Текст книги "Убийство в ЦРУ"

Автор книги: Маргарет Мэри Трумэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

28

Ходовой анекдот среди посольских служащих. Вопрос: возможен ли компромисс между коммунизмом и свободным предпринимательством? Ответ: не только возможен, но и необходим, вот почему «Малев», государственная венгерская авиакомпания, на свои рейсы продает билеты в третий класс, однако кресла, еду и обслуживание в нем оставляет точно такими же, как и для пассажиров в хвосте самолета.

Необычно было, Кэйхилл знала, то, что ей предстояло лететь первым классом. Компания, как правило, рассаживала всех своих агентов по лавкам экономкласса, за исключением руководителей резидентур. Однако, придя в транспортный отдел, Кэйхилл получила билеты первого класса на перелет по всему своему маршруту. Девушка, отвечавшая в посольстве за транспортное обслуживание сотрудников, удивленно выгнула бровь, вручая Кэйхилл эти билеты. Тогда это позабавило Кэйхилл, ее так и подмывало сказать: «Да, никакой ошибки нет. Убийцы всегда путешествуют первым классом».

Теперь же, на высоте тридцати тысяч футов, где-то между Будапештом и Лондоном, ситуация не казалась больше такой забавной. Было в ней что-то от символики, какую Коллетт и хотела бы не замечать, да не могла. Вроде последней трапезы или последнего желания.

Пройдя в Хитроу таможню, она прошла примерно на то место, где, должно быть, находилась Барри, когда под нос ей кто-то сунул синильную кислоту. Коллетт долго стояла, уставившись в пол, смотря, как мимо по нему проходят сотни пар всякой обуви. Не понимают они, что ли, по какому месту шаркают подошвами и стучат каблуками? Ужасно умереть в таком месте, подумала Кэйхилл, не спеша вышла из здания аэропорта, взяла такси и назвала водителю адрес: Кадоган-Гарденз, 11.

– Да, номер у нас найдется, – уведомил ее дежурный портье. – Боюсь, тот, что вам в прошлый раз так понравился, занят, но есть чудесный одноместный с окнами на другую сторону.

– Подойдет любой, – сказала Кэйхилл. – Отправиться в путь решила в самый последний момент, времени позвонить заранее не было.

На ужин она попросила принести холодного лосося и бутылку вина. Когда посыльный ушел, надежно заперла дверь, разделась, вытащила из чемодана пластиковый револьверчик, а затем из сумочки – металлическую пружину и распылитель синильной кислоты и положила все это на стол рядом с подносом. Попробовала откупоренное посыльным белое вино. Вино было охлажденным и терпким.

Коллетт с большой охотой накинулась на лосося и прикончила полбутылки вина, во время еды она почти не сводила глаз со смертоносных механических диковин, которые везла с собою. Зазвонил телефон.

– Ужином довольны? – пожелал узнать посыльный.

– Да, отлично, благодарю вас, – ответила Кэйхилл.

– Желаете еще чего-нибудь?

– Нет-нет, благодарю.

– Позвольте поднос убрать, мадам?

– Нет, не стоит. Утром. Пожалуйста, попросите, чтобы меня разбудили в десять часов, хорошо?

– Да, мадам.

– И завтрак в номер. Два яйца всмятку, бекон с поджаренным хлебом, кофе, апельсиновый сок.

– Да, мадам. Приятного вам вечера.

– Благодарю вас.

Кэйхилл встала у окна и смотрела, как на улице резкие порывы ветра, будто хлыстом, срывали листву с деревьев. Люди прогуливали собак, кто-то пытался втиснуть слишком большой автомобиль на слишком маленькое место на стоянке.

Она подошла к столу, взяла белый пластиковый револьвер, собрала его и, держа обеими руками, прицелилась в картину (выписанные маслом розы в вазе), висевшую на дальней стене. Оружие было не заряжено: когда она доберется до Британских Виргинских островов, придется купить патроны. Раньше пули покупать ей никогда не приходилось, интересно, сумеет ли она проделать это как ни в чем не бывало? Ни дать ни взять подросток, что как овечка лыбится, покупая презервативы, подумалось ей.

Кэйхилл несколько раз нажала на спуск, села на диван и разобрала оружие, снова собрала его – и так повторила всю процедуру более десятка раз. Удовлетворившись, осторожно взяла распылитель и опробовала пружинку, предварительно убедившись, что ампулы с синильной кислотой внутри нет.

