Текст книги "Ключ к искуплению (СИ)"

Автор книги: Максим Субботин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

Глава 3

Гори, ведьма, гори!

(с) Меррит Абрахам Грайс

То, что ему удалось выбраться из трущоб, Сергей оценивал как настоящее чудо. Уже спустя какой‑то час солнце скрылось настолько, что переулок погрузился в густую полумглу. Куда ступать – стало совершенно неважно. Ноги до самых колен покрылись липким, дурно пахнущим нечто, полы рясы намокли и липли к ногам. Вонь настолько глубоко засела в носоглотке, что рвотные позывы случались чуть ли не каждые десять минут.

Полуослепший, с затуманенным сознанием, Сергей все же покинул злосчастные переулки. Последние сотни метров он преодолевал почти бегом. Во встречающихся на пути ответвлениях скользили размытые тени, слышался смех и крики. Несколько раз он видел светящиеся желтым глаза – большие, с вертикальным зрачком, как у кошки. Глаза замирали при его приближении, а потом просто исчезали. При этом ощущение постоянной слежки, постоянного внимательного (даже оценивающего) взгляда не проходило.

И потому он бежал. Бежал, не оглядываясь, не обращая внимания на боль. Падал, вставал – и бежал снова. Когда вонь начала рассеиваться, а склизкая грязь под ногами уступила место хорошо утоптанной земле – Сергей не заметил. Он даже не заметил, когда улицы стали светлее. У домов появились столбы с закрепленными на них желтыми фонарями. У одного из них он и остановился.

Ноги подкашивались, а дыхание выбивалось со свистящим хрипом. Тело, которое еще утром было мертво, проделало неплохой путь, но теперь грозило сдаться и растянуться в первой же канаве.

Странно: либо вечер здесь крайне короткий и переход от дня к ночи происходит за считанные минуты, либо за время бегства он как минимум раз отключился. Ну не мог он промотаться по трущобам несколько часов. Каковы тогда должны быть размеры заживо гниющего района? И каковы размеры остального города?!

Сергей помассировал зудящие виски. Можно ли доверять собственному сознанию?

Надо отвлечься на что‑то понятное и простое.

Осмотревшись, Сергей отметил нечто вроде вывески, мерно покачивающейся над дверью ближайшего одноэтажного дома. Здесь же, перед окнами, разместился довольно вместительный крытый лоток, сейчас пустующий. С трудом переставляя немеющие ноги, Сергей сделал несколько шагов к вывеске. Неверный свет выдернул из темноты деревянную табличку со старательно вырезанными буквами, украшенными геометрическим орнаментом.

– Кожевня Уйки, – вслух прочитал Сергей.

Несмотря на замысловатый шрифт, все буквы оказались знакомы и стояли на привычных местах.

Что ж, уже легче: там, где проживает мастеровой люд, должно быть спокойнее. Впрочем, расслабляться рано. Хоть и очень хочется.

«Не приняли бы за вора».

Опираясь то о стены домов, то о лотки (их, кстати, оказалось очень много), Сергей направился по залитой желтым светом улице. Каждый фонарь – небольшая луна, мерцающая в легкой туманной дымке.

По всей видимости, отсюда начинался район кузнецов, кожевников и гончаров. Вывески обнаружились почти на каждом доме. Некоторые, как и первую, украшала художественная резьба, другие несли на себе следы разноцветных красок, третьи явно вышли из‑под молота кузнеца. Четкой зависимости стиля таблички от изготавливаемых в доме предметов Сергей не заметил. Впрочем, голова работала не особенно четко, а внимание заметно притупилось.

Но вот что странно – несмотря на освещение улицы, пусть неравномерное и не особенно яркое, в домах света нет. Ни в одном. Все строения будто вымерли. Ни лая собак, ни скрипа дверей или случайного голоса – ничего, кроме гудящего стрекота кузнечиков. Лишь желтая полоска света, по обе стороны от которой из темноты выплывают лавки и мастерские без хозяев.

«Неужели все спят?»

Сергей понимал, что труд ремесленника очень непрост. Наработавшись за день, люди вряд ли станут колобродить ночью. Но чтобы такая тишина…

Захочешь спросить дорогу – а не у кого.

