Текст книги "Афинский яд"

Автор книги: Маргарет Дуди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

– Нет! – презрительно фыркнула девочка. – Артимм совсем взрослый. Он лысый! – Она снова занялась своими игрушками и стала укачивать самодельную куклу. Ее взрослая мама ревниво лягалась.

– Ай-ай! – сказала Харита. – Что же с тобой делать?

И она погрозила пальцем непослушной кукле, которая отважилась на последний, едва заметный пинок.

– Кирена идет! – укоризненно сказал привратник. – Вот она тебе сейчас даст!

Его слова оказались пророческими: в комнату влетела Кирена.

– Харита! Что за непослушный ребенок! Пойдем, поросенок ты эдакий!

– Я хочу остаться, – заявило дитя. – Куколка хочет остаться и поискать дочь.

– Незачем тебя искать! Ты и так здесь! Бери куколку и пошли. Пойдем, пойдем! Не к лицу приличной девочке разговаривать с незнакомыми господами, да еще в андроне.Пошли, госпожа. И веди себя, как положено воспитанной девочке из хорошей семьи.

– Я приличная девочка! – возразила Харита, но тут властная кормилица резко вздернула ее на ноги. – Ой, нет! Моя девочка! Ей будет больно! Ой, не наступи сюда! Моя маленькая…

С горестным лицом она подобрала полураздавленные крошки, в которые превратилась «маленькая» под ногой кормилицы. Нижняя губа Хариты задрожала, и девочка разразилась слезами.

– Ну-ну, детка, не поднимай столько шума вокруг грязной корки!

– Моя маленькая! Маленькая умерла. А моя девочка ушиблась. – Харита подняла с пола куклу со сгибающимися руками и ногами – она упала, когда Кирена резко заставила свою питомицу встать. – Ну тихо, тихо, – успокаивала она куклу, которая, похоже, ничуть не пострадала и безмятежно смотрела на хозяйку из-под золотистых, по-взрослому причесанных волос, разделенных на прямой пробор, как у Фрины.

– Перестань вести себя как малое дитё! – проворчала Кирена. – Ничего твоей кукле не сделалось. А вы, господа… – Кирена с глазами, мечущими громы и молнии, осмелилась не просто обратиться к нам, но обратиться с упреком. – Не след вам, знатным афинским гражданам, еще больше позорить нашу семью и позволять маленькой девочке приходить и развлекать вас. Поверьте, она совсем не из тех, не так ее воспитывали! А потому, если вдруг – упаси Геракл! – вы явитесь снова, держитесь подальше от маленькой хозяйки! Уж простите за неучтивость, но я родом из горного племени Атласа, а мы всегда говорим то, что думаем. Если придете опять, даже не вздумайте искать встречи с дочерью Эпихара. Не зовите ее, а если она придет сама, отошлите и не пытайтесь втянуть в разговор. Это опасная игра для женщины в любом возрасте.

И крепко зажав ручку Хариты в своей, она с достоинством выплыла из комнаты, вместе со строптивой подопечной и ее полуголой куклой.

– Вы уж простите старую женщину, господа. Кирена была няней Гермии, – печально сказал привратник. – Хотя доля правды в ее словах есть, я ведь и сам велел дочери Эпихара уйти. Разумеется, велел.

– Я слышал это собственными ушами, – успокаивающе проговорил я.

– Прошу прощения за все неудобства, которые мы причинили. Помирись с Киреной, – с этими словами Аристотель вложил в руку привратника два обола и восковую табличку с посланием для Критона.

– Что ты ему написал? – спросил я, когда мы, закрыв за собой калитку, вновь оказались на улице. К счастью, на этот раз ни Ферамен, охотник за свидетелями, ни кто-либо другой не оказался у нас на пути.

– Да так, несколько учтивых, формальных слов. Что я, мол, буду счастлив оказаться полезным в поисках Клеофона и с удовольствием побеседую с ним, особенно если он что-то знает о местопребывании мальчика и о том, когда именно тот исчез. Не думаю, правда, что Критон ответит.

