Текст книги "Запах разума (СИ)"

Автор книги: Максим Далин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

Они были прелестны, эти существа. Я бы сказал, совмещали в себе обаяние птиц и маленьких ящериц, вроде сцинков.

– Они ягоды ели! – радостно сказал Багров. – Значит, неядовитые!

И прежде, чем кто-то из нас успел среагировать, он сорвал пару ягод и засунул в рот.

– Багров, ты дурак или сроду так?! – заорал Кудинов, но было уже поздно.

– Между прочим, вкусные, – сказал Денис с широкой улыбкой и сорвал ещё пару. – Сочные. И на вкус – как лимонад "Буратино". Не очень приторные. А я пить хочу дико.

– Ладно, – буркнул Кудинов. – Засекаем два часа. Если за это время Динька не сдохнет, нам тоже можно попробовать. Будешь у нас морской свинкой, Багров.

– А чего, привыкать мне, что ли? – хмыкнул Денис, уминая ягоды. – Будто я и так не морская свинка для "Иглы"! До сих пор не сдох – что мне сделается? Подумаешь... зато пить не так охота, сразу отпустило.

Не надо бы это трогать, подумал я, но мой рот тут же наполнился слюной отвратительного вкуса, а рука сама потянулась к ветке. Между колючками, кроме листьев и ягод, торчали белёсые шпеньки – так выглядели веточки, с которых ягоды кто-то сорвал. Не только Денис – видимо, и какие-то другие существа. На некоторых ягодах я заметил повреждения от клювиков маленьких птеродактилей: этим было не под силу проглотить ягоду целиком, и они отщипывали кусочки мякоти.

Вряд ли то, что едят животные, ядовито, отчётливо сказал внутри моей головы голос жажды. А Калюжный, пока я раздумывал, уже успел нагрести целую горсть и отправить её в пасть. Смешно было думать, что он сумеет терпеть два часа, мучаясь жаждой и глядя на эти ягоды!

Ну и плевать, решил я. Чему быть, того не миновать.

Я положил ягоду в рот. Она была прекрасна на вкус, кисло-сладкая, с нежным привкусом – после определения Дениса и мне было не отделаться от сходства с лимонадом "Буратино". Мне тоже стало легче, а услужливый внутренний голос тут же начал декламировать, что ягодный сок явно менее опасен для здоровья, чем вода из открытого водоёма.

– Вот за что мне три мудака на шею?! – патетически вопросил Кудинов. – Я ж заманаюсь три могилы копать, салаги...

Но пафос не возымел действия. Кудинов критически взглянул на нас, пожирающих ягоды горстями, вздохнул – и присоединился.

Ну и правильно, мелькнуло у меня в голове. И я бы так сделал. Остаться тут одному было бы смертельно тоскливо – хоть вешайся на собственном рукаве.

Но мрачные мысли вскоре развеялись. Наевшись ягод, я почувствовал себя намного лучше, хотя бы потому, что жажда перестала терзать уж совсем нестерпимо. И в голове прояснилось.

– Витя, – сказал я Кудинову, разломившему очередную ягоду и исследующему её мякоть и семечки, – теперь-то ты не станешь спорить с очевидным, верно?

– Что считать очевидным, – возразил он уклончиво.

– В этом мире нет птиц, – сказал я. – Их нишу тут занимают летающие рептилии.

– Ну вот откуда ты взял, что их нет?! – сказал Кудинов раздражённо. – Мы пока не видели! И всё!

– Но ведь тебе должно быть очевидно, что на Земле нет мест, где обитают такие существа в таком количестве...

– Слушай, Разумовский, отстань от меня, а?! – рявкнул Кудинов, и тут, совершенно неожиданно для меня, вмешался Калюжный.

– Слышь, Витёк, – сказал он, – а ведь у нас таких и верно нет. Когда-то, блин, может, и были, вместе с мамонтами, но сейчас – нет, стопудово. Марс – не Марс, но нихера не Земля.

Кудинов посмотрел на Сергея – и я услышал, как утяжелилось его дыхание.

