– Вы все в том же отделе?

А какой подразумевался отдел? Она ответила:

– Да.

– Когда намерены прибыть на БВО?

– Думаю, наверное… сегодня у нас среда… наверное, в субботу.

– Отлично. «Панам» летает до Сан-Хуана, оттуда вы можете пересесть на рейс «Эйр БВО». Открылась и новая прямая линия из Майами.

– По мне, уж лучше из Нью-Йорка лететь. – А в памяти сделала зарубочку разузнать про рейс из Майами. – Спасибо за приглашение.

– Буду ждать вас. Телефон мой у вас есть. Сообщите, когда прилетаете, и я организую встречу.

– Вот это потрясающе!

– Это ради Барри. Увидимся на солнышке через пару дней.

18

Театр танца из Гарлема закончил первый акт под шквал аплодисментов двух с половиной тысяч зрителей, заполнивших концертный зал Центра Кеннеди. Кэйхилл, сидевшая в центре двенадцатого ряда, восторженно присоединилась к общему ликованию. Взяв плащ со свободного места рядом, она двинулась вместе с толпой, которая, как паста из тюбика, выдавливалась в Большое фойе, Зал Штатов и Зал Наций. До начала представления, когда публика только собиралась, шел дождь, но во время первого акта он прекратился.

Она пошла к двери, ведущей на широкий открытый балкон с видом на Потомак, и выглянула наружу. Немногие вышедшие на свежий воздух зрители держались маленькими группками, разделенные лужами. Коллетт скользнула взглядом по перилам со стороны реки и увидела Джо Бреслина. Он стоял спиной к ней. Синий трубочный дымок вился над ним, тая в сыром ночном воздухе. Кэйхилл подошла к нему сзади.

– Приветствую, Джо.

Не оборачиваясь, он сказал:

– Чудесный вечер. Мне нравится вот так, сразу после дождя.

Она встала рядом у перил и посмотрела вдаль, за реку, в сторону Национального аэропорта. Реактивный лайнер свистяще провизжал над головой, устремляясь к спасительной тверди посадочной полосы, выпущенные шасси его походили на когти хищной птицы, подлетающей к ветви дерева. Когда шум самолетных двигателей стих вдали, Бреслин спросил:

– Понравилось представление?

– Очень. А тебе?

– Не самый любимый вид развлечений для меня, но, полагаю, это тоже нужно.

Она пустилась было обсуждать достоинства танцевальной труппы, но сообразила, что не за тем они тут встретились. Доложила:

– Я установила контакт с Эриком Эдвардсом.

– И?

– Полечу к нему в гости на БВО в субботу.

Джо быстро повернул голову, внимательно посмотрел на нее, улыбнулся, взметнул брови и вновь обратил свой взор на реку.

– Быстро получилось, – сказал он, и в голосе его прозвучало неодобрение.

– Оказалось легко – Барри вымостила дорогу.

– Барри?

– Связующая нас нить. Мне не потребовалось влезать в шкуру обольстительницы. Благодаря ей мы просто пара друзей.

– Понятно. Ты у него остановишься?

– Да, или дома у него, или на одной из его яхт.

– Хорошо. Как ты с ним встретилась?

– Позвонила. Он пригласил меня выпить к себе в номер в «Уотергэйт». Вообще-то я сама напросилась. Сказала ему, что намерена отдохнуть на БВО, и попросила дать совет, что, где и почем.

– Хороший заход.

– Я тоже так думала. В любом случае – сработало. Теперь что дальше?

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что я должна отыскать, пока буду там?

Бреслин пожал плечами и запыхал трубкой.

– Не знаю, все, что найдешь интересного.

– Так туманно и приблизительно не пойдет, Джо.

– Я и не собирался туману напускать. – Вздох его был глубок и продолжителен. Джо оглянулся по сторонам, осмотрел людей на балконе. Ближайшие – две пары, подошедшие к перилам полюбоваться на реку, – стояли в пятнадцати футах от них. Бреслин так облокотился о перила, чтобы оказаться спиной к ним и лицом к Кэйхилл.