Неожиданно ветер донес до Сергея отдаленный звук. Будто шелест прибоя. Порыв – и снова тишина.

Почудилось?

Остановиться, задержать дыхание, прикрыть глаза. Действительно звук! Больше всего похож на… на крик. Крик, одновременно рвущийся из множества глоток. Что‑то празднуют или кого‑то убивают? Но альтернативы, похоже, нет – придется идти на шум.

У одного из домов–мастерских Сергей разглядел странного вида бочку. Деревянная, стянута обручами, но с короткой широкой трубкой, вмонтированной в бок. Что‑то типа крана, но гораздо более простотой конструкции.

Бочка для вина? На улице?

Не поленившись, Сергей подошел к ней вплотную. Под ногами захлюпала глина. Похоже, что кто‑то не пожалел воды, чтобы от души намочить кусок сухой улицы. А что если…

Сергей опустил руку в бочку. Пальцы обожгла приятная прохлада. Воды.

Да! То, что нужно!

По спине от предвкушения пробежали мурашки.

Неужели удастся избавиться от ощущения ходячей помойки?

Бросив быстрый взгляд на улицу – никого, – Сергей взялся за края бочки и как можно тише залез в нее. Холод сначала коснулся одной ноги, потом другой, затем поднялся по торсу и сомкнулся над головой.

Тихое монотонное гудение в ушах – блаженство.

Если хоть кто‑нибудь его видел, если не дай бог хозяева дома–лавки решат выйти прогуляться – незадачливому любителю водных процедур несдобровать. Но отчего‑то думать об этом не хотелось. Вода приятно холодила натруженное тело, обнимала мягким коконом, снимала усталость.

Да, вот теперь можно жить. Теперь можно рассуждать здраво.

Прохлада превращалась в холод, проникающий под кожу. Но Сергей не спешил вылезать. Еще немного. Пусть руки и ноги начнут неметь. Пусть начнут стучать зубы. Вместе с нарастающим ознобом истаивают воспоминания о вони трущоб, о желтых глазах, о сгоревшем грабителе.

Он вынырнул с громким вздохом. Зубы действительно отбивали чечетку, руки слушались еле–еле.

«Прошу прощения», – проговорил Сергей мысленно, стоя возле бочки и стягивая с себя тяжелую ткань рясы. Теперь передвигаться в ней – сущее мучение. Но и выкидывать пока рано – вдруг пригодится.

Оставшись в одной набедренной повязке, он припустил бегом. Первые шаги дались с трудом. Ноги норовили подогнуться, ступали неуверенно. Но чем дальше, тем сильнее разгонялась по жилам кровь, тем проще становилось передвигаться. Последние сомнения по поводу вынужденного купания развеялись. Немного стыдно перед хозяевами бочки, но не настолько, чтобы корить себя. Вода будто дала вторую жизнь, а большего сейчас и не требуется.

Между тем звуки приближались, становились отчетливее. Теперь среди скомканных взрывов толпы можно различить отдельные выкрики.

Все‑таки праздник?

Улица все время шла в гору – и потому зрелище, представшее взору Сергея, развернулось сразу во всей красе. Он даже прикрыл глаза от света многочисленных факелов.

На просторной, мощенной булыжником площади, окруженной стеной раскидистых дубов, собралось несколько сотен горожан. Женщины, мужчины, дети – в простых домотканых одеждах, украшенных белыми лентами. Люди стояли перед деревянным помостом, на котором самозабвенно отплясывал по пояс раздетый мужик. Он то пускался вприсядку, то ходил колесом, то совершал немыслимые по сложности кульбиты – и это все на жестком, абсолютно не амортизирующем покрытии. Вообще говоря, увидеть сложные трюки здесь, в мире, где на совершенствование подобных умений у простого человека просто не должно оставаться времени, – довольно странно.

Или выступающий – профессиональный актер или акробат? Тогда больше всего происходящее походит на концерт. Только странное для него выбрано время – ночь. Или с утра никто не собирается работать?