– Ну не Земля, – процедил он сквозь зубы. – Доволен, салага? Легче тебе? И твоему бойфренду легче, да? Вам обоим полегчало, прямо-таки, обкончались от облегчения, точно? Счастливы оба?!

Калюжный отшатнулся от ударной волны его тихой ярости. Кудинов стёр с губ ягодный сок тыльной стороной ладони, как кровь.

– Я охреневаю по вам, – продолжал он. – Вам просто необходимо ощущать себя в заднице, да? Ну давайте сядем здесь, вот тут, и будем плакать и рыдать! Мамочка, где же ты, мы не на Земле! А я буду причитать: Господи, ты Боже ж мой, за что на мою бедную голову другая планета и сразу три упёртых мудака?!

Багров тронул его за локоть.

– Вить, ну ведь никто же не ноет... и не жалуется... Просто – чего там, не Земля – значит, не Земля. Чего себя обманывать-то?

И от этих слов Кудинов вдруг резко скинул обороты. Он выдохнул – и улыбнулся растерянно.

– Да почему сразу – обманывать... Просто надежда – штука хорошая... и цель надо бы себе поставить... А проще, если имеешь в виду город. Ведь хрен-то его знает, есть тут города или нет...

– Прости, Витя, – вырвалось у меня. – Ты – молодец. Только мы и здесь можем попробовать поискать город, правда.

Напряжение ощутимо спало.

– Ну и всё! – заявил Кудинов командным тоном. – Фиг с ним, с городом, пока что. Мы собирались воду искать. Нажрались отравы? Довольны? Идём дальше.

И никто не стал спорить. Мне вдруг страстно захотелось принять его игру, сделать вид, что мы – армейское подразделение на марше, скажем, в Индии, что он – командир, а где-то там, за стеной зелени – Дели или Бомбей. Всё, пока не надо больше ни о чём думать. Ищем воду.

Просто ищем воду. Она нам понадобится.

Испытатель N23

Когда мы услышали журчание воды, никто, по-моему, и ушам не поверил.

Я тоже. Я подумал, это мне кажется. Но Витя Кудинов авторитетно сказал, что в овраге очень и очень может быть родник – и мы спустились в этот овраг.

Он был широкий – по дну прямо хоть шоссе прокладывай – и его края заросли папоротником и, по-моему, хвощами. Каждая хвощина была собрана из отдельных кусков, как конструктор: палка – мочалка, палка – мочалка. Из мочалок, которые разделяли хвощины на сегменты, что-то текло, как смола или сок, а над потёками кружились букашки, похожие то ли на ос, то ли на пчёл.

А по дну оврага бежал ручей. Он оказался не такой уж и маленький, вполне заметный – и даже вымыл себе русло, в котором остался только чистый бежевый песочек. Вода была прозрачная-прозрачная, мне не показалось, что она грязная, – и такая холодная, что дух захватывало.

Артик сказал, что терять нам после ягод уже особо нечего – и мы напились, а потом умылись, и это было чистым кайфом. В этом лесу стояла духота, как в любом лесу летом – может, дома и была середина осени, но здесь ещё продолжалось лето. Мы вспотели, как лошади – и умыться оказалось очень кстати.

А искупаться было бы ещё лучше. Витя сказал, что надо идти по течению ручья – тогда мы, в конце концов, выйдем к реке, в которую этот ручей впадает. Логично. Серёга сказал, что на берегу реки можно встретить рыбаков или ещё кого – да и вообще дойти до какой-нибудь деревни, а Артик сказал, что вовсе не факт, что тут вообще живут люди, и они слегка поцапались, но не так свирепо, как обычно, а просто для проформы.

Мы пошли вниз по течению ручья, и я думал: вот интересно, есть ли здесь люди? А хищные звери здесь есть? И если есть, не нападут ли они на нас? У нас ведь нет оружия, а с голыми руками не очень-то убьёшь тигра, если тут, к примеру, водятся тигры.

По идее, в джунглях им самое место.

