Текст книги "Афинский яд"

Автор книги: Маргарет Дуди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

– Можешь не упоминать об этом Антипатру, – раздраженно ответил я. Я не желал иметь ничего общего с этим шпионом и македонцами. Пусть они с Антипатром оставят свои благодарности при себе.

– Надеюсь, ты хорошо провел время, – ехидно улыбнулся я. – Нашел то, что искал?

– Более-менее. Думаю, девчонка ничего не заподозрила. И кое-что мне удалось выяснить. Скажу одно – по большому секрету, в благодарность за твои любезные советы, – он понизил голос. – Я напал на след нескольких людей, в том числе бывшего привратника – фригийца.

– Какого фригийца?

– Раба Ортобула. Вместо него теперь старик, раньше принадлежавший Эпихару. Его привела с собой Гермия. А прежнего привратника и след простыл.

– Только не говори, что его зовут Артимм.

– Именно. – На лице Архия мелькнула тень разочарования. – Я пытаюсь выяснить, куда он делся. Я подумал, юный Клеофон, устраивая побег, вполне мог воспользоваться услугами старого раба семьи.

– Интересная мысль!

– У меня немало других. И кое-какая информация. Время покажет, пригодится она или нет.

Разумеется, я хотел обсудить полученные сведения с Аристотелем, а вовсе не с грозным Архием, который ужасно меня раздражал. Дня через три после исчезновения Клеофона в борделе видели мальчика – несомненно, это очень ценная информация. Дома я с радостью обнаружил, что Олимпий, помощник главного раба Аристотеля, принес мне записку от своего господина. Основатель Ликея просил меня прийти, желая переговорить о чем-то важном. Казалось, ничто не должно помешать беседе с глазу на глаз. Я уже собрался было совершить привычную прогулку до Ликея, как вдруг на пороге вырос Фанодем. Несчастный дядя еще более несчастной Гермии старел не по дням, а по часам.

– Прошу тебя, о Стефан, – произнес он вместо приветствия, – скажи, ты виделся с Эргоклом?

– У меня нет ни малейшей причины искать встреч с Эргоклом. Я видел его на Агоре, возле памятника Героям, когда Критон зачитывал новое обвинение против тебя.

– Да, ужасно. Ужасно! Если все ополчатся на нас, мы погибли. Ибо как доказать, что ты чего-то неделал? Как нам доказать? Мы не в силах доказать, что не похищали мальчика, и уж тем более не убивали его! – Он содрогнулся. – Я долженразыскать Эргокла. Его никто не видел, с тех пор как… как Критон выступил на Агоре. Гермия убеждена, что, когда Эргокл говорил с ней, в его словах таилась угроза: он намекал, что она избавилась от мальчика и должна заплатить, если хочет, чтобы он молчал. Когда Эргокл рядом, это невыносимо, но еще хуже, когда его долго нет. Необходимо выяснить, чем он сейчас занимается. Правда ли он нас подозревает или просто хочет вытянуть деньги?

– Решив подкупить Эргокла, вы совершили бы непоправимую ошибку.

– Но если Эргокл подумает, что с нами можно договориться, то, возможно, перестанет столь рьяно поддерживать Критона, пусть даже и встал на его сторону. Может, таким образом он лишь пытается нас припугнуть? А вдруг ему известно, где Клеофон?

– Я не могу тебе помочь, – мягко ответил я, положив руку на плечо старика. – По крайней мере, сейчас у меня есть дела, и я не могу заниматься поисками Эргокла. Я обязательно скажу, если увижу его. И надеюсь сделать кое-что для тебя, можешь быть уверен.

И я ненавязчиво отодвинул Фанодема от двери. Если бы только я мог сказать ему, что нашел Клеофона – живого.

Я быстро проделал привычный путь в Ликей и поведал Аристотелю о своих открытиях. Вскоре после исчезновения Клеофона в доме Манто нашел временное пристанище некий учтивый мальчик. Я не собирался докучать Аристотелю детальным описанием всех подробностей моего визита в бордель, но счел нужным упомянуть тревогу Фанодема. И вдруг, уже в самом конце, меня осенило:

– Аристотель, кто такая Ликена?

– А почему ты о ней заговорил?

