Текст книги "Убийство в ЦРУ"

Автор книги: Маргарет Мэри Трумэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

25

Кэйхилл вышла из самолета в аэропорту Даллеса, взяла напрокат машину и поехала прямо к матери домой, где была встречена градом вопросов, сводившихся к двум: куда это она пропала и почему вновь убегает в такой спешке. Коллетт объяснила:

– Разразилось что-то вроде бюджетного кризиса в посольстве в Будапеште, и я должна немедленно туда возвращаться.

– Безобразие какое! – воскликнула мать. – А я-то надеялась хоть денек с тобою побыть.

Коллетт на минуту перестала метаться, обняла мать, сказала, что любит ее, что да, выпьет чашечку кофе, и тут же умчалась наверх собираться.

Следующий час она провела с матерью на кухне, с трудом преодолевая в себе желание остаться здесь, укрыться в собственном детстве, где мир был полон чудес, а будущее, увиденное из уютной защищенности семьи и родного дома, светло и прекрасно Она заставила себя произнести слова прощания и оставила мать стоящей с выражением горечи на лице у входа в дом.

– Я скоро вернусь! – громко крикнула Коллетт в открытое окно машины. Знала, как вымучена появившаяся на губах матери улыбка, но была благодарна ей за усилие над собой.

Она вернулась в Вашингтон, отыскала телефонную будку и набрала тот особый номер, что дал ей Хэнк Фокс. Услышав в трубке молодой женский голос, Кэйхилл произнесла:

– Говорят из приемной доктора Джейна. Будьте любезны мистера Фокса.

Женщина просила ее подождать, и через минуту телефон донес голос Фокса:

– Я слышал о несчастном случае. Рад, что с вами все в порядке.

– Да, со мной все хорошо. Кое с кем подружилась в «Пуссерз-Лэндинг». Он мне сказал…

– Я знаю, – резко перебил Фокс, – что он вам сказал. «Рыбак» места себе в Будапеште не находит.

– «Рыбак»? – И тут до нее дошло. Кличка Хоргаши – Арпад Хегедуш. Она сказала: – Я думала, он уехал в…

– Не уехал и хочет поговорить со своим милым другом. Очень важно, чтоб он увидел ее как можно скорее.

– Понимаю, – выговорила она.

– Как ваш приятель-ухажер с Виргинских островов?

– Он… он мне не ухажер.

– Так как он?

– Прекрасно. – Ей вспомнился последний ее разговор с Эдвардсом, однако Фокс не дал ей времени вспомнить его до конца.

– Сумеете улететь сегодня вечером?

Кэйхилл вздохнула. Больше всего на свете ей не хотелось садиться в самолет на Будапешт. Чего бы ей действительно хотелось, так это вернуться на БВО и побыть с Эриком Эдвардсом: не только из-за возникшей между ними близости, но и из желания побольше поговорить с ним о деле, которым она занималась, об учреждении, которому она так доверяла. Того доверия больше не было. Теперь она знала: она тоже хочет уйти.

– Мы будем перезваниваться с Джо, – сказал Фокс. – Бреслином.

– Я в этом не сомневалась. Мне пора. Прощайте. – Она с маху шмякнула трубку на рычаг, вцепилась в полочку под телефоном и затрясла ее, приговаривая: – Идите вы к черту, пошло все к чертовой матери!

Она купила билет на рейс из Вашингтона в Нью-Йорк, едва-едва успела забронировать место на рейс «ПанАм» в Германию, во Франкфурт, где можно было сделать прямую пересадку на Будапешт. Позвонила Верну Уитли на квартиру его брата, но там никто не ответил. А поговорить с ним ей было нужно. У нее почему-то возникло такое чувство, будто если не поговорит она с кем-то посторонним, не из этого самого учреждения, с кем-то, кто не погряз в его интригах и не был связан по рукам и ногам обязательствами перед ним, то она просто дышать не сможет и потеряет всякий контроль над собой. А это, она знала, оказалось бы самым худшим из того, что могло случиться.

Сходя по трапу самолета в Будапеште, Кэйхилл хоть и держалась из последних сил, но по крайней мере уже овладела и собою, и обстоятельствами, в каких оказалась. Проходя таможню, она четко осознавала, что вновь вернулась к своему официальному положению сотрудника посольства Соединенных Штатов. Не имело никакого значения, что ее настоящим хозяином было ЦРУ. Зато имела значение привычность окружающего: может, и не так уютно, как у материнской груди, только, конечно же, лучше того, через что ей пришлось пройти за минувшую неделю.

