Текст книги "Запах разума (СИ)"

Автор книги: Максим Далин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

Но он вышел. Я был настроен далеко не так восторженно, как Денис – и меня потрясла чуждость этого существа. За человека оно могло сойти только в сумерки. Эльф? Не уверен.

Нет, конечно, существо было прямоходящим, как и мы. У него были руки-ноги, как у нас, голова – и на ней копна тёмно-рыжих блестящих волос, которую хотелось назвать гривой. Но на этом сходство и кончалось.

Уши существа и вправду виднелись издали. У него были громадные подвижные ушные раковины; их кончики смотрели не вверх, как у эльфов в обычном их традиционном виде, а в стороны, вызывая в памяти поговорку "развесить уши". Эти локаторы с острыми кончиками и этакой щёточкой или кисточками по нижнему краю повернулись в нашу сторону – существо прислушивалось.

И принюхивалось. Его нос бросался в глаза не меньше, чем уши. Его переносица была раза в два длиннее человеческой – нижняя часть лица выдвинута вперёд и вниз, общий вид – очеловеченная нервная морда борзой. Ноздри с длинными разрезами по крыльям носа, втягивая воздух, расширялись и сужались, что тоже придавало "эльфу" сходство с псом. Вообще лепка лица у него казалась изящной, даже, можно сказать, аристократичной: чёткая линия скул и надбровных дуг, подбородок, очерченный жёстко и правильно, большие влажные карие глаза... Но всё лицо существа покрывала мелкая-мелкая шёрстка золотистого цвета, необыкновенно нежная. По линии бровей и около век шёрстка темнела до шоколадного – и над бровями в ней росли пучки настоящих вибрисс, как у кошки. Над губами тоже росли вибриссы, только покороче. Усы?

Только на веках, на губах и на носу вокруг ноздрей шерсть отсутствовала: чуть шершавая на вид кожа имела оттенок корицы.

Тело этого создания, похоже, тоже покрывала шёрстка, но на ладонях и запястьях с внутренней стороны, которые существо повернуло к нам, шерсти не было – там я тоже увидел голую оранжево-коричневую кожу. Меня сильно удивили эти узкие пятипалые ладони – слишком человеческие руки, у инопланетянина пальцев должно быть больше или меньше.

Во что существо было одето, я не мог понять: что-то, напоминающее длинный и мохнатый зелёный свитер с рукавами до локтей или короткое платье, не достающее до колен; бахрома свисала намного ниже бёдер. Обуви "эльфа" сперва не было видно, но потом он вышел из кустарника на дорогу – я увидел его вполне человеческие ступни, и на них – пожалуй, "сандалии" из подошвы и сложной системы гибких ремешков, почти скрывающих ногу.

Мне показалось, что существо молодо, не старше нас. Но я не разобрал, парень оно или девушка: свитер был слишком мохнат, чтобы дать разглядеть его грудь, скрадывал бёдра, а фигура в целом, астеническая, довольно-таки угловатая, но не без своеобразной грации, могла принадлежать особи или особе любого пола.

Выражение его лица никак не определялось. Страх, удивление, напряжённое внимание? "Брови" приподняты, глаза широко раскрыты, ноздри шевелятся, "усы" – тоже... Виктор присвистнул – и одно ухо уморительно развернулось в сторону резкого звука.

А владелец уха что-то сказал.

Голос у него оказался довольно высоким, как у девушки или подростка, а сама фраза... Её, видимо, можно было воспроизвести человеческими языком и гортанью, но слова, цокающий, чирикающий акцент – не ассоциировались решительно ни с чем земным. "Дзги-цнирь! Цзи-ци гри-нелл?" – вот как это примерно прозвучало для моих ушей, причём я отлично отдаю себе отчёт, что моё нелепое звукоподражание выглядит, как попытка записать английскую речь кириллицей.

Но интонация была определённо вопросительная. Не злая, не надменная. В голосе, интонация которого понималась лучше, чем выражение лица, звучали тревога и любопытство.

– Мы с планеты Земля, – сказал Денис тоном героя фильма. Я не видел его лица, но слышал улыбку в голосе. – Заблудились мы. Понимаешь?

"Эльф" сделал шаг – и Денис шагнул навстречу, хотя по закону жанра полагалось бы отпрянуть.