Танцору не только вторили в толпе (в силу возможностей, конечно), но и аккомпанировал небольшой оркестр, если его, конечно, можно так назвать. По звукам – пара духовых (вроде флейты), несколько струнных и что‑то звонкое ударное. Сами музыканты прятались где‑то среди толпы, и потому разглядеть их Сергей не смог.

Он уже решился было идти к людям и спросить о доме Здебора Вятича, когда последние такты очередной веселой мелодии стихли – и танцор замер в грациозной позе, стоя на одной ноге. Его грудь, блестящая от капель пота, тяжело поднималась.

По толпе прокатился одобрительный шум, люди зааплодировали. Родители поднимали детей на руки, указывали в сторону помоста, о чем‑то говорили.

Кое‑кто из собравшихся еще продолжал отплясывать, следуя утихшей мелодии, когда над площадью загремел голос. Нет, скорее, Сергей услышал его в собственной голове – нарастающий, словно приливная волна.

Люди замерли. Притихли даже дети, чьи веселые стайки время от времени мелькали между танцующими взрослыми.

– Она та, кто отринул пути предков, – говорил невидимый оратор. – Она та, кто идет по дороге тлена. Она та, кто приближает конец мира. Она – червяк, она паразит. Она – опухоль, которую надо вырезать без жалости.

Сергей отступил подальше, в тень дубов. Праздник переходил в какое‑то иное русло. И, похоже, именно его ожидали все собравшиеся.

Помост, до того ярко освещенный факелами, неожиданно окутался белым маревом. Но марево не принесло света, напротив – оно словно впитало его в себя, погрузив площадь в густой полумрак.

Сергей ощутил, как воздух наполняется десятками, сотнями мельчайших холодных иголок, впивающихся в кожу. Разгоряченное тело пробила судорога. Пламя факелов поникло, почти угасло, но уже через мгновение вспыхнуло с новой силой. На какое‑то время мир окутался оттенками серого, прочие цвета исчезли.

Белое марево, растекшееся вокруг помоста, сгустилось в его центре парой плотных коконов.

Толпа взревела.

Коконы распались клочьями пены, тут же впитавшимися в доски помоста. Воздух дрогнул и подался в стороны, застыв прозрачной полусферой всего в нескольких метрах от помоста. Поначалу Сергей принял ее за некий защитный контур, который должен оттеснить толпу. Но нет. Люди свободно стояли по обе стороны от границ полусферы, а некоторые даже пересекали ее. Но вот что странно – сам помост будто приблизился. Застывший воздух обернулся чем‑то вроде линзы.

На месте истаявших коконов остались стоять два человека. Среднего роста мужчина в ниспадающих черно–серых одеждах – точь–в–точь долговязый из Дома Жизни, с тем же бесстрастным выражением на болезненно худом лице, теми же тонкими узловатыми пальцами. Рядом с ним, заключенная в три голубоватых кольца, медленно вращающихся по часовой стрелке, замерла женщина. Она вытянулась в струнку, руки вдоль тела и, кажется, – даже не дышит.

Больше всего происходящее напоминало Сергею казнь в средневековой Европе. Эшафот, приговоренная к смерти ведьма, инквизитор. Не хватает только обложенного вязанками хвороста столба.

Но даже если женщина действительно в чем‑то виновна, зачем на экзекуцию приводить детей? Жестокий мир, жестокие нравы? Но после мельком увиденного в Доме Жизни сложно представить то преступление, за которое несчастную заключили в странного вида кольца. И, судя по затравленному взгляду, женщина опасалась именно их, а не толпы или стоящего рядом адепта Дома Жизни.

– Каждый из вас знает, какие силы таятся по ту сторону Границы! – громко произнес мужчина на помосте.

По толпе пронесся одобрительный шепот.

– И Дом Жизни стоит на страже вашего спокойствия! Спокойствия ваших детей и близких.

Снова одобрение собравшихся. Уже более уверенное и громкое.

– Но в трудные времена, когда Граница истончилась как никогда раньше, среди добропорядочных граждан все еще находятся последователи варварских обрядов. Вы знаете эту женщину?! – голос адепта поднялся до крика. Голос сильный, хорошо поставленный – человек явно знает свое дело.