– У меня есть одна идея, – сказал я. – Знаю, это совсем слабая улика. Но девочка сказала, что ее сводный брат любит блины с медом. Когда я – по твоейпросьбе – расспрашивал людей в доме Манто, они твердили, что ничего не знают о Клеофоне. Тем утром девушки как раз подкреплялись блинами с медом. Мета, как мне сказали, уже позавтракала. И все же один блин на горячем подносе куда-то понесли. Вот тебе и маленькая загадка: кому он предназначался? Я думал, может, Манто, но она вскоре появилась на кухне и сказала, что так и не успела поесть. Как я и говорил, она прервала наш разговор и всех разогнала. Не было никакой возможности продолжать расспросы. А когда я пришел к тебе, следом явился Феофраст, потом Архий, и я не стал вдаваться в подробности. Но этот блин до сих пор не выходит у меня из головы. Вдруг Клеофон прячется в борделе у какой-нибудь девушки?

Аристотель, мерявший шагами комнату, остановился.

– Отлично, Стефан. Конечно, этой улики недостаточно, и полагаться на нее опасно. Но и она может привести нас к разгадке. И все же, даже если мальчик был в публичном доме в тот день, это еще не значит, что он до сих пор у Манто. Возможно, ему там помогают и даже передают деньги – но от кого? Рано или поздно его должны куда-то перевезти. Вопрос – куда? Насильно ли, а может, по собственной воле?

– Принимая во внимание угрозу, которую мы слышали от Эргокла, – произнес я, – легче всего предположить, что мальчика похитили, а теперь вымогают у Гермии деньги.

– Многие факты говорят в пользу такого объяснения. Однако похитителям сначала пришлось бы спрятать мальчика где-то в Афинах, а потом увезти, чтобы спрятать или убить. Что убивать, что хоронить – гораздо легче в сельской местности. Маленькая Харита права, если Клеофон мертв, его тело должны были предать земле.

– Кстати, Аристотель, по-твоему, это правильно – лгать малышке, обещая, что она увидится с матерью?

– Я не лгал, Стефан. Рано или поздно Харита определенно увидится с матерью. Либо Гермию освободят – тогда все ясно. Либо ее приговорят к смерти. Не настолько же бессердечны афинские власти, чтобы отказать дочери гражданина в возможности попрощаться с родными. В том числе, с дочерью. Так что Харита обязательно увидит мать, по крайней мере, один раз.

– Какой ужас!

– Да уж. Мне жаль ребенка. Особенно если учесть, как я благодарен маленькой Харите за бесценные сведения, которые она нам сообщила. В прошлый раз она сказала, – ценный намек, а мы, недотепы, пропустили его мимо ушей, – что из андронаубрали некую скульптуру. Мраморную статую, которая слишком велика для отведенной ей ниши. Так странно, когда-то статуи воздвигали на улицах, в религиозных целях, а теперь их переносят в дома! Но в андронеОртобула раньше была другая статуя, которую мы не видели. Полагаю, кто-то воспользовался ею и пожелал, чтобы это осталось незамеченным. И вот статую унесли, а вместо нее появились нимфы.

– Ты понимаешь, что это говорит против Критона? Есть и кое-что еще. Он яростно обвинил Филина в любовной связи с Гермией, устроив громкий скандал! А теперь они снова друзья и вместе готовятся к суду. Как Филину удалось вернуть расположение Критона, спрашиваю я себя. И вот ответ: возможно, Филин снабжает его деньгами, помнишь все эти «закрытые торги»? Критону ведь нужно чем-то платить похитителям своего брата.

– Быстрое примирение Критона и Филина – интригующая тайна. Очень похоже, что Критону нужны деньги, а собственностью отца он распоряжаться пока не может.

– Статуи – свидетельство против Критона. Он – хозяин дома, и может когда угодно приказать внести или вынести любую вещь. Но… нет, я не могу поверить. Это же еще хуже, чем поступок Эдипа! Нимфы плохо смотрелись, вероятно, у Критона просто хватило вкуса убрать их отсюда.

– И заменить невзрачным, слишком маленьким Гермесом. Светлый силуэт на стене – отличное наблюдение – указывает на размеры самой первой статуи. Той, чье место заняли мраморные дамы в пышных одеяниях.