"Эльф" протянул руки ладонями вверх к лицу Дениса. Денис со смешком взял "эльфа" за руки и принялся рассматривать их вблизи. И мы подошли ближе: я тоже разглядел шёрстку на руках "эльфа", похожую на шёрстку крохотных комнатных собачек, только ещё короче и нежнее, светло-золотистого цвета – и его ногти, плоские, как у людей, только не светлые, а почти чёрные.

На шёрстке и волосах чужака осела водяная пыль. Мне показалось, что от существа пахнет чем-то вроде мокрого дерева, но уже через минуту запах показался похожим, скорее, на растёртую в пальцах аптечную ромашку...

– Они не опасные ни фига, – ляпнул Сергей, протянул лапищу и потрогал "эльфа" за ухо. – Ваще безобидные. У него и оружия-то нет!

"Эльф" дёрнул ухом и покосился на Сергея.

– Не трогай, – прошептал Виктор. – Дурак, что ли?!

– Не обращай внимания, – сказал Денис "эльфу" и погладил его руку, как кошачью лапу. – Серёга у нас – балда невоспитанная.

Чужак в ответ деликатно взял Дениса за руку, поднёс её к своему лицу – и принялся обнюхивать. Зрелище было невероятным: гуманоид чужого мира внюхивался в ладонь Дениса, как пёс – прижимаясь носом к коже вплотную, втягивая воздух короткими вдохами. Денис не отнимал руки, а чужак изучал её запах с минуту, обнюхав каждый палец отдельно – и вопросительно поднял глаза.

– Что? – спросил Денис. – Пахну не так, как ваши, да?

Он говорил таким тоном, будто ни секунды не сомневался в способности чужака его понять. Уголки губ "эльфа" чуть дрогнули, как от лёгкой улыбки. Он снова протянул Денису ладонь. Денис рассмеялся.

– Мне тоже предлагаешь тебя понюхать, что ли? – спросил он слегка смущённо.

"Эльф" смотрел на него. Денис поднёс его руку к носу и осторожно втянул воздух.

И поразился. Перепроверил, еле удержался, чтобы не чихнуть, снова принюхался. Повернулся к нам.

– Мужики, – сказал он потрясённо, – у него запах меняется.

– Цвиктанг, – сказал "эльф", как мне показалось, утрируя артикуляцию. – Кэлдзи цвиктанг, – и потёр друг о друга кончики пальцев. Я отчётливо почувствовал запах, похожий на терпкий запах тополиных почек. – Кэлдзи цвиктанг, – снова сказал чужак. – Гзи.

– Ага, – Денис восхищённо улыбнулся и кивнул. – Цвиктанг – это ты. А я – Денис. Я так не могу, – сокрушённо сообщил он и тоже потёр пальцы. – Я всегда пахну одинаково. Я нездешний.

– Дзениз. Гзи-ре, – чужак тоже склонил голову. Я мог поклясться – он понял! По крайней мере, понял достаточно, чтобы осмысленно ответить.

Мы, три самоуверенных болвана – я со своей якобы эрудицией, Виктор со своим здравым смыслом и Калюжный со своей дубиной – стояли и пялились на то, как растяпа Багров, недотёпа и простачок, устанавливает контакт с инопланетянином.

Боги, боги мои... да у Багрова просто ума не хватает сообразить, что нельзя вот так просто болтать с чуждым нам существом! Он не понимает, что это невозможно – и болтает.

Но у него получается!

Денис и чужак уже стояли вплотную друг к другу. Незнакомые люди так не стоят – личное пространство ушло даже не в нуль, а в минуса. Цвиктанг, если его и вправду так звали, потянулся обнюхать Дениса ещё тщательнее – и тот не отстранился. И чужак обнюхал углы его губ, виски – и дальше за ушами, гораздо деликатнее, чем ладонь. Не прижимаясь ноздрями к коже, даже не прикасаясь – но очень сосредоточенно.

А Денис погладил его по голове. Дотронулся до прекрасных волос, которым позавидовала бы любая земная девушка – до пышной тяжёлой гривы цвета ирландского сеттера. Отчасти я его понимаю: волосы были слишком близко – и очевидно восхитительны на ощупь. Детский порыв.

Но Денис ужасно ошибся.