– Я просто вспомнил, что, когда пытался разузнать, не может ли Клеофон прятаться у Манто, – не сегодня, а в прошлый раз, – то встретил Мариллу. И она сказала, что, если Манто снова понадобится кастрюля, пусть, мол, идет к Ликене. И я вдруг подумал: есть некая Ликена, которая связана и с той, и с другой семьей, а мы так и не выяснили, кто она. Марилла, помнится, сказала, что Ликена – любовница Филина. Мы только слышали о ней, но ни разу не видели.

– Может, следует пустить по ее следу ищейку Архия?

– Думаю, он все еще занят поисками Клеофона.

И я рассказал, что видел переодетого Архия, что, оказывается, «Артимм», которого искала малышка Харита, – это старый фригиец, бывший привратник Ортобула, и что, по мнению Архия, он мог быть причастен к исчезновению Клеофона.

– Предоставим Архию следовать в этом направлении, – молвил Аристотель. – Я же следовал в своем и хочу показать тебе что-то важное!

Он вскочил со свойственной ему порывистостью, взглянул на меня сияющими глазами и театральным жестом указал на какой-то завернутый в ткань предмет, который стоял в углу андрона.

– Я послал за ним одного ученого, – пояснил Аристотель, все еще глядя на таинственную вещь. – Феофраст упорно не желает интересоваться подобными вещами, так что пришлось дать указания Гиппарху Аргосскому.

– Ах, да. Гиппарх. Серьезный юноша, похожий на лошадь. – Гиппарх с его тихим, монотонным голосом и кроткими манерами прекрасно подходил для деликатных поручений. Вероятность, что он привлечет чье-либо внимание, равнялась нулю. – Но что он должен был искать?

– Пропавшую статую, разумеется! Ту, которая раньше украшала андронОртобула. Полагаю, эту скульптуру – назовем ее «первая статуя» – убрали в тот вечер, когда погиб Ортобул. Сперва ее вынули из ниши, уложили на кушетку и накрыли одеялом. Затем некто, прячущийся во мраке комнаты, стал шептать, подражая сонному голосу Ортобула. Но какая же судьба постигла первую статую? Я предположил, что ее повредили, возможно, когда второпях переносили с кушетки на прежнее место. Если моя догадка верна, подумал я, заговорщики могли просто выбросить пострадавшую статую. И заменить ее первой попавшейся, чтобы временно скрыть пропажу.

Я обдумал услышанное.

– Ты говоришь, «заговорщики». Убийцы. Лишь они могли знать, что очень скоро дом погрузится в траур, и всем будет не до статуй. А потом они поставили в нишу мраморных нимф, которые не подошли по размеру, и Критон, а может, еще кто-то, велел убрать их оттуда.

– Да. Хотя вовсе не обязательно, что мраморных нимф в нишу поставили заговорщики.

– Они могли свалить пропажу статуи на похороны. Когда множество людей приходит в дом, чтобы подготовить покойного к погребению и проводить его в последний путь, ценные вещи могут и пропасть. И потом, в последнее время в Афинах участились кражи.

– Верно. Но от статуи не так-то легко избавиться, это ведь не чашка. Это вещь не только дорогая, но и тяжелая. Первая статуя должна быть в списке имущества, но мы забываем, что два хозяйства только-только объединили. А потому, заговорщики знали наверняка, что мальчики не хватятся вещей, которые редко попадались им на глаза. Исчезнувшая статуя, скорее всего, принадлежала Эпихару, а не Ортобулу. Эпихару, который был не только богаче, но обладал более изысканным вкусом – или стремился это показать. Подумав, ты поймешь, что эта статуя вряд ли мраморная.

– Да, мраморная – вряд ли, а вот бронзовая – очень может быть, – вслух размышлял я. – Бронзовые статуи чаще всего не цельные, а полые внутри. Мраморные, напротив, цельные и очень тяжелые. Крупную мраморную статую не под силу сдвинуть с места и двоим, не то, что одному. А эта должна быть если не в полный рост, то хотя бы относительно большой, раз с ее помощью изображали живого человека.

– Хорошо. Что еще ты можешь сказать о ней?

