Текст книги "Падает мрак"

Автор книги: Маргарет Мерфи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

– На него кинулась маленькая девочка, и он вступил с ней в потасовку. – Касаветтес внезапно поднял глаза и взглянул на копов с откровенной враждебностью. – Симпатичная малютка…

Лоусон вздрогнул.

– И отважная, – продолжал Касаветтес, теперь уже не спеша, уверенный, что их внимание приковано к его словам. – Отшибла себе копчик, когда этот парень ее оттолкнул.

– Кто тебе это сказал?

Касаветтес продолжал, как если бы не слышал Лоусона:

– Ее мама больше волновалась о ней, чем о себе. Вы – семьянин, мистер Бартон. Вы это понимаете. Дети… Они берут все, что вы можете дать. Каждую унцию любви, каждое пенни, которое вы зарабатываете, но вы с удовольствием отдадите все, что у вас есть. Вспомните Тома Портера… Он отдал жизнь за своих детей.

У Лоусона перехватило дыхание. Впервые Касаветтес практически впрямую признался, что угрожал причинить вред детям Тома. Инспектор сделал шаг вперед, и Бартон сдерживающим жестом положил руку ему на предплечье.

Лоусон уставился на Касаветтеса, внезапно в голове у него что-то щелкнуло и все части головоломки встали на свои места. Неудивительно, что никто не сообщил о столкновении «лексуса» с «транзитом»: это люди Касаветтеса следили за Кларой.

– В твоем автопарке есть «лексус», верно, Рей?

Касаветтес слегка встрепенулся, но быстро овладел собой. Лоусон удовлетворенно кивнул: ему этого подтверждения было достаточно.

– Сдается мне, в среду он был поврежден в результате дорожно-транспортного происшествия. Держу пари, твои гориллы все видели. Конечно, им не пришло в голову вмешаться и помочь.

Касаветтес улыбнулся, показав маленькие белые зубы.

– Человек порой попадает в самые неожиданные ситуации, – кивнул он и холодно оглядел Лоусона. – Почему вы упорно отказываетесь предложить то, что нужно мне, инспектор? Я ведь сделаю то же самое. Но не советую вам думать слишком долго: мое предложение действительно в течение ограниченного времени.

Глава шестнадцатая

Она услышала оживленный гул голосов, ведущих веселую беседу, потом смех. Клара вскочила на ноги, крича: «Я здесь! Помогите!» Цепь врезалась ей в лодыжку, но она продолжала кричать. Голоса приближались, становясь громче, а потом начали затихать и почти исчезли. Лишь теперь опознав звук, Клара в отчаянии застонала. Радио. Он слушает радио.

Разъяренная, она принялась срывать бумагу со стен, исполненная решимости уничтожить все до последнего клочка.

– Эй, какого черта?..

Клара повернулась к похитителю лицом, ее глаза, лишенные возможности видеть, искали место, где он стоял. Медленно, с вызовом она порвала и рассеяла по полу обрывки, которые держала в руках.

Радиоприемник с грохотом упал. Он сбежал по ступенькам и схватил Клару за плечи.

– Ты, сука! – заорал он, яростно тряся ее. – Посмотри, что ты наделала!

Она, не выдержав, закричала ему в ответ:

– Как я могу посмотреть, ты, сраный ублюдок?!

Он отшвырнул ее, и она с глухим стуком ударилась о стену. От удара у нее перехватило дыхание, и она опустилась на пол, судорожно хватая ртом воздух. Постепенно дыхание выправилось, она почувствовала, что он, стоя напротив, наблюдает за ней. По его тяжелому дыханию она определила, что он сердит, но также и обеспокоен. Дыхание неожиданно перешло в хрип. Боже! У него сердечный приступ! В течение одного абсурдного момента она волновалась о нем, а потом испытала дикую, ни с чем не сравнимую радость. Умри, ублюдок! Так тебе и надо!

Но он не умер. Если он и испытал боль, то отнюдь не физическую, потому что несколько минут спустя тяжело потащился вверх по лестнице. Радио упало плашмя на динамик, но Клара все еще слышала передачу: чистые уверенные голоса, горячащиеся в добродушном споре, случайный смех, авторитетное вмешательство ведущего. Ей захотелось расплакаться.