Из толпы раздались выкрики согласия, поднялись руки.

– Она жила среди вас. Говорила с вами. Преломляла один хлеб, – голос сделался доверительным. – Но что‑то заставило ее поддаться искушению. Подумайте, что?

Над площадью повисла тишина, нарушаемая лишь потрескиванием горящих факелов.

– Это урок всем нам. Будьте внимательны к своим близким. Не оставляйте их в горестях. Помните: Границу прорвать легко, восстановить ее – невозможно!

Адепт говорит еще что‑то, взывал к состраданию, но его слова текли мимо Сергея. Трудно оценить масштабы предрекаемой катастрофы, без понимания, о чем идет речь. Зато мертвенно–бледное лицо женщины внутри голубоватых колец и ее нестихаемая дрожь отчаянно кричали об одном – о жесточайшем холоде.

В чем же ее вина?!

Адепт в последний раз что‑то выкрикнул, поднял руки.

Казалось, замолчали даже факелы.

А потом закричала женщина. Пронзительный, надрывный крик болезненным клинком рассек ночной воздух. Ледяные кольца (а ничем иным они быть не могли) завращались быстрее – и с их внутренней поверхности начали срываться мельчайшие, но все же различимые глазом частицы. Они совершали несколько оборотов вокруг дрожащей пленницы, а потом устремлялись к живой плоти.

Сергей уже понял, чем все закончится, но все же надеялся ошибиться. Экзекуция походила на пескоструйную обработку. Только вместо пластика или металла выступал живой человек. Пока живой.

Первая кровь вызвала в толпе бурю восторга. По щеке приговоренной к смерти красным росчерком процарапал первый ледяной осколок. Впрочем, женщина вряд ли чувствовала боль, а кричала, скорее всего, из‑за страха. Она было дернулась, ударила руками по кольцам, но тут же ее глаза распахнулись в беззвучном вопле, а из раскрытого рта вырывался лишь сдавленный хрип. Обе ладони будто перепахало в мясорубке. Переломанные, вывороченные пальцы, лишенные не только кожи, но и мяса, продолжали шевелиться, подобно омерзительным червям, неведомо как прогрызшим себе путь сквозь человеческую плоть и теперь с интересом взирающим на мир.

Краем глаза Сергей усмотрел небольшую семью – женщина, мужчина и ребенок лет четырех. Они стояли на самой окраине толпы – и женщина что‑то настойчиво говорила мужу. В конце концов, тот сдался, взял сына на руки и посадил себе на шею. Малыш тут же уцепился за волосы отца и уставился на представление.

«Жестокий мир, жестокие нравы…»

Сергей как мог старался абстрагироваться от оценки происходящего. Он не знает этого мира, не знает его законов и проблем. Вполне возможно, женщина заслужила смерть. Возможно, дети с малых лет должны привыкать к жестокости, чтобы иметь шанс выжить. Возможно, возможно…

«Надо уходить».

Смотреть на медленную смерть обреченной желания нет.

Вдруг что‑то случилось. Шум толпы, еще секунду назад довольный, сменился раздробленным ропотом. Сергей взглянул на смертницу – ее одежда успела превратиться во множество аккуратно нарезанных лоскутов, а кожу покрывали глубокие царапины, но крови почти нет. Вернее, есть, но совсем мало. Впрочем, это уже не важно – в сердце женщины торчало оперенное древко стрелы.

В толпе забурлило, послышались отчаянные вопли, кто‑то сцепился на кулаках. Только что равномерно галдящее болото разделилось на два лагеря. Тех, кто видит и знает о причине столь неожиданного завершения представления. И тех, кому ничего не видно, но очень интересно.

– Стойте! – голос адепта Дома Жизни перекрыл нарастающий гвалт. – Ведите его сюда…

Шум не утих, но хотя бы появилось какое‑то осознанное действие. Сквозь напирающую толпу вели человека. Он не сопротивлялся, не отвечал на выкрики и брань. Только дергался от сыплющихся со всех сторон ударов. Далеко не все из них достигали цели, но даже небольшого количества хватило, чтобы лицо нарушителя привычного течения представления сделалось одутловатым, обзавелось кровоподтеками.