– Это, должно быть, статуя мужчины… какого-то бога? Вряд ли Посейдон, в жилом-то доме, и Зевс – тоже чересчур. Статуи Пана обычно маленькие…

– Мужчину, Стефан, вовсе не обязательно «изображать» с помощью статуи мужчины. Это не должна быть обнаженная фигура, ибо ее все равно укрыли одеялом. Маленькая Харита и тут предоставила нам ценные сведения. «Вам нужна папина дочь». Помнишь, она говорила нечто подобное, когда мы впервые пришли в дом Ортобула и разыграли довольно неуклюжее представление. А в прошлый раз она сказала что-то вроде: «Я хочу (вернее, кукла хочет) остаться и поискать дочь».

Аристотель сорвал ткань с предмета, стоящего в углу.

– Перед тобой госпожа Дочь! Кора Эпихара, папина Дочь! – провозгласил он.

Да, передо мной стоял бронзовый образ Персефоны, славной дочери Деметры. Коры, Девы, Дочери. Младшей половинки великой Пары: Матери и Дочери, Деметры и Персефоны. Это была красивая, старинная статуя, с чудесными формами и гладким зеленоватым телом, которое, однако, сильно пострадало: правая рука оторвалась, и на том месте, где она входила в плечо, бронза сияла, как новая. Пальцы на правой ноге отсутствовали, а на щеке красовалась здоровенная вмятина.

– Вот. Повреждения объясняют, почему заговорщики не поставили ее обратно в нишу, будто ничего не произошло. Статуя была их марионеткой, неодушевленной сообщницей. Довольно неуклюжей, принимая во внимание размеры. Возможно, кто-то в одиночку тащил ее на место и не удержал. Досадная неприятность. Ведь теперь нужно было от нее избавляться.

– Как?

– Очень просто. Ее кинули в кучу экскрементов у дороги и хорошенько прикрыли.

– Какой вонючий план! – Я окинул статую брезгливым взглядом.

– Он позволял избавиться от статуи именно на тот краткий промежуток времени, который был так важен для заговорщиков. Разумеется, в конце концов ее обнаружил сборщик экскрементов этого дема.И хотя пережитые злоключения не слишком украсили Кору, он аккуратно очистил ее и затем почти за бесценок продал человеку из Пирея, который занимается переплавкой и сбытом поврежденных произведений искусства. Он рассчитывал продать ее, но покупатель все не находился, и статую ожидала печь. Гиппарх подоспел как раз вовремя.

– «Папина Дочь»! Кора, которая принадлежала Эпихару, а потом перешла к Ортобулу и очутилась в его андроне.Так вот что это.

– Я так думаю. И эта красивая бронзовая богиня стала соучастницей убийства Ортобула.

– Но зачем? Зачем нужно было создавать себе столько лишних хлопот и выдавать статую за живого человека?

– Потому что времясмерти Ортобула имело решающее значение. Для кого-то. И этот кто-то не побоялся лишних трудностей. По-моему, это очевидно. Человек, который заставил других участвовать в этом спектакле, и был душой заговора.

– Значит, несчастная статуя пострадала в процессе… – Я обошел Кору. – Какая дерзость! Использовать Дочь Деметры как марионетку. По-моему, лучше умереть, чем дотронуться до нее. Или поставить у себя в доме. Как представлю эту кучу экскрементов…

– Ты несправедлив к Персефоне, Стефан. Бронза – чистый, прочный материал, но рождается она из земли. Мы сами, гораздо менее чистые и прочные, созданы из той же грязной земли; каждый день мы портим воздух, а рано или поздно умрем и будем смердеть. А Персефона верна себе, не правда ли? Исчезает, тускнеет во мраке загробного царства и возвращается снова.

XIX
В западне

– Ты мог бы сказать, что собираешься к Аристотелю, – укоризненно заметил Архий.

– Когда мы разговаривали, еще не собирался. – Я пожал плечами. – И вообще мы с Аристотелем часто встречаемся. Ты, думаю, тоже иногда видишься с ним без меня. Так с какой стати я должен был что-то говорить?

Он покачал головой:

– Нужно поделиться сведениями, а не разбредаться кто куда. У меня есть новости – точнее, вот-вот будут. Я хочу попросить тебя о помощи.

– Зачем я тебе?

– Думаю, мы сможем больше узнать о Клеофоне, если прогуляемся по дороге на Мегару. Но мне нужно средство передвижения. Если у тебя есть осел, я возьму его внаем – Антипатр снабдил меня деньгами – и, пожалуйста, составь мне компанию.