Клара никогда не знала наверняка, что он наблюдает за нею, но ей казалось, он часто оставляет дверь открытой, выходя из ее темницы. Он давал ей питьевую воду в пластмассовой бутылке, но Клара не могла вспомнить, когда ела в последний раз. Или скорее она знала это очень хорошо: утром в день своего похищения она сжевала за завтраком кусочек тоста. В день рождения Пиппы. А какое число сегодня? Она потеряла счет дням и затруднилась бы сказать, как долго он ее здесь удерживает.

Дрожа, чувствуя внезапную слабость после своей вспышки, Клара обхватила руками колени, словно обнимая себя.

Она узнала голос, прошипевший «Ты, сука!» Она уже слышала это прежде. Эти самые слова, произнесенные этим самым голосом. Нет, подумала она. Не может этого быть! Узнавание вызвало у Клары чувство панического ужаса. Теперь нужно сообщить ему, что он опознан. Ни за что! Но ты обязана так поступить, если хочешь выйти отсюда живой. Клара боялась, что он увидит охвативший ее страх. Он увидит его на моем лице, я знаю, увидит! Нет, не увидит. Ты всю жизнь притворялась смелой. И усовершенствовала свое искусство, когда получила право на адвокатскую практику. Ложь стала в какой-то степени частью твоей жизни, как, впрочем, и жизни большинства твоих клиентов. Установи его личность, и ты, возможно, нащупаешь какие-нибудь рычаги, что-то, дающее тебе преимущество.

Он возвратился. Запах плесени от него больше не беспокоил ее: очевидно, он пропитал и ее собственную одежду – дом, как видно, весь покрыт налетом плесени. Другой запах, несвежее никотиновое зловоние, тоже было несложно объяснить: похититель курил почти непрерывно. Едва он гасил одну сигарету, как она уже слышала щелчок, шипение его зажигалки и быструю горячую затяжку следующей. Он курил и теперь, запах плыл вниз по лестнице, смутно напоминая Кларе об одной ноябрьской ночи тысячу лет назад, еще в студенческие дни. Она тогда вышла из здания коронного суда часов в пять вечера, проведя в помещении весь день, – наблюдала за судебным процессом по делу об убийстве. Журналисты, собравшись в сгущающемся мраке в кучки, переминались с ноги на ногу на холодных плитах тротуара, прикуривая сигареты и с наслаждением затягиваясь. Все они ожидали появления обвиняемого.

На этот раз обвиняемой было она, по крайней мере она чувствовала, что ее наказывают и что этому человеку, в отличие от тех журналистов, нужно гораздо больше, чем хороший материал в номер. Клара задержала дыхание. Он поднял радиоприемник с пола, и из динамика грянул взрыв разговора. Похититель спускался по лестнице, и она собралась с духом, решив, что не испугается его. Что-то едва слышно зашуршало, потом раздался звук разрываемой ленты. Клара напряглась: неужели он хочет снова заклеить ей рот?

Она вспомнила свой разговор с Микаэлой: с каким отвратительным превосходством она, Клара, поучала подругу, рекомендуя попавшим в сложную ситуацию женщинам апеллировать к разуму обижающих их мужчин! Вот теперь и попробуй убедить этого сумасшедшего, что он поступает с тобой неправильно, Клара! Ты назвала его «сраным ублюдком» – неплохое начало, мудрый психологический ход.

Ровным, каким-то плоским голосом он произнес одно-единственное слово:

– Подвинься.

Она немедленно повиновалась, невольно подгибая пальцы ног на обжигающе холодных камнях. Ее глаза уловили в темноте слабый проблеск света, потом опять раздался шелест бумаги, звук разрываемой ленты. Клара отступила с его пути, насколько позволила ей цепь. Она догадалась: он прикрепляет к стенам оторванную ею бумагу.

– Тут еще сотни, – сказал он ей, когда закончил.

И еще раз повторил слово «сотни» низким голосом, заставившим Клару вздрогнуть от дурного предчувствия. Она не должна – нет, не должна! – позволять ему так себя пугать.

– Сотни чего? – требовательно спросила она, собрав остатки самообладания.

Вместо ответа он коснулся ее уха. Она вздрогнула.

– Борись, если хочешь, – сказал он. – Я вырву ее с мясом, если придется.

Ему нужна ее сережка?

– Я сама, – попросила Клара, отстраняя его руку. Она пыталась понять, что все это значит, подавляя иррациональную волну оптимизма: неужели он собирается потребовать выкуп?