Откуда-то из-под искрасна-рыжих прядей вдруг возник паук, вернее, Паук – с большой буквы. Чёрное, серое и серебристое мохнатое страшилище, размером не меньше ладони: россыпь чёрных глаз, покрытые волосками клыки, растущие из пасти, жвала, вероятно – не знаю, как назвать их правильно. И он не просто выполз из волос "эльфа" – он принял на его плече очевидно угрожающую позу, задрав передние лапы. Я не страдаю арахнофобией, но и меня взяла оторопь, а ребята отстранились.

Я думал, что Денис закричит – монстр оказался слишком близко, и это случилось слишком неожиданно – но он сдержался. Его только передёрнуло от макушки до пят, он с трудом взял себя в руки и виновато улыбнулся.

Удивительно, но чужак оценил и страх, и самоконтроль. Он чуть качнул головой, тронул щёку Дениса кончиками пальцев и сделал какой-то еле уловимый жест – именно для паука, как дрессировщик жестом командует собаке. Тварь пропала в его волосах так же бесшумно и внезапно, как появилась.

– А ты говорил, оружия нет, – прошептал Виктор.

И тут я как будто неправильно вдохнул – и закашлялся. Мне было мучительно неловко, это было некстати, я не должен был мешать Денису, но я кашлял и кашлял, грудь резало, я согнулся пополам, но никак не мог остановиться – а ребята смотрели на меня с жалостью.

Кажется, Цвиктанг растерялся. Он протянул к моему лицу ладонь, от которой теперь пахло, пожалуй, анисом – но запах вызвал у меня новый приступ кашля. И в крохотной паузе между судорожными вдохами я услышал, как со стороны дома голосом взрослого мужчины, чистым, музыкальным, вполне эльфийским тенором, приказали:

– Дзонгдан!

Я вытирал выступившие слёзы и думал, что это именно приказ. Как "стоять!" или "вперёд!" – совершенно определённая интонация. Холодно и строго. Денис, мне кажется, тоже понял это обращение, как приказ.

– Мужики, – сказал он, – он хочет, чтобы мы вошли.

Виктор хмыкнул.

– Придётся... – проговорил он медленно. – Пойдёмте... раз он хочет. Хозяин – барин, ёпт...

Я заставил себя разогнуться – и увидел хозяина.

3. Лицин

Родной сын клана Кэлдзи

... Долгий путь приводит в эдем...

Доглинг из клана Лэга

Я сидел на корточках и вынимал вещи из рюкзака.

Вытащил компас, котелок, свирель, семена тёплой одежды и шкатулку из белого дерева, c томиком старинных стихов и моей тетрадкой – я записывал в неё разное и вклеил листок с весёлым отцом, листок с мамой, когда она варит медовые тянучки, и листок с Дзиорном перед разлукой. Маленькую палатку распаковывать не стал. Сидел и смотрел на всё это имущество, разложенное вокруг меня на полу. Было то ли грустно, то ли стыдно.

Дождь.

*Я не хочу уходить в дождь*.

Паук спустился по плечу и руке на ладонь, уставился чёрными глянцевыми капельками глаз. Я поднёс его к лицу, тихонько дунул – и он приветственно развёл передние лапы. Я погладил его по шерстинкам на спине:

– Не пойдём в дождь, да? – и он принялся внимательно исследовать мои пальцы, надеясь на что-нибудь вкусное. Паук был со мной согласен. Я дал ему капельку слюны и сунул в волосы.

Ничего не стал раскладывать по местам. Бросил свои вещи рядом с рюкзаком. Дал понять: я просто пережидаю дождь. Подошёл к окну, чтобы посмотреть на небо.

На небе не оказалось ничего интересного. Серая хмарь затянула его от края до края; облачная муть была так плотна, что полдень казался сумерками. Стало ещё грустнее, но стыд поутих: как бесприютно человек чувствует себя один, в дождь, в пути. Кто осудит того, кому неприятна сырость? Путешествовать лучше в солнечную погоду.

Сзади потянуло Лангри, вернее, насмешкой Лангри – брата, принятого недавно, почти моего ровесника. Лангри, опытного и независимого до безобразия. Я оглянулся: он стоял в дверном проёме.

Запах насмешки стал куда заметнее, и была в нём примесь чего-то, мне не очень понятного. Как будто он хотел скрыть сочувствие под сарказмом.

Я слез с подоконника и подошёл, чтобы понюхать получше, но всё равно недопонял. Мешали сороконожки-стеночистки, их острый запашок; Лангри принёс их целую горсть. Всё правильно – в плохую погоду удобно убирать дом.