Перспектива сдать моего маленького ослика внаем казалась заманчивой. Прогулка с Архием – нет.

– Почему именно я?

– Я предпочту общество афинского гражданина. И потом, может, у тебя найдутся какие-то дела?

– Я бы взял медовые соты на продажу.

– Превосходно. Разумеется, я буду переодет.

– Ну конечно, а когда ты не переодет? – с мрачной иронией осведомился я.

Мы условились встретиться возле Дипилонских ворот, и я пошел за ослом, который последние дня два не был перегружен работой. Я торопливо уложил в корзины соты, прикрыв их сверху листьями, чтобы защитить от мух.

Подойдя к Дипилонским воротам, я не сразу узнал Архия. Актер облачился в замызганный потертый плащ, весь в рыбной чешуе, а на спине нес плетеную корзину с двумя миногами, завернутыми в мокрые листья; в правой руке он держал палку, с которой свешивались рыбы, укоризненно глядя на нас остекленевшими глазами. Архий скользнул по мне взглядом, едва заметно показывая, чтобы я воздержался от приветствия и вел себя так, словно мы незнакомы. Он пристроился сзади, и мы тронулись в путь: сперва осел со своей сладкой поклажей, потом я, исполняющий роль погонщика, а замыкал эту своеобразную процессию новоявленный торговец рыбой, который, правда, держался на приличном расстоянии от нас. Между нами то и дело оказывались люди, но я ни разу не обернулся, будучи совершенно уверен, что уж Архий-то не отстанет. Когда мы миновали Академию, Архий нагнал меня и зашагал рядом.

– Вчера я был крестьянином, продающим овощи, – произнес он. – А сегодня – торговец рыбой.

– Я вижу. И чувствую.

– Я должен разнообразить свой репертуар, чтобы иметь разные роли про запас.

– Очень хорошо. Но не все роли такие душистые. Пожалуйста, не иди с наветренной стороны, а то мед провоняет.

В следующей деревне мне удалось продать немного меда, и Архий, заметив, что я подобрел, решил завязать беседу.

– Ты же понимаешь, что на самом деле это вовсе не Мегара.

– Что «это»?

– Куда мы идем. По-настоящему, нужно лишь немного обогнуть Элевсин. Путь неблизкий, но я рассчитываю, что это будет легко.

– Что «это»?

– Добраться.

Все это казалось совершенно бессмысленным, и лично я придерживался мнения, что мы не доберемся никуда. Время от времени Архий принимался читать мне лекцию об искусстве перевоплощения, но отсутствие всякого интереса с моей стороны вынуждало его замолчать – временно.

– Мы приближаемся к деревне, надо свернуть вправо, вот здесь, – сказал он после продолжительного молчания.

– Мы только и делаем, что приближаемся к деревням. Не в этой ли нас ждут новости о Клео…

– Тс-с!

В деревне я продал остатки меда, а Архий – очередную рыбу. Я считал, что теперь самое время возвращаться, но мой спутник взглянул на меня с упреком.

– Еще чуть-чуть. Уверен, ты будешь только рад.

И мы снова зашагали по сельской дороге. Наконец, показалась низина, а в ней – маленький домик. Было слышно, как гогочут гуси.

– Может, зайдем и попросим воды?

– Нет-нет, – возразил Архий. – Не будем терять драгоценное время. Хозяева не обрадуются непрошеным гостям. Они слишком бедны. Такие не покупают ни мед, ни рыбу.

И мы пошли дальше, мимо возделанных участков земли и невспаханных полей, на которых паслись овцы. Выглянуло солнце, и вдруг стало не по-осеннему тепло. Запели поздние птицы, а над моими липкими корзинами и пахучей рыбой Архия зажужжали поздние осы.

– Смотри! – вдруг напрягся Архий. – Что это?

– Где?

– Вон, в канаве – какая-то тряпка колышется на ветру.

– Наверное, крестьянин, настоящийкрестьянин, вкушает послеобеденный отдых, – предположил я. – Или выпил слишком много вина. Не обращай внимания.

– Как ты можешь так говорить? Почему не выясняешь, в чем дело?

– Сам выясняй.

– Может, кто-то ранен? Что это? Не стон ли?