– Ты хочешь сказать, что пропавшая статуя была орудием убийства? Нет. Конечно, мраморной или бронзовой скульптурой можно убить человека. Но Ортобул погиб иной смертью – я же видел его тело.

– Нет-нет. Его отравили цикутой. Я доверяю твоим глазам. Но Ортобул умер не там, где было найдено его тело. И сейчас я склоняюсь к мысли, что Ортобула не было в доме, когда с ним говорил Клеофон.

– Что ты имеешь в виду? Он же сказал мальчику…

– Мальчик увидел человеческую фигуру на кушетке и услышал: «Ступай, мальчик, дай отцу немного вздремнуть». Эти слова были произнесены сонно и невнятно. Клеофон был уверен, что говорил с отцом и что отец велел ему уйти. Но сегодняшняя игра Хариты, ее кукольное представление открыло мне глаза. Она говорила за куклу и даже двигала игрушечными руками. Это же не значит, что кукла живая, просто Харита дарит ей искусственную жизнь. И тут я понял, хоть и поздновато, что кто-то легко мог положить на кушетку статую, прикрыть одеялом и говорить за нее, спрятавшись в темной комнате.

– Нечто вроде спектакля? Игра, создание образа?

– Именно так. Ты понимаешь, что отсюда следует? Заговор. Причем заговорщиков, судя по всему, было несколько. Пока один занимался Ортобулом – то есть убивал его – где-то вне дома, другой уложил статую, вероятно, с помощником, и разыграл этот маленький спектакль.

– Получается, убийство было тщательно спланировано.

– О, но это ясно и так. Едва ли дерзкий убийца, который действует без подготовки, остановит выбор на цикуте.

– Но мы по-прежнему не знаем, кто этот убийца.

– И еще мы не знаем, где Клеофон. Связано ли его исчезновение с заговором против Ортобула? Может, мальчик слишком много знал? Или мы имеем дело с двумя разными преступлениями? Или он просто-напросто сбежал? Разумнее всего предположить, что убийство Ортобула и пропажа Клеофона как-то связаны. Полагаю, Архий, с его страстью к заговорам, как раз работает над этой версией.

– Но – Гермия? Если Ортобула убили не дома, как предполагает Фанодем, это может ей помочь. Хотя семейный заговор точноне говорит в ее пользу.

– Вот именно.

XVIII
Папина дочь

Аристотель не без оснований полагал, что дела Гермии и ее семейства плохи. Но насколько именно – это нам еще предстояло узнать. Посетив дом Ортобула, мы с Аристотелем пошли на Агору и, прогуливаясь к воротам Диохара, вдруг услышали какой-то шум в двух шагах от нас, возле бронзовых статуй Героев. Там обычно вывешивают объявления, провозглашают обвинения, сообщают о помолвках, и потому это место любят те, кто желает быть в курсе городских новостей.

Мы пробрались в самый центр гудящей от возбуждения толпы.

– Что случилось? – спросил я.

– Тише! Говорят, новое обвинение в убийстве! – ответил какой-то зевака.

Подойдя к ограде памятника, мы увидели двух мужчин, которых хорошо знали и недолюбливали: Ферамена, напыщенного охотника за свидетелями, и коротышку Эргокла, неугомонного врага Ортобула. Странная пара, удивился было я, но потом решил, что Эргокл, по-своему проницательный, обрел в лице Ферамена надежную поддержку. Ферамен, временно оставшись без дела после вынесенного Фрине оправдательного приговора, жаждал найти применение своему пылу, и, наверно, Эргоклу не составило большого труда втянуть его в очередное предприятие.

– Наш долг – поиск Справедливости, – услышал я голос Ферамена. – Справедливость – редкая гостья в Афинах. Как раз недавно ее отвергли ради выводка шлюх и танцовщиц. Любой свидетель – свободнорожденный, – который согласится предоставить сведения о коварном похищении юного Клеофона, будет вознагражден.

– Я разделяю твою тревогу, – встрял Эргокл, – и тоже требую, чтобы с этой семейкой поступили по справедливости. От Гермии и ее бессердечных, коварных родственников добра не жди.

– Кроме того, – продолжил Ферамен, – мы должны приложить все силы к спасению Клеофона, если несчастный мальчик еще жив. Или предать земле его прах и отомстить убийцам, если он мертв!