Набрала на телефоне лондонский номер. На другом конце ответили с первого звонка.

– Джош, это Коллетт Кэйхилл.

– Коллетт, счастлив слышать твой голос. Как поживаешь?

– Мне тоже приятно слышать твой голос, Джош. Живу славно. Я в Лондоне.

– Да ну! Это ж потрясающе! Сбежимся? Может, поужинаем завтра вместе? Я призову кого-нибудь из старой гвардии.

– С радостью бы, Джош, но я тут по делу и улетаю завтра ранним вечером. Вообще-то я звоню с просьбой об одолжении.

– Любое. Что нужно?

– Мне нужна фотография.

– Ищешь фотографа?

– Да нет, мне нужна готовая фотография одного человека. Я подумала, вдруг ты вытянешь ее для меня из какой-нибудь папки.

Джош засмеялся.

– Такое делать не положено, ты же знаешь.

– Знаю, как же, но, понимаешь, мне это и впрямь невероятно помогло бы. Фото не заберу, мне оно нужно завтра всего на часок.

– Получишь – если в наших папках оно есть. Чей портрет тебе понадобился?

– Он литературный агент здесь, в Лондоне, зовут Марк Хотчкисс.

– Не знаю, есть ли у нас что-нибудь на литагента, но – проверю. Тебе бы лучше в фототеке какой-нибудь газеты покопаться.

– Сама знаю, только у меня времени нет.

– Завтра сразу поутру все выясню. Где тебя найти?

Кэйхилл дала ему адрес гостиницы.

– По крайней мере завтра хоть увижу тебя, – сказал Джош. – Если с фото не получится, будешь должна мне: позволишь угостить обедом на скорую руку.

– Счастлива буду. Жду около полудня.

Джош Мойллер и Коллетт познакомились, работая вместе бок о бок на станции подслушивания в Англии, куда она получила свое первое назначение в ЦРУ. Они быстро сдружились, их объединило общее для обоих чувство юмора и тихое пренебрежение большинством бюрократических правил и установлений, согласно которым они жили и работали. Незадолго до перевода Кэйхилл в Будапешт теплая их дружба вспыхнула любовным пламенем. Взметнулось пламя – и угасло. Переезд Коллетт окончательно оборвал любовную связь, впрочем, и она, и он понимали, что фактически влюбленность сама собой умерла еще раньше: такое случается, когда для обеих сторон дружба оказывается сильнее и важнее, нежели страсть. Поначалу они еще поддерживали общение, чаще всего через письма, которые отправляли с диппочтой, курсировавшей между Лондоном и Будапештом. Позже, однако, их переписка сошла на нет: такое тоже случается между верными друзьями, особенно когда их дружба достаточно крепка, чтоб не слабеть без частых напоминаний и лицезрений.

Следующий звонок Кэйхилл был международным. Десять минут пробивалась она на БВО, а когда пробилась, трубку подняла секретарша Эрика Эдвардса.

– Мистер Эдвардс на месте? – спросила Кэйхилл, бросая взгляд на часы и прикидывая разницу во времени.

– Нет, мэм, его нет. Он в Соединенных Штатах.

– В Вашингтоне?

– Да, мэм. Это мисс Кэйхилл?

Удивившись такому вопросу, Коллетт ответила:

– Да, это я.

– Мистер Эдвардс велел мне, если вы позвоните, сообщить вам, что он живет в гостинице «Уотергэйт» в Вашингтоне, округ Колумбия.

– Долго он там пробудет?

– Еще одну неделю, я думаю.

– Спасибо, огромное вам спасибо. Я позвоню ему туда.

И еще один, последний, звонок – на сей раз матери в Вирджинию.

– Коллетт, ты где?

– В Лондоне, мам, но через несколько дней домой прилечу.

– О, это будет чудесно. – После паузы: – У тебя все в порядке?

– Да, мам. У меня все прекрасно. Думаю… думаю… что домой я, может, насовсем вернусь.

Мать охнула, и ее охи были различимы даже сквозь плохую связь.

– Почему? – волновалась мать. – То есть я была бы счастлива, если б такое случилось, но ты уверена, что у тебя все в порядке? Может, ты в беду какую попала?