Добравшись на такси до своей квартиры, она позвонила Джо Бреслину в посольство.

– С возвращением, – приветствовал он. – Ты, должно быть, совсем разбита.

– Можешь не сомневаться.

– Сейчас пять часов. Как думаешь, сможешь продержаться без сна и ужина?

– Справлюсь. Где?

– «Легради Тестверек».

Кэйхилл, несмотря на усталость, улыбнулась:

– Удовлетворяем прихоти? Это в честь моего возвращения?

– Если тебя это радует, то считай, что так оно и есть. Вообще-то у меня желудок истосковался по хорошей еде, а этот коротышка-скрипач из меня слезу вышибает.

– Буду считать, что ужин в мою честь. Во сколько?

– По мне, лучше попозже, но, учитывая твое состояние, давай устроим пораньше. В восемь тебя устроит?

– В восемь? Да я к тому времени замертво упаду.

– О’кей, тогда слушай. Приляг и поспи подольше, выспись, и встретимся там в десять часов.

Она знала, что бесполезно пытаться назначить другое время. Джо сообщил, что закажет столик на свое имя. Она открыла дверцу маленького холодильника и вспомнила, что перед отъездом основательно вычистила его. Всего-то и осталось: две бутылки «Самородни», крепкого белого десертного вина, полдюжины бутылок пива «Кебаньяи вилагош», банка кофе и две баночки рыбных консервов (месяц назад мама передала с оказией – тунец в собственном соку). Коллетт вскрыла тунца и, выяснив, что хлеба у нее тоже нет, принялась есть рыбу прямо из банки. Затем стащила с себя одежду, завела будильник, забралась в постель и сразу же уснула.

Они уселись друг против друга в маленьком кабинете ресторана «Легради Тестверек» за овальный столик, покрытый белой кружевной скатертью. Кресла были широкие, с высокими, украшенными затейливой резьбой спинками. В центре стола возвышался серебряный подсвечник с единственной свечой над двумя расходящимися по разные стороны блюдами. На одном блюде лежали свежие сливы и виноград, на другом яблоки и груши. Белоснежные стены смыкались с низким куполом потолка. Маленький толстяк-скрипач играл цыганские мелодии под аккомпанемент высокой цимбалистки, которая мягко ударяла ложечками по струнам своего похожего на миниатюрный рояль инструмента.

– Хорошо выглядишь, – сказал Бреслин, – учитывая, в каком темпе пришлось пожить.

– Спасибо. Ничто так не возвращает к жизни цвет нежных девичьих щечек, как легкий сон и банка родного американского тунца.

Джо улыбнулся и обернулся к подошедшему хозяину ресторана, делая заказ. Они решили взять на двоих блюдо холодных закусок в ассортименте: яйца с икрой, креветками и муссом из лосося, три вида паштетов и маринованные устрицы. Из горячих закусок Бреслин выбрал говядину с паштетом, а Кэйхилл цыпленка под перечным соусом со сметаной. Оба отказались от вина: Бреслин пил виски с содовой, а Кэйхилл минеральную воду.

– Ну? – произнес он.

– Ну? – передразнила она. – Ты ж здесь не ждешь исповедания?

– Почему бы и нет?

– Потому что… – Она слегка развела руками, словно напоминая, что ресторан – заведение многолюдное.

– Избегай имен, детали мне тоже не нужны. Прежде всего, как твой приятель-ухажер поживает в райском местечке?

Она покачала головой и откинулась на спинку стула.

– Джо, чем вы с Хэнком занимаетесь, судачите друг с другом каждые двадцать минут?

– Отнюдь, раза два-три в день, не больше. Так как все-таки с приятелем? Тебе отдых понравился?

– Очень, если не считать маленькой неувязочки во время морской прогулки.

– Слышал. Вы там что, подводным плаванием занимались или чем-то в этом роде?

– Именно. Как раз поэтому я и сижу здесь сегодня. Что до моего так называемого ухажера, то он мужик потрясающий. Сказать тебе кое-что? Множество наших друзей отзывались о нем дурно. – Коллетт выгнула брови и придала лицу выражение, дающее понять, что говорит она про собственное начальство. – Люди ошибаются. Если где-нибудь что-то неладно, то не из-за моего «ухажера».

