Текст книги "Афинский яд"

Автор книги: Маргарет Дуди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

II
Конституция АФИН

Я намеренно пропустил мимо ушей вопрос Феодора о яде, понимая, что разговор на подобную тему едва ли приятен Аристотелю. Ведь для Основателя Ликея казнь Сократа была не просто полузабытым историческим фактом. Все же этот вопрос не выходил у меня из головы, ибо я, считавший своим долгом уверить Феодора в том, что знаю практически все, вдруг не смог ему ответить. И позже, в Ликее, я вернулся к мыслям о проклятой цикуте. «Ликеем» часто именуют всю территорию к западу от городских стен, но сейчас я говорю об основанной Аристотелем академии, расположенной в живописной, плодородной местности чуть южнее Ликабета. Здесь, среди деревьев, на покрытой изумрудной травой равнине мальчики занимаются гимнастикой, а молодые воины – строевой подготовкой. И здесь Аристотель решил основать свою школу, и повелел воздвигнуть здания, число которых постоянно росло, вместе со стопками книг на полках его личной библиотеки. Как любой чужеземец, метек,Аристотель не имел права владеть домом или землей в Афинах (вот почему он не мог унаследовать Академию Платона, даже если бы последний выразил такое желание). Постройки на территории Ликея формально принадлежали государству или частным лицам, которые «сдавали» их философу.

Я пришел в Ликей, надеясь, что ученые подскажут, как легче всего добраться до островов Родос и Кос, ибо подозревал, что вскоре мне придется туда отправиться. Я уже заметил, что многое здесь изменилось с тех пор, как я закончил учебу. Сейчас главные ученые Аристотеля были заняты колоссальным трудом: пытались описать всех существующих животных и разделить их на виды.

Эвдемий Родосский встретил меня очень приветливо. Мне нравился этот симпатичный, веселый мужчина средних лет, блестящий оратор и талантливый учитель. Его сопровождал Деметрий из Фалерона, божественно прекрасный юноша, которому едва ли минуло больше девятнадцати зим. Деметрий был обладателем золотых кудрей и прямого носа, словно выточенного резцом скульптора, и его благородный профиль воскрешал в памяти великие творения искусства. Меня удивляло, что этот прекрасный юный афинянин столь предан Аристотелю и так увлечен изучением животного мира и прочих областей знания, интересных Учителю. Гиппарх Аргосский имел гораздо более скромную наружность: это был серьезный молодой человек с несколько лошадиным лицом.

– Да будет тебе известно, – сказал Эвдемий, – мы изучаем не только природу и жизнедеятельность моллюсков да пчел. Мы также работаем над небольшим трактатом о политическом устройстве Афин. Этот труд, когда будет закончен, может принести большую пользу людям.

– Я думал, книги пишет Аристотель, но ты говоришь «мы». Как вы можете писать все вместе?

– Вообще-то эта книга – главным образом плод трудов ученых, – объяснил лошадиноликий Гиппарх. – Мы обсуждаем ее с Аристотелем и, разумеется, черпаем вдохновение в его словах. А потом вместе работаем над черновым вариантом: каждый пишет свою часть.

– Сложная система, – с сомнением проговорил я.

– Не такая уж сложная, – возразил Эвдемий. – Гиппарх имеет в виду, что каждый из нас находит какой-то материал, а потом мы объединяем результаты. Закончив работу над очередным разделом, мы еще раз просматриваем его и даже вслух читаем текст, чтобы найти ошибки.

– Ошибки есть всегда, – вставил Деметрий.

– Если нас удовлетворяет результат, мы отдаем отрывок Аристотелю. Учитель правит его и дополняет собственными высказываниями, которые мы включаем в итоговый вариант. Это трактат Аристотеля об Афинах, но, по существу, и наш тоже. Видишь, принцип работы почти тот же, что и с книгами о животных.

– Неужели? – Меня покоробило это сравнение Афин с животными. – Не представляю, что вы можете написать. Ведь большинство из вас – чужеземцы.

Это была чистая правда. Все мои ученые собеседники, исключая, разумеется, Деметрия, родились за пределами Афин: и Феофраст, и Эвдемий, и даже сам Аристотель. Что знают чужеземцы об Афинах, чтобы писать о них трактаты? Раздраженный, я не сумел сдержать неучтивые слова. Положение спас Эвдемий.