– Отпусти сороконожек, – сказал я. – Паук их не любит.

– Я знаю, – сказал Лангри и поднёс ладонь к стене, чтобы сороконожки расползлись. – Придержи его, пусть отбегут подальше.

Пауку не было дела до сороконожек – он неподвижно сидел у меня в волосах и, кажется, дремал.

– Остался, значит, – констатировал Лангри, разглядывая мои вещи, и сарказма стало больше, чем сочувствия. В сочетании с сороконожечьим привкусом это было как-то обидно. – Знаешь, что случается с теми, кто слишком надолго задерживается там, где родился? Он *укореняется* окукливается.

– Каламбур неудачный, – буркнул я. – Просто говоришь одно, а пахнешь другое. Не воображай себя великим остроумцем. И вообще, пусть я окуклюсь. В коконе у меня вырастут крылья, и я улечу *а ты завидуй дальше*.

Лангри ухмыльнулся и даже высунул кончик языка, будто хотел попробовать ответную хохмочку ещё и на вкус.

– Хм-м, – сказал он, – быть может, это и понравится какой-нибудь неразборчивой *девчонке* Хозяйке. Если у тебя хватит храбрости когда-нибудь отправиться в путь.

– Знаешь, – сказал я как можно небрежнее, – отец говорил, что на белом свете просто нет таких парней, которые легко покидают дом, где их любили. *У нас не принято никого гнать взашей*.

Лангри начал меня раздражать – я и не подумал скрывать, чем это пахнет. Моё раздражение почувствовал паук и выбрался из волос на плечо.

– Думаешь, с пауком ты похож на Друга Народа? – спросил Лангри. – Ты, конечно, очень чувствителен, *сестрёнка* братишка, но паук – ещё не Народ, всё-таки.

– Как хорошо, что я уйду, а ты останешься, – фыркнул я. – Я *тебе не сестрёнка, чтобы прощать явные глупости* не похож, я – Друг. Паук – тоже часть Народа, чтоб ты знал. Арахноиды – часть Народа. Ты просто завидуешь – с любым Народом общаются избранные; грибы молчат, пока молчит Народ-посредник.

– Если тебе так безразличны грибы, что ж ты снова увязался за микологами? – спросил Лангри, но я не стал отвечать.

Паук щёлкнул хелицерами у меня под ухом, я взял его в ладонь и поднёс к лицу. Он тут же упёрся лапой мне в щёку – и я подул на него нежно. Если бы не он, мне было бы очень тоскливо. У всех, как правило, есть погодки или ровесники, которые могут уйти вместе с ними – а в мой год, как назло, рождались только девчонки. Сокровище клана. А мой любимый старший брат Дзиорн ушёл прошлым летом – не мог же я хватать его за ноги, чтобы убедить подождать годик, пока я вырасту... он и так задержался. И этого паука подарил мне на память и на прощанье.

Шикарный, эфемерный подарок – самец-боец. Жить ему лет пять – грустно, но пяти лет его жизни мне хватит, чтобы привыкнуть к собственной взрослости.

Отец говорил: у каждого парня в жизни наступает такой момент, когда сестрички становятся более чужими, чем чужие. Поэтому всё время случаются мелкие ссоры – сёстры отгораживаются от тебя запахом, как стеной, или вообще зажимают его в кулаке, если ты подошёл некстати. Это обидно.

И принятые братья, особенно ровесники – это обидно. Потому что девчонки всеми силами дают понять: эти пришлые типы тут теперь свои, а ты – чужой... а сами пришлые пытаются изображать из себя взрослых мужчин. Подумаешь.

Я отвернулся от Лангри и снова запихал в рюкзак всё своё имущество. Я уйду сразу, как только кончится дождь. В конце концов, дома я уже со всеми простился, я простился с мамой и Прабабушкой, а лесная лаборатория микологов – это просто остановка в пути.

Я бросил рюкзак в угол и вышел из комнаты, где Лангри тут же начал проверять водосбор, будто именно за этим и пришёл, а я ему мешал.

Из кухни благоухало прекрасным: жареными грибами-плакунами, яйцами термитов в масле и чем-то сладким и непонятным – печёным то ли со шмелиным мёдом, то ли со сваренным на меду вареньем из хмеля. Я не пошёл; лично мне до обеда сестрички принципиально не дадут ни кусочка. Давно ли стали такими строгими?