Коллетт громко расхохоталась, как бы отвечая этим, что никакой беды нет. Сказала же просто:

– Много всякого произошло, мам, и, наверное, лучшее из всего – это оказаться дома и остаться дома.

Связь почти пропала, и Кэйхилл произнесла скороговоркой:

– Мам, до свидания. Увидимся через недельку.

Она догадывалась, что мать продолжает что-то говорить, но слов уже разобрать не могла. Потом телефон замолк намертво.

Почти всю ночь Кэйхилл не смыкала глаз, металась по номеру, брала и рассматривала орудия убийства, которые везла с собой, раздумывала: мысли у нее вертелись бешеным волчком, в сознании одно за другим, как на карусели, мелькали лица тех, кто в последнее время вышел на авансцену ее жизни – Барри Мэйер, Марк Хотчкисс, Бреслин, Подгорски, Хэнк Фокс, Джейсон Толкер, Эрик Эдвардс – все, кто внес хаос и сумятицу в ее уютный мирок. Так ли легко восстановить порядок – не только в ее жизни, но и в таком сложном и важном геополитическом предприятии, как «Банановая Шипучка»? Решение абсолютно всех проблем, как говорится, лежит на кофейном столике: белый пластиковый револьвер весом в несколько унций да пружинное устройство, изготовить которое стоит несколько долларов, – устройство, чье единственное предназначение состоит в том, чтобы счищать жизнь человеческую, будто нагар со свечи.

Кэйхилл почти понимала теперь, отчего мужчины убивают по приказу. Женщины тоже, в данном случае. Какую ценность имеет одна-единственная человеческая жизнь, когда ее укутывают во множество слоев «неизмеримо большего добра»? К тому же мысль уничтожить Эрика Эдвардса не ей в голову пришла. И не этим определялось то, что она воистину собой представляла, ведь так? «Погоди, то ли еще будет?» – говорила она себе, меряя шагами комнату, останавливаясь только для того, чтобы в окно глянуть или поглазеть на инструменты ее ремесла, лежавшие на столе. Она мстит за смерть закадычной подруги. Барри погибла от руки человека, который смотрел на жизнь и на смерть под тем же углом, под каким нынче призвана смотреть и она. В конечном счете не столь уж важно, кто конкретно лишил Барри жизни: советский ли агент, доктор ли по фамилии Толкер или совершенно не похожие типы вроде Марка Хотчкисса с Эриком Эдвардсом, – кто бы это ни совершил, он отвечал за содеянное пред ликом иного божества, того, к кому пора было обращаться и Кэйхилл, если она решилась совершить этот акт.

Все еще продолжая попытки разобраться в мыслях, которые вторглись в сознание с тех самых пор, как Джо Бреслин велел ей убить Эрика Эдвардса, Коллетт начала находить удовольствие в том, что происходило у нее в душе: как будто со стороны наблюдала, как Коллетт Кэйхилл сводит в душе концы с концами. То, что ее попросили сделать (что фактически она уже настроилась делать), представляло собой акт настолько иррациональный, что, предложи ей кто такое в любой другой момент ее жизни, предложение бы попросту утонуло в море смеха, с каким она его встретила бы. Теперь все это было иначе. И вот уже появилось (к изумлению и забаве сторонней наблюдательницы) чувство правоты и разумности в отношении акта убийства. И что важнее – возможности совершить его. Она смогла бы сделать это. Рук не заламывала, не выскакивала опрометью из машины Бреслина, не искала убежища у себя на квартире, равно как и не прыгала в первый попавшийся самолет, вылетавший из Будапешта. Она приняла задание и тщательно выбрала себе оружие – как выбрала бы пишущую машинку или точилку для карандаша.

Она оцепенела.

Она смешалась.

И ей не было страшно – что оказалось страшнее всего для сторонней наблюдательницы.

Поутру легкое постукивание в дверь. Она и забыла, что заказала завтрак в номер. Скатившись с кровати и крикнув в дверь: «Минуточку!» – полетела в гостиную, лихорадочно собрала с кофейного столика свои инструменты и сунула их в ящик письменного стола.

Кэйхилл отперла дверь, и посыльный внес поднос с ее завтраком. Это был тот самый посыльный, с кем она разговаривала во время своего прошлого приезда в гостиницу, тот, кто поведал ей о тех мужчинах, приходивших забрать вещи Барри Мэйер.

– Вы сегодня будете весь день дежурить? – спросила она его.