– Понятно, – сказал Бреслин, почесывая нос и потирая глаза. – Об этом мы еще побеседуем подробно, когда время будет. Виделась со своим старым психотерапевтом, когда вернулась?

– С моим… А, ты имеешь в виду доктора Джейна?

– Кого?

– Да ладно, Джо, мы говорим об одном и том же человеке. Я не видела его после нашей с тобой встречи в Вашингтоне. Нужды не ощущала. Душевное здоровье у меня все время улучшается.

Глаза Бреслина, внимательно смотревшие на нее сквозь трепещущее пламя свечи, сошлись в узенькие щелочки.

– Что-нибудь случилось, Коллетт? С тобою все о’кей?

– Думаю, что со мной все становится больше чем о’кей, Джо. Думаю, что за прошедшую неделю я повзрослела.

– Что сие значит?

– Сие значит… – Она почувствовала, что слезы вот-вот брызнут у нее из глаз, и подумала, что если расплачется, то вовек себе этого не простит. Коллетт обвела взглядом ресторан. Официант принес закуски на фарфоровом блюде. Наполнив бокалы водой, он спросил, не нужно ли гостям еще чего-нибудь.

– Нет, koszonom szepen, – вежливо ответил Бреслин. Официант ушел, и Джо обратился к Кэйхилл: – Что-то тебя не радует, угадал?

Кэйхилл удивленно тряхнула головой и рассмеялась. Она подалась вперед, так что лицо ее оказалось в нескольких дюймах от пламени свечи, и выговорила:

– А чему, черт побери, я должна радоваться, а, Джо?

Он протянул к ней руку и сказал:

– О’кей, больше не буду. Ты попала в крутой переплет. Я это понимаю. Давай порадуйся хорошей закуске. Я на нее месячную зарплату ухнул.

Пока они ели, Кэйхилл неоднократно порывалась рассказать ему, что́ она чувствует, и все же устояла перед таким искушением и довольствовалась легким, необременительным разговором.

Швейцар пригнал Бреслину машину. Когда они с Коллетт уселись в ней, Джо спросил:

– Хочешь вкусить от ночных увеселений?

– Джо, я… в «Миниатюр»?

– Нет, я тут, пока тебя не было, другое местечко отыскал. Перемены потребны душе, правильно?

– Как скажешь, Джо. Заодно узнаю, что новенького в Будапеште, только не очень поздно, ладно? Выпьем по одной – и вези меня домой.

– Доверься мне.

Всегда доверялась, только теперь вот уверенности нету.

Джо медленно вел машину по узким, петляющим улочкам Пешта, пока они не выехали на Ферешмарти-тер, где стоял памятник известному венгерскому поэту, именем которого была названа площадь. Миновав череду представительств авиакомпаний и правительственных учреждений, они добрались до площади Энгельса и расположенного на ней большого автовокзала. Прямо перед ними оказалась базилика храма Святого Стефана. Бреслин резко свернул к северу и спустя пять минут въехал на улочку и без того узкую, а тут еще больше сужавшуюся из-за налипших к стоянкам у тротуаров машин. Он отыскал среди них зазор и втиснул свой маленький «рено» меж двух других автомобилей. Они вышли из машины. Взгляд Кэйхилл скользнул вдоль улицы и уперся в огромную красную звезду над зданием Парламента. Она вернулась. Венгрия. Будапешт. Красные звезды и советские танки. Она была довольна. Странно, но, выбравшись из-под материнского крова в Вирджинии, нигде не чувствовала она себя настолько «как дома». Только здесь.

Бар не был ничем обозначен: ни вывески, ни окон. Только едва слышное бренчание на рояле выдавало его местонахождение, да и то не сразу разберешь, в какую из десятка темных дверей, украшавших бетонный фасад здания, нужно толкнуться.

Бреслин стукнул медной колотушкой на одной из них. Дверь отворилась, и крупный мужчина в черном костюме, с длинными сальными черными волосами принялся изучающе их разглядывать. Бреслин кивнул в сторону Кэйхилл. Мужчина отступил и позволил им войти.

Теперь музыка звучала громче. Пианист наигрывал «Ночь и день». Витавший в воздухе женский смех смешивался с его аккордами.

Кэйхилл огляделась. Клуб устроен почти так же, как и «Миниатюр»: бар у входа, сразу за ним маленький зал, в котором клиенты могут послушать фортепиано.

– Jo napot? (Как поживаете?) – обратился Бреслин к привлекательной женщине, волосы которой были крашены перекисью добела, а тело втиснуто в облегающее платье из алого атласа.