– Почему ты живешь у своего бывшего школьного дружка?

Его прямота застала ее врасплох.

– Верна Уитли? Откуда ты про него знаешь?

– Дело тут не в том, чтобы знать про него, Коллетт, а в том, чтобы знать про тебя.

– За мной следят?

– Тебя оберегают.

– От чего?

– От напастей.

– Меня это обижает, Джо.

– Будь признательна. Так что об Уитли?

– А что о нем? Ходили вместе в школу, вот и все. Когда я приехала домой, мама наприглашала гостей, появился и он. Сюда приехал по заданию от журнала «Эсквайр».

– Это я знаю. Почему ты живешь у него?

– Потому что… Господи, Джо, тебе-то какое дело?

– Ты права, Коллетт, это не мое дело. Это дело Компании.

– Я бы с этим поспорила.

– Не утруждайся.

Он посмотрел на нее, но промолчал. Она заговорила:

– Верн был первым, кто рассказал мне про убийство Дэйвида Хаблера.

– И он убедил тебя, чтоб ты перебралась из гостиницы к нему ради… ради твоей собственной безопасности?

– Да, в общем и целом все произошло именно так. – Она покачала головой и громко фыркнула. – Ах, вот оно что! Меня, девочку, здорово оберегают, а, Джо? Ты чего добиваешься? Хочешь убедить меня и Верну тоже не доверять? Не верь никому, так? Все вокруг шпионы, двойные агенты или…

Бреслин, не обращая внимания на ее пыл, спокойно сказал:

– Ты, конечно же, знаешь, что твой школьный ухажер в Вашингтоне собирает материал для статьи о нас?

Слова его ударили ей в грудь так, словно это был удар кулаком.

– Нет, об этом я не знала, – произнесла она, уже сдерживая голос.

– Отдел Хэнка Фокса пасет твоего дружка.

– И что?

– Возможно, ты нужна ему как источник информации.

– Сомневаюсь.

– Почему?

– Потому что…

– Думаю, тебе лучше учитывать такую вероятность.

– Спасибо. – Она корила себя за резкую краткость ответа, но ни на что иное в тот момент не была способна.

– Теперь об Эдвардсе. Не исключено, что через него идет утечка по «Банановой Шипучке».

– Я слышала.

– Если это так, то он потенциально опасен.

– В каком смысле?

– В физическом. Опасен для тебя. Есть и еще одно сведение, которое, я думаю, ты сумеешь оценить по достоинству.

– Разумеется.

– Есть вероятность, что его обратили.

Еще один удар кулаком в грудь.

– Я думала, все дело в чрезмерном пьянстве и длинном языке.

– И это тоже может быть, только вероятность обращения исключать не стоит. Благоразумно не упускать из виду такие вероятности.

– Обещаю не упускать. Что еще, по-твоему, мне следует знать?

– Полно всякого. Твой человек, Арпад Хегедуш, держит путь в Россию.

– В самом деле? Ему-таки устроили?

– Да. Перед тем, как он уехал, мы провели с ним последнюю встречу. Нелегко пришлось. Не хотел говорить ни с кем, кроме «своей мисс Кэйхилл». Сумели убедить, что в его же интересах поговорить с кем-то другим.

– Как он?

– Измочален в лоскуты, трясется от того, что уготовано ему по возвращении в матушку Россию. Едва не переметнулся, к нам едва не перешел.

– Он собирался.

– Знаю, мы со Стэном читали твой отчет о встрече. Женщина, которую он встретил, многое для него осложнила. Он готов был сделаться перебежчиком и ее с собой прихватить.

– Не может быть!

– Мы отговорили.

– Потому что он нам нужен. – Теперь в ее голосе прозвучало презрение, которое она вовсе не собиралась высказывать вслух.

