Текст книги "Афинский яд"
Автор книги: Маргарет Дуди
Жанр:
Исторические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)
XXIV
Эрос
Повисло долгое молчание. Никто из нас не торопился его прерывать.
Итак, это правда. Марилла призналась. Ортобула убила она.
– Раз ты созналась в преступлении, – совсем другим тоном произнес Аристотель, – кто-то из нас должен записать твои слова. Я не гражданин, так что давай ты, Стефан. Есть здесь чем писать?
Марилла кивнула:
– В корзине, на маленьком комоде. Ликена писала записки. Я тоже.
Я обнаружил стопку табличек, вполне годных к употреблению, и принес их.
– Записывай все, что говорит Марилла, только отступления пропускай, – велел Аристотель. – Пиши: «Это была моя идея. Мы хотели только одной единственной смерти – смерти Ортобула».
– Совершенно верно, – подтвердила Марилла. – Убийство Эргокла не входило в наши планы. Но, в конце концов, он стал просто невыносим.
– Я знаю, как был убит Эргокл, я нашел его тело в канаве, – сказал я, поднимая глаза от таблички. – Полагаю, сначала ты дала Эргоклу питье, которое не убило, а лишь одурманило его. Вот почему барашек, которому достались остатки, спал-спал, но все-таки снова встал на ноги. А потом твой Филин свернул коротышке шею.
– Я ни слова не скажу про Филина, – заявила Марилла. – Самого убийства я не видела. Надо было получше спрятать тело, а в канаве оно не могло не привлечь внимания!
– Но ты собиралась убить Ортобула? Прежде всего, ты заманила его сюда, верно?
– Да. Здесь, разумеется, было гораздо чище и уютней. Ликена к тому времени уже уехала. Был у нее один прислужник – юноша-вольноотпущенник, которому она поручила приглядывать за домом, но он занемог и отправился домой к матери. Несчастный болван! Что же касается соседей, те Ликену совсем не знали. Просто видели, что какая-то женщина входит и выходит из дома. Надевая черный парик, я превращалась в «Ликену» и жила чужой жизнью. А иногда просто приходила, якобы по поручению Ликены, забирать письма и всякое такое.
– Итак, ты заставила Ортобула прийти сюда.
Она снова рассмеялась, но на этот раз не звонким, а низким, горловым смехом:
– Это было нетрудно. Я, Марилла, рассказала Ортобулу, что есть, мол, одна роскошная гетера, которая спит с Филином, но сохнет по нему. И эта несчастная чернокудрая красотка не может придумать, как бы с ним познакомиться. Я сказала, что моя любовь так сильна, что я не стану ревновать и доставлю им с женщиной это удовольствие. Я умоляла его прийти ради нее. Всего один раз. Он пришел, и оказалось, что, кроме меня, в домике никого нет. Я надулась и заявила, что ради любви со мной он никогда бы не вышел из дома. Мы занялись любовью – прямо среди бела дня, – а потом Ортобула ждала небольшая трапеза.
– Отравленная?
Она кивнула:
– Это был чудесный полдник, хоть и отравленный. Я подсыпала в еду снотворное, дабы облегчить Ортобулу страдания. Но конейон,смешанный с маком, да еще после обильной трапезы – это оказалось чересчур. Потому-то его и начало рвать. Мое снадобье нужно принимать на пустой желудок, предварительно опорожнив мочевой пузырь и кишечник. Впрочем, последнее он, к счастью, сделал, прежде чем в последний раз сесть за стол.
– Так он умер здесь?
– Да. С ним даже не пришлось все время сидеть. Я сказала, что он злоупотребил едой, развлечениями, возможно, вином, и ему просто нужно лечь и хорошенько отоспаться. – Она сухо рассмеялась. – Вот он, наверное, удивился: заснул в этой старой развалюхе, а проснулся на брегах Стикса. В общем, Ортобул пошел спать и скоро захрапел, а между тем его конечности потихоньку деревенели. Дыхание становилось все более затрудненным и, наконец, остановилось совсем.
– Как вы перевезли тело туда, где его потом обнаружили?
– Фи… мой сообщник остался дожидаться его смерти. И вот, когда он был совершенно уверен, что все кончено, то погрузил тело на мула, а сверху навалил всяких вещей, якобы груз.