– Нет, – сказал похититель. – Я сам сделаю это.

Он говорил совсем спокойно, однако Клара была уверена: он выполнит свою угрозу и вырвет сережку из уха, если она начнет сопротивляться. Таковы его правила, горько думала она. Теперь ты на его территории, здесь он все решает. Ей пришлось подчиниться. Глаза защипало от непрошеных слез, оттого что к ней прикасались чужие руки, руки похитителя. Она попыталась сосредоточиться на чем-нибудь, чтобы не замечать его неуклюжих попыток справиться с застежкой. Прозвучали позывные новостей, и Клара прислушалась: диктор мрачным тоном говорил о похищении ведущего адвоката у ворот школы ее дочери.

Похититель взял только одну сережку. Наверху лестницы он сказал:

– Теперь ты можешь снять повязки.

– Я не хочу видеть твое лицо, – нетвердо сказала она.

– Ты не увидишь ничего, что тебе не положено видеть.

В течение нескольких минут Клара не двигалась, парализованная страхом, что предложение снять подушечки с глаз – очередная уловка. Увидев похитителя, Клара вынудит его пойти на убийство, потому что будет в состоянии опознать его в полиции. Она услышала вздох, и он отступил, унося с собой радио. Дверь за ним закрылась с намеренно громким щелчком.

Ее пальцы потянулись к левой повязке. Слезы немного ослабили подушечку на щеке, но Клара невольно поморщилась, отрывая ее с бровей вместе с несколькими волосками. Ее глаз внезапно почувствовал свободу и прохладу. Клара ничего не увидела – вокруг царила непроницаемая темнота, – но вторую повязку сорвала с еще большим рвением.

Почему так темно? Ни один луч не пробивается из-под стальной двери. Новый ужас охватил Клару. Неужели комната герметична? Не потому ли он оставлял дверь открытой в течение дня – чтобы она не задохнулась?

– Эй! – Она услышала панику в собственном голосе, заставила себя подождать и собраться с духом. Закричала снова, и на сей раз дверь отворилась и слабый серый свет просочился в ее камеру.

Его силуэт появился в дверном проеме, и она инстинктивно закрыла глаза.

– Посмотри на меня, – сказал он.

Но она повернула голову, отворачиваясь от него.

– Посмотри на меня.

Его приказному тону было невозможно противиться. Клара посмотрела. Свет еле сочился, и она только сумела разобрать, что похититель вновь надел лыжную маску.

– А можно… можно немного света? – попросила она. – Пожалуйста.

Он молчал. Клара чувствовала, что он взвешивает ситуацию, решая, удовлетворить ли ее просьбу.

– Какой смысл позволить мне снять эти штуки, если света все равно нет? – Клара бросила повязки на пол.

Он отступил и запер за собой дверь, а она стояла, моргая, воображая то, чего было лишено зрение, – формы, движение, краски. А может, он придумал такую новую изощренную пытку? Вернуть ей зрение, но лишить света?

Прошло пять минут, десять, и Клара услышала царапанье ключа в замке. Она увидела слабый проблеск, тусклый луч света за дверным проемом; ее глаза с жадностью впитывали его. Силуэт похитителя выделялся на мерцающем сером фоне. Он что-то принес. Клара поймала вспышку отражения. Он принес фонарик?

– Хочешь света? – Его голос дрогнул, и он задышал тяжело и часто. Щелкнул выключателем, и невыразимый страх, холодный и острый как нож, вонзился ей в живот.

– Теперь тебе достаточно света?

Она пристально глядела, объятая ужасом, в то время как фонарик дико раскачивался, освещая одну вырезку за другой.

– Видишь? Видишь?

Клара смотрела, желая, чтобы темнота поглотила то, что она видит. Лица, все молодые, все привлекательные. Милые, улыбающиеся лица, полные надежд, не ведающие страха. Клара узнала многие из них – лица со страниц газет, лица мертвых девушек, девушек изнасилованных и убитых. Некоторые лица были порваны и помяты, это она в бессильной ярости бросила их на пол, теперь они гротескно, уродливо искривились. Клара в ужасе закричала.

Она продолжала кричать, а он, бесконечные полминуты поиграв на лицах фонариком, ушел, предоставив ее темноте и воображению.

Глава семнадцатая

Бартон ворвался к Лоусону в кабинет. Лоусон поднял глаза от бумаг, чувствуя, как кровь отливает от сердца. Что-то случилось.