– Да, мадам.

– Хорошо. Хотела бы показать вам кое-что – немного погодя.

– Вам стоит только позвонить, мадам.

Джош Мойллер прибыл в четверть двенадцатого с конвертом в руках. После того как они обнялись, Джош вручил ей конверт, говоря с легким удивлением:

– Она была в нашем собственном досье. Почему – не знаю, хотя в последний год на нас давят, чтоб мы забили под завязку общее фотодосье. По тому, как они тащат в коллекцию всякого Якова, можно подумать, будто Великобритания сделалась врагом.

Коллетт вскрыла конверт и глянула на черно-белое глянцеватое лицо Марка Хотчкисса. Фото было крупнозернистым: явная копия с другой фотографии.

– Думаю, – сказал Мойллер, – пересняли с газеты или с литературного журнала.

Кэйхилл, подняв на него глаза, спросила:

– Досье какое-нибудь на него есть?

– Не думаю, – пожал плечами Мойллер, – хотя вынужден признать, что проверить не удосужился. Ты говорила, что тебе нужна фотография.

– Да, знаю, Джош, больше ничего мне не надо. Большущее тебе спасибо.

– Откуда у тебя к нему интерес? – спросил Джош.

– Долгая история, – ответила она, – так, кое-что личное.

– Есть время пообедать со мной, как обещала?

– Есть, есть. За счастье почту, только прежде мне одно дело нужно сделать.

Оставив Мойллера в номере, Кэйхилл спустилась вниз к конторке, за которой посыльный разбирал почту.

– Простите, – обратилась она к нему, – вы узнаете этого человека?

Посыльный поправил очки со стеклами-половинками на большом носу, поводил туда-сюда фотографией, стараясь попасть в фокус.

– Да, мадам, по-моему, узнаю, но затрудняюсь сказать, почему.

– Помните, – спросила Кэйхилл, – тех трех мужчин, которые приходили забрать вещи моей подруги, мисс Мэйер, сразу после того, как она умерла.

– Да-да, именно так. Это один из тех джентльменов, приходивших сюда в тот день.

– На этом фото мистер Хаблер, Дэйвид Хаблер?

– Совершенно точно, мадам. Это тот джентльмен, который представился как деловой сотрудник вашей подруги. Он говорил, что фамилия его Хаблер, хотя я не припоминаю, чтобы он назвал свое имя.

– Это не важно, – сказала Кэйхилл. – Благодарю вас.

Кэйхилл и Мойллер пообедали в пабе на Слоан-сквер. Они пообещали друг другу не пропадать и обнялись перед тем, как Джош уселся в такси. Коллетт стояла и смотрела, пока он не пропал за поворотом, потом быстро вернулась в гостиницу, где тщательно уложила все вещи, попросила портье вызвать такси и поехала прямо в аэропорт Хитроу, чтобы оттуда отправиться домой – в первом классе.

29

Кэйхилл, сойдя с самолета в Нью-Йорке, направилась к ближайшему автомату и набрала номер телефонной справочной по Вашингтону.

– Телефон гостиницы «Уотергэйт», – попросила она.

Дозвонившись до коммутатора гостиницы, задала телефонистке вопрос:

– Скажите, мистер Эрик Эдвардс еще не переехал в другой номер?

– Простите?

– Извините, пожалуйста. Я здесь, в Вашингтоне, с французской группой инвесторов мистера Эдвардса. В прошлый раз, когда я его разыскивала, оказалось, что он из номера в номер переехал. Сейчас он по-прежнему в 845-м?

– Видите ли, мне… нет, он все еще в 1010-м, судя по записям. Я соединяю вас.

– О, не беспокойтесь. Просто не хочется заявиться с французской группой в чужой номер. – Она рассмеялась. – Вы же знаете этих французов!

– Видите ли… спасибо, что позвонили.

Коллетт повесила трубку и перевела дух. Обычно гостиничные служащие не сообщают, в каких номерах живут их постояльцы, тут нужны особые приемчики. Заморочить им голову, запутать. Кэйхилл снова взялась за телефон, позвонила в «Уотергэйт» и спросила, есть ли свободные номера.

– Надолго вы намерены остановиться у нас? – спросили ее.

– Дня на три, возможно, больше.

– Да, у нас свободны два номера класса «дипломат» по четыреста десять долларов за ночь.