Из глубины дома, из комнаты Гзицино, доносилось тихое пение флейты – мелодия тянулась нежно и светло, как солнечный луч или струя запаха, а не звук. Играла не для меня – для себя или имея в виду кого-то из пришлых. Я не пошёл слушать.

Я поднялся в комнату Нгилана.

Если мне и было жаль расставаться с кем-нибудь здесь, в лаборатории – так это с Нгиланом, принятым братом, *давным-давно* уже года четыре как пришедшим в клан. Он был мне уже настоящей роднёй; я бы попытался сманить его с собой, если бы мои сёстры не цвели для него *клумбой медоносов для шмеля*.

Ему не захочется никуда идти. Он любит свою работу в нашем клане, сестричек, Дольгина, Ларда и бабушку Видзико. Прижился.

Я помню, как приход Нгилана восхитил саму Прабабушку, не говоря уж обо всех прочих. Во-первых, он был Друг Народа, да ещё специализировавшийся на медицине. Во-вторых, он был милый – и чем больше мы все к нему привыкали, тем он становился милее. Мне хотелось бы стать похожим на него – даже на его снежность и пушистость, даже на его запах-фон. Будь я хоть вполовину таким, как Нгилан – я не беспокоился бы о том, что ждёт впереди. Я бы знал, что меня примут и полюбят.

Он учуял меня раньше, чем я подошёл к двери – встретил вполне приглашающим запахом, рассеянным и неконкретным, как намёк на сладкое или смешное. Я обрадовался – думал, у него плохое настроение из-за дождя, а оно – хорошее. Было приятно, что Нгилан рад мне и хочет поговорить.

Он ведь тоже меня отличал. Считал, что у меня есть способности, которые стоит развивать – в сфере, которая интересовала меня гораздо больше, чем любые грибы. В конце концов, грибы – всего лишь специализация клана Кэлдзи, который я навсегда покину со дня на день, а моя личная специализация – арахноиды.

Нгилан сидел на подоконнике, держа на коленях справочник по грибам Светлого Леса – но не читал. Наверное, он бросил щепотку прикормки в фонарик, потому что тот ярко светил, несмотря на тусклый дневной свет из окна. Разведчики Народа, пять или шесть, ползали по рукам Нгилана, слизывая секрет из-под ногтей. Мы обнюхались, хоть уже встречались за завтраком – мне было приятно.

– Твоя разведка начеку, да? – сказал я. – Рою что, и дождь нипочём?

Нгилан вздохнул, встряхнул волосами.

– Нет, конечно. Они вернулись затемно, и я с тех пор пытаюсь разобраться в странных вещах, которые они хотят мне объяснить.

– Ты не понимаешь? – я крайне удивился. Я думал, Нгилан понимает Народ, как самого себя.

– Разведчики сами не разобрались, – сказал он. – Они *растеряны* встревожены. Их Мать тоже. У них был большой совет, но они так и не разобрались, как относиться к новой информации. Такого ещё никогда не случалось.

– А что случилось? – мне тоже стало тревожно. – У тебя такой вид, будто кто-то попал в беду.

– Может, и попал... – сказал Нгилан задумчиво. – Понять бы, кто.

– Человек? – спросил я. – Или животное? Или что-то случилось с механизмом?

Нгилан погладил меня по щеке, оставив на мне запах беспокойства, тепла и непростых мыслей; на щёку, где остался след его секрета, тут же сел разведчик и принялся изучать это место антеннами. Мне польстило; мой паук вышел на плечо, чтобы поприветствовать Нгилана – паук его хорошо знал.

– Понимаешь, Цви, – медленно проговорил Нгилан, угощая паука слюной, как это сделал бы и я, – "человек", "животное", "машина" – категории, известные Народу, а значит, они были бы понятны мне. Более того, любое из этих понятий я бы мог конкретизировать. "Животное" *дикое-домашнее-сытое-голодное-больное-здоровое* – это объяснимо. "Человек" *свой-чужой-мужчина-женщина-ребёнок-работает-прогуливается-заблудился* – это тоже объяснимо. "Механизм" *знакомый-незнакомый-полуживой-обычный-наземный-водный-летающий* – это совсем просто. Но в данном случае Народ *затрудняется* не знает определения. И оперирует *картинками* образами.