– Масло и уголь?
– Нет. Овечьи шкуры и что-то еще.
– Теперь понятно, почему тело находилось в таком странном положении! – воскликнул я. – Можно было подумать, Ортобул умер, делая сальто. А его, значит, просто перекинули через хребет мула: голова на одну сторону, ноги – на другую.
– Понятно также, почему кровь прилила к голове, – прибавил Аристотель. – Но вот что я хотел бы уточнить, Марилла. Ты отравила Ортобула здесь, среди бела дня, потом, ближе к вечеру. Филин повез тело в тот дом по соседству с борделем Манто. Когда они прибыли на место, надо полагать, уже темнело. А ты, между тем, отправилась домой и тихо сидела в особняке Ортобула. Но чтобы на тебя не пало подозрение, ты придумала этот трюк со временем, воссоздав живого Ортобула, который говорил с младшим сыном в полутемной комнате.
Марилла виновато промолчала.
– Это было весьма искусное представление, – заметил Аристотель. – Мы знаем, что вы с сообщником взяли статую и положили ее под одеяло, а потом кто-то из вас шептал. Я полагаю, это был твой второй сообщник.
– Должно быть, Артимм, фригиец, – догадался я. – Кто-то из вас изобразил сонный голос Ортобула. Одного не понимаю, почему нельзя было кому-нибудь лечь на кушетку? Зачем все эти сложности со статуей?
Марилла вздохнула:
– Ты рассуждаешь, как господин, – сказала она. – Раба, которого найдут валяющимся на кушетке хозяина, ожидает ужасное наказание – за неслыханную дерзость! А если на кушетке лежит статуя, кара не будет такой суровой. Объяснений сколько угодно: «Это просто игра», «Я положила ее сюда, чтобы поискать пауков» – и так далее. Впрочем, все оказалось труднее, чем мы предполагали. У Артимма отлично получилось изобразить голос Ортобула, но потом его позвали, и он ушел, а я уронила статую. Она так сильно пострадала при падении, что пришлось ее выкинуть.
– Ее нашли, – коротко сказал я.
– Я боялась, как бы отсутствие статуи не бросилось в глаза, – продолжала Марилла, – хотя и рассчитывала на то, что скоро в доме поднимется страшный переполох, и всем станет попросту не до того. Потом было погребение, потом еще что-то, в общем, про нее забыли. Лишь много позже Критон велел принести со двора мраморных нимф и поставить в андрон.Так на месте Коры оказалась эта уродливая скульптура.
– Скажи мне вот что, – попросил Аристотель. – Как тебе удалось заручиться поддержкой фригийца-привратника, заставить его говорить за Ортобула? Он знал про убийство? Он был слепым орудием или хотел отомстить за то, что его продали и заменили рабами Гермии?
– Я не стану ничего говорить о других, – упрямо сказала Марилла. – Должна признаться, Филин оказал всем нам огромную услугу, убедив Критона, что домашние не имеют отношения к смерти его отца. Он заявил, что только слабак отдает своих рабов в руки палачей. Потому Критон и не позволил пытать нас, старых рабов Ортобула. Пытали только Артимма, в самый первый день после убийства Ортобула. Но совсем чуть-чуть – слегка защемили суставы клещами, да несколько раз хлестнули веревками, ему удалось выдержать. Критон все равно не желал слышать ни о ком, кроме Гермии.
– Вы перевозили труп на муле, – задумчиво проговорил Аристотель. – Это был мул угольщика? Ты ведь, насколько мы знаем, дружна с Эфиппом.
Женщина кивнула:
– Он принимался заигрывать со мной всякий раз, когда приходил в дом Ортобула. То за руку возьмет, то начнет лезть с поцелуями. Глупец! Но Эфипп ничегоне знает, честное слово. Я просто заплатила ему за мула, сказав, что в доме затевается большая уборка, он и поверил.
– И зная, сколь полезен может быть этот человек, ты обратилась к нему, устраивая побег Клеофона, так?