– Правильно, – согласился Эргокл. – Какой афинянин не захочет спасти мальчика – или отомстить за его безвременную гибель? Всех нас объединяет любовь к Справедливости, и вместе с Критоном мы будем бороться с его порочной мачехой.

Тут вперед выступил Критон и присоединился к двум ораторам, стоящим возле ограды прямо у подножия статуй Героев. Эргокл и Критон заодно? Поверить невозможно! Но ничего другого не оставалось. Поодаль от Критона стоял его обычный союзник – Филин (который уже второй раз поддерживал юношу после их неожиданного примирения). Я увидел его в первых рядах толпы, а рядом – прекрасную рабыню Мариллу, лицо которой было закрыто покрывалом. Я указал на них Аристотелю, тот молча кивнул. Ферамена тоже сопровождал раб – дюжий малый, который стоял, скрестив руки на груди, внешне спокойный, но готовый по первому слову хозяина крушить всех без разбора.

– Вы дивитесь, афиняне, – по крайней мере, некоторые из вас, – видя меня и Эргокла, который был врагом моего отца, вместе. Но мы решились на этот шаг в знак того, что вражда наша позади. Ибо, находясь в столь отчаянном положении, я обязан объединиться со всеми, кто, как и я, желает спасти Клеофона и положить конец проискам злодейки. Одним богам известно, насколько она порочна! И вся ее семья, бессердечная, коварная, не лучше. Эта женщина и ее изворотливый, злобный дядя Фанодем тайно увезли Клеофона. Несмотря на все наши усилия, они по-прежнему прячут его. Почему? Это хороший вопрос…

– Кончай разглагольствовать! Ты покамест не в суде, – крикнул кто-то в толпе.

Критон вспыхнул до корней волос, но не отступил:

– Вы бы не стали произносить таких слов, если бы могли знать, как болит мое сердце. Как страшусь я за судьбу младшего брата! О афиняне, помогите спасти его! Нетрудно догадаться, что движет нашими врагами: они пытаются разрушить обвинение против Гермии! Вот Гермия со своей шайкой и похитили мальчика. Вероятно, они вывезли Клеофона из Афин, а потом – о, страшная мысль! – разделались с ним.

– Какая тяжкая ноша легла на плечи осиротевшего Критона, – встрял Ферамен. – И вот, понимая, что ничего другого не остается несчастному юноше, добропорядочные граждане решили поддержать его новое обвинение. Критон официально обвиняет… Давай, говори сам. – Он подтолкнул Критона.

– Я обвиняю мою мачеху, Гермию, вдову Эпихара, вдову Ортобула, а также ее дядю Фанодема, в заговоре и похищении моего брата Клеофона сына Ортобула.

– И официально обвиняю, – подсказал Ферамен. Критон нахмурился.

– Это я и собирался сказать, – и он произнес традиционные слова: – Я официально обвиняю Гермию, вдову Эпихара, в подстрекательстве к убийству, а Фанодема, жителя Тиметад, – в убийстве. Посему запрещаю им участвовать в судебной и религиозной жизни города, касаться священной воды и вина, а также закрываю им доступ на Агору, в храмы и все священные места!

Итак, отныне Фанодему, как и его племяннице, запрещено появляться на Агоре. Нелегко ему будет заниматься делами, в том числе защитой Гермии (а теперь и своей собственной).

Критон и Ферамен повесили обвинение на деревянную ограду, рядом бестолково суетился Эргокл. Вокруг столпились люди, читая объявление и засыпая Критона вопросами и соболезнованиями.

– Что ж, мне больше незачем задерживаться, – раздался посреди гама громкий голос Эргокла. И правда, у него не было причин оставаться на площади. – Вы знаете, где меня найти, – бросил он Критону и зашагал к Стое Пойкиле мимо общественных герм. Вскоре его низкорослая фигура затерялась в толпе и среди телег, которые беспрестанно ездили по широкой дороге, переходящей в Панафинейский путь.

– Ужасно, как эти люди травят Фанодема, – сказал я Аристотелю. – Он ведь всего-навсего выполняет свой долг по отношению к племяннице, а тут это ужасное обвинение!