Я бросился к канаве и заглянул в нее. Кусок домотканой материи трепетал среди папоротника и утесника, сливаясь с их яркими осенними красками. А под тряпкой и листьями лежал человек. Тело остыло, однако не успело задеревенеть. Похолодев, я представил, как буду рассказывать Гермии о смерти ее сына. Непослушными руками я раздвинул заросли утесника и повернул к себе голову покойника.

– Эргокл!

Некогда шустрые глазки остановились и остекленели. Кто-то успел клюнуть мертвеца в съежившийся курносый нос. Когда я поворачивал мертвую голову, случилось нечто жуткое. Она мотнулась в одну сторону, потом в другую. Я вдруг вспомнил, как еще совсем ребенком нечаянно поломал мамину прялку и как тогда, при виде сломанной ножки и лохматого мотка шерсти, болтающегося туда-сюда, на меня нахлынуло отчаяние.

– Он умер? – спросил Архий.

– Да. Это Эргокл, вне всякого сомнения. Кто-то сломал ему шею. Он так лежал… нет, думаю, кто-то успел переместить тело.

С неподобающей поспешностью я уронил голову Эргокла и повернулся к Архию.

– Ты? Это ты! Ты все время знал, что тело Эргокла здесь! Естественно, он не стонал, ты все выдумал! Ты либо сам убил его, либо нашел труп.

– Естественно, я нашел труп. Я не убивал. Но мне ни в коем случае нельзя заявлять о находке тела.

– Ты нашел его в этой канаве? На этом самом месте? Когда?

– Вчера. Я шел этой же дорогой, в обход Элевсина, заметил ткань, подбежал и дотронулся до нее, как и ты. Я передвинул тело, голова мотнулась и легла уже по-другому. Лишь очень наблюдательный человек мог обратить на это внимание.

Я хотел сказать, что у меня есть некоторый опыт в обнаружении трупов, но прикусил язык. Мне совсем не хотелось напоминать об этом афинским гражданам или чужеземцам.

– Странно, что Эргокл умер здесь, – задумчиво произнес я. – Есть места и поуютнее. Например, бордель. Телом уже успели поживиться птицы и насекомые.

– Еще бы. Люди решат, что мухи интересуются твоими корзинами. Эргокл нынче пахнет сильнее. Видишь, как хорошо, что я в столь душистом образе. Мы погрузим тело на осла.

– Так вот зачем тебе понадобилось несчастное животное! Ты подстроил, чтобы я нашел тело! А как же Клеофон?

– Это не имеет никакого отношения к Клеофону. Но иначе ты бы не пошел.

– Ты уверен, – сказал я, едва сдерживаясь, – что в твоих жилах не течет критская кровь? Ты, помнится, говорил, что родился где-то на западе, под Сибарисом. Но может, среди твоих предков есть критяне?

– А что?

– Они все лгуны, – сквозь зубы проговорил я и стал затаскивать мертвого Эргокла с болтающейся головой на моего многострадального осла. Архий взялся помогать. Мы прикрыли тело одеждой Эргокла и провонявшим рыбой плащом Архия. Вокруг клубились тучи мух.

– Погоди! – сказал я. – Мы должны осмотреть место преступления.

– Не трудись. Это – сам знаешь, что – нужно отвезти в дом Эргокла, и поскорее. Чтобы его семья оповестила городские власти, – посоветовал Архий. Он шлепнул осла, и тот потрусил по дороге в Афины. Мне оставалось лишь пойти следом. – Пусть разбираются сами. Я точно не знаю, распространяется ли на эту территорию влияние Афин, но полагаю, что да.

– Да. Но мы сейчас здесь– на том месте, где убили Эргокла. Сперва нужно выяснить, что произошло, а уж потом возвращаться в город.

– Откуда тебе знать, где его убили?

– Ниоткуда. Но скорее всего, это случилось где-то рядом. Непохоже, что он свалился в припадке. Ему свернули шею и аккуратно уложили в канаву, – я осмотрелся. Место было безлюдное. Но где-то рядом гоготали гуси.

– Смотри! – с удвоенной силой заработав руками, я разогнал мух, роящихся над моей головой, и, воспользовавшись краткой передышкой, быстро указал на интересующий меня объект. – Вон домик, который мы уже видели. Хоть он и не прямо у дороги, а все равно может оказаться таверной, в таком-то захолустье. За деньги хозяева наверняка предлагают путешественникам выпить и перекусить. В отличие от обыкновенных крестьян, чье радушие бескорыстно.