– Вот и прекрасно, – сказала Кэйхилл. – А на нижних этажах у вас есть? Не переношу верхотуры.

– Самый нижний, что можем предложить, восьмой этаж. У нас все номера «дипломат» расположены повыше.

– Восьмой? Да, полагаю, что это подойдет. – Коллетт сообщила свое имя, считала данные с карточки «Америкэн экспресс» и уведомила, что вылетает в Вашингтон сегодня вечерним рейсом.

Ей больше времени потребовалось, чтобы в Нью-Йорке добраться от аэропорта Кеннеди до аэропорта «Ла Гуардия», чем для перелета оттуда до Национального аэропорта в Вашингтоне. Едва сойдя с самолета, она сразу направилась к центру связи, взяла телефонный справочник Вашингтона и принялась изучать желтые страницы раздела, где были перечислены магазины спортивных товаров. Нашла один в штате Мэриленд, в нескольких кварталах от границы федерального округа, и отправилась туда на такси, успев как раз вовремя: хозяин уже закрывал магазин.

– Мне пули нужны, – проблеяла Коллетт (ни дать ни взять подросток, покупающий презервативы).

Хозяин расплылся в улыбке.

– Патроны, вы хотите сказать.

– Да-да, патроны, кажется. Меня брат просил.

– Какие?

– А-а, как это, ах да, точно, девять миллиметров, для маленького револьвера.

– Очень маленький! – не удержался от издевки хозяин, порылся в ящике позади прилавка и достал картонную коробочку. – Что-нибудь еще?

– Нет, благодарю вас. – Она ожидала расспросов, требований сообщить адрес, предъявить документы. Ничего подобного. Обычная покупка обыкновенного товара. Кэйхилл расплатилась, поблагодарила хозяина и, убрав пачку с патронами в сумку, вышла на улицу.

Прошлась пешком до «Уотергэйт», заполнила документы, постоянно обшаривая взглядом вестибюль.

Добравшись до своего номера, тут же распаковала вещи, приняла горячий душ и, завернувшись в гостиничный халат, вышла на лоджию, с которой открывался вид на реку Потомак и разросшийся ослепительно белый Центр имени Кеннеди. Вид был чудесный, однако энергия бурлила в Кэйхилл, не давая ей и нескольких секунд постоять на одном месте.

Она вернулась в гостиную, стены которой были увешаны репродукциями с картин старых мастеров, достала из сумочки клочок бумаги и набрала записанный на нем телефонный номер. Телефон в квартире брата Уитли прозвонил восемь раз, прежде чем Верн снял трубку. Едва услышав ее голос, он тут же выпалил:

– Куда, черт побери, ты пропала? Я чуть с ума не сошел, пытаясь тебя разыскать.

– Я была в Будапеште.

– Что ж не сказала, что улетаешь? Так вот раз – и улетела, даже не сказав мне ничего?

– Верн, я звонила, но никто не ответил. Я не развлекаться ездила. И лететь надо было немедленно.

По его голосу она поняла, что ее слова он пропустил мимо ушей.

– Я должен тебя увидеть прямо сейчас, – заявил он тоном, не допускающим возражений. – Где ты?

– Я в… зачем я тебе понадобилась?

Верн фыркнул.

– Может, вполне достаточно того, что я спал с тобой. Может, просто затем, что хочу тебя снова увидеть. Может, потому, что есть нечто чертовски важное, что хотелось бы обсудить с тобой. – Она хотела слово вставить, но он, перебивая, быстро добавил: – Нечто, что, может, нам обоим жизни спасет.

– Ну так скажи прямо сейчас, по телефону, – ответила она. – Раз уж это так важно…

– Послушай, Коллетт, есть вещи, о которых я тебе не говорил, потому что… ну, потому что время тогда не приспело. Теперь – приспело. Ты где? Я сейчас же приеду.

– Верн, мне необходимо одно дело сделать, прежде чем я смогу поговорить с тобой. Сделаю – самой понадобится с кем-нибудь поговорить. Пожалуйста, постарайся понять.

– Черт побери, Коллетт, перестань…

– Верн, я сказала, что у меня есть другие дела. Завтра позвоню тебе.

– Здесь ты меня уже не застанешь, – быстро сказал он.

– Не застану?

– Сматываюсь прямо сейчас. Я уже уходил, когда телефон зазвонил. Я в общем-то и подходить не хотел.