– Я не вполне понимаю, чего они добьются, начав судебное разбирательство, если только не представят очень убедительное доказательство похищения или смерти мальчика.

– В первую очередь – тело, тело несчастного. Без него невозможно начать дело по обвинению в убийстве!

– Не то чтобы невозможно. Теоретически суд может обойтись и без тела, но тогда на благосклонность присяжных и рассчитывать не стоит. Или нужно чем-то подкрепить обвинение – например, показаниями внушающего доверие свидетеля, который заявит, что видел, как несчастную жертву, скажем, сбросили в море.

– Какая ужасная смерть! Без погребения, а значит, душа не сможет переправиться через Стикс! Нет, я ужасно переживаю за участь Клеофона. И как странно, что Критон заключил союз с Эргоклом.

– Самое странное, что Эргокл заключил союз с Критоном.

– Я-то думал, Критон станет избегать его. Эргокл человек нехороший, злопамятный. Но, видимо, Критон счел, что лучше заплатить Эргоклу то, что он просит, пусть даже не по праву, и избавиться от головной боли. Так мне кажется. Тогда понятно, почему Критон снова обратился к Филину – ему понадобились деньги.

– Но как Эргокл умудряется ладить с Филином? Особенно учитывая, что сварливый коротышка по-прежнему убежден, будто имеет права на сикилийку или денежную компенсацию за нее.

– Должно быть, он уже отказался от своих притязаний, ибо Филин был там с ней, а Эргокл промолчал, – предположил я. – Марилла носит покрывало, словно свободная гражданка. Она рабыня, но иногда держится как свободнорожденная. В то утро, когда я пошел к Манто за сведениями, она тоже была в покрывале. Хоть и открыла лицо, когда обратилась ко мне.

– Марилла была в доме Манто? Ты меня удивил. Неужели прекрасная сикилийка там работает? Нет, не может быть!

– Нет-нет. Мы столкнулись в дверях, она сказала, что пришла за серебряной кастрюлей, которую одолжила поварихе Манто.

– Получается, Марилла знакома с Манто, иначе та не одалживала бы у нее кастрюли.

– Полагаю, ты прав. Но я говорю о том, что теперь Марилла повсюду сопровождает Филина, одетая как знатная госпожа. Словно Ортобула и вовсе не было. Полагаю, она стала любовницей Филина. Но поскольку Марилла – рабыня, а не свободнорожденная, она не гетера, а, скорее всего, наложница, – я задумался. – Как странно, что Филин и не думает скрывать страсть к простой домашней рабыне! Он так красив и высокороден, да к тому же богат, мог бы найти себе выгодную партию.

– Да, но, Стефан, – возразил Аристотель нерешительно, что было ему совершенно несвойственно, – женщина же очень красива, их связь, похоже, долговременна. А брак – штука непростая и не всегда приносит такое же удовлетворение.

– Это верно, – согласился я, вспоминая публичный дом и прекрасные груди Фрины, выставленные на всеобщее обозрение.

Я счел, что у меня есть веские причины нанести еще один визит к Манто: мне не давали покоя слова малышки Хариты, которая сообщила, что ее сводный брат Клеофон любит блины с медом. Их, конечно, любят многие дети, но я не хотел оставлять неразгаданной тайну лишнего блина. На следующий день я отправился в дом Манто, правда, не так рано, как в прошлый раз. Там было пусто, если не считать нескольких случайных клиентов.

– А вот и господин Завтрак, – поприветствовала меня девушка с длинной тонкой шеей.

– Остри поменьше, – не растерялся я. – Сегодня не твой день рождения, Клизия. К счастью для тебя. Следующий наступит скорее, чем ты бы хотела, а потом еще и еще. Знаешь, как говорят: мудрость и старость приходят слишком быстро.

Девушка окинула меня пристальным взглядом:

– А твоя мать знает, что ты – наш постоянный клиент? Она не ругается?

– Тише, Клизия, – мягко остановила ее Кинара, положив руку мне на плечо. – Пока он мой, и только мне позволено его кусать.

– Но ты не ошиблась, – примирительно сказал я Клизии. – Я не забыл те блины. На самом деле у меня есть поместье в Гиметте, которое дает отличный мед, и я надеюсь, что смогу найти здесь покупателей.