– Да это же Ратко! – выкрикнул кто‑то.

– Точно, Ратко…

– Но почему?

– Тряпкой жил – тряпкой и остался…

– Что ты такое говоришь?! Он… ой, дурак!

– А может, не он?..

– Сам видел!

Склочную перебранку прекратил адепт Дома Жизни:

– Ты понимаешь, на чью сторону встал?

Он говорил тихо, но этот шепот проникал в самые уши.

Тот, кого в толпе назвали Ратко, молчал. На фоне двух здоровенных мужиков, придерживающих его за плечи, он выглядел щуплым и напуганным. Но зачем тогда стрелял? Вряд ли только из‑за жалости. Пока в новом для Сергея мире с ней очень туго.

– Пусть займет ее место! – донеслось из толпы.

– В ледяной столп его!

– В столп!

Ратко рванулся. Импровизированная охрана то ли отвлеклась, то ли расслабилась. Ненадолго, но этого времени хватило, чтобы присмиревший нарушитель «праздника» достиг своей цели. Он даже не попытался убежать или скрыться за помостом. В один прыжок достиг уже мертвой женщины и чем‑то, выуженным из рукава, ударил по ледяным кольцам.

Те раскололись с мелодичным звоном – и тут же во все стороны брызнул целый поток искрящейся пыли. Первым на ее пути встал сам Ратко, следом – двое дюжих молодцов, только–только понявших, в чем дело.

Ледяная пыль не ранила – она убивала. Попадая на кожу – тут же начала не то прорастать, не то замораживать ткани. Ратко стоял не больше двух–трех секунд, прежде чем его тело покрылось ледяной коркой. Хватило единственного колебания помоста, чтобы еще недавно человек – а теперь обледеневшая статуя – рухнул вниз. Он не разбился на мелкие осколки, но верхняя часть тела превратилась в растрескавшееся кровавое месиво. Голова и плечи слились практически воедино, по спине пробежала сеть отрывистых трещин, одна рука сломалась в локте, вторая лишилась кисти.

Совсем скоро судьбу Ратко разделили и оба его конвоира.

Толпа отпрянула назад. Но не от вида страшной смерти, а от сверкающей пыли, которая продолжала расползаться от места трагедии.

Раздались крики ужаса. Мольбы двигаться быстрее.

Теперь те, кто пришел позже и смотрел на представление издалека, смогли в полной мере оценить всю выигрышность своего положения. Они отбегали в стороны – и останавливались. Желание все увидеть до конца оказалось сильнее чувства опасности.

Странно, что продолжал бездействовать адепт Дома Жизни. Его‑то ледяное облако обошло стороной. Вряд ли по счастливому стечению обстоятельств. Но если смог выжить сам, почему не помочь остальным?

Те, кто оказался ближе к помосту, казалось, обезумели. Орудуя локтями, пинаясь, отбрасывая соседей назад, люди стремились покинуть опасную область. Тех, кто слишком долго мешкал или просто не мог двигаться с нужной скоростью, – накрывало холодной пеленой.

Сергей смотрел на все происходящее с каким‑то мстительным удовлетворением. Не сказать, чтобы он радовался. Нет. Скорее – именно такой и должна стать концовка жуткого смертельного действа.

А чем он сам лучше?

Сергей поморщился, бросил на землю все еще мокрое тряпье, недавно служившее ему одеждой, и метнулся из укрытия.

Идиот! Выискался герой с голым задом! Впрочем, он не станет лезть в самую гущу, не станет вытаскивать обездвиженные тела. Ему всего лишь нужны ответы. А если не сейчас, то потом спрашивать будет снова некого.