– Мы подозреваем, что с ним все обойдется. Нет никаких признаков, что он попал в беду.

– А женщина?

– Служащая на венгерском заводе по переработке пищевых продуктов. Для нас бесполезна.

– Не думаю, что нам доведется снова увидеть Хегедуша.

– Посмотрим. Что действительно важно, так это его вскользь, в последнюю минуту брошенная фраза в конце встречи с тобою о докторе Толкере.

– Я знаю. Никак не получалось поговорить об этом с кем-нибудь до отлета. Рассчитывала, что мой отчет свое дело сделает.

– Мы считаем, что с Толкером все о’кей.

– Почему?

– Потому… потому что он никогда не сделал ничего такого, что бы хоть в ком-то заронило сомнение. И все же…

– И все же он был контактом для Барри Мэйер, а она состояла в интимной связи с Эриком Эдвардсом, что, в соответствии с постулатом 101, означает причастность к «Банановой Шипучке». Может, утечка идет от Толкера.

– Может быть, а может, и нет. За ним мы следим. В данный момент нас больше беспокоит его связь с твоим бывшим ухажером, мистером Уитли.

Кулачные удары в грудь стали отдаваться болью во всем теле.

– Какая связь? – выговорила она.

– Уитли раскапывает все, что касается программы, от которой мы отказались давным-давно. Проект «Синяя птица»? «МК-УЛЬТРА»?[11]11
  МК означает «Мозговой контроль», под кодом «Ультра» действовала в годы второй мировой войны англо-американская служба дешифровки секретных сообщений держав гитлеровской «оси». Название «МК-УЛЬТРА» (или МКультра) было дано программе, в соответствии с которой проводились эксперименты по установлению контроля за поведением людей. В 1982 году обозреватель «Вашингтон пост» Дж. Андерсон писал, что ЦРУ в суде признало «ужасающий размах опытов» в этой программе.


[Закрыть]

– Мне это ни о чем не говорит.

– Во время обучения вас в это посвящали. Мозговой контроль. Эксперименты с наркотиками.

– О’кей, смутно припоминаю. Зачем Верну интересоваться, если все это уже в прошедшем времени?

Под порывом прохладного ветра с реки Бреслин снова передернул плечами под плащом.

– Это-то и хотелось бы узнать. Может, ты смогла бы…

– Ни-ни.

– Почему нет? Он же использует тебя как источник информации для своих целей.

– Это вы так считаете, а не я.

– Окажи ему милость, Коллетт, и задай несколько вопросов. Парень забрался в глубокую воду.

– Зачем ты это говоришь?

– Вспомни мистера Хаблера.

Кэйхилл открыла рот для ответа, потом оттолкнулась от перил и пошла к двери, ведущей обратно в Центр Кеннеди. Сзади раздался голос Бреслина:

– Коллетт, иди сюда.

Она остановилась. Замигал свет, возвещая, что второй акт вот-вот начнется. Она обернулась – руки в карманах блейзера, голова вздернута, глаза прищурены.

Бреслин улыбнулся и слегка поманил ее указательным пальцем, прося вернуться. Она глянула под ноги, увидела свое размытое отражение в большой луже на балконе, снова перевела глаза на Джо и зашагала обратно. Еще один реактивный лайнер – на сей раз взлетевший над Национальным аэропортом – огласил все вокруг нарастающим форсажным ревом.

Бреслин, как только она снова оказалась рядом, сказал:

– Дэйвид Хаблер поехал в Росслин, потому что ему сказали, что там он получит книгу, разоблачающую нас изнутри. – Она открыла было рот, но он предостерегающе поднял палец, призывая ее к молчанию. – Он должен был встретиться с кем-то на углу, где у нас оборудованная точка. Это безымянное лицо должно было переговорить с ним о продаже информации из внутреннего источника, которая, в свою очередь, должна была превратиться в книгу – бестселлер, никак не иначе.