– Рассказывай! – потребовал он.

– Нашли тело.

Лоусон похолодел:

– Удалось установить личность?

– Пока нет. Ее выбросили голую. И какое-то время тело пробыло в воде.

– Вот черт! – прошипел Лоусон, понимая, что водой почти наверняка смыты все частицы и другие улики, с которыми могли бы поработать криминалисты. – Немедленно свяжись с Паскалем, хорошо? Где тело?

– В морге при больнице графини Честерской.

Лоусон начал соображать, долго ли туда добираться, прикидывая самый краткий маршрут, и бросил Бартону:

– Встречаемся на автостоянке. Через пять минут.

По дороге к больнице Лоусона вдруг поразила мысль о том, что распоряжения Макатиера оказались пророческими: он дал им двадцать четыре часа на розыски, после чего собирался сообщить о похищении журналистам. И что же? За отпущенное время полиция нашла тело в реке Ди. Лоусон не был глубоко верующим человеком: за годы службы ему пришлось видеть слишком много страданий, чтобы не засомневаться в благосклонности всеведущего Бога, и он пришел к выводу, что Бог, если он действительно существует, равнодушен к жестокости, с какой человек расправляется со своими собратьями.

Однако, несмотря на присущий почти каждому полицейскому цинизм, Лоусон все-таки иногда молился. Он молился и теперь, молился о Кларе Паскаль, не совсем уверенный, к кому обращается в своей молитве: к Богу или к некой материальной силе, равно безразличным к ценности одной этой жизни среди многих других. Лоусон просил, чтобы найденное тело, ждущее идентификации в мертвецкой, оказалось не телом Клары, а поскольку здравый смысл подсказывал ему, что других возможностей немного, надеялся лишь, что она умерла быстро и перед смертью ее не пытали.

К тому времени, когда они достигли шоссе на Ливерпуль, дождь превратился в ливень и низко плывущие облака нависли над Честером туманным покровом.

– Вскрытие проводит доктор Лэтем, – сообщил Бартон, нажимая кнопку переговорного устройства у входа.

В динамике затрещало, и хриплый голос спросил, по какому они вопросу. Лоусон назвал их имена и звания. Двустворчатые двери распахнулись. Полицейских ожидал служитель морга. Он проверил их удостоверения и повел по полутемному коридору.

– Когда должен приехать Паскаль? – поинтересовался Лоусон.

– Его пока не сумели разыскать, – ответил Бартон.

– Куда же он делся?

– Опять пустился в свои путешествия.

– Но ведь для этого мы и установили за ним наблюдение, верно? – заметил инспектор.

Они миновали высокие четырехуровневые холодильники. Лоусон отметил, что полон был только один, на каждой дверце имелась наклейка – четыре тела покоились здесь в ледяном ожидании.

– Наблюдателям известно, где Паскаль, – пояснил Бартон, – но Макатиер велел им оставить его в покое. Он не хочет, чтобы Паскаль заметил, что за ним следят.

Они стояли в широком коридоре перед прозекторской. По левую и правую стороны располагалось два лифта: грузовой и стандартный, для персонала. Неподалеку в кабинете негромко играло радио. В воздухе висел тяжелый сладковато-душистый запах дезинфекции. В предвкушении ужасной процедуры у Лоусона все переворачивалось в животе.

– А что, по-твоему, Паскаль задумал? – спросил Лоусон.

Служитель вручил детективам халаты.

– Бахилы и шапочки находятся на стойке слева от вас, – сказал он и исчез за дверями прозекторской.

Бартон начал рассказывать:

– Паскаль должен был отправиться к себе в офис, но не пришел. Секретарша все утро его разыскивала: какая-то важная шишка пыталась связаться с Паскалем по поводу развлекательного центра, который он проектирует.

– Так где же он?

– Везде и всюду. Он поехал в Тарвин. Исследовал каждую улицу, будто карту хотел нарисовать. – Бартон посмотрел Лоусону в глаза. – Я думаю, он ищет жену, Стив.

Лоусона пронзила жалость.

– Вот бедняга! – посочувствовал он, застегивая халат.

Бартон кивнул:

– Да только вряд ли ему удастся ее найти.

Может, и не удастся, подумал Лоусон, однако он бы вел себя точно так же, если бы Мэри пропала без вести. Предпринимать какие-то действия, пусть даже напрасные, всегда лучше, чем просто сидеть сложа руки.