– Jo estet (Добрый вечер), – откликнулась она.

– Fel tudya est valtani? (Не могли бы вы разменять?) – спросил Бреслин, протягивая ей крупную венгерскую купюру.

Блондинка глянула на купюру, на Бреслина, потом отступила в сторону, пропуская гостей к двери, скрытой в темноте за баром. Джо кивнул Коллетт, и она пошла за ним. Он поколебался, рука его шарила по ручке, потом нажала на нее – и дверь распахнулась. Бреслин знаком показал, чтобы Кэйхилл проходила первой. Она переступила порог маленькой комнатушки, освещенной всего лишь двумя слабыми лампами на обшарпанном столе посередине. Окон в комнатушке не было, все стены были укрыты тяжелыми пурпурными портьерами.

Глаза Коллетт стали привыкать к полумраку. Прежде всего внимание ее привлек мужчина, лицо которого показалось смутно знакомым. Мясистое, квадратное лицо. Кости под густыми бровями образовывали поросший волосами навес над щеками. Черную густую вьющуюся шевелюру мужчины только-только тронула седина. Коллетт вспомнила: Золтан Рети, писатель, клиент Барри Мэйер.

Рядом с Рети сидел Арпад Хегедуш. Его рука, лежавшая на столе, накрывала женскую руку. Невидная, широколицая женщина с честными глазами и тонкими, пушистыми волосами.

– Арпад! – воскликнула Кэйхилл, и голос выразил все ее удивление.

– Мисс Кэйхилл, – сказал венгр, вставая, – я так счастлив видеть вас.

26

Сев за стол, Коллетт взглянула на Хегедуша и Рети. Присутствие Хегедуша понять было легче. Она знала: в том и состояла цель ее возвращения в Будапешт, чтобы с ним встретиться. Другое дело – Рети. В суете последних недель она о нем совсем позабыла.

– Мисс Кэйхилл, позвольте мне познакомить вас с мисс Магдой Лукач, – сказал Хегедуш.

Кэйхилл слегка привстала и протянула руку. Венгерка сначала осторожно притронулась, а потом скользнула своей рукой в раскрытую ладонь американки. Она улыбнулась, и Кэйхилл сделала то же самое. Лицо Магды Лукач было спокойно, однако в глазах ее таился страх. Она не была красавицей, однако Кэйхилл распознала в ней достоинства земной женщины.

– Я упомянул о мисс Лукач во время нашей с вами последней встречи, – напомнил Хегедуш.

– Помню, помню, – ответила Кэйхилл, – только имя ее вы не называли. – Она снова улыбнулась венгерке.

Вот она, значит, какая, возлюбленная Хегедуша, женщина, которая, как прежде истово надеялась Кэйхилл, не помешает ему и впредь снабжать их информацией. Теперь, видя, каким счастьем светится лицо Хегедуша, она радовалась, что он нашел Магду Лукач. Кэйхилл не могла припомнить, доводилось ли ей когда-нибудь видеть его более счастливым и умиротворенным.

Рети же она знала только по фотографиям да по передачам управляемого государством телевидения Венгрии. Барри о нем много рассказывала, но встречаться им до сих пор не приходилось.

– Рада наконец-то увидеться с вами, мистер Рети, – сказала Кэйхилл. – Барри Мэйер так часто и с таким восторгом рассказывала и о вас, и о вашем творчестве.

– Польщен, что узнаю об этом, – откликнулся Рети. – Она была чудесной женщиной и прекрасным литагентом. Мне ее очень и очень не хватает.

Кэйхилл обратилась к Бреслину:

– Джо, зачем мы здесь?

Прежде чем ответить, Бреслин обвел взглядом собравшихся.

– Прежде всего, Коллетт, я должен просить у тебя прощения за то, что сразу не посвятил тебя в то, как будет разыгран сегодняшний вечер. Не хотел портить тебе аппетит за ужином. Судя по тому, что я слышал, тебе и без того тревог в жизни хватало.

На губы Коллетт легла полуулыбка.

– Мистер Хегедуш перешел на нашу сторону.

Коллетт метнула взгляд на Хегедуша:

– Вы сбежали?

В ответ, расплываясь в наивной и глуповатой улыбке, тот выговорил:

– Да, я это сделал. Семья моя в России, а я теперь один из вас. Сожалею, мисс Кэйхилл. Знаю, не того вы и ваши люди хотели от меня.