– Нет. Разумеется, нет. В моипланы побег Клеофона не входил. Отнюдь. Но я сразу поняла, что его, наверное, приютил Эфипп. Мальчишка всегда был помешан на мулах. Это пришлось весьма кстати. Эфипп послал его ко мне – к Ликене, – и мы с Гермией устроили его побег, с помощью Манто.
– Гермия, – я снова отложил табличку и спросил напрямик: – Ты с самого начала рассчитывала на то, что Гермию обвинят в убийстве Ортобула?
– Честно говоря, нет. Так странно. Теперь-то я вижу, что все получилось даже лучше, чем я предполагала. Судите сами, сколько лишних хлопот я себе создала, лишь бы убить Ортобула вне дома. Мы решили избавиться от него по-тихому и сделать так, чтобы тело нашли в другом – совершенно другом – месте. В идеале все должны были подумать, что он принял яд у Манто. Или, на худой конец, в доме по соседству. Я знакома с Манто, а потому мне известно расположение комнат в ее доме. Я знала, что она пользуется соседним домом, который в то время пустовал. Так что моему… сообщнику не составило большого труда привезти туда тело. Хотя, судя по вашим рассказам, он скверно поработал над декорациями. Вот и доверяй после этого сообщникам.
Марилла снова глотнула вина и откинулась на спинку кресла. Ее руки слегка дрожали.
– Тебе холодно?
– Немного, – томно ответила она и широко зевнула. Я подбросил в печку угля.
– Почему ты зеваешь? – резко спросил Аристотель. – Неужели рассказывать об истории собственных преступлений – такая ужасная скука?
– Может, это от страха, – отозвалась женщина. – Что, по-вашему, они со мной сделают?
Аристотель промолчал.
– Расскажи поподробней, – попросил я. – Объясни нам. Ты повинна в страшном злодеянии. Я хочу понять, почемуты это сделала. Явно не ради денег, ведь в своем завещании Ортобул не отказал тебе ничего, даже свободу. Так чтоже тобой руководило?
Марилла зевнула еще раз, во весь рот, потом выпрямилась и вздернула голову. Вновь устремила она взгляд на светильник, мечтательно глядя на крошечный язычок пламени.
– Почему? – повторил я.
– Ах, господа, вы, возможно, не поймете. Ибо не жалости хочу я от вас, а понимания. Вообразите девушку, которая родилась на Сикилии, в рабстве. Ее посылают на чужбину. И вот однажды Эрос разрывает мои оковы – в тот день я познала свободное чувство. Я узрела этого мужчину, чьи красота и внутреннее благородство, словно окружающее его сиянием, поразили меня в самое сердце. Взглянув на меня, он воспылал ответной страстью, он заключил меня в объятья и спросил – спросил, – хочу ли я быть с ним на ложе. Он целовал меня так, что, казалось, никогда не сможет остановиться, а я сжимала его в объятьях, чувствуя, как по телу разливается огонь. Мы целовались, и лобзания сливали наши души в одну. А потом… потом мы пошли в постель. Это был тайный союз, но он осыпал меня лепестками роз и называл нежными словами. Божественными словами. Представьте, какая это честь для смертной женщины – Леды, Семелы – удостоиться любви божества! Вот что я чувствовала. Он сбросил одежды и предстал предо мной во всей красоте своего обнаженного тела, словно сияющий мрамор, омытый молоком. Словно цветок. О, эта гордая голова, о величавая шея, о мощь его плеч! Какое наслаждение – мягко касаться жезла его страсти и видеть, как он оживает по мановению твоей воли. И чувствовать, как его руки скользят по твоему телу, и раздвигают, и проникают – и, ощущая его внутри себя, ты купаешься в счастье, в волнах счастья! Все это я испытала.
– Но ты ведь состояла в любовной связи не только с ним? – не без сочувствия спросил Аристотель. – У тебя было несколько любовников.
– Это не то. Ничегообщего. В этом нет полной гармонии, и света, и моей собственной страсти. И радости от того, что вы заснули, не разомкнув объятий, и проснулись вместе. То, что случилось с нами, не имеет ничего общего с продажной любовью, когда за право провести с тобой ночь сражаются клиенты борделя. Меня не вожделели и не лапали, не брали и не принуждали. И главное даже не то, что меня любили. Ялюбила. Я дарила любовь. Я ощутила силу любви, божественного Эроса. Все было как в стихах. Достоинства моего милого неисчислимы, но именно его красота все и сделала. Я посмотрела на него, и все во мне перевернулось. Я увидела его тело, и мое тело раскрылось. Боги одарили его такой красотой, что я и помыслить не могла об отказе!