– Значит, ты видишь *глазами*памятью* с помощью Роя? – спросил я. – Но что?

– Не механизм, – улыбнулся Нгилан, но пахло от него грустью и смущением. – Это точно. Объектов – несколько, они, несомненно, живые. И невероятные.

– У нас в Светлом Лесу никто особенно невероятный не водится, – сказал я. – Весь лес вокруг лаборатории микологи на четвереньках исползали. А мы с братьями обследовали всё на десять дней пути вокруг. Довольно много разной живности. Мы с Дзиорном как-то обнюхивали следы *мускусного* оленя, видели лазающих волков, а уж про обычных зверей и про птерисов я вообще молчу...

– Это не звери и не птерисы, – сказал Нгилан. – Если бы мы с тобой жили во времена До Книг, я бы предположил, что это демоны. А сейчас я в растерянности *в демонов не верится*.

Я рассмеялся.

– А демоны отличаются от людей?

– Внешне – *голые, но в одежде* – абсолютно. Сходство только в том, что они, как и мы – существа прямоходящие.

– Как это: *голые, но в одежде*? – мне пришлось потрудиться, чтобы воспроизвести эту бессмыслицу. – Нелепый каламбур...

– Это не каламбур, – сказал Нгилан. – Представь себе человеческое тело, с которого удалили все волосы. Все вообще. Кроме, быть может, того, что росло на макушке – а волосы у них на макушке не длиннее и не гуще, чем у тебя на щеках. Тело голое, как подушечки пальцев. Как мочка носа. Целиком. И прикрыто одеждой. Как ты думаешь, бывают такие млекопитающие?

– Бывают такие амфибии, – сказал я. Мне снова стало слегка не по себе. – И рептилии. Может, и млекопитающие бывают, но не в наших краях... А они *опасны* крупные?

– *И мне вспомнились лягушки* Не знаю, – Нгилан протянул мне паука, я его взял и сразу почувствовал себя лучше, хотя паук тоже чуточку беспокоился. – Народ считает, что они *голодны*больны*потерялись* нуждаются в помощи. Но не знает, *стоит ли* можем ли мы им помочь.

– Как это *стоит ли*? – запах показался мне куда сильнее слов.

– Они убили двух разведчиков, – сказал Нгилан. – Как ты думаешь, в каком случае человек может убить чужого разведчика?

– Вор? – предположил я. – Вор, который хочет украсть что-то, отмеченное чужим запахом. И убивает разведчиков, чтобы Друзья Народа, те, кто общается с Роем в ограбленном клане, не спохватились раньше времени. Как?

– Никак. Не логично. Вор бы попытался убить всех. Враг Народа – тоже.

Загадка.

– Хорошо. Кто-то, пришедший очень-очень издалека. Из-за Океана. С Запредельного Севера. С Горючих Земель. Совсем чужой здесь – и не знакомый с местными видами Народа. Либо принял разведку за бойцов, либо взял образцы, чтобы разобраться.

– *Ветер дует в лицо* Мысль чётче, чем предыдущая, – согласился Нгилан. – Я бы ещё предположил: хотят познакомить свой Рой с нашим – *вышло бы красиво* но это неверно.

– Почему? – спросил я.

– Потому что, будь среди них Друг Народа, любого Народа – разведчики точно сообщили бы мне об этом. Это *пустые* простые существа.

– Хорошо бы сказать кому-нибудь из старшей родни, – сказал я, думая об отце.

– *Хорошо бы* Кому? Почти все старшие улетели в усадьбу. Только Золминг и Длагорн в лесу, ищут повреждения на линии Болото – Тёплые Ручьи, но они ещё не возвращались, несмотря на дождь. Кто ещё... твоя *рыжая* тётушка. Она дома.

– Дзидзиро? Можно ей. Она – квалифицированный специалист...

– По артроподам.

– Биолог. Разбирается в живых существах.

– Так и я разбираюсь... А среди нашей родни есть антропологи? Кажется, нет...

– Нет, – согласился я. – Наш клан всегда интересовали более практичные вещи. Но чем больше людей обсуждает проблему, тем легче прийти к истине.