– А, деловой человек. Везде ищет выгоду. Тогда тебе нужна Манто, а не мы, – и она отвернулась.

– Прости нашу Клизию, – сказала Кинара. – Она ждет клиента, который обещал прийти в полдень, но до сих пор не явился. Его зовут Эргокл. Маленький такой. Ты его знаешь?

– Похоже, да. Последний раз я видел его вчера на Агоре.

– По мне, так пусть хоть вообще не приходит, – фыркнула Клизия. – Коротышка. Мне наплевать.

– Ну тише, тише, – успокаивающе произнес я, опустился в кресло и, усадив Кинару к себе на колени, протянул Клизии пол-обола. – Надеюсь, вам не повредит немного вина за мой счет. А я не отказался бы получить ответ на один вопрос, который уже давно меня мучает.

– Да?

– Когда я в прошлый раз был у вас, вы завтракали, и один блин, щедро политый медом, куда-то унесли. Все девушки были в комнате, и я решил, что он для Манто. Но когда она вошла, выяснилось, что она еще не ела. Так кому же предназначался тот блин?

Повисло молчание. Клизия принужденно рассмеялась:

– Вечные вопросы! Ты и в прошлый раз о чем-то спрашивал! Ах, какой бережливый хозяин. Считает блины. Даже в доме наслаждений волнуется, как бы чего не пропало зря! Полагаю, этот блин мог съесть кто угодно.

Я не знал, как продолжать. Повисла неловкая пауза, и я поднялся:

– Ладно, с Манто поговорю в другой раз. Мне пора.

Кинара удержала меня:

– Не так скоро, к чему спешить? Хуже места все равно уже не найдешь. Выпей вина и воды. Мы можем подняться наверх.

– Это лишнее. Я просто хотел…

– Ах вот как! – надулась она. – А я знаю, что ты был в другом доме, у Трифены, и оставил там немало серебра.Мне сказала одна из тамошних девочек.

Это был неприятный сюрприз. Итак, по крайней мере, одного человека не обмануло вымышленное имя, которое я назвал в том шикарном борделе. Афиняне – непревзойденные мастера по разгадыванию таких вещей. Даже если мое настоящее имя осталось неизвестным для рабов и гостей Трифены, кто-то из них узнал меня в лицо. Скорее всего, Клеобула. Трудно представить, что мои лицо и фигура могли запечатлеться хоть в чьей-то памяти, но, с другой стороны, есть люди, которые ничего не забывают.

– Бедные девочки, – с ударением проговорила Кинара. – Ты не скоро захочешь к ним наведаться. Почти всех пытали. Некоторые еле ходят и еще какое-то время будут непригодны для нашего ремесла. Но Фрина спаслась!

– Это стоит отпраздновать, – медленно произнес я, послушно следуя к лестнице под градом тычков и подталкиваний Кинары.

Разумеется, стоило не пожалеть денег на эту девушку и привести ее в благостное расположение духа.

– Идем, – торопила она. – Гав-гав!

И, тряся головой, словно пес, только что вышедший из воды, Кинара легонько цапнула меня за руку.

– Видишь, – сказала она торжествующе, поворачиваясь к своей длинношеей подруге. – Что я тебе говорила? Лишь мнепозволено его кусать.

Почему-то я не чувствовал себя победителем.

Возможно, первую схватку я не выиграл, однако второй, на кровати, насладился вполне. Я старательно задабривал Кинару деньгами и обещаниями, между делом намекая на свою любовь к таинственности и нежелание стать героем сплетен. Девушка дала понять, что не нуждается в пространных объяснениях и предпочтет увидеть меня еще раз, нежели спугнуть излишней болтливостью.

– Девушек с чересчур длинным языком бросают, – грустно вздохнула она. – Женщины дома Трифены не сказали лишнего даже под пыткой.

– Какая печальная история, – проговорил я. – Ну, хотя бы муки Фрины позади, и их тоже. Аристогейтону придется уплатить штраф, а он и без того по уши в долгах, так что на какое-то время наш оратор присмиреет. Но ты, ты можешь мне кое в чем помочь.