– Незачем извиняться, Арпад. Думаю, что это чудесно. – Она обернулась к Магде Лукач: – Вы тоже сбежали?

Лукач кивнула:

– Я пошла за Арпадом.

– Разумеется, – согласилась Кэйхилл. – Я уверена, что… – Она резко повернулась к Бреслину. – Но ведь не за тем же мы сидим тут, так ведь?

Бреслин покачал головой:

– Нет, не за тем. Побег уже состоялся. А тут мы сейчас затем, чтобы услышать, о чем мистер Хегедуш и мистер Рети собирались нам поведать. – Джо улыбнулся. – Без тебя, Коллетт, они не желали и слова сказать.

– Понятно. – Кэйхилл устроилась поудобнее за столом и, оглядев всех, произнесла: – Что ж, милости прошу. Я здесь – и я вся внимание.

Поскольку никто не ответил, Бреслин буркнул:

– Мистер Хегедуш.

Теперь Хегедуш куда больше напоминал себя самого прежнего, взвинченного и нервного. Он откашлялся и стиснул руку своей милой. Пальцем прошелся по воротнику рубашки и выговорил с натужным весельем:

– Мы же в баре как-никак, а? Можно чуточку виски?

Просьба его заметно обеспокоила Бреслина, однако он со вздохом поднялся, отправился к двери, открыл ее и сказал сидевшей за баром женщине в алом атласном платье:

– Пожалуйста, не могли бы вы дать нам бутылку вина?

Хегедуш за спиной Бреслина выкрикнул:

– Хотелось бы бурбон, можно?

Бреслин обернулся и впился взглядом в лицо Арпада.

– Бурбон?

– Да. Мисс Кэйхилл всегда…

Бреслин покачал головой и сказал женщине в алом:

– Бутылку бурбона. – Затем рассмеялся и добавил: – И еще немного виски и джина. – Закрыв дверь, он обернулся к Кэйхилл: – Пусть никто никогда не говорит, что Джо Бреслин не потчевал перебежчика так же щедро, как и Коллетт Кэйхилл.

– Классный выход, Джо, ты великий мастер сцены, – сказала Коллетт. Взглянув на Золтана Рети, она спросила: – А вы тоже перебежали, мистер Рети?

Рети отрицательно покачал головой.

– А вы были?.. – Прежде чем продолжить, она вопросительно посмотрела на Бреслина. По его ничего не выражавшему лицу поняла, что можно идти дальше. – Вы были вовлечены в наши дела, мистер Рети, через Барри Мэйер?

– Да.

– Вы были контактом Барри здесь, в Будапеште?

– Да.

– Вам она вручала то, что доставляла для нас?

Он улыбнулся.

– Это проходило чуточку сложнее, мисс Кэйхилл.

В дверь постучали. Бреслин открыл, и блондинка в алом внесла поднос с напитками, ведерко со льдом и стаканы. После того как она расставила все это на столе и ушла, Коллетт вскинула голову и прислушалась к звукам рояля и смеху посетителей за стеной. Так ли безопасно это место для разговора, который им предстоял? Ей стало почти стыдно даже за закравшееся сомнение: Бреслин известен как самый осторожный из сотрудников разведки в будапештском посольстве.

– Видимо, этот разговор лучше повести мне, – сказал Бреслин.

Кэйхилл на мгновение опешила, но спорить не стала:

– Само собой.

Бреслин, указывая пальцем через стол на Золтана Рети, произнес:

– Начнем с вас.

И Хегедушу:

– Надеюсь, не возражаете?

Хегедуш, увлеченный наполнением высокого стакана бурбоном, быстро-быстро замотал головой:

– Разумеется, нет.

– Мистер Рети, – продолжил Бреслин, – мисс Кэйхилл улетала в Соединенные Штаты, где пыталась выяснить, что произошло с Барри Мэйер. Не знаю, известно ли вам, но они были закадычными подругами.

– Да, это мне известно, – сказал Рети.

– Тогда вам известно, что мы никогда не верили, будто Барри Мэйер умерла естественной смертью.

Рети фыркнул:

– Ее убили. Только дурак мог подумать другое.

– Вот именно, – подхватил Бреслин. – Одна из трудностей, с которой мы столкнулись, состояла в том, чтобы уяснить, что могла везти Барри такого важного, из-за чего ее убили. Говоря откровенно, до того, как все произошло, мы даже не знали о ее последней поездке в Будапешт. Из Вашингтона мы ничего не ждали. Однако вы явно знали о ее приезде.