– Верно, – мягко ответил он. – Ты только что назвал одну из причин, по которой мы взялись за этот труд. Мы хотим, чтобы чужеземцы смогли понять Афины и превосходное политическое устройство города. Ведь даже сами афиняне не ценят свой город по достоинству.

– Это исторический трактат?

– Нет, не совсем. Хотя, конечно, мы опираемся на труды историков, тем более что многие из нас принадлежат к их числу. Например, Фанодем, сын Диилла, пишет сейчас огромную книгу по истории Аттики. На это уходит значительная часть его денег, тех, которые он не успел пожертвовать на организацию религиозных празднеств.

– Первая часть нашего трактата, – начал рассказывать Гиппарх, – представляет собой краткий исторический обзор, причем особое внимание мы уделяем правлению Тридцати Тиранов, падению демократического режима и его последующему восстановлению. Аристотель считает, что люди должны ясно осознавать, какая опасность грозит государству, в котором отсутствует баланс.Следующая часть посвящена рассказу о том, как функционирует город.

– Аристотель говорит, – пояснил Деметрий, – что хороший город-государство выполняет некую жизненно необходимую функцию, подобно телу человека или животного. Слаженная работа отдельных частей обеспечивает его продолжительное существование и жизнедеятельность.

– Даже несмотря на то, что государство – это искусственное существо, – вступил в разговор только что вошедший Феофраст.

Я поприветствовал этого серьезного, широкоплечего человека, постоянного спутника Аристотеля, и вернулся к обсуждению интересующего меня предмета. Вопрос о трактате мне хотелось выяснить до конца.

– Значит, ваш трактат – это Конституция Афин? – осведомился я. – То есть вы пишете о заседаниях Экклесии и процедуре принятия законов.

– Да. И об отдельных органах власти: об архонтах, о Пританее, о разных коллегиях, вроде Хранителей Зерна. Иными словами о том, как образовалась система, которая не позволит монархии или диктатуре прийти к власти.

– И еще, – добавил Феофраст, – о попытках добиться баланса, при котором каждый дем [2]2
  Дем – территориальный округ в Древней Аттике.


[Закрыть]был бы постоянно представлен, а принимать участие в политической жизни могли бы и богатые, и бедные граждане. Мы отметим, что в Афинах придают особое значение Справедливости. Это высокая идея, но ее воплощение в жизнь обеспечивается ежедневным применением обычных законов и деятельностью судов, куда имеет право обратиться каждый гражданин.

– По мнению Аристотеля, – вставил Деметрий, – мы не должны упускать из виду простые и необходимые правила, регулирующие жизнь города. Нас интересуют как высокие, так и весьма приземленные, но от этого не менее важные вещи. Например, уборка экскрементов животных и людей, за осуществлением которой следят городские старейшины.

– Контроль над публичными домами тоже входит в сферу их полномочий, – прибавил Эвдемий. – Аристотель настаивает, чтобы мы включили в трактат законы, касающиеся столь низменной стороны жизни, как проституция. Например, закон, запрещающий проституткам, включая флейтисток и кифаристок, брать с клиентов больше двух драхм за ночь. Или другой закон на случай, если двум мужчинам понравится одна и та же проститутка: право на нее определяется по жребию в официальном порядке.

– Увы, в подобной ситуации мужчины редко зовут на помощь представителей законной власти, – презрительно усмехнулся Деметрий. – Иначе Ортобул и Эргокл не устроили бы драку в борделе Манто.

– Но я не вижу большого смысла в подобной книге, – с сомнением проговорил я. – Ведь афинянам и так все это известно.

– Напротив, эта книга чрезвычайно полезна, – возразил Феофраст. – Она будет вечно напоминать грядущим поколениям об источниках совершенства Афин. И окажет неоценимую услугу другим государствам.