– Велика власть Красоты, – осторожно молвил Аристотель. – Заметив ее, люди, а возможно, и отдельные виды животных испытывают сильные чувства. Это один из способов приобщиться к высшим истинам.
Марилла усмехнулась:
– Люди, да. Но есть в красоте нечто божественное. Проявление высшего смысла! Пораженный Эросом, ты не проглядишь красоту, не спрячешься от нее за сухими доводами рассудка.
– Твои чувства понятны, – заметил я, – вполне понятны. Когда я вспоминаю, кто он, как выглядит, какие люди пали жертвами его чар… Конечно, могла ли ты не влюбиться в Филина?..
– В Филина? – почти закричала она и разразилась жестким, неприятным смехом. – Ты, верно, шутишь! Конечно же, ты не серьезно. Это был не Филин, разумеется, нет. Филин – всего лишь орудие. Нет, я любила Ортобула.
– Ортобула?! – Теперь настал наш с Аристотелем черед удивляться. Кто бы мог подумать, что этот приятный, невысокий мужчина с дружелюбной улыбкой способен внушить такую страсть?
– О да. Он был первым мужчиной, которого я по-настоящему любила. И последним.
– Ты поэтому его убила?
– О да. Да.
– А, Медея. Значит, ты убила его за то, что он женился на другой?
– Нет-нет. Не за это. Медея была безрассудна. Мы с Ортобулом обговорили возможность его брака с вдовой Эпихара, и я сразу поняла, что ему будет выгодно снова жениться: у его детей появится мать, а он преумножит свое состояние. И мы решили, что такую возможность нельзя упустить. Думаю, в то время он еще не лгал. Предполагалось, что на наш союз это никак не повлияет. Мы всегда вели себя очень сдержанно и осторожно. Я старалась не попадаться на глаза его мальчикам, чтобы они не смущались и не стыдились. Так что дети, считай, ничего обо мне не знали. За исключением дочурки Гермии: какое-то время мы вместе жили на женской половине дома. Харита меня запомнит, она такая милая девчушка.
– Она умница, – согласился я, вспоминая девочку.
– В общем, я подумала: допустим, Ортобул женится, ну и что? Мы и так держались тихо и скромно. Я бы проводила большую часть времени за прялкой, мирно и незаметно. В конце концов, я же не могла выйти замуж за Ортобула. Как бы он взял в супруги рабыню? И даже если бы он подарил мне свободу, все равно нельзя жениться на чужеземке! Это против афинских законов и обычаев. Но мой возлюбленный поклялся, что не перестанет любить меня, что мы всегда будем вместе. Поэтому мне и в голову не пришло, что его женитьба станет помехой нашей настоящейжизни, нашей настоящей любви.
– Но она стала помехой, – произнес Аристотель.
– Да. И как скоро! И тогда нежность моя превратилась в горечь, ибо дошло до того, что Ортобул, готовый на все, лишь бы угодить Гермии, своей новой супруге, решил продать своих рабов – всех!Включая меня.Для него я значила не больше, чем старый плешивый привратник или помощник повара. Он обещал избавить меня от унижения публичных торгов и продал Филину. Так что эту сделку заключил Ортобул, причем весьма охотно, а Критон лишь выполнил волю отца. Чуть позже до мальчишки дошло, что его папочке, скажем так, наставили рога. Но тогда, сильно нуждаясь в деньгах, он решил, что эта сделка весьма кстати, передал меня новому господину и получил условленную сумму. Одновременно со мной Критон продал еще одного раба.
– Да, – перебил я. – Об этом мы и сами догадались. Вместе с тобой во владение Филина перешел фригиец-привратник, Артимм. До Артимма нам уже не добраться, Филин, страшась повторных допросов, услал его аж в Египет. Ясное дело, это не просто совпадение. Быстро же Филину удалось прибрать к рукам обоих виновников страшного преступления!