Рети кивнул, и его кустистые брови опустились едва ли не ниже глаз.

– Но ведь, – заговорила Кэйхилл, – вас, мистер Рети, здесь не было. Вы были в Лондоне.

– Да, я был послан туда Всевенгерским худсоветом для участия в международной писательской конференции.

– Барри знала, что вас здесь не будет и что вы ее не встретите? – спросила Кэйхилл.

– Нет, у меня не было времени связаться с ней. Я был лишен доступа к любому средству, по которому мог бы выйти с нею на связь до ее отлета из Соединенных Штатов.

– Почему? – Кэйхилл поняла, что перехватила у Бреслина управление ходом встречи. Она бросила быстрый взгляд, проверяя, не сердится ли он. Выражение лица Джо убедило: он не сердится.

– Я, – Рети пожал плечами, – могу только предполагать, что им… правительству стало известно, что мы с нею не просто литагент и писатель.

Кэйхилл вникла в смысл сказанного им, потом спросила:

– И они ничего больше с вами не сделали, кроме как лишили возможности сообщить Барри, что вы ее не встретите? Они знали, что вы замешаны в какой-то деятельности вместе с нами, и всего-то не дали вам позвонить ей?

Рети улыбнулся, обнажив широко посаженные зубы.

– В этом нет ничего удивительного, мисс Кэйхилл, – сказал он. – Русские… и наше правительство… не так глупы, чтобы наказывать таких, как я. Это не слишком хорошо выглядело бы перед всем миром, понимаете?

В его объяснении Кэйхилл видела смысл и все же спросила:

– Тем не менее, если бы Барри все-таки прилетела, то, не найдя вас, что бы она сделала с тем, что везла с собой? Кому бы вручила это?

– На этот раз, мисс Кэйхилл, Барри не должна была ничего мне вручать.

– Не должна?

– Нет.

– Что же тогда она должна была сделать?

– Должна была рассказать мне кое-что.

– Рассказать?

– Да. На этот раз то, что она везла, было у нее в голове.

– В ее мозге, вы хотели сказать.

– Да-да, в ее мозге.

В комнатушке было жарко и душно, и все же у Коллетт мороз пробежал по коже, заставив ее поежиться и обхватить себя руками. Неужели все оказывалось правдой: Джейсон Толкер, теории Эстабрукса о применении гипноза для создания идеального курьера, программы вроде «Синей птицы» или «МК-УЛЬТРА», якобы давным-давно отправленные в утиль, а на самом деле по сей день целые и невредимые, – все, о чем рассказал ей Эрик Эдвардс. Все до капельки?

Она перевела взгляд на Бреслина:

– Джо, ты знаешь, что́ Барри должна была сообщить мистеру Рети?

Бреслин, только-только раскуривший трубку, выбрался из клуба дыма и бросил:

– Полагаю, да.

Кэйхилл не ожидала утвердительного ответа. Бреслин обратился к Хегедушу:

– Видимо, пришел ваш черед вступить в беседу.

Венгерский психиатр посмотрел на Магду Лукач, ополоснул горло глотком бурбона и сказал:

– Это связано с тем, о чем я вам сообщил в последний раз, мисс Кэйхилл.

Коллетт выговорила тихо, почти в стол:

– Доктор Толкер.

– Да, ваш доктор Толкер…

– И что же он?

Хегедуш попытался что-то сказать – неудачно, потом все же сумел:

– Он передал мисс Мэйер информацию исключительной важности по операции «Банановая Шипучка».

– Какого рода информацию? – спросила Кэйхилл.

– Источник утечки на Виргинских островах, – ответил ей Бреслин.

Кэйхилл от удивления широко раскрыла глаза.

– Я думала, что…

– Я думаю, – пожал плечами Бреслин, – что ты начинаешь понимать, Коллетт.

– В последнюю нашу с вами встречу, Арпад, вы сообщили, что Толкеру не следует доверять.

– Верно.

– Теперь же уверяете меня, будто именно доктор удостоверяет личность того, кто сливает на сторону секретную информацию по «Банановой Шипучке».

– Точно, – сказал Бреслин. – И ты знаешь, Коллетт, о ком речь идет.

– Эрик Эдвардс.

– Именно.

– Смех да и только, – сказала Коллетт.