– Афины представляют интерес для всехбез исключения, – сказал Эвдемий. – Взять, к примеру, меня: я родился на острове Родос, которому Афины служат примером для подражания. Их граждане на собственном опыте поняли, чего ни в коем случае нельзя делать: например, предоставлять богатым слишком много власти. Или пытаться управлять массами, играя на эмоциях и личных интересах. Жадность и сиюминутные желания губительны для хорошего государства! В наши дни города Азии, которые только-только обрели свободу, могут, наконец, присоединиться к Греции. Им нет нужды вновь отдавать власть местным тиранам. Если мы справимся с этим трактатом, то, прочитав его, люди поймут, каким должно быть устройство их городов и как надлежит принимать законы.

– Да, – произнес незаметно подошедший Аристотель. – Но подумай, Эвдемий, можно ли позаимствоватьчужую Конституцию? В конце концов, это ведь результат труда многих поколений, а не вечная, застывшая форма, так что копировать ее было бы огромным заблуждением. Только послушайте, – продолжил Основатель Ликея, поудобнее усаживаясь среди своих ученых, – какую глупость недавно сказал Исократ. Он заявил, что ныне, дескать, столько всевозможных законов, что новым поколениям законодателей нужно лишь выбрать те, которые они находят самыми удачными, и применить их к своим городам. Полная нелепица! С таким же успехом можно взять и сложить вместе лучшие части от быка, пса и таракана.

– Думаю, мы поняли твою мысль, – улыбнулся Эвдемий. – Наше описание Конституции Афин будет лишь ориентиром, по не образцом, требующим бездумного подражания. А еще трактат послужит Афинам своего рода зеркалом, постоянным напоминанием городу о его собственном облике.

– Но, – добавил Аристотель, – одна из главных задач нашего трактата, если мы его когда-нибудь закончим, состоит в том, чтобы правдиво рассказать о наших ошибках. Раньше я не придавал большой важности истории, но теперь вижу, что был не прав.

– Я все же не совсем понимаю, – сказал Деметрий, морща свой прелестный нос, – какое отношение история имеет к нам. Философы должны заниматься принципами и такими понятиями, как Истина и Красота.

– Ах, Деметрий, все это очень хорошо – для тех, кто не интересуется реальной жизнью общества. Остальным приходится руководствоваться и практическими соображениями. Законодателю надлежит обладать не только чувством прекрасного и вечного – Добра и Справедливости, – но и жизненным опытом. Он должен знать человеческую природу и историю своей страны. Привезти афинскую Конституцию в какой-нибудь азиатский город и применить ее такой, какая она есть, без изменений, было бы невозможно и, кроме того, весьма опрометчиво.

– Наверное, потому, что у других людей есть собственный опыт и собственные ожидания, – вмешался Эвдемий.

– Именно. Конституция Афин менялась с течением времени. В значительной степени она является результатом наших заблуждений – порою даже роковых – и ошибок. Если афиняне поймут, почему все произошло именно так, а не иначе, им не захочется ни скоропалительно ломать сложившийся уклад, ни слепо следовать традициям. Больше всего я восхищаюсь Солоном, который доказал, что необходимо сохранять баланс между силами бедного большинства и богатого меньшинства.

– Легче сказать, чем сделать, – заметил Деметрий.

– А я не говорил, что это просто. Солон простил все долги, дабы ни один афинянин не остался рабом. Но при этом он не позволил бедным отнять землю у богатых. По его мнению, земля не должна быть разделена поровну:

 
Не должно землю родины делить
Нам поровну меж знатным и безродным.
 

Богачи надеялись, что он поможет им полностью захватить власть, но тщетно. Солон стремился к справедливости и устойчивому равновесию. По его собственным словам:

 
Богатому и бедному права
Я равные назначил, чтобы мир
И правда воцарились.
 

– Практический подход к поиску Справедливости. Вот истинный афинянин, – задумчиво проговорил Эвдемий.

– Стремление к справедливости влечет за собой перемены, – продолжал Аристотель, – ведь само понятие «справедливость» толкуется по-разному в разные периоды истории. К примеру, было время, когда Совет, Буле,мог приговорить любого афинянина к смерти. Однажды смертный приговор был вынесен человеку по имени Лисимах, но его друг стал доказывать, что нельзя казнить свободного афинянина без суда. Суд оправдал Лисимаха, а афиняне приняли закон, по которому лишь суд может наложить кару на гражданина.

– Афиняне любят свои суды, – сказал Гиппарх. – Говорят ведь: «Они предпочитают хороший обед хорошей битве, а долгий спор – и тому, и другому».