– Но Ортобул! – голос Мариллы дрогнул от сдерживаемой страсти. – Ортобул! Как он мог! Ортобул избавился от меня, не моргнув глазом, словно я – старый стол или табуретка, а он хочет новую мебель!
– Значит, тобой руководили попранная любовь и жажда мести?
Марилла медленно, холодно кивнула. Задыхаясь от переполнявших ее чувств, она снова потянулась за кубком и, зажав его в дрожащей руке, стала водить им перед собой.
– Ах! – сдавленно, со стоном, вскрикнула она. – Ортобул отнял у меня свою любовь и бросил – опустошенную, раздавленную. Лучше бы он был обычным хозяином! Когда он без малейших колебаний продал меня Филину, любовь моя обратилась в злобу и ревность! К Гермии я не ревновала, я не Медея, которая мечтала уничтожить невесту Ясона. Гермия для меня почти не существовала. Я хотела покарать его.
– Как, – спросил я, вспоминая наш поход в тюрьму, – как и где ты умудрилась достать цикуту? Тебе дали уже готовый конейон,или ты готовила его собственноручно?
– Собственноручно. Мы, сикилийцы, отличные повара. Какой-то любовник – шутки ради – привез Ликене конейонс Мантинеи. Она зарыла кувшинчик на заднем дворе. Ликена из тех женщин, которые никогда ничего не выбрасывают! Я знала об этом.
– Ты сильно рисковала, взявшись за приготовление смеси, – заметил я. – Едва ли это было приятно. Ты, значит, хотела, чтобы Ортобул умер именно от цикуты?
– Ортобул убил нашу любовь, а посему он должен был умереть, как убийца.
– А при чем здесь публичный дом?
– Я поклялась себе и всем богам, какие только есть на Сицилии, что Ортобул не достанется другой женщине, пусть даже он умрет в окружении прелестниц.
– Ага, – сказал Аристотель, – так это была насмешка.
– Да. Кроме того, однажды он уже схлопотал неприятности, проводя время в неком заведении, – после суда это прекрасно известно всем. Над ним будут смеяться даже после смерти. Вот чего я хотела. Лишить его не только жизни, но и чести. Конечно, я немного жалела детей. Но вы не можете не признать, что по моему замыслу – убить Ортобула не дома, а здесь, и сделать так, чтобы тело обнаружили в борделе, – подозрение не должно было пасть на его жену. Вовсе не я преследую Гермию, а объятый злобой Критон.
Она тяжело вздохнула и сгорбилась в кресле. Я с ужасом слушал ее рассказ и старался записать как можно подробнее. История была жуткая, запах в доме стоял ужасающий, голову ломило, к тому же в надвигающихся сумерках видно становилось все хуже и хуже…
– Ты хорошо себя чувствуешь, Стефан? – осведомился Аристотель.
Я рывком выпрямился.
– Да. Хотя здесь как-то душновато.
– Да уж, – отозвалась Марилла. – Я знаю, пахнет скверно. Здесь вечно шастают крысы. Кем бы ни был владелец этого дома, ему не помешает собака, которая любит охотиться и обойдет все норы.
– Кем бы ни был владелец? А кто он, собственно? Какой-нибудь любовник Ликены? Что же он совсем не следит за домом?
– Ой, какой-то мужчина отдал его Ликене в вечное пользование, – ответила Марилла. – Конечно, будучи женщиной, она не имеет права официально владеть недвижимостью, равно как и ты, о Стагирит, не можешь владеть школой – или что там у тебя. Ликена подумала, вдруг однажды она захочет вернуться – и решила не оповещать законного владельца дома о своем отъезде. Мне кажется, она умерла. Оплакивать ее некому – она родом откуда-то из Спарты, с Киферы, если не ошибаюсь. Ликена родилась там же, где и Афродита. Логично было бы подумать, что Фрина, а на самом деле – Ликена.
– Как это случилось? Когда ты узнала? Откуда ты вообще знаешь, что она умерла?