– Судя по всему, ты паникуешь.

– Ага, можно это и так назвать. Мне всегда немного не по себе становится, когда мне хотят глотку перерезать или машину подо мной к чертям взорвать.

– Ты про что толкуешь?

– Про что? Я скажу тебе, про что я толкую. Толкую я все про то же дивное заведеньице, где ты работаешь. Я толкую про кучу психопатов, которые в детстве мухам крылышки отрывали да по птичкам из дробовиков палили, а, получив высшее образование, на людей переключились.

– Верн, я в ЦРУ больше не работаю.

– Ага, точно, Коллетт. Ты этому на «Ферме» на курсах научилась? Ложь номер сто один? Черт побери, я должен сейчас же тебя увидеть.

– Верн, мне… ладно.

– Ты где?

– Давай встретимся где-нибудь.

– Может, поужинаем?

– Я не хочу есть.

– Ага, зато я хочу. И меня тянет к грекам. Как на драму или трагедию. Встретимся через час в «Таверне».

– Где это?

– На Пенсильвания-авеню, на Юго-Западе. Через час?

Кэйхилл едва не отказалась, однако решила все же сходить на свидание. В конце концов сама же ему звонила. Зачем? Ответить она не могла. А все эта слабость, которую не скроешь, это желание поговорить по душам с кем угодно, кого знаешь и кому, считаешь, можно довериться. Поговорить – о чем? О том, что вернулась в Вашингтон, чтобы убить человека? Нет, об этом разговора не будет. Судя по всему, Верн в отчаянии. Это ему необходимо выговориться. О’кей, она выслушает – только и всего.

Пока Коллетт одевалась, она мысленно припомнила, что говорил ей о Верне Джо Бреслин. Уитли прибыл в Вашингтон, чтобы так или иначе разоблачить ЦРУ, в особенности его экспериментальные программы по мозговому контролю.

Если это правда (а Коллетт, вспоминая только что состоявшийся телефонный разговор, не сомневалась, что это правда), то Верну так же не стоит доверять, как и всем остальным. Откровенности больше нет ни в чем. Жизнь, основанная на простых истинах, должна остаться уделом монахов, монахинь и естествоиспытателей, ей же слишком поздно становиться кем-то из них.

Поднявшись на лифте на десятый этаж, Кэйхилл с замиранием сердца прошла мимо номера 1010, ожидая, а вдруг столкнется с Эдвардсом. Этого не случилось, и, вернувшись к лифту, Коллетт спустилась в вестибюль. В «Уотергэйт» царила суматоха муравейника. Кэйхилл через парадный подъезд прошла туда, где выстроилась длинная очередь черных лимузинов, ливрейные водители поджидали, когда появятся их богатые и могущественные хозяева или клиенты. Из другого ряда выехало такси. Забравшись в него, Кэйхилл сказала:

– В «Таверну», это на Пенсильвания-авеню, на Юго…

Таксист, обернувшись, рассмеялся:

– Знаем, знаем. Я грек.

Едва Кэйхилл ступила в, как выразился таксист, «кароши грецкий» ресторан, как из бара внизу до нее долетели мелодия бузуки и раскаты хохота.

Она спустилась туда, разыскивая Уитли.

Не повезло. Он не уточнял, где будет ее ждать, но она почему-то решила, что в баре. Села на единственное свободное высокое сиденье у стойки, заказала белое вино и, обернувшись, посмотрела на музыканта, игравшего на бузуки, смазливого молодца с копной черных вьющихся волос, который улыбнулся ей и неожиданно выдал на своем инструменте цветистый пассаж. Коллетт вспомнился Будапешт. Обменявшись улыбками с музыкантом, она оглядела посетителей в баре. Люди шумно радовались жизни, и ей вдруг захотелось, чтоб и она была в состоянии предаваться веселью, неважно по какому поводу. Не получалось. Да и могло ли получиться?

Кэйхилл потягивала винцо, то и дело поглядывая на часы: Уитли опаздывал уже на двадцать минут. Возмутилась: она встречаться вообще не хотела, он же сам и настоял. Бросив взгляд на чек, поданный барменом, она положила на него достаточно денег, чтобы расплатиться и оставить на чай, встала и направилась к лестнице. По ней как раз спускался Уитли.

– Извини, что опоздал, – заговорил он, мотая головой. – Никак раньше не мог.