Кэйхилл слушала его и только глазами хлопала.

– Этой оборудованной точкой в Росслине заведует Хэнк Фокс.

Глазки снова хлоп-хлоп. Потом вопрос:

– И Дэйвид был убит этим самым лицом, собиравшимся продать ему информацию?

– Дэйвид был убит… мы не знаем, кем.

– Не ограбление?

– Не похоже.

– Наши? Кто-то из нас?

– Не знаю. Твой дружок, Верн Уитли, был там, когда это случилось.

– Он сидел в полиции Росслина, где искал сведения для статьи, которую ему заказали, о Вашингтоне и…

– Он был там. – Слова эти были тяжелы и тверды, как булыжники.

– Боже праведный, Джо, уж не предполагаешь ли ты, что Верн имеет какое-то отношение к убийству Дэйвида?

– Предполагать я перестал давным-давно, Коллетт. Теперь я только рассматриваю вероятности.

– И в этом ты чертовски преуспел.

– Спасибо. Между прочим, один из клиентов Барри Мэйер, Золтан Рети, посетил нас. – Джо рассмеялся. – Вот и поговори о плохом выборе слов! На приеме он сконтачил с Рут Лазара из отдела культурного обмена, заявил, что ему нужно кое с кем переговорить. Мы организовали встречу.

– Что он сказал?

– Сказал, что убежден в том, что его услали на конференцию в Лондон, поскольку знали о его предполагаемой встрече с Барри Мэйер по ее прибытии в Будапешт.

– Что сие значит?

– Значит… что советские явно не только знали то, что она везет нечто важное, но и желали, чтобы человек, ради которого она летела в Будапешт, не мешался под ногами.

– Ты думаешь, ее убили советские?

– Без понятия.

– Джо.

– Что?

– Что везла Барри?

– Насколько меня уверили, ничего.

– Ничего?

– Ничего.

– Ее убили из-за ничего?

– Похоже на то.

– Блеск. Это сразу дает подлинную цену ее жизни.

Он снова раскурил трубку.

– Надо идти, – сказала Кэйхилл. – Уже начинается.

– О’кей. Еще одно, Коллетт. Учти и запомни. Во-первых, тебя выбрали отыскать утечку по «Банановой Шипучке» отнюдь не по легкомысленному кривлянью случая. У тебя есть все основания задавать вопросы, а теперь ты получила приглашение от одной из наших основных персон. Ты познакомилась с Толкером. Не бросай этот контакт. Ты живешь у человека, который сует нос в наши дела, а это значит, что он для тебя так же доступен, как и ты для него. Будь профессионалом, Коллетт. Отбрось все личные пристрастия и делай дело. Тебе воздастся.

– Как?

Он хмыкнул.

– Тебе нужны цифры?

– Нет, мне нужно немножко смысла, осознания того, что я смогу вернуться к обычной жизни.

– Каковой ты считаешь встречи с венгерскими перевертышами на конспиративных квартирах?

– В данный момент, Джо, та жизнь мне кажется службой телефонистки, работающей всего с девяти до пяти.

– Сделай дело – и можешь выбирать что угодно. Они мне так сказали.

– Кто?

– Мозговой трест.

– Джо.

– Что?

– А я тебя не знаю.

– Да брось ты! Знаешь. Когда вся эта заваруха успокоится, все будет, как в старые добрые времена: ужины в «Гунделе», «Миниатюр», изжога, скрипки, визжащие не в лад. Доверься мне.

– Так говорят в адвокатских конторах.

– Доверься мне. Я за тебя.

– Попробую.

Кэйхилл ушла со второго отделения и вернулась в квартиру, где ее поджидал Верн Уитли. В шортах, с банкой пива в руке, он сидел, задравши босые ноги на кофейный столик.

– Где была? – спросил он.

– В Центре Кеннеди.

– Да ну? Приличный концерт?

– Танцевальное представление.

– Никогда не мог постичь прелести танцев.