– Ликена поехала в Византию на поиски новых приключений. Но добраться туда бедняжке было не суждено: смерть подкараулила ее на пути. Шумная пирушка в каком-то порту, в компании хмельных матросов, стала последней в жизни Ликены. Обо всем этом я узнала по чистой случайности от одного моряка. К несчастью, допросить парня уже не получится, он уплыл в Египет, в новый город Александра. Как женщина и чужестранка, Ликена не могла владеть собственностью, потому она и не смогла оставить этот дом сестре.
– Сестре? А не Манто ли часом ее сестра? Обе родились в Спарте, обе – дочери спартанки, если точнее – периэки. [9]9
Периэк – свободный житель лаконских городов и сел, обладавший гражданским, но не политическим полноправием, обычно чужеземец.
[Закрыть]Обе с Киферы.
– Да, Манто – ее сестра. Вольноотпущенная, родом из Аттики.
– Манто знает о смерти младшей сестры?
– Нет. Я, по крайней мере, не стала ей говорить. Разумеется, Манто известно, что я присматриваю за домом Ликены и время от времени называюсь ее именем. Но о смерти сестры она не знает. К чему разбивать ей сердце? Я ведь даже не могу сказать точно,правда это или нет. Да и погребение организовывать не требуется. Я решила, что лучше всего делать вид, будто Ликена жива, но в отъезде.
– Наверняка многие проститутки знают Ликену?
– Некоторые знают. В основном это подруги Фрины, я с ними не общаюсь. Сама я знала Ликену не хуже других, она ведь была любовницей Филина, который поддерживал Ортобула во время суда. Никто бы не удивился, обнаружив, что есть еще одна гетера, которая носит это имя, – такие вещи среди нас не редкость. Мы волчицы. Госпожи волчицы, если хотите. В конце концов, ты, Аристотель Ликейский, чья школа стоит на земле волков и названа в честь бога-волка, должен питать к этому имени хоть какую-то привязанность. Ты ведь и сам по-своему волк.
– Ты взяла ее имя, потому что хотела использовать это жилище в своих целях?
– Главным образом, не поэтому. Впрочем, упускать дом тоже не хотелось. Он, конечно, не всегда был так запущен, помню, раньше я поддерживала тут некоторое подобие порядка. Мне нравилось, что есть место, куда я всегда могу прийти, а нынешним летом превращаться в Ликену стало легче. Потом я переехала к Филину, и все упростилось еще больше: от его демадо Ахарн рукой подать.
– Неужели Филин позволял тебе разгуливать, где вздумается? – удивленно спросил я. – Твой хозяин? Ты же все-таки была его рабыней.
– Ой, Филин. Больше всего он любил, когда я изображала Ликену, нацепив черный парик, – его это возбуждало. Я прикидывалась жестокой, неукротимой спартанкой, а он – эдаким неслухом, которого надо усмирить. У меня был маленький кнут и парик. Я отдавала Филину приказания. Когда я узнала, что Ликена умерла, я не сказала ему, боялась, что новость испортит нам все веселье, а мы оба успели полюбить эту игру в Ликену. Филин возжелал меня с первой же встречи – как раз тогда Эргокл предъявил обвинение Ортобулу. Филин догадался, что со мной можно играть. Но проверить свои догадки ему удалось ох как не скоро, я об этом позаботилась.
– А! – воскликнул я. – Тогда понятно, почему Филин так внезапно потерял от тебя голову и потакал всем твоим прихотям!
– Ну, – Марилла передернула плечами. – Разные мужчины любят разные вещи. Как сказал поэт, «воли небесной различны явленья». [10]10
Еврипид, «Елена» (перевод с древнегреческого И. Ф. Анненского).
[Закрыть]Филин никогда не стремился ограничивать мою свободу. Ему было нужно одно: чтобы я вернулась и вновь стала его развлекать. Я сразу сказала, пусть, мол, не рассчитывает на взаимность,пока Ортобул не заплатил за содеянное. О, пришлось, конечно, насочинять историй про всякие мерзости, которые якобы делал со мной Ортобул. Что-то мне и правда довелось вытерпеть, только не от божественного Ортобула, а от Эргокла. А еще я сказала Филину, что Ортобул смеялся над ним, – Филин не выносит, когда над ним смеются. Как он бушевал! Впрочем, со мной он чаще всего был, как шелковый. Иногда вдруг как рассвирепеет, а потом давай вымаливать прощение, после хорошей трепки он снова становился паинькой – до следующей вспышки. Но что в Филине хорошо, так это щедрость. Если я говорила, что истратила все, что мне было выдано на месяц, он без лишних слов давал мне денег.