– Я уже уходить собралась, – ледяным тоном сообщила она.

Верн подхватил ее и повел вверх по лестнице в обеденный зал. Половина столиков там пустовала.

– Пошли, – сказал он. – Я с голоду умираю.

– Верн, у меня в самом деле нет времени для…

– Коллетт, не дави мне на психику, просто посиди часок, пока я набью пищей свой желудок и дам кой-какую пищу для твоих мыслей.

Мэтр проводил их к угловому столику, где они оказались на значительном отдалении от остальных посетителей. Коллетт села спиной к стене. Уитли устроился напротив.

Попросив принести бутылку белого вина, Уитли покрутил головой и ухмыльнулся:

– Ты способна с ума свести.

– Такого намерения у меня не было, Верн. Жизнь моя… – Коллетт улыбнулась, – в последнее время она была весьма безалаберной, это в лучшем случае.

– Моя тоже, прямо скажем, не как по маслу катилась, – сказал он. – Давай заказывать.

– Я же сказала, что есть не хочу.

– Так поклюй хоть чуток.

Верн изучил меню, подозвал официанта и заказал муссаку, фаршированные виноградные листья и салат из баклажанов на двоих. Когда официант отошел, Уитли перегнулся через столик и произнес, не сводя глаз с Кэйхилл:

– Я знаю, кто убил твою подругу Барри Мэйер, – и знаю, почему. Я знаю, кто убил твоего приятеля Дэйвида Хаблера – и знаю, почему его тоже убили. Я знаю о людях, на которых ты работаешь, но, самое главное, я знаю, что ты и я можем кончить тем же, что и твои погибшие друзья, если не предпримем чего-нибудь.

– Не все сразу, Верн, мне за тобой не угнаться, – попросила она, чувствуя, как возбуждение поднимается в ней. Воображение захватило большое «А что, если?». Что, если Бреслин и иже с ним не правы? Что, если Эрик Эдвардс на самом деле не двойной агент и не убивал Барри Мэйер? Впервые после отлета из Будапешта призналась она самой себе в том, как сильно надеялась, что все обстояло именно так…

– Ладно, – согласился Уитли, – ради тебя приторможу. И даже кое-что получше сделаю. – На полу возле его кресла стоял портфель. Верн извлек из него толстенный пакет и сунул его в руки Коллетт.

– Что это? – спросила она.

– А это, друг мой, болванка статьи о ЦРУ, которую я пишу. И еще там первые десять глав моей книги.

Она сразу же подумала о Дэйвиде Хаблере и том телефонном звонке, который привел Дэйва в Росслин на встречу с собственной смертью. Спрашивать не пришлось. Уитли сам сказал:

– Это я звонил Хаблеру и просил о встрече в том самом проулке.

Его признание отозвалось сильной болью у нее в груди. И в то же время – не удивило. Коллетт всегда сомневалась в том, что Уитли случайно оказался тогда в Росслине. Выражение ее лица заставило его быстро продолжить:

– Я уже много месяцев работаю с помощью одного источника в Нью-Йорке, Коллетт. Он бывший шпион – думаю, такое звание тебя не обидит, раз уж ты занимаешься тем же… – Убедившись, что ждать отклика напрасно, Верн продолжил: – Этот мой источник, психолог, было время, вел некоторые исследования для ЦРУ. Несколько лет назад вышел из игры, за что едва не поплатился жизнью. От этих типов так просто не уйдешь, верно?

– Не знаю, – сказала Кэйхилл. – Мне никогда не приходилось. – Это было правдой лишь наполовину: из Будапешта она улетала, дав себе слово – после того, как нынешнее ее задание будет выполнено, никогда больше не возвращаться не только в этот город, но и на любую работу в Центральном разведуправлении.

– Когда кто-то попытался убить моего источника, он, не долго думая, сообразил, что лучше всего обезопасить себя он сможет, лишь ознакомив широкую общественность со всем, что ему известно. После этого зачем утруждаться с его убийством? Уничтожить источник информации имеет смысл только, чтобы избежать разоблачений.

– Продолжай, – бросила Коллетт.

– Общий приятель свел нас, и мы принялись беседовать. Вот зачем я прибыл в Вашингтон.

– Наконец-то хоть немного простой честности, – съязвила Кэйхилл, сама не очень радуясь гордому самодовольству, с каким эти слова прозвучали.