– Верн.

– Что?

– Давай поговорим.

19

К тому времени, когда накатилась суббота и Кэйхилл устроилась в кресле самолета компании «Панам», вылетавшего рейсом на Сан-Хуан, она была готова лететь из Вашингтона куда глаза глядят на любой остров. Никаких иллюзий она не строила. Ее поездка на БВО – всего лишь продолжение того, чем она занималась с тех пор, как возвратилась из Будапешта, и все же по неведомой причине (возможно, по той же, по какой люди бьют себя молотком по ноге, желая позабыть про головную боль) настроение у Коллетт было отпускное.

Времени навестить маму перед отъездом так и не нашлось, зато ей удалось отыскать дырку в куче дел и втиснуть в нее безумный, расточительный рывок по магазинам в поисках одежды для летнего сезона. Купила она не много (залитые солнцем острова многого и не требовали): два купальника – один бикини, другой закрывающий тело броней, – причем оба в оттенках красного цвета; пестрый красочный длинный халат, белые шорты, сандалеты, облегающее белое платье и – самое приятное из всех приобретений – комбинезон цвета просвеченной солнцем морской глуби. Сидел он на ней как влитой, а потому носить его было сплошным удовольствием. В нем она и была одета в то утро, когда села в самолет.

Едва самолет набрал высоту и принесли завтрак, Коллетт сбросила туфли, откинулась в кресле и попыталась исполнить данное самой себе обещание: воспользоваться полетом для того, чтобы наедине с собой без помех во всем разобраться, замкнувшись на некоторое время в пределах личных мыслительных способностей.

Перед отъездом она еще раз побывала в Лэнгли. Беседовала с Хэнком Фоксом. Бреслин во время их встречи на балконе Центра Кеннеди назвал ей особый номер телефона и предложил звонить по нему каждый день и, кто бы ни снял трубку, говорить: «Вас беспокоят из приемной доктора Джейна, будьте добры мистера Фокса». Она проделала все, как было предписано, и в ту же минуту Фокс оказался на проводе. Сказал он всего-навсего:

– Наш друг улетел в Будапешт. У вас все готово для поездки на юг?

– Да, в субботу.

– Хорошо. В случае, если соскучитесь по дому или просто захотите с кем-нибудь словом перемолвиться, на Пуссерз-Лэндинг всегда отыщется приличная компашка друзей. Они собираются в палубном баре и ресторане. Покормите большую птицу в клетке между полуднем и тремя часами. Вам предложат беседу на любую занимающую вас тему.

За время работы в ЦРУ Коллетт много раз приходилось выслушивать распоряжения на подобном языке с двойным дном, так что Хэнка она поняла. Ясно, что в этой гавани, которую они зовут Пуссерз-Лэндинг, содержат птицу в клетке, и если она станет кормить ее в указанное время, то к ней подойдет некто, связанный с ЦРУ. Приятно было узнать.

– Позвоните по этому номеру, когда вернетесь, – сказал Фокс. – Я буду здесь.

– Понятно. Спасибо.

– Мои наилучшие пожелания доктору Джейну.

– Что? Ах, да, конечно. Он также просил передать вам привет.

Глупости, игрушки – так думала она до тех пор, пока сама не оказалась в деле и не поняла, какой смысл заложен во все эти шифрованные банальности. Кому-надо-знает: если только на звонок не ответит то самое лицо, кому он предназначен, то любому другому, снявшему трубку, вовсе незачем знать, кто звонит. Случалось, палку перегибали, даже до крайностей доходили, особенно те, кто жить не мог без интриг, но дело того стоило. Тебе придется свыкнуться с этим, уговаривала она себя во время обучения, или ты вовсе утратишь способность воспринять хоть что-нибудь серьезно и тем навлечешь на себя беду.