Он даже толком не понимал, что станет делать. Люди пробегали мимо. Кто‑то задерживал на нем удивленный взгляд, но большую часть убегающих интересовала лишь проблема собственного спасения. Здесь, на периферии отступления, плотность толпы сильно уменьшилась, беглецы сбивались в небольшие группы – и уже вместе покидали площадь. Среди убегающих сновали одинокие фигуры мужчин и женщин, выкрикивающих имена своих родных. Они с трудом уворачивались от вырвавшихся из смертельной ловушки вчерашних соседей, но не уходили. Некоторых сбивали с ног, слышалась ругань и проклятия. И было с чего – ледяное дуновение высвобожденной Ратко силы ощущалась уже на самом краю площади. Многие так и остались лежать там, у деревянного помоста, на котором продолжала возвышаться фигура адепта Дома Жизни. Он стоял и отчаянно жестикулировал, выписывая руками какие‑то символы, ненадолго загорающиеся в холодном воздухе. Но толку от его действий пока не наблюдалось.

«Маг! – с неприязнью подумал Сергей. – Балаганный шут – только фокусы показывать».

Одинокая девочка, лет трех, широко распахнутыми глазами смотрела на безумное столпотворение. Пробегающая мимо женщина оступилась, налетела на малышку, и они обе покатились по камню площади. Женщина что‑то процедила сквозь сомкнутые зубы, вскочила на ноги и, заметно прихрамывая, продолжила бег. Причины своего падения она, похоже, так и не заметила.

Проклятье, если взрослые отдавали себе отчет в возможных последствиях, когда собирались на представление, то вряд ли ребенок понимал суть всего происходящего! Сергей бросился к девочке. В плечо кто‑то врезался. Но хорошо – только вскользь.

Подхватить малышку на руки. Вот только что с ней теперь делать? Оставлять ребенка в одиночестве не хватает решимости – потеряется или снова затопчут.

Сергей судорожно заозирался. Выход нашелся сразу. Оказывается, не все собравшиеся на площади думали лишь о бегстве. Несколько человек занимались как раз вылавливанием из столпотворения потерявшихся детей.

– Еще одна потерялась… – проговорил он, протягивая девочку женщине, возле которой уже жались четыре ребенка. Малышка, за все время не издавшая ни звука, теперь не выдержала. Ее плач резанул уши.

Пусть плачет. Когда‑то страх должен найти выход.

Спустя несколько минут он сумел выудить из‑под ног спасающихся мальчишку. В отличие от девочки, ему повезло меньше. Лицо паренька оказалось разбито в кровь, а одна рука неестественно вывернута. Когда Сергей его нашел, мальчик лежал под телами двух взрослых, кожа которых только–только начала покрываться ледяным налетом. Он успел выдернуть ребенка, уже ощущая морозный воздух, от которого стыло дыхание.

А потом был громкий хлопок. Адепт Дома Жизни все‑таки справился с тем, причиной чему стал. Пусть и не без чужой помощи. Ледяные облака, успевшие расползтись на пару десятков метров от эпицентра своего появления, резко съежились, опали. А вскоре поползли обратно, нехотя оставляя после себя окоченелые тела.

Что ж, похоже, эта ночь надолго запомнится не только ему, Сергею, но и каждому, кто думал с интересом провести время, наблюдая за казнью ведьмы. Или как ее тут правильно называют? Но вскоре наверняка все отойдут от первого шока и вернутся. А потому надо успеть исчезнуть, пока на него не начали обращать излишнего внимания.

Сергей обернулся к группе местных, вокруг которых собрались потерянные дети.

– Мне нужен Здебор Вятич. Вы знаете, где я могу его найти?

На него смотрели молча. Что их больше смутило – отсутствие на незнакомце одежды или его изуродованное тело? Или сам вопрос? Неважно. Потом, после его ухода, они могут сколь угодно долго обсуждать странности сегодняшней ночи.

– Здебор Вятич! – с нажимом повторил Сергей. – Где он живет?

– Зачем тебе связываться с магами? – послышалось из‑за спины.

Сергей обернулся. К нему направлялся мужчина с короткой бородой и красным лицом. Он тяжело дышал.

– Мне нужен только один из них. Разговор есть. Важный.

– Пожалеешь… – мужчина глубоко вздохнул носом, морщась, осмотрел собеседника с ног до головы. – Да и без штанов тебя вряд ли примут. Кто таков будешь?

– У меня есть чем прикрыться… Там, в деревьях, – вопрос Сергей решил дипломатично опустить.

– Ну да дело твое.