– Как скажешь, милый. – Жестами, которые, пожалуй, не слишком уместно описывать словами, она показала, что готова удовлетворить любой мой каприз.

– Думаю, – сказал я, когда смог, – я думаю, тот блин с медом предназначался гостю, но не клиенту, а кому-то вроде постояльца. Думаю, это был юноша, мальчик, которому нежный возраст не позволяет предаваться забавам Афродиты.

– Ты очень много думаешь, – ответила Кинара. – Теперь ты решил, что добьешься большего, если не будешь спрашивать в лоб, как в прошлый раз.

Видимо, я недооценил ее проницательность.

– Ятоже много думаю, когда есть время, – продолжала она. – Я думаю, как было бы хорошо, если бы обо мне стал заботиться хороший человек. Если бы он выкупил меня отсюда и поселил в собственном доме, лишь для себя одного. А потом, может, подарил бы мне свободу.

– Это щедро, – заметил я.

– Ты – знатный господин, землевладелец, говоришь, у тебя есть поместье в Гиметте. Мне много не надо, ни украшений, ни красивой одежды. Я мало ем! Я не претендую на роль наложницы или наперсницы. Лишь бы не работать в борделе, иметь дело с одним-единственным мужчиной и располагать хоть каким-то свободным временем!

– А я-то думал, вам, девушкам, нравится быть вместе.

– Да, мы дружим, но среди нас едва ли найдется хоть одна, которая отказалась бы покончить с такой жизнью. О, все мы мечтаем о свободе! Ткать и прясть для себя, спать одной, если милый не пришел. Не страшиться бича. Не попадать в руки палачей каждый раз, когда грядет очередной судебный процесс. Ах, какое облегчение!

– Ты просишь слишком много, девочка. Ты и представить не можешь, в каких стесненных обстоятельствах я сейчас нахожусь. Честное слово, я не могу давать подобных обещаний.

– Что ж, поразмысли над этим. Ты знатен, владеешь землей, тебя ждет хорошее будущее. У тебя лицо баловня судьбы, и ты молод. А еще ты не лжешь и не дразнишь девушку обещаниями, которые заведомо не можешь исполнить.

– Никогда, – твердо ответил я, ущипнув ее, девушка покорно хихикнула.

– Я доверюсь тебе. Надеюсь, ты не обманешь моих ожиданий, – вдруг заявила она. – Я расскажу то, что ты хочешь знать – только не говори, что это я тебе сказала. Ты прав насчет блина: и как можно было уцепиться за такую ерунду? Здесь и правда жил маленький мальчик, которого я ни разу не видела, но слышала, как о нем говорили. Я подумала, что он, верно, родственник Манто, но девочки рассказывали, что он очень учтивый. Семейству Манто это несвойственно. Он пробыл здесь лишь два дня.

– А куда он ушел?

– Не знаю.

– Может, – предположил я с напускной небрежностью, – ты права, и он родственник Манто. А откуда она родом?

– Манто родилась рабыней. Не удивлюсь, если она откуда-нибудь оттуда, из Пеонии, с ее полями, крестьянскими хозяйствами и овцами. – Кинара неопределенно махнула рукой в совершенно неверном направлении. – Но на самом деле Манто – спартанка. Ее мать – с Киферы, где родилась прекрасная Афродита. Манто рассказывала, путешествие ее матери с Киферы было поистине ужасным. Когда она была совсем маленькой, хозяин подарил им с матерью свободу, так что она вольноотпущенница с ранних лет. Это заведение Манто унаследовала от матери, которая управляла борделем до нее, хотя, разумеется, права на дом и землю принадлежат наследнику ее бывшего господина. У Манто есть старший сводный брат, он до сих пор в рабстве, и, кажется, младшая сестра, которая родилась, когда ее мать уже была свободной. Вот и все, что я знаю. Совать нос в личные дела хозяйки не принято.

– Понимаю, – согласился я, видя, что, не упоминая имени Клеофона, добился лучших результатов.