Могла Барри не воспринять все это достаточно серьезно? Тут есть над чем подумать. Порой она вела себя просто вызывающе бесцеремонно, и Коллетт приходилось ее одергивать. Не пошутила ли она в неурочный час, когда то, что она везла, к шуткам относить ну никак не следовало? Или она слишком легкомысленно восприняла обязанность пользоваться кличкой? Не сумела выйти на контакт с кем следовало не напрямую, а кружными путями?

Возможная связь между смертью Мэйер и убийством Хаблера занимала все ее мысли. Дэйва Хаблера убили в проходе в Росслине, где находилось помещение, принадлежавшее ЦРУ и опекавшееся Хэнком Фоксом. Предположительно Хаблер отправился туда на встречу с тем, кто дал понять, что он или она желает продать доверительную, исходящую из самой Компании информацию для использования ее в книге. Это дает веские основания включить Хаблера в список действующих лиц и всерьез взвесить вероятность общей причины у обоих убийств.

Она едва мозги не свихнула, пытаясь вместить в них все вероятности. К этому занятию ее неуклонно подталкивала самая всепоглощающая из мыслей: память о последних тридцати шести часах, проведенных с Верном Уитли.

Вернувшись с танцевального представления, Коллетт решила вызвать Верна на разговор. Проговорили они до трех часов утра. Беседы, какой ее представляла Коллетт, не получилось вовсе. Положим, Верн был в какой-то мере откровенен, хотя стало ясно, что в себе он держит больше, чем рассказывает.

Беседа началась с вопроса Коллетт:

– Хотелось бы знать, Верн, какое именно задание ты получил от «Эсквайра».

Он отшутился, мол, Правило Номер Раз: никогда не обсуждай статью, которая только готовится.

– Стоит нарушить – и статья выхолащивается, – пояснил он. – Выбалтываешь ее, а садишься писать, ан огонь и угас.

Ей хотелось сказать: «Правило Номер Раз для всякого работающего на ЦРУ: держись подальше от журналистов». Не сказала, разумеется, не могла: для него она ушла из Центрального разведуправления, чтобы заняться цивильным делом в посольстве Соединенных Штатов в Будапеште.

Правда, верил ли он этому? Если домыслы Хэнка Фокса точны, то Уитли опять прибился к ней не затем, чтобы вновь возжечь пламя их любви, а затем, чтобы держаться поближе к внутреннему источнику, могущему насытить сочной фактурой статью, над которой он работал, о программе, прекращенной давным-давно.

Вот оно опять: все та же дилемма! Кто что о ком знает. А вдобавок: стоило ли верить Хэнку Фоксу? А может, Уитли и не собирался писать про ЦРУ. Маниакальная подозрительность Управления ни для кого не секрет. В нем хватает людей, которые находят заговоры за любой гаражной дверью в Джорджтауне.

Той ночью, сидя с Уитли в квартире его брата, она поняла: следует почаще идти напрямик. Случай представился.

– Верн, тут один сказал мне сегодня, что ты в Вашингтоне собираешь материал вовсе не для статьи о здешних социальных переменах. Сказал, что ты копаешь под ЦРУ.

Верн хохотнул и потряс пустой банкой пива.

– Надо, думаю, еще баночку взять. Тебе принести чего?

– Нет, я… давай! Виски тут есть?

– Возможно. Чистяк?

– Немножко воды.

Пока его не было, она удалилась в спальню, где разделась и влезла в один из халатов брата Уитли, в котором уместилось бы трое таких, как она. Закатав рукава, она вернулась в гостиную, где ее уже ждала выпивка. Уитли торжественно поднял банку с пивом.

– Так выпьем за недоверие между мужчиной и женщиной – основу основ всего сущего.

В ответ Кэйхилл машинально подняла было свой стакан, но, спохватившись, остановила руку и взглянула недоуменно на Верна.