Нгилан кивнул и сдунул с ладони пару разведчиков – они тут же вылетели из комнаты вглубь дома. Он отправил их позвать Дзидзиро; она вошла пару минут спустя, принесла одного разведчика на щеке, второго – в волосах, а на одежде – вкусный запах сока молочайника и шмелиного мёда. Прекрасная сколопендра, иссиня-чёрная, блестящая, переливающаяся струйкой живого мрака, длиной с руку, не меньше, скользила по шее и плечам Дзидзиро подвижным ожерельем, то прячась между побегами тётиной одежды, то снова появляясь.

Моя старшая тётя, моя любимая тётя. Это она в давние времена привезла мне с Большой Ярмарки моего первого паука – не чёрного охотника, какой у меня сейчас, а мохнатого древесного паука, из тех, от которых любой малыш приходит в дикий восторг. Она и учила меня ладить с Народом; правда, по своему профилю – с многоножками, арахноидами и боевыми скорпионами. Как все женщины, тётя Дзидзиро никогда не имела дел с Роем, занимаясь только обслугой и охраной жилищ, принадлежащих клану – но мне хватало. Больше всех представителей Народа я люблю пауков.

В нашем клане, как это ни печально, было не так уж много настоящих Друзей Народа, тех, кто способен вступить с Роем в абсолютный союз. Поэтому я невероятно гордился дружбой с Нгиланом.

Дзидзиро обнюхала Нгилана, благоухая теплейшим дружелюбием, с некоторым даже кокетством, а мне вылизала глаза, как маленькому:

– Что это тебя беспокоит, Младенчик?

Я – Младенчик. Я сунул ладонь в её сумку, как *маме* в детстве. Дзидзиро даже не подумала шлёпнуть меня по пальцам, зарылась носом в мои волосы – и я ощутил тонкий-тонкий запах её сожаления. Прощального сожаления.

– Я *ещё не ухожу* хотел поговорить с тобой, – сказал я. – Твоя сколопендра не нападёт на паука? Что-то она мне незнакома.

– Новенькая, – Дзидзиро пропустила сколопендру сквозь пальцы, как воду. – Сторож. И телохранитель. Равнодушна к ручным паукам, пахнущим детьми клана... Нгилан, что-то я не разберу, чем тут у вас пахнет? Игрой в загадки? Научной дискуссией? Вопросами без ответов.

Нгилан принялся посвящать тётю в курс дела, почти не прибегая к словам вслух. Видимо, он попытался воспроизвести тот образ, который создали для него разведчики Народа – гораздо выразительнее, чем словесный. Меня он впечатлил не меньше, чем Дзидзиро, но иначе, чем сказанное: если от словесных описаний мне стало тревожно, будто и впрямь где-то в окрестностях лаборатории бродили демоны из старинных страшных сказок и могли напасть на наших родичей, то от запахов резануло жалостью. Эти существа – их было несколько, три или четыре, разведчики не уточняли – разили болью, неприкаянностью, страхом и голодом. Они не угрожали – я ошибся.

– Ты хочешь, чтобы я объяснила, что это за создания? – спросила Дзидзиро, кончив обнюхивать пальцы Нгилана и лизнув его ладонь, чтобы освежить восприятие. – Я *понятия не имею* никогда не встречалась ни с чем подобным. Но знаешь, что приходит на ум, красавчик? Люди. Странные, но – люди.

Нгилан рассмеялся – и я вслед за ним.

– Не могу представить себе животных, какими бы они ни были, носящих одежду и умеющих разводить огонь, – пояснила тётя. – А в демонов не верю.

– Они разводили огонь? – удивился я.

– Мне показалось, что от них, кроме прочего, пахло и дымом. Если Нгилан, увлёкшись, не придумал это сам.

– По-моему, они попали в беду, – сказал я. – Надо бы их поискать. Нгилан, твоя разведка видала их далеко?

– Нет *в шести пальцах отсюда*, – сказал Нгилан. – Я бы попросил Мать Роя перепроверить, но дождь всё ещё моросит.

Вот тут-то в комнату и вбежала Ктандизо, кузина, тётина дочь; целое облако запахов неслось за ней шлейфом – она так торопилась, что ухитрилась обогнать собственные мысли.

– Малютка, – сказала Дзидзиро, вскинув брови и собирая в ладони всё это смятение чувств, – попробуй ещё раз. Спокойнее.