– Полагаю, женившись на Гермии, Ортобул, как бы это сказать… выпустил тебя из виду, – мягко произнес я, не желая задеть женщину.
– Женившись на Гермии, – с горечью согласилась Марилла, – мой дорогой Ортобул потерял ко мне всякий интерес. Я могла беспрепятственно устраивать свою жизнь под именем Ликены. Кстати, помните то письмо? Подписанное Ликеной? На самом деле, меня тогда не было в домике. Просто я велела Сикону пойти и передать вам письмо. Сикон заклеймен, весь в шрамах от бича и вообще выглядит устрашающе, но он далеко не дурак. Он, между прочим, тоже бывший раб Ортобула. Парня кому-то продали, он сбежал и заработал клеймо с железным ошейником. Филин купил его по дешевке. Сикон выполняет мои поручения. Я написала письмо заранее, на тот случай, если вы явитесь. Но я понимала, что «Ликене» нельзя встречаться с вами лицом к лицу.
– Выходит, ты долго готовилась к убийству под чужой личиной? – вскричал я.
– Честно говоря, подготовка не заняла много времени. Да и домогательства Эргокла тоже пришлись весьма кстати. Их с Ортобулом вражда настолько бросалась в глаза, что подозрение просто не могло не пасть на коротышку. Это была отличная возможность. Так, по крайней мере, мне казалось. – Она обеими руками потянулась за кубком. – Любовь и месть. У меня было и то, и другое. Месть не сладостна – месть горька. Сладостна любовь.
Тонкая струйка вина стекла у нее из угла рта по подбородку. Аристотель с криком вскочил на ноги.
– Тебе плохо! Ты выпила яд! Марилла… мы тут сидим, а ты умираешь!
– Цикута! – вскричал я и, обежав вокруг стола, подскочил к женщине, которая сползла с кресла. Я встряхнул ее. Ничего. Я ущипнул ее за голень. Она даже не заметила.
– Да, цикута, – тихо проговорила Марилла. – Скоро я замолчу навеки. Прежде чем начать рассказ, я растворила в кубке вина порцию конейона.Мои члены теряют чувствительность. Теперь мне никакие пытки не страшны.
– Как же я был слеп! Врачеватель, называется, потомок Асклепия! Как же я, старый дурень, пришел без Фокона! – в отчаянии закричал Аристотель. – О Стефан, беги за…
– Кажется, этот громила возвращается, – сказал я, заслышав тяжелую поступь. – А что если он на нас нападет? Мы сможем дать ему отпор?
– Перестань молоть чепуху. Впусти его.
Я открыл дверь, и в комнате появился верзила-раб в железном ошейнике.
– Твоя хозяйка очень больна, – в смятении воскликнул я. – Прошу, беги скорее в Ахарны и приведи врача…
– И магистрата, – приказал Аристотель. – Срочно. Учитывая, какая Марилла хрупкая, яд может подействовать быстрее. Попроси врача или любого другого гражданина привести магистрата. Ее отравили. Если… ты боишься обращаться к таким людям, вот записка…
По счастью, мы не успели израсходовать все таблички, Аристотель взял одну и быстро набросал несколько слов.
– Ни один достойный ахарнянин не откажет тебе в помощи. Но прошу, поторопись! – взмолился он, и раб убежал.
– Врачи тут бессильны, – вздохнула Марилла. – Я умираю.
Меня снедает жажда скорой смерти,
Манит роса на лотосов листах,
Что Ахерона берега покрыли.
– Сколько ей осталось? – спросил я.
– Немного, – с гордостью отозвалась Марилла.
– Немного времени у нас есть, – ответил Аристотель. – А знаешь, Стефан, ведь существует противоядие. Помнишь, Феофраст рассказывал? На исцеление надеяться не приходится, но можно отсрочить конец, смягчив действие конейона.
– Ах, да, особый индийский перец, – сказал я, припоминая лекцию Феофраста о свойствах растений. – Тогда она сможет дать показания в суде.