– Возможно, – вяло отозвался Архий. – Но скорее всего, дом пустует. А если нет, значит, там ютятся какие-нибудь жалкие бедняки, от которых все равно ничего не узнаешь. Учитывая особенности нашего груза, следует тронуться в путь немедля.

– Поступай, как знаешь, – высокомерно проговорил я. – Хочешь – иди, а можешь остаться и присмотреть за ослом.

Вместо ответа Архий пробормотал что-то неразборчивое. Не обратив на это никакого внимания, я пошел по тропе, ведущей к дому. На мое счастье, гуси были на заднем дворе, за самодельным забором из прутьев и утесника. Неказистый домик, крытый утесником вместо черепицы, был окружен томящимся от зноя огородом с пожухлым, давно отцветшим салатом. Домик был ненамного выше моего роста, но, видимо, внутри хватало места, чтобы спать, есть, хранить инструменты и даже держать кое-какую живность.

За домом, возле загона для гусей, росла яблоня, а под ней я увидел старика.

– Добрый день. Какие хорошие гуси! Ты, часом, не продаешь напитки путешественникам?

Старик моргнул, потом выпрямился и, еле переставляя ноги, поплелся мне навстречу.

– О да, господин. У нас чудесный колодец, мы можем предложить тебе вина и свежей воды. Сейчас смешаю и вынесу.

– Я могу зайти, – сказал я и прошел в дом; косяк был такой низкий, что пришлось согнуться в три погибели. Когда мои глаза привыкли к темноте, я увидел, что комната обставлена для гостей, возможно – для постояльцев. В полумраке вырисовывались неясные очертания стола и стульев. Вдруг раздался то ли стон, то ли вздох, и я стал осматриваться. Не обнаружив в комнате ни души, я заглянул в пристройку: разбросанное по полу сено – вот все, что осталось от осла, давным-давно канувшего в небытие. Единственным четвероногим обитателем этого дома была одинокая молодая овца, которая спала в какой-то неестественной позе. Стоящий у меня за спиной хозяин вдруг поднял крик, и из маленькой комнаты прямо напротив пристройки выползла древняя старуха. Казалось, ей ничуть не досаждали вопли супруга, из чего я заключил, что она глухая. Хозяйка тоже сильно горбилась, ее подбородок почти лежал на груди.

– Хочешь выпить? – спросила она, не глядя на меня. Я заключил, что это не скромность, а следствие недуга: спина старухи была согнута, словно лук, не позволяя ей поднять голову. Старые слезящиеся глаза неотрывно смотрели в пол, не слишком чистый. В дом то и дело входили гуси. Молодая овца громко сопела, храпела и портила воздух.

– Не пугайся. Это всего лишь больной барашек, – сказала старуха. – Видно, впал в оцепенение.

С удивительным проворством она плеснула в кувшин слабенького вина, сильно разбавленного водой из треснувшей гидрии, [6]6
  Гидрия – сосуд для воды, чаще керамический, с двумя горизонтальными ручками и одной вертикальной. По форме близка к амфоре, но сильнее расширяется кверху, а горло более высокое и узкое.


[Закрыть]и зашаркала ко мне, улыбаясь страшной беззубой улыбкой.

– Не бойся, – успокаивающе произнесла она, видя мои сомнения, – вода только-только из колодца. Очень хорошая вода. Если заплатишь, я могу сделать чего-нибудь горяченького. Даже супа. Когда этот барашек издохнет, у нас будет похлебка.

– Пусть даже не надеется! – завопил старик. – Я не позволю разводить огонь посреди дня. Какая трата угля!

Его престарелая супруга взглянула в угол, где аккуратной кучкой был сложен уголь.

– Почему бы нет, если он заплатит? – возразила она. – Ведь угольщик приходил.

– В этом нет нужды, – сердито проговорил хозяин дома, а я с жаром принялся уверять, что совершенно не хочу горячего.

Старуха отнесла кувшин на колченогий стол для готовки, и я заметил на нем горшок с водой, в котором лежала свежая свекла. Между тем, в их убогом садике я видел лишь отцветший салат и какие-то травы.