– Там *КРОВЬ!* полумёртвые *ГОЛЫЕ* без ушей *РЯДОМ* на дороге *КРОВЬ!*КРОВЬ!* на дороге *РЯДОМ С ДОМОМ*! – Ктандизо швырнула струю образов прямо в окно. Её запах, усиленный страхом, потрясением, любопытством, те, на дороге, должны были учуять за три пальца пути, минимум.

Мы все выглянули в окно.

Они брели по дороге странной походкой, будто хотели втереть в землю свой запах. Дождь мешал всё хорошо разнюхать, да они ещё и не подошли близко, но я понял: этих существ видели разведчики Нгилана.

Но Нгилан не говорил, что у них нет ушей. Я прищурился, чтобы лучше видеть; мне показалось, что какие-то крохотные ушки всё-таки есть – прижатые к лысой голове, как у лесных кротов. И уж совершенно отчётливо различалась голая бледная кожа. Когда-то в детстве я сбрил волоски с руки, чтобы посмотреть на себя под шерстью – там была такая же бледная кожа, которая выглядела беззащитно и не очень приятно, будто плохо заживший шрам. Больше так делать не хотелось.

А эти создания... то ли они были побриты целиком, то ли на них вообще не росла шерсть, как на лягушках или существах, постоянно обитающих в воде. Мне стало их жаль.

– Цвиктанг! – окликнула тётя. – Погоди.

– Я – посмотреть, – сказал я и сбежал вниз по лестнице.

Четверо стояли посреди дороги и смотрели на дом. Моросил дождь, запахи стали очень острыми – и я их так чуял, будто носом в них уткнулся.

И мне стало так жалко...

Я в жизни не обонял таких грязных существ. От них несло в сорок слоёв – и каждый слой был просто ужасен. Страх накладывался на безнадёгу, накладывался на боль, накладывался на голод, накладывался ещё на что-то, и оно всё стояло вокруг них столбом, будто они и не чистились, и не пытались собрать старые запахи с себя. И они были молоды. Как я. Молодые... парни?

Я понял: им было не до того. Они попали в такую беду, что им было вообще ни до чего. И тут до меня дошло, кто они такие!

Где-то есть мир, в котором живут голые люди без ушей. Эти четверо – родичи. Покинули свой клан, отправились на поиски счастья, а потом случилось что-то немыслимо ужасное... но что? Где-то порвалось то, что отделяет наш мир от того? Или они упали с неба? В общем, теперь они тут совсем одни. Чужаки.

Они никогда ничего не найдут.

Я понимал, что всё это, придуманное – дичь, ерунда. Но иначе – откуда они здесь? Такие?

И тут один из них меня позвал. Учуял меня в кустах и окликнул.

Голос у него был, как у человека, а слова – нет. Но откуда ему знать наш язык? Иногда кто-нибудь добирается сюда из таких дальних мест, где говорят совсем непонятно.

Но я по запаху понял, хоть и тяжело было разобрать новый запах в этой мешанине боли, крови и грязи. Один из них меня позвал, а остальные ужасно напрягались. Кажется, они меня боялись. Я понял, что надо выйти.

Они думают, что я – дикий зверь или ещё какая-нибудь тварь? Прямо около дома – тварь? Прямо на отмеченной чёткими метками территории клана? Или я сам так непривычно пахну? Ладно, пусть посмотрят.

Всё правильно, я верно решил. Они увидели и расслабились. У одного была дубина, он, чудак, приготовился защищаться от опасной зверюги – дубиной, но он её опустил. Потрогал меня за ухо, будто хотел убедиться, что я существую. И вообще, заметно, что все перестали напрягаться. Но старый запах так и не убрали. Не умеют, что ли? Или им не до того, сил нет?

Я ждал – и тот, спокойный, ко мне подошёл. Он мне понравился; у него имелись кое-какие уши – и от него не разило страхом и напряжением. Он стал разговаривать со мной, но, почему-то, по-прежнему только словами. Хотя мы словами друг друга не понимали, вернее, понимали, но еле-еле.

Понимания на словах только и хватило, чтобы назвать друг другу имена. Он назвал своё имя – Дзениз, а его родичи не стали себя называть. Они наблюдали. Не очень вежливые, но это, кажется, просто от страха, боли и усталости.

Я попытался Дзенизу объяснить, что надо переходить на запах, но он не понимал – и всё. Тогда я решил показать жестами и взял его руки. И вот это было да...