– Ага, тебя это, должно быть, особенно освежает, если учесть, что со мной ты вела себя бесчестно всю дорогу.

Ее подмывало пуститься в спор, но она превозмогла себя. Пусть говорит дальше.

– Мой клиент познакомил меня с женщиной, которую использовали как объект для опытов по программам операции «Синяя птица» и «МК-УЛЬТРА». С ней они не церемонились совершенно, мозгом ее манипулировали до такой степени, что женщина перестала осознавать, кто она такая. Слышала когда-нибудь о человеке по фамилии Эстабрукс?

– Психолог, провел массу исследований по гипнозу, – произнесла она со скукой в голосе.

– Ага, точно, впрочем, чему я удивляюсь? Ты, наверное, знаешь про это больше, чем я даже представить могу.

Кэйхилл покачала головой:

– Я не так много знаю об этих самых программах ЦРУ – дела давно минувших дней.

Уитли расхохотался.

– Минувших дней? Да эти программы живехоньки, как никогда, Коллетт, и человек, которого ты знаешь очень хорошо, один из тех, кто проталкивает и выполняет их.

– Кто это такой?

– Друг твой, доктор Джейсон Толкер.

– Он мне не друг. Просто я…

– Просто спала с ним? Не знаю, может, у меня все понятия о дружбе перепутались. Со мною ты спала. Я тебе друг?

– Не знаю. Ты меня использовал. Единственное, из-за чего ты снова сошелся со мной, чтоб быть поближе к человеку, связанному с…

– ЦРУ?

– Это твои слова.

– Сказанное насчет моего сближения с тобой из-за твоей работы в ЦРУ только отчасти правда. Ты признаешь, что работаешь в ЦРУ, точно? Работа в посольстве просто крыша.

– Это неважно, и я сожалею, что оказалась в таком положении, когда должна отчитываться в том, чем я занимаюсь в своей жизни. У тебя на это нет никаких прав.

Он подался вперед, и в его голосе послышались жесткие нотки:

– А ЦРУ не имеет никакого права походя калечить ни в чем не повинных людей, не говоря о том, чтобы убивать их, как убили твою подругу Барри и Хаблера.

Коллетт отпрянула от Верна и оглядела зал ресторана. Звуки и голоса сидевших в баре людей, мешаясь с обрывками мелодий, исполнявшихся на бузуки, восходили по ступенькам. Вверх по лестнице, туда, где сидели они, туда, где по-прежнему было относительно пусто и тихо.

Уитли выпрямился в кресле. Улыбка его была нежной и искренней, да и голос ей соответствовал.

– Коллетт, я поведал тебе все – на сто процентов. После этого тебе решать, захочешь ли ты рассказать мне. Справедливо, а?

Она сказала:

– Справедливо.

– Я вот о женщине упомянул, ну, та, которую использовали для опытов, – она проститутка. У ЦРУ к шлюхам особая страсть. С их помощью мужчин завлекали в квартиры, гостиничные номера, которые насквозь просматривались и прослушивались. В стаканы с питьем мужикам подмешивали наркотики, а психушечники в белых халатах стояли позади прозрачных зеркал и наблюдали, как они действуют. Мерзкая игра! Только, полагаю, они ее оправдывали разговорами о том, что другая сторона-де тоже это делает, что затронуты, мол, интересы «национальной обороны». Правда то или нет – не знаю, зато точно знаю, что пострадало множество невинных людей.

Кэйхилл захотелось принять участие в разговоре, но она сдержала себя. Просто высоко подняла голову, выгнула брови и молвила:

– Продолжай.

Ее поза явно раздосадовала Верна. Однако он сразу взял себя в руки и продолжил:

– В Вашингтон я приехал выяснить, не действуют ли эти экспериментальные программы по сей день. За день до того, как убили Хаблера, мне позвонила та самая леди, проститутка, и сказала, что один человек из ЦРУ пожелал поговорить со мной. Нет, не совсем точное выражение. Этот человек желает продать мне информацию. Мне было велено прийти на встречу с ним в тот же самый переулок в Росслине. Я сообразил, что перво-наперво должен стакнуться с каким-нибудь книгоиздателем и выяснить, достану ли я денег, чтоб хватило расплатиться с поставщиком информации. Знал, что журнал платить не станет, у меня же у самого, черт возьми, с финансами туго.