– Это ложь, причем гнусная! – возмутился я.

– Как только что отметил Эвдемий, справедливость – это всегда поиск, – снова заговорил Аристотель. – Долгий, тяжкий, но необходимый. Когда власть принадлежит одному человеку – королю, тирану – или группе богатых и влиятельных людей, например, Тридцати Тиранам, Справедливость становится пустым звуком. Тридцать Тиранов добились расположения города, наобещав людям множество перемен к лучшему. Но, захватив власть, не стали возиться с судами, а просто посылали наемников чинить расправу над теми, кто им не угодил – или чье имущество они желали присвоить.

– Но это же было противозаконно!

– Силой или уговорами людей заставили забыть о законах. В результате, минимум полторы тысячи граждан были убиты, а сколько на самом деле – неизвестно. Вот вам опасность олигархии, которая, кстати, чем-то похожа на демократию. Тирания большинства – та же тирания. Это ведь афинская демократия отняла права у других государств Союза, которые вскоре взбунтовались и потребовали независимости. Дешевые страсти и громкие фразы – безотказный способ управления массами, будь то в суде или Народном собрании. Мы должны придумать, как обеспечить незыблемость принципов, лежащих в основе нашего законодательства, чтобы ни Народное собрание, ни Булене смогли проголосовать за их ниспровержение. Немыслимо и невозможно голосовать за отмену законов – или за применение пытки к гражданам.

– Но рабов нужно пытать, – вставил Деметрий, – чтобы не устраивали в городе беспорядки. Ужас перед вызовом в суд для дачи показаний им только на пользу. Если бы они не боялись закона, они возымели бы слишком большую власть над гражданами! И чужеземцев, не имеющих разрешения на проживание, тоже надо пытать в целях безопасности.

– А что мы, собственно говоря, подразумеваем под пыткой? – спросил я. – Если допрос, то он не должен стоить человеку жизни.

– Разумеется, – ответил Гиппарх. – Все государства применяют пытку как допустимый способ принуждения и получения свидетельских показаний. Некоторые виды пытки вполне безобидны, например, порка или защемление суставов клещами. Другие – серьезнее. Одна и та же пытка бывает и наказанием, и допросом – в зависимости от обстоятельств.

– Но граждане Афин ни в коем случае не должны подвергаться пытке, – торжественно провозгласил юный Деметрий. – Это важное составляющее нашей свободы. Я прав, Аристотель?

– В Афинах существует нечто вроде развивающейся теории. Отношение ко всем – всем гражданам – должно быть одинаковым…

– Но в действительности оно неодинаково, – возразил Гиппарх. – Я не говорю о том, что вершин чаще всего достигают самые богатые и образованные, – это в порядке вещей. Но афиняне относятся к чужеземцам не так, как к гражданам.

– Ты еще скажи, – засмеялся Деметрий, – что афиняне не относятся к женщинам и рабам, как к гражданам, и не применяют к ним те же законы.

– В какой-то мере применяют, – не согласился Эвдемий. – Женщины, подчиняясь власти мужчин, участвуют в общественной жизни, поскольку производят на свет новых граждан. У них особая роль – роль гражданок. Афинянка, обвиненная в каком-либо преступлении, должна предстать перед судом. Что же касается рабов, никомуне придет в голову сказать, что с ними должны обращаться как с равными.

– Некоторые считают, – заметил Деметрий, – что нужно лишить привилегий ремесленников и торговцев и ограничить их права. В жизни государства могут участвовать лишь истинно образованные люди, у которых есть время на размышления. С какой стати невежественные низы будут принимать законы?

– Такая точка зрения существует, – кивнул Аристотель. – Ее выразил Платон. В Афинах стараются – точнее, старались – следовать этому принципу: так, архонтами могут выбрать лишь представителей двух высших слоев общества. Но сейчас уже слишком поздно лишать гражданских прав всех афинян, занимающихся ручным трудом или торговлей. Это излишне радикальная мера, которая в определенной степени противоречит духу Солона. Кроме того, кто вы такие, чтобы закрыть путь к обогащению всем представителям этой категории, например, скульпторам? Богатство всегда останется силой. Когда-то лишь знатные могли стать богачами и крупными землевладельцами. Впрочем, земля – давно уже не единственный источник благосостояния.