Когда все желания были удовлетворены – и даже Кинара временно утолила жажду наживы, – я решил, что пора уходить. Мне удалось добыть надежные сведения, хотя, делясь ими, следовало соблюдать осторожность, ибо я твердо решил сохранить в тайне свой источник. Не меньшей осторожности, напомнил я себе, требовали посещения дома Манто – расходы на эти визиты, и так немалые, обещали возрасти. Понимать ли мне слова Кинары как пустую болтовню или как прозрачные намеки? Вдруг она собиралась тянуть из меня деньги, угрожая раскрыть мой секрет – присутствие на спектакле Фрины? Конечно, рассуждал я, она ничего не знала, когда я приходил в прошлый раз, еще до суда Фрины. Ибо тогда было самое подходящее время заставить меня платить за молчание. За то, что мое имя не прозвучит на суде по обвинению в святотатстве. Видимо, лишь недавно кто-то из покалеченных пыткой обитателей дома Трифены поведал девушке о том, что видел меня в ту роковую ночь.

Еще несколько дней назад такое открытие чрезвычайно обеспокоило бы меня. В честном бою я был готов встретиться с любым неприятелем, однако закон, в сети которого люди, подобные Эвримедонту, улавливают тебя, словно паук – глупую мошку, внушал мне опасения. И хотя суд над Фриной благополучно завершился, следовало признать, что участие во всей этой истории не слишком украшает мою репутацию, а потому желательно, чтобы оно не выплыло наружу. Какой-нибудь охотник за свидетелями, вроде Ферамена, работая над другими делами, возможно, с Эвримедонтом или Аристогейтоном, не побоится испортить мне жизнь.

Направляясь к выходу из этого злосчастного дома, я так задумался, что едва не налетел на другого посетителя, тоже собиравшегося уходить.

Это был селянин, судя по походке и башмакам, заляпанным навозом. Какой-нибудь угрюмый сын полей, который приехал на афинский рынок и заодно решил урвать кусочек наслаждения. Но вдруг я остановился. Что-то в его движениях, в форме круглой головы под капюшоном было смутно знакомым и не вязалось с деревней. Кроме того, от человека исходил едва уловимый аромат дорогих духов – конечно, ими могла пользоваться его любовница, но бордель Манто еще не дорос до изысканных благовоний Египта. Притирания из оливкового масла с добавлением душистых трав – да, но никак не… К тому времени, как мы вышли на улицу, все эти детали связались воедино.

– Так-так, Архий, – сказал я. – Не думал, что ты – постоянный клиент.

– Тихо! – он свирепо покосился на меня. – Ни слова, пока мы рядом с домом.

Мы шли молча, пока не оказались в относительно безлюдной части улицы, где Архий мог говорить спокойно:

– Честное слово, Стефан Афинский, ты не должен обращаться ко мне, когда я на работе!

– Ах, вот в чем дело. Я-то думал, ты развлекаешься.

– Разумеется, нет. Как ты, может быть, заметил, я переодет.

– Если ты полагаешь, что этоназывается «переодеться», наша встреча ничему не повредила. Потому что никакое это не переодевание.

– В самом деле? Что тебе не нравится?

– У тебя идеально круглая голова, и это бросается в глаза. Иногда ты двигаешься, как крестьянин, а иногда – нет. Ты держишься гораздо прямее, чем крестьянин. У тебя слишком чистые руки, прежде всего, ногти. Хуже всего то, что от тебя пахнет. Какой-то изысканный аромат, который перебивает запах навоза. Такой аромат слишком хорош даже для обитательниц этого борделя.

– Ах, – улыбнулся он и посмотрел на меня с невольным восхищением. – Стефан Афинский, ты должен пополнить ряды моих собратьев. Не актеров – к лицедейству ты не способен, – а шпионов. Я учту твои замечания. Великолепно! У тебя отличный нюх. Я подушился вчера, но, видимо, запах еще не выветрился. Увы, я буду вынужден отказаться от этого чудесного аромата египетских лилий. Подарок друга из Навкратиса.

– Отдай его своей подружке, – безжалостно произнес я.

– Очень мило с твоей стороны, – продолжал Архий, – давать мне эти советы. Ибо я должен постоянно практиковаться и добиваться полного совершенства, даже в мельчайших деталях. Я безмерно благодарен. Немногие смогли бы столь же доходчиво разъяснить все мои промахи! За эту помощь ты получишь благодарность не только от меня, но и от Антипатра.