Женщина-эксперт из криминалистической службы, которую Лоусон запомнил с прошлой среды – она работала на месте преступления, – высунула голову в коридор:

– Доктор Лэтем желает знать, долго ли вы еще собираетесь здесь совещаться. Он хотел бы начать.

Комнату, несмотря на усилия вентиляционной системы, пропитывал безошибочно узнаваемый запах тления. Тело, серое и уязвимое, голое и холодное, возвышалось на стальном столе, и Лоусона вдруг захлестнуло чувство печали по этой женщине, вырванной из жизни и теперь ставшей объектом любопытства посторонних людей.

Лоусону ужасно не хотелось сюда ехать, но необходимо было удостовериться, что найденная утопленница действительно Клара Паскаль. Он попытался мысленно сравнить лицо женщины, лежащей на секционном столе, с запомнившимся по фотографии лицом Клары, но ему не удалось. Тело умершей раздулось, кожа сделалась бесцветной и скользкой на вид. Даже у мужа возникли бы трудности при опознании этой женщины. А муж у нее, очевидно, был: на пальце виднелось обручальное кольцо. Еще Лоусон разглядел темные волосы до плеч. Господи, кто бы ни был этот парень, ее муж, его остается только пожалеть!

– Начинаем, – окликнул доктор Лэтем.

Лоусон и Бартон придвинулись поближе. Женщина-эксперт, уже облаченная в халат, стояла в конце стола. Она сделала снимок лица и передвинулась поближе к Лоусону, чтобы сделать другой. Деловитая бесстрастность, с которой она работала, отчего-то показалась Лоусону непристойной: яркая вспышка камеры высвечивала дальнейшее надругательство над достоинством мертвой женщины. Он так и не смог привыкнуть к циническому прагматизму морга.

– Как долго тело находилось в воде? – спросил Лоусон.

Лэтем окинул его насмешливым взглядом:

– С точностью до часа?

Лоусон бывал на вскрытиях не раз и знал, насколько трудно определить точное время смерти.

– Хотя бы приблизительно, – отозвался он. – Несколько дней? – Если тело пробыло в воде несколько дней, значит, это не Клара. И неохотно добавил: – Или меньше?

Лэтем понял. Он всмотрелся в инспектора поверх очков:

– Судя по степени омыления… несколько дней. Приблизительно несколько дней, прошу заметить.

– Спасибо, – поблагодарил Лоусон и сам подивился своему напряженному тону.

Не Клара!.. Скорее всего не Клара, мысленно поправил он себя. Даже такая неопределенная информация принесла Лоусону огромное облегчение. Но это же абсурд: испытывать облегчение при мысли, что одна женщина жива, когда смотришь на другую, мертвую?! Ее выбросили в реку, как мусор, и оставили разлагаться. Лоусон не очень искренне попенял себе за непрофессионализм.

Лэтем продолжал внешний осмотр. Его заведенные за спину руки были затянуты в перчатки, будто он боялся, забывшись, прикоснуться к телу и уничтожить важные улики. Он коротко засопел и, поглядев на полицейских, указал мизинцем:

– Вокруг носа и рта имеются синяки.

Лоусон внимательно всмотрелся в лицо женщины, он увидел только слабую тень на бледной, восковой коже.

– Это, – указал Лэтем на еле заметное темное пятно с правой стороны носа, – почти наверняка след большого пальца. А вот еще следы под подбородком. – Лэтем слегка наклонил голову. – Как будто некто обхватил ее подбородок ладонью, – продемонстрировал доктор на трупе, – а пальцами зажал рот и ноздри.

Лоусон вполголоса выругался.

– Что такое, босс? – спросил Бартон.

– Вспомнил слова девочки. – Облегчение улетучилось, и страшные предчувствия вновь навалились на инспектора с сокрушительной силой. – Она говорила, что похититель схватил Клару сзади и закрыл ей рукой рот и нос.

Бартон длинно и печально вздохнул.

Лэтем переводил взгляд с одного офицера на другого.

– Господа, – обратился он к ним, – мы вряд ли сможем с уверенностью утверждать, была она задушена или утоплена, пока я не исследую внутренние органы. Если это действительно синяки, то есть и кровоизлияния, что станет более очевидно, когда я рассеку ткани. Итак… – Доктор быстро потер руки. – Поехали?