– Возможно, по оптимальному пути пошла Спарта, – предположил Гиппарх Аргосский. – Ее граждане не знают черной работы, вернее, не знали, пока Спарта находилась в зените своего могущества. Свободные спартанцы могут быть лишь воинами, торговля и рабский труд не для них. Их женщины даже не занимаются домашней работой! Уже давно Спарта захватила земли Мессении и Лаконии и сделала их жителей илотами. Эти люди стали орудиями спартанцев и навсегда лишились достойного существования.

– Ты забываешь, – возразил Эвдемий, – насколько сильно Спарта зависела от торговли и ремесел в маленьких пограничных городках. А также от своих портов, таких, как Кифера.

– Думается мне, воинственные спартанцы предпочли бы ковать мечи и щиты на собственных землях, – сказал я.

– Кто знает, что ждет спартанцев теперь, когда царь Агис потерпел сокрушительное поражение в битве с македонцами, – отозвался Феофраст. – Спарта уже никогда не будет прежней.

– И все же я считаю, что их система была лучшей, – настаивал Гиппарх. – Все граждане Спарты равны, все одинаково просто одеты. Среди них нет ни мелких торговцев, ни стяжателей, ни краснобаев. Они не допускают вольности даже в речи: люди Лаконии воистину лаконичны. Однажды перед воинственной Спартой не устояли даже Афины. А Мессении лишь недавно удалось сбросить с себя ненавистное ярмо.

– Все это прекрасно, – ответил Аристотель, – но вы сами видите: долго их система не продержалась. Хотя бы потому, что, регулируя жизнь мужчин, они упустили из виду женщин. А женщины, которым все дозволено, быстро становятся избалованными и властными.

– И что же, – осведомился юный Деметрий, – по-твоему, законодатели должны уделять особое внимание манерам и нравственности женщин?

– Да, а спартанцы этого не сделали. Но, в любом случае, Спарта не может служить примером для современных государств. Обратить в рабство население целой страны – задача на сегодняшний день невыполнимая. Даже Александру, покорителю Азии, она оказалась не под силу. Да и Спарта уже не та, что прежде.

– Спартанские девушки получали образование и такую же физическую подготовку, как юноши, – задумчиво произнес Деметрий. – Вы только представьте! Они метают диски и участвуют в соревнованиях по бегу!

– Срам, – фыркнул Гиппарх. – Тела остальных эллинок всегда прикрыты. Свободная афинянка не должна обнажаться даже перед мужем. Да он и не должен просить ее сбросить все покровы. А при выполнении супружеского долга нашим женщинам не только дозволено, но даже вменяется оставлять прикрытой грудь.

– Зато спартанки считались самыми здоровыми и красивыми женщинами Эллады. А Елена, чья красота стала причиной Троянской войны, была прекраснейшей в мире.

– Елена Троянская – не более чем вымышленный персонаж, – заметил Аристотель.

– Кроме того, Елена, как и я, родилась на Аргосе, – гордо изрек Гиппарх Аргосский. Будь у Елены такое же лошадиное лицо, подумал я, возможно, Троянской войны удалось бы избежать.

– Мы уклонились от темы, – сказал Аристотель. – Теперь ты понимаешь, Стефан, почему работа над этим маленьким трактатом занимает у нас столько времени. О Спарте я собираюсь написать отдельно. Единственное, что я хочу сказать сейчас: в Спарте нет проституции, хотя бы официально. Конечно, она появилась в маленьких, удаленных от центра городках, особенно когда в обиход были введены монеты (хотя власти долго этому противились). Но хотя бы крупные города не кишат публичными домами, где телом торгуют и рабыни– порны,и вольноотпущенные.

– Все равно, – стоял на своем Деметрий, – афинская система разумнее. Публичные дома существуют, дабы мужчины могли удовлетворить плотские желания, а женщины-гражданки должны заниматься домашним хозяйством. Закон запрещает афинянкам владеть землей и домами, а также совершать сделки на сумму, превышающую стоимость одного медимна [3]3
  Аттический медимн – древнегреческая мера сыпучих тел, равнялся 52,53 литра.