Женщина устремила на нас умоляющий взгляд:
– Не хотите же вы продлить мою постылую жизнь! Молю, дайте мне умереть. Я рассказала все, что вы хотели знать.
Мы сидели молча, с нарастающим ужасом глядя на умирающую Мариллу, которая зевала, рыгала, а потом стиснула зубы, словно надеясь, что если ей удастся молча вынести муки, смерть не заставит долго себя ждать. Не знаю, сколько прошло времени. Марилла больше не могла сидеть прямо, не могла поднести чашку ко рту. Она бессильно повисла на ручках кресла, словно марионетка с перерезанными нитями.
– Давай положим ее, – наконец сказал Аристотель.
Я соорудил некое подобие постели из двух кресел и старой подушки (разумеется, нечего было и думать о том, чтобы использовать зловонный тюфяк, валяющийся перед домом), а Аристотель с удивившей меня нежностью перенес умирающую на это импровизированное ложе. Мы подтащили печку, надеясь, что это хоть немного согреет трясущуюся в смертном ознобе женщину. Ее дыхание становилось все более и более прерывистым. Воздух был пропитан стойким крысиным запахом. После того как мы уложили Мариллу, меня вырвало в уголке.
– Холодно. Мне холодно, – сказала она. Аристотель подвинул к ней жаровню и подбросил туда угля. – Я больше не чувствую ног, – прошептала женщина и в полной неподвижности стала ждать конца.
Послышался шум. Кто-то приближался. Наконец-то! Еще шаги, потом свет. Кто-то шел сюда с факелом!
– Хвала Асклепию… хотя нет, в данном случае это не совсем уместно. Но слава богам, хоть кто-тоидет, – проговорил Аристотель. Дверь распахнулась, в комнату вошел раб, а за ним – мужчина средних лет, гражданин, судя по одежде и бороде.
– Вы искали врача? – спросил он. – Тут по соседству есть один, я за ним послал. Но раб говорит, вы хотели, чтобы пришел ахарнянин и магистрат. Я сам – чиновник в этом демеи сведущ в медицине.
– Вы-то нам и нужны, – сказал Аристотель. – Эта женщина выпила яд. Попробовать вызвать у нее рвоту я не осмелился. Боюсь, мы опоздали.
– Почему она выпила яд?
– Потому что она убила Ортобула Афинского, а потом – Эргокла, также гражданина Афин.
Мужчина вошел и снял плащ. Увидев, что он решил остаться, Сикон открыл дверь и растворился в ночи – видимо, побежал за врачом. Ахарнянин взглянул на хрупкую фигурку, растянувшуюся на самодельном ложе. На его лице отразилось искреннее изумление:
– Ты? Такая крошка?
– Да, – едва слышно прошелестела Марилла. – Я убила. Убила Ортобула. Цикутой. Я помогла… я убила… Эргокла. Все я. Остальные… просто мои сообщники… орудие. Эти двое… все записали. – Что-то вроде упрека промелькнуло в обращенных на нас потускневших глазах.
– Нужно, чтобы она повторила все это при свидетелях, в местной тюрьме…
– Если б только можно было достать противоядие! – воскликнул я. – Может, у вас есть индийский перец, тогда мы продлим ее пребывание в мире живых и устроим публичное слушанье.
– Нет! – попыталась закричать Марилла, но смогла издать лишь слабый писк. Непослушной рукой она попыталась стянуть с пальца кольцо.
– Осторожно, в кольце может быть яд! – предостерегающе крикнул Аристотель.
Я бросился к Марилле и сорвал с ее пальца золотое кольцо, на котором поблескивал один-единственный камень. Она издала отчаянный вопль, на этот раз довольно громкий, потом с неимоверным усилием вытащила из печи головешку и, прежде чем я успел что-то предпринять, дрожащими руками засунула ее себе в рот. Раздалось отвратительное шипение, в воздухе повис дым и запах горелого мяса. Женщина задыхалась, хватая ртом воздух, насколько позволяло парализованное тело, а ее глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит. Вскоре огонь достиг легких, уже почти лишенных воздуха, и прямо на наших глазах Марилла торжествующе испустила дух.