Паскаля колотила дрожь. Он нерешительно топтался в дверном проеме, будто промедление могло предотвратить неизбежное. Бартон, стоя совсем рядом с Паскалем, внимательно наблюдал за тем, как патологоанатом положил на стол маленький запечатанный полиэтиленовый пакет. Показать мужу тело жертвы не решились, в пакете находился единственный предмет, оставленный жертве убийцей, – обручальное кольцо. Лицо Паскаля отяжелело от напряжения, кровеносные сосуды на висках неистово пульсировали. Бартон придвинулся еще ближе, готовый поймать его, если тот упадет.

Он поднял руку и не подтолкнул Паскаля, а всего лишь слегка коснулся его спины, и гигант шатнулся в открытую дверь, как если бы его толкнули. Внезапно все тело Паскаля содрогнулось, будто пораженное разрядом электрического тока. Бартон не сразу понял, что он плачет.

– Мистер Паскаль, – начал он, – вы должны…

Больше сержант ничего не успел сказать, потому что Паскаль повернулся и, неуклюже переваливаясь, вывалился в коридор, где его тяжело и мучительно вырвало.

Когда он вошел, в комнате для сотрудников негромко работало радио. Эта комнатка была слишком мала для четырех человек, но они уходили на перерыв парами, поддерживая таким образом стабильное количество персонала.

– Послушай-ка! – Лин прибавила громкость.

Он не мог сосредоточиться: его раздражал беспорядок. Немытые кружки на узком столе и коробки с брошюрами, громоздящиеся на полу. Одна или две брошюры нашли свой конец на офисных столах – их уродовали круги от кофейных чашек и пятна жира. Он начал убирать, гремя посудой, чтобы заглушить лепет Лин. Радио продолжало бубнить, и тогда она заговорила громче:

– Да брось ты на минуту эту посуду! Послушай же, это важно!

Он прекратил уборку и вопросительно посмотрел в ее сторону. Глаза Лин блестели жадным волнением воробья, слетевшего на опустевший столик для пикника. «…Тело женщины, найденной в реке Ди, было идентифицировано как Элинор Гортон, финансовый советник…» – услышал он.

Он быстро перевел взгляд на раковину, загроможденную чашками и тарелками.

– Разве это не ужасно? – воскликнула Лин.

– Отвратительно.

Он имел в виду беспорядок. Как люди могут так жить? Закатал рукава рубашки и начал наливать горячую воду в миску. Да, полицейские быстро сумели отыскать и опознать ее! Возможно, спохватился какой-нибудь клиент, когда она не пришла на встречу. Обеспокоился, что она упустила их инвестиционный портфель. Лин нетерпеливо продолжала:

– Ты ведь ее помнишь, правда? Она сюда заходила. Бронировала путевку, на Канарские острова, по-моему.

Он пожал плечами, чувствуя неприятное нытье под ложечкой.

– Бедняжка. Она должна была сейчас загорать на пляже, посиживать у бассейна, а вместо этого… – Лин помахала рукой перед глазами, будто желая рассеять мучительное видение тела Элинор в холодных водах Ди.

Заткнись! Он молча драил тряпкой потемневшую от танина внутреннюю поверхность кружки. Ты не имеешь права даже говорить об Элинор!

– Как считаешь, мне стоит позвонить в полицию?

Кружка вывалилась у него из рук и с грохотом упала в раковину. Горячая вода и пена выплеснулись на рубашку. Лин удивленно взглянула на него. Он принялся стряхивать пену, соображая, какой придумать ответ.

– Можно подумать, полиции больше делать нечего, кроме как выслушивать владельца каждой лавочки, куда она в последние две недели заглядывала. Этак у них телефоны будут звонить не переставая.

Лин выглядела разочарованной.

– А по-моему, надо бы позвонить…

Он отвернулся к раковине:

– Тебе решать.

Он пожал плечами, подпуская в голос оттенок сомнения. Без его поддержки Лин вряд ли решится звонить: она не принадлежит к числу женщин, имеющих собственные суждения и мужество их высказывать.

– Мне бы не хотелось впустую тратить их время. – Она уже почти с ним согласилась. – Но ведь ты ее помнишь?

Он сжал зубы.

– Лет около сорока, – продолжала она. – Длинные темные волосы. Кудрявые. Для своего возраста очень даже ничего.