– Почему? – спросил Бреслин. – С самого начала Эдвардс был главным подозреваемым. Поэтому-то тебя и… – Он умолк. Нарушались правила. Узнай все, что можно, от других, но взамен не сообщай ничего.

Коллетт с трудом сдерживала свои чувства. Она не собиралась со всей страстью бросаться на защиту Эдвардса, ибо это лишь подтолкнуло бы Бреслина на вопрос, а с чего это, собственно, она так старается. Она вынудила себя успокоиться и спросила Бреслина:

– Откуда ты узнал, что за сведения везла Барри? Может, они не имели никакого отношения к «Банановой Шипучке»… или к Эрику Эдвардсу.

Бреслин, не обращая на нее внимания, кивнул Хегедушу, который с сожалением признался:

– Я ошибался, мисс Кэйхилл, насчет доктора Толкера.

– Ошибались?

– Меня ввели в заблуждение – вероятно, преднамеренно – некоторые из моих коллег. Доктор Толкер не нарушал верности вам.

– Только и всего, – сказала Кэйхилл.

Хегедуша передернуло.

– Не такое уж и преступление ошибиться, а? Уж во всяком случае, не в Америке!

Кэйхилл вздохнула и откинулась на спинку стула.

– Коллетт, – обратился к ней Бреслин, – все факты на стене написаны. Барри летела сюда, чтобы…

– Летела сюда, – перебила она, – чтобы передать сообщение, вложенное в ее мозг Джейсоном Толкером.

– Точно так, – сказал Бреслин. – Расскажите ей, мистер Рети.

– Я, – начал Рети, – должен был сказать ей кое-что, когда она прибудет, и фраза побудила бы ее вспомнить сообщение.

– Которое гласило?..

– Что этот самый Эрик Эдвардс на Британских Виргинских островах продает Советам информацию о «Банановой Шипучке».

– А как мы узнали, что она везла именно это?

– Связались с Толкером, – пояснил Бреслин.

Коллетт покачала головой.

– Если Толкер смог так просто рассказать нам о том, что ему известно про Эрика Эдвардса, зачем ему понадобилось отправлять Барри с сообщением? Почему он просто не пошел с ним к кому-нибудь в Лэнгли?

– Потому что… – Бреслин замолчал, потом продолжил: – Мы поговорим об этом попозже, Коллетт. А пока давай послушаем, чем могут порадовать нас мистер Рети с мистером Хегедушем.

– Ну и… – обратилась Кэйхилл к двум венграм.

– Мисс Кэйхилл, – начал Рети, – прежде всего я не знал, что должна сообщить мне Барри, когда я произнесу условную фразу.

– Что это была за фраза? – спросила Кэйхилл.

Рети бросил взгляд на Бреслина, и тот утвердительно кивнул.

– Я должен был произнести: «Климат стал лучше».

– Климат стал лучше, – повторила Кэйхилл.

– Да, именно так.

– И тогда она открывалась перед вами, словно робот.

– Об этом я не знаю. Я просто следовал инструкциям.

– Чьим инструкциям?

– Мис… – Еще один взгляд на Бреслина.

– Стэна Подгорски, – сказал Бреслин. – Стэн с самого начала был контактом для Барри и мистера Рети.

– Почему мне об этом не говорили? – спросила Кэйхилл.

– Нужды не было. Курьерские обязанности Барри не имели к тебе никакого отношения.

– Сомневаюсь.

– Не утруждайся. Так надо. Прими как должное.

– Арпад, кто помог вам изменить мнение о Джейсоне Толкере?

– Друзья. – Он улыбнулся. – Бывшие друзья. В Венгрии у меня больше нет друзей.

– Коллетт, мистер Рети хотел бы еще кое-чем поделиться с нами, – сказал Бреслин.

Все замерли в ожидании. Наконец Рети выговорил низким, протяжным, монотонным голосом:

– Еще Барри везла мне деньги.

– Деньги? – переспросила Кэйхилл.

– Да, для подкупа одного нашего чиновника, с тем чтобы доходы от продажи моих книг я мог получать в Венгрии.

– Деньги были у нее в портфеле?

– Да.

– Джо, портфель Барри получила от Толкера. С какой это стати он…

– А это не он, – не дал ей закончить Бреслин. – Эти деньги были не из накоплений мистера Рети в Штатах. Это были деньги «Фабрики Засолки».

– Зачем?

– Так было устроено.

– Устроено… с Барри?

– Точно.