– Потрясающий сценарий, Коллетт. Какой-то шут оповещает тебя, что я тут кропаю статью про ЦРУ. Ты когда-то работала в ЦРУ, а потому соображаешь, что я объявился в вашем доме, чтобы подкатиться поближе к «источнику». Вот он, мой единственный интерес к Коллетт Кэйхилл: пребывать в надежде, что она пошире откроет рот – что само по себе, глядишь, и неплохо было бы! Участь моя решена: голыми фактами она загнала меня в угол. – Он вскинул руки вверх, сдаваясь. – Твой приятель прав.

Уитли со всего маху брякнул пивной банкой об стол, подался всем телом вперед и заговорил с наигранной суровостью:

– Через в высшей степени надежный источник я вышел на информацию о том, что директор ЦРУ не только втянут в дикую любовную связь с женщиной – членом Верховного Суда (естественно, имя ее я назвать не могу), но в то же самое время еще и находится в гомосексуальных отношениях с бывшим астронавтом, которому в одной из клиник Перу поставили диагноз как ВИЧ-инфицированному – болен СПИДом.

– Верн, я отнюдь не вижу…

– Погоди. – Он предостерегающе поднял руку. – Это еще не все. ЦРУ готовит заговор с целью свержения законного режима в Лихтенберге, постоянно подает телеграфный сигнал на обе груди Долли Партон и вот-вот осуществит убийство Эйба Хершфелда, чтобы завладеть всеми автостоянками Большого Нью-Йорка в случае ядерного нападения. Как тебе такой сюжет?

Она засмеялась.

– Коллетт, детка, в этом ничего смешного нет!

– Где Лихтенберг? Ты хотел сказать Лихтенштейн.

– Я сказал то, что хотел – Лихтенберг. Это кратер на Луне. ЦРУ чхать хотело на Лихтенштейн. Луна – вот что им нужно.

– Верн, я тебе серьезно говорю, – сказала она.

– Зачем? По-прежнему состоишь в рядах национальной гвардии бойцов невидимого фронта?

– Нет, но… это не важно.

– Кто сказал тебе, что я готовлю статью про ЦРУ?

– Я не могу сказать.

– Ой, как это дьявольски демократично! Я, как водится, обязан перед тобою душу распахнуть, зато леди «не может сказать». Не ожидал от тебя, Коллетт. Вспомни, что я написал в твоем дневнике.

– Помню, – вымолвила она.

– Это радует. Есть что-нибудь новое о твоем приятеле Хаблере?

– Нет.

– С англичанином этим, Хотчкиссом, говорила?

– Да, столкнулась с ним у Барри в агентстве. Он теперь там управляет. Стал владельцем.

– Это как же?

Она объяснила ему все про партнерское соглашение и рассказала о своем разговоре с адвокатом Мэйер.

– Что-то, сдается мне, не все тут кошерно.

– Мне тоже так сдается, но, очевидно, Барри сочла подобную сделку выгодной.

– Такой отчаянной была?

– Более или менее, хотя и не до такой степени.

Он подсел к ней на тахту, обнял рукою за плечи. Стало так сладостно: чувствовать его рядом, вдыхать его запах. Она заглянула ему прямо в глаза и увидела в них жалость и нежность. Он легко тронул ее губы своими. Приготовившись к отпору, она поняла, что противиться не станет. Он был предугадан и предопределен, этот момент, на всех картах: неизбежность, к которой она тянулась всей душой…

Они проспали все утро. Коллетт проснулась как от толчка. Посмотрела на Верна, лицо его во сне было спокойно и безмятежно, на губах затихла улыбка умиротворения. «Не играешь ли ты со мною?» – молчаливо вопрошала она. Все мысли, всплывшие было во время беседы накануне вечером, были сметены волной страсти и наслаждения, какую они сотворили сами для себя в постели. Теперь уж солнце вовсю било в окна. Страсть отбушевала, реальность занявшегося нового дня вышла на авансцену. Реальность угнетала, ей она предпочла бы то, что чувствовала под одеялом, где, как однажды кто-то сказал: «Им тебе не навредить».