[Закрыть]зерна. Спартанки же могли владеть большими участками земли, а это создает лишние сложности, и уж конечно не добавляет женщине привлекательности.

– А мужчинам даже приходилось тайно уходить из своих бараков, чтобы заняться с ними любовью.

– Мы в самом делеотвлеклись, – закрыл тему Аристотель. – Хотя автору мифа, соединившего Ареса и Афродиту, никак не откажешь в уме и наблюдательности. Хорошие воины теряют голову от мужчин или женщин и ценят плотские наслаждения. Афродита должна любить трудягу Гефеста, но тайком бегает к Аресу.

– Но я в самом деле хочу понять, – признался я, – как следует жить человеку, от природы наделенному страстями?

– Ученые мужи, не состоящие на службе у Ареса, могут кивнуть Афродите и перейти на другую сторону улицы, – сказал Феофраст, слегка усмехнувшись собственной шутке, а шутил он нечасто. – С намибогине любви лучше не связываться. Как видишь, Стефан, написать этот трактат еще труднее, чем нам казалось, потому что мы вновь и вновь отвлекаемся от темы. И иногда по вине Учителя, – он улыбнулся Аристотелю, – который настаивает на политической важности старинных поэм и застольных песен. Но мы напишем хороший трактат, предлагающий новый взгляд на сущность государства.

– Разумеется, Афины – это лучшее государство на свете, образец для всех остальных, – с гордостью сказал Деметрий.

Аристотель улыбнулся и, кивнув Феофрасту, вышел из комнаты столь же быстро, как появился. Думаю, он вернулся в дом, чтобы проведать Пифию.

– Помнится, Феофраст назвал государство искусственным существом, – заметил я. – Словно Афины – это какая-то кукла с двигающимися ногами. Сомневаюсь, что людям это понравится.

– Возможно, лучше быть искусственным существом, – мягко возразил Феофраст, – чем живым организмом. Ибо все организмы чувствительны к холоду и смертны.

– Почему бы не оставить Афины в покое? Книги о животных будут пользоваться большим успехом.

– И книги о растениях, – вставил Эвдемий. – Ты ведь знаешь, что Феофраст считает растения своим коньком. Мы зовем его «Феофраст-садовник».

– Конечно, ему помогают рабы, – добавил Деметрий, – но он сам косит траву, а потом внимательно-внимательно ее изучает! В хорошую погоду, вот как сейчас, его силком не вытащишь из сада! А мы вечно просим его вырастить для нас свежий салат-латук.

– Так что, Феофраст, – спросил я, – ты правда хочешь составить полный перечень растений, и опишешь каждое? То же самое, что Аристотель и его ученые делают сейчас с животными?

– Что-то в таком духе, – ответил Феофраст чуть ли не застенчиво. Он слегка покраснел и потупился, словно мальчишка, которого похвалили за хорошую декламацию. – Это звучит самонадеянно, ведь в мире столько растений. Но, используя методы Аристотеля и уповая на то, что боги даруют мне терпение, силы и долгую жизнь…

– Феофраст уже знает очень много, – сказал Эвдемий.

– О, значит, тебе известно, какие растения ядовиты, а какие нет, да, Феофраст? Прекрасно, – обрадовался я. – Вы уже знаете, что мой младший брат интересовался, умеет ли кто-нибудь готовить цикуту, а я не смог ответить. Я даже не представляю, откуда берется эта цикута.

– Лучшая цикута – та, что идет на изготовление яда, – произрастает в гористой местности, в холодных и тенистых уголках, – неспешно произнес Феофраст. Он откинулся на спинку кресла, сложил руки «домиком» и заговорил неторопливо, тщательно подбирая слова, а мы окружили его, как прилежные ученики. – Так утверждает Фрасий из Мантинеи, – продолжил Феофраст, который, оседлав любимого конька, начисто забыл о смущении. – В Мантинее находят неплохую цикуту. Но самая лучшая растет на острове Кирнос, где нет ничего, кроме диких гор. Даже мед с этого острова заражен конейономи ядовит. Изготовить смертельную дозу яда не слишком сложно, особенно если знаешь, как. У большинства овощей плод сильнее корня, но конейонне таков. Так что лучший способ приготовления – это выжать из корня сок. Для этого нужно счистить с него шкурку, порезать на кусочки и пропустить через сито, чтобы окончательно измельчить. Получившуюся кашицу следует растворить в чистой воде. Сок корня, приготовленный таким образом, а не просто измельченный, убивает быстрее, причем даже в небольшом количестве. Фрасий установил, в какой пропорции нужно смешивать конейонс соком мака, чтобы сделать смерть легкой и безболезненной, и передал свои знания другим.