– К вам никто не приходил – день или два назад? Может, афинянин с курносым носом и прямыми каштановыми волосами?

Старуха не ответила, неожиданно вспомнив, что она глухая. Я задал тот же вопрос старику.

– У нас много народу бывает, – ответил тот.

– Вы купили эту свеклу вчера у торговца овощами?

– Может быть, – напряженно проговорил старик. – Не сказать, чтобы я помнил. Такой пустяк.

– Не желаешь ли купить гуся? – неожиданно пискнула старуха.

– Нет, благодарю, не сейчас. Но я хочу знать, где мой друг – курносый человек с пышной шевелюрой.

– Разные люди, – проговорила она своим надтреснутым голосом. – Одни приходят, другие уходят. Довольно с меня драк и ссор. Я бы и заниматься этим не стала, если бы не оболы, которые нам перепадают.

– Верно, – согласился ее супруг. – Если бы не жалкие гроши, без которых нам, старикам, пришлось бы совсем худо, разве пускали бы мы в дом, кого ни попадя?

Взгляд, который бросил на меня старик, был столь красноречив, что ничего не оставалось, кроме как дать ему обол. Сказать, что у меня нет мелочи, я не мог, поскольку выручил за мед немало монет. Старуха выхватила обол из рук мужа и положила в щербатый кувшин, который стоял высоко на полке. Но кувшин выскользнул из старых, трясущихся рук и разбился вдребезги.

Немногочисленные монеты разлетелись по комнате. Я подобрал свой обол и вновь протянул его старику. Однако, судя по всему, в старом кувшине хранились и другие сокровища, иначе престарелые супруги не ползали бы по земляному полу среди гусиного помета, оглашая комнату короткими, отчаянным вскриками. Я был удивлен, когда увидел, что за монеты они собирают: среди бронзовых оболов и пол-оболов то и дело попадались серебряные драхмы. Поразительная вещь – в кувшине старухи завалялась даже большая серебряная тетрадрахма. Да не одна, а две… нет, четыре новеньких монетки достоинством в четыре драхмы, каждая с портретом Геракла (или Александра в образе Геракла), голову которого украшала львиная шкура. На некоторых монетках был сам Зевс: он сидел на колченогом троне и беседовал с орлом, устроившимся на его правой руке.

– Я искренне рад, что ваши труды не пропадают даром, – заметил я.

Старуха, покраснев от усилий и стыда, сгребла монеты, которые подобрала, наконец, с предательского пола.

– Это все гуси, – заявила она. – Мы гусей продаем! И гусиный пух. А кое-что вымениваем на перья.

– Чистая правда, – подтвердил старик. – На то и живем.

– И что, совсем некому о вас позаботиться?

– Племянник, будь он проклят, забрал имение и отличный дом, а нас бросил на произвол судьбы. Чтоб его поразила молния! – старик явно не церемонился.

– Не ругайся, дорогой, какой от этого прок? Еще накличешь беду, – приструнила его супруга. Этот упрек прозвучал бы более грозно, не будь старуха такой горбатой – казалось, она обращается к полу.

Я повернулся к ней:

– Этот торговец овощами, который принес свеклу, он докучал вам? Тоже задавал вопросы?

– Всенынче задают вопросы! – Несчастная старуха тряслась всем телом и, казалось, сейчас разрыдается. – Назойливые, как мухи. Только одних спровадишь, так другие являются. Я не знаю, просто не знаю…

– Не знаешь что?

– Ничего! – взревел хозяин дома, его невидящие глаза метали молнии. – Мы ничего не знаем. Понимаешь ты это, молодой человек?

– Вполне, – ответил я, поднимаясь, и с радостью вышел на воздух. Гуси гоготали и шипели, но, кроме них, никто не произнес ни звука. Той же тропкой я вернулся к торговцу рыбой и трясущемуся под своей ношей ослику, которые ждали меня в тени низкорослого деревца. Мы тронулись в обратный путь: я, Архий, осел, а также мертвое тело и мухи. Две осы пыталась поживиться останками Эргокла.

– Они нуждаются в пище, эти старики. Хорошо, что ты продал им немного свеклы, – заметил я.

Архий вспыхнул, но промолчал.