– Так ведь у нее были собственные деньги мистера Рети, верно? Зачем ей понадобились деньги ЦРУ?

Бреслин потупился, затем поднял глаза.

– Позже, – сказал он.

– Нет, не позже, – вспыхнула Коллетт. – Почему бы и не сейчас?

– Коллетт, думаю, тебя эмоции начинают вязать по рукам и ногам. Это не поможет хоть что-нибудь прояснить.

– Меня это бесит, Джо.

На самом деле охватившее ее чувство можно было определить как ощущение, что ты женщина, и неприязни к самой себе за это. Бреслин был прав. Он читал ее как открытую книгу: она же не вникала и не вдумывалась в то, о чем говорилось за столом, как положено профессионалу. Она связала себя, защищая человека, Эрика, мужчину, с которым спала и – невероятно – в которого начала влюбляться. Тогда это не казалось невероятным, зато теперь – показалось.

Она обвела взглядом всех сидевших за столом и спросила:

– Есть еще что-нибудь?

Хегедуш, рука которого по-прежнему покоилась на руке его милой, с усилием растянул губы в улыбке и сказал:

– Мисс Кэйхилл, я хочу, чтобы вы знали, как высоко ценю я… как высоко Магда и я ценим все, что вы для нас сделали.

– Я ничего не делала, Арпад, всего лишь слушала вас, вот и все.

– Нет-нет, мисс Кэйхилл, вы не правы. Время, которое я проводил с вами, прояснило мое решение выбраться из-под гнета Советов, облегчило для меня выбор. – Он встал и поклонился. – Буду признателен вам вовеки.

Кэйхилл сочла его поведение оскорбительным.

– Арпад, а как же ваша семья, ваша красавица дочь и талантливый сын? Ваша жена? Что с ней будет? Вам что, доставляет удовольствие бросить их на произвол судьбы, обречь на прозябание, которое, вы же знаете, уготовано им в России? – Он хотел что-то сказать, но она, перебивая, продолжала: – Вы уверяли меня, что больше всего хотите, чтобы вашему сыну повезло и он вырос в Америке. Это что, Арпад, были пустые слова? – Голос Коллетт стал резче, в нем слышался отзвук обуревавших ее чувств.

– Давайте-ка оставим это, – произнес Бреслин тоном, не допускавшим возражений. Коллетт смерила его взглядом, потом сказала, обращаясь к Рети:

– А что с вами теперь станется, мистер Рети? Деньги уже до вас никогда не дойдут.

Рети пожал плечами.

– Сейчас все, как и прежде. Возможно…

– Да?

– Возможно, вы чем-нибудь поможете в этом деле.

– Чем?

– Мы работаем над этим, мистер Рети, – вмешался Бреслин. И уже для Коллетт: – Это один из вопросов, о которых я хотел бы поговорить с тобой, когда мы выберемся отсюда.

– Хорошо. – Коллетт встала и протянула руку Магде Лукач. – Добро пожаловать, мисс Лукач, на свободу. – Хегедуш расцвел и потянулся своею рукой к Кэйхилл. Та, не обратив на это внимания, сказала Бреслину: – Я готова, уходим.

Бреслин поднялся, изучающе осмотрел бутылки на столе.

– Сувениры, а? – спросил он, смеясь.

– Если вас это не обидит, я бы…

– О чем речь, мистер Хегедуш! Возьмите их с собой, – сказал Бреслин. – Спасибо вам, всем вам, за то, что вы собрались здесь. Пошли, Коллетт, ты, наверное, совсем без сил.

– И это, и еще кое-что, – отозвалась она, открывая дверь и выходя в сизый от табачного дыма зал около бара. Леди в алом стояла у дверей.

– Jo ejszakat, – сказал Бреслин.

– Jo ejszakat, – сказала дама, кивая Кэйхилл.

Коллетт произнесла: «Всего доброго» – по-английски, прошла мимо дамы и, выйдя из клуба, остановилась, вдыхая прохладный, освежающий воздух. Подошел Бреслин. Не глядя на него, она предложила:

– Поедем куда-нибудь и поговорим.

– А я думал, что ты совсем разбита, – сказал он, беря ее под руку.

– Наоборот, я полна сил и напичкана вопросами, требующими ответа. Ты это выдержишь, Джо?

– Буду стараться изо всех сил.

Что-то подсказывало ей, что всех его сил окажется недостаточно, однако придется обходиться тем, что имелось.