– Но смерть Сократа – такого благородного мужа – не была абсолютно безболезненной, – сказал Деметрий. – Так говорит Аристотель, который слышал рассказы очевидцев. Хотя палач, «публичный человек», тщательно приготовил яд и провел процедуру по всем правилам.

– В принципе, по сравнению с тем, как умирали другие, смерть Сократа была почти безболезненной, – не согласился Эвдемий. – Все говорят, что рассказ Федона довольно правдив.

– И все же о некоторых подробностях собственной биографии Федон умалчивает, – засмеялся Деметрий. – Этот «ученик Сократа» на самом деле занимался проституцией в одном притоне и, в конце концов, уговорил великого философа купить ему свободу.

– Но все, что Федон рассказал об этом человеке, – правда, – настаивал Эвдемий, задетый тем, какое неуважение аристократ Деметрий выказывает другу Сократа. – Выходец из знатного рода, он попал в плен и был продан в рабство. Нельзя равнять его с обычными мальчиками-проститутками, торгующими своим телом на улицах. Он так хорошо говорил о философии, что Сократ купил ему свободу.

– Однажды проститутка – всегда проститутка, – убежденно заявил Деметрий. Его лицо стало надменным, и не оставалось сомнений в том, какая благородная кровь течет в жилах юноши.

– Напротив! – разгорячился Эвдемий, обычно сдержанный. – Если мне не изменяет память, Федон основал философскую школу в Элиде. Утверждать, что он не был учеником Сократа, – просто нелепо!

– Это ведь по словам Федона, – вступил в разговор Гиппарх, – Сократ продолжал говорить, хотя тюремщик предупреждал, что это может разгорячить его, замедлить действие яда и привести к необходимости принимать новые дозы, тем самым продлив его мучения. Но лучшее, что Сократ мог сделать для своих друзей, – это поговорить с ними, и он не боялся, что яд придется принимать дважды, а то и трижды.

– Да, – сказал Деметрий, – в это я, конечно, верю. Но смерть Сократа не была такой легкой и приятной, как описывает Платон, который, кстати, не был ее свидетелем. Говорят, Сократ зевал и давился, у него были судороги. Некоторых молодых людей, не выдержавших этого ужасного зрелища и отвратительного запаха яда, даже вырвало.

– Позор Афинам, которые присудили Сократа к смерти! – воскликнул Феофраст. – Но в том, что касается действия яда, Платон прав. Руки и ноги холодеют и теряют чувствительность, потом яд парализует жизненно важные органы, и жертва умирает.

Какое-то время мы все молчали.

– Конечно, человек, взявшийся за его изготовление, очень рискует, – добавил Феофраст. – Представьте себе, что случится, если он сядет завтракать, не помыв руки! Хотя, наверное, должно быть какое-то противоядие, – задумчиво проговорил он. – Под действием конейонатемпература тела падает ниже того уровня, который необходим для жизни. Поэтому тюремщик Сократа справедливо полагал, что разгоряченному беседой философу придется давать дополнительные дозы. Говорят, длинный индийский перец, если его размолоть и съесть, может смягчить и даже свести на нет действие цикуты. Естественно, у меня не было возможности проверить это предположение, но звучит оно вполне правдоподобно. Не исключено, что такими же свойствами обладает высушенная сладкая смола одного из арабских деревьев, которые растут только в горах.

– Как же много ты знаешь о растениях! – восхитился я.

– Феофраст – король растительного мира, – засмеялся Эвдемий. – Его книга о растениях будет огромной.

– На то, чтобы написать ее, уйдут годы, – улыбнулся Феофраст, которого это ничуть не смущало. – Кстати, нынче мы больше не увидим Аристотеля, но он очень надеется, что ты посетишь суд над Ортобулом.