Почему она не замолчит! Как чехол на светлую мебель, она набрасывала свое изображение Элинор на его воспоминания о ней. Он не хотел этого, сама эта мысль отвращала его. Ведь он же знает ее, по-настоящему знает! Он проводил с ней часы и дни, он делил с нею близость, которая известна только мужу или любовнику. Даже сделал запись и просматривал ее, пока не узнал каждый нюанс, каждую привычку, каждый жест. И все же сейчас он не мог вспомнить ее лицо.

Элинор Гортон постепенно отдалялась от него, исчезала из памяти. А ведь прошло всего несколько дней, с тех пор как он опустил ее, безмолвную как рыба, в ледяные воды реки Ди. Слышать ее имя от Лин казалось ему непристойным. В ее устах это звучит бесчувственно, постыдно – как упоминание бывшей жены в присутствии новой невесты. Он двигается дальше. Его сердце, душа и ум посвящены подготовке к… следующей. Но для полиции, для прессы, для общественности, нетерпеливо жаждущей услышать мрачные детали смерти, это была новость, еще одна сенсационная история. Копы будут изучать передвижения Элинор, проследят за ее партнерами, ища возможных подозреваемых. Досужие читатели печально покачают головами, сокрушаясь об опасностях, преследующих работающих женщин, вынужденных ходить по домам незнакомцев, вместо того чтобы сидеть дома, в безопасных объятиях сильных рук своих мужей. Психологи будут давать консультации о мерах предосторожности, о том, как свести риск до минимума. Безопасность. Риск. Да она все время была в самом что ни на есть безопасном месте!

– В газетах, наверное, тоже о ней напишут, правда? – поинтересовалась Лин.

Ей хочется улыбнуться, но она чувствует, это было бы неуместно. Он снова пожимает плечами: ему пока лучше не открывать рот, иначе она услышит за его словами презрение. В газетах непременно напишут. Будут и фотографии, конечно. Он сохранит газетные вырезки для своего альбома. Он сосредоточился на присохшем кусочке пищи на тарелке, вдумчиво оттирая его, чтобы не слышать голос Лин.

Он предпринял еще одно усилие вспомнить, как выглядела Элинор. Темные волосы, стройная фигура, но это только общие слова. Ее особенности, ее кожа, форма ее губ… Он попытался сконцентрироваться, но ему мешала Лин и ее несмолкаемая болтовня. Сегодня вечером он вытащит альбом, может, посмотрит видеозапись.

– Надо бы выскочить, купить газету, – уклончиво пробормотал он.

– Да, нужно посмотреть, что они напишут. А вдруг я была последней, кто ее видел?

– Тебя это так возбуждает, что ты даже сделалась влажной, разве не так, Лин? – Слова вырвались прежде, чем он успел остановить их.

Глаза Лин выпучились от удивления и негодования, рот широко открылся. Отвратительная, уродливая сука!

– Что? – Она вскочила. – Что ты сказал?

Он отвернулся – не хотел быть свидетелем этой плохо замаскированной жажды к непристойным деталям. Лицемерка!

– Сию же минуту возьми назад свои слова! – кричала она. – Возьми их назад! Как ты можешь, бесстыдник!

Не надо было этого говорить. Нельзя было позволить ей понять, что ты в действительности думаешь о ней. Заткни ее, прежде чем вернутся остальные и захотят узнать, из-за чего весь сыр-бор. Лин продолжала вопить, и он почувствовал, как в груди шевельнулась паника.

– Ты права. – Он избегал смотреть на нее. Скажи ей, что ты просто расстроился. Сам не понимал, что несешь. Извинись. – Вероятно, страшно быть женщиной, когда случается такое… – Собственный голос показался ему фальшивым, но он надеялся, что говорит именно то, что Лин ожидала услышать. Он по-прежнему не решался смотреть на нее: ведь она увидит то, что лежит позади его взгляда, а он по собственному опыту знал, что женщин это пугает. – Дикая история. Она кажется такой… бессмысленной.

Лин уставилась на него. Он чувствовал ее пристальный взгляд, от которого загорелась кожа на щеках и шее. Она выдержала паузу и засопела, демонстрируя, что не полностью удовлетворена его объяснениями.

– Да. Не чувствуешь себя в безопасности даже в собственном доме, – произнесла она почти обвиняющим тоном.

Нет, это неправда. В том-то и дело, что чаще всего женщины чувствуют себя в безопасности. Именно поэтому справиться с ними так легко.