– Вижу, ты не желаешь делиться сведениями. Но ты как-то разнюхал, что Эргокл тоже побывал в этой забегаловке. Не так ли?

– А с какой стати я должен делиться с тобой информацией?

– Если будешь скрытничать, понравиться ли это Аристотелю? Он знаком с Антипатром подольше твоего.

Некоторое время Архий шагал молча, обдумывая мои слова. Но я не собирался отступать.

– Ты расспрашивал эту пожилую пару. И что ты выяснил? Что Эргокл был у них? Так?

Архий кивнул.

– И, надо полагать, что он был жив и выпил у них в доме.

Архий неохотно заговорил:

– Да. И, судя по тому, что рассказала старуха, он чувствовал себя неважно, когда уходил. Но это все, что я знаю, честное слово. Из них больше ничего не удалось вытянуть. Я подозреваю, что в доме были и другие люди, но они не оставили никаких следов, по крайней мере, я не смог их обнаружить. А этих стариков трудно назвать радушными.

– Хм, – я подумал о серебряных монетах. Предположим, старикам заплатили за то, чтобы воспользоваться их домом – или одной-единственной комнатой – в каких-то целях. А может, Некто беседовал с Эргоклом за домом на заднем дворе, возле загона для гусей, стоя так, чтобы их не было видно с дороги? Наверняка Эргокл и Некто вместе выпили. Был ли Эргокл убит в этой жалкой лачуге? Или вышел оттуда живой и невредимый, и на своих ногах преодолел то небольшое расстояние – не больше фарсанга, [7]7
  Фарсанг – персидская мера длины, 6210 метров.


[Закрыть]– которое отделяет лачугу от места, где мы нашли его тело? Или его быстро прикончили и оставили в канаве?

– Пойми меня, Стефан Афинский, – заговорил Архий. – Я очень тебя уважаю. Я молчу, только если дело не закончено. А это, к несчастью, весьма далеко от завершения. Не скажу, что виной тому моя некомпетентность, однако пока я не нашел мальчика. Признаюсь, я не искал Эргокла и потому не стану радоваться этой находке. Нет, я не рассчитывал обнаружить его тело. Твоя догадка верна, я действительно беседовал со стариками. И я убежден, что Эргокл побывал у них незадолго до смерти. Но все слишком туманно, и что толку сотрясать воздух недостоверными фактами? Вместо аккуратно смотанного клубка у меня в руках обрывки пряжи, слишком короткие и разношерстные.

– Наш долг – заявить об обнаружении тела, чтобы власти и семья Эргокла начали расследование.

– Да. Быть может. Но эти старики! С ними тяжело разговаривать. Может, они глухие, а может, притворяются. К несчастью, формально они – свободные люди, хотя, конечно, последние среди последних. По законам Аттики, их нельзя пытать. А даже если бы и было можно, ты не представляешь, какое это трудное дело – пытать таких старых, хилых людей. Как говорится, не успел наладить стрелу, а добыча сама упала с дерева. Да, жаль, у нас совсем нет времени поискать какие-нибудь подсказки и улики.

– Более красноречивой улики, чем труп, не найдешь! – возразил я. Мы уныло плелись по дороге. Я подумал, что в разгар лета подобное путешествие было бы немыслимым, если даже сейчас, осенью, мухи не давали нам покоя. Впрочем, еще недавно я странствовал по Азии, где не было недостатка ни в мухах, ни в дурных запахах…

– Надеюсь, с тобой все будет хорошо, – озабоченно проговорил Архий, когда мы уже подходили к городским стенам.

– Я тоже надеюсь, а ты что, собственно, имеешь в виду?

– Ты должен отвезти… это в дом Эргокла. На твоем месте я бы сказал, что просто продавал мед за городом, случайно увидел в канаве какую-то ткань и остановился, решив, что, может, кому-то плохо. Вряд ли тебя заподозрят. Совершенно очевидно, что Эргокл умер гораздо раньше, чем сегодня утром, и потом, наверняка кто-то видел, что ты направился из города с ослом и медовыми сотами.

– Я? Разумеется, причин подозревать менянет!

– Ну и прекрасно. Пусть родственники Эргокла сами разбираются. Не удивлюсь, если они заподозрят Критона. Но ты помалкивай. Будь учтив, но не высказывай никаких предположений.