И тут на меня напали.

Этот ужас прыгнул на меня с ветки, свисавшей откуда-то сверху, с дерева, наклонившегося над оврагом на манер ивы. Лучше бы тигр, честное слово! Я отшвырнул его в сторону, а сам отпрыгнул в другую и чуть не заорал, как резаный. Меня всего переворачивало и корёжило от того, что я до него дотронулся – такой он был жёсткий, как пластмасса, в жёстких отвратительных волосках, от которых у меня сразу ладони зачесались.

Артик говорит:

– Денис, я понимаю, противно, но ты успокойся. Всё в порядке. Знаешь, на Земле такие большие редко бывают ядовитыми, да и вообще – опасными для людей. Он, наверное, питается яйцами птеродактилей.

А Серёга:

– Не знаю. Выглядел, как ядовитый, – хотя Серёга, по-моему, его толком и не разглядел.

А Витя, который шёл впереди, спросил:

– Что случилось-то, пацаны?

– Он меня не укусил, – говорю. – Простите, мужики. Просто я их ненавижу, пауков, с детства. Даже маленьких. Не выношу. А этот такой здоровенный – я в жизни таких не видал, разве только – по ящику. Да ещё неожиданно так... тварь такая!

Артик кивнул.

– Серьёзный паук. С мою ладонь, никак не меньше. И волосатый – кто угодно дёрнется, просто инстинктивно.

С ладонь, ага. Со все две ладони не хочешь? Но спорить я не стал. Я только всё время тёр руку об штаны – никак было не стереть ощущение этой мерзости с кожи.

Мы пошли дальше, но теперь мне было ужасно не по себе. Всё время представлялось, что мы устроимся спать под открытым небом – а где ещё-то? – и громадный паук заползёт на меня. На лицо. Бр-рр! Терпеть не могу!

А Серёга тем временем завёл разговор о еде.

– Мне сильно интересно, что мы тут будем жрать, – говорит. – Одни ягоды? Ноги протянем.

– А что ты предлагаешь? – спросил Артик. – Жареную паучатинку? Так ведь мы не прихватили сковородку. Придётся на прутики нанизывать. Лапки паука гриль, так сказать...

Будь у меня сковородка, я б его ляпнул между глаз. Меня чуть не вывернуло наизнанку. И вообще, чего-то не хотелось есть совсем. Никогда бы не подумал, что могу наесться ягод до отвала – даже животу тяжеловато. И эти двое выясняли, как можно тут охотиться и получится ли рыбу ловить, если мы речку найдём, потом ещё Витька встрял с разговорами о разведении костра трением, и его оборжали – но мне лично было совсем не интересно. Ну просто совершенно был не голоден – и не казалось, что скоро проголодаюсь.

И устал я что-то. Жарко было.

Минут через сорок мы попали на грибное место – но грибы эти глючные стал бы жрать разве что законченный наркот или самоубийца. В склоне оврага обнаружилась такая нишка, шириной метра в три; грибы покрывали её сплошь, как черепица: шляпки, шляпки... А цветом эти шляпки были, как в мультиках рисуют: голубые и светло-фиолетовые, в бледных пупырышках. Ясное дело – местные мухоморы.

Я сказал про мухоморы – и все со мной согласились. А ещё через полчасика впереди будто посветлело, что ли. Осветилось. И Витя сказал:

– Река, пацаны.

Все обрадовались, но как-то вяло. Не так, как я ожидал. Хотя совсем скоро и вправду стало видно: к реке вышли.

Река была неширокая, как шоссе в две полосы. Вода в ней текла совсем тёмная, как крепкий чай, и по ней плыли какие-то лепестки, веточки, щепки... На поверхности то и дело появлялись круги, и Серёга сказал, что это рыба подплывает глотнуть воздуха. Никто не стал спорить.

Там, наверху, когда мы вышли к ручью, все хотели купаться, а сейчас смотрели на реку безразлично. И я тоже передумал. С одной стороны, было душно, да. Но с другой, как-то мне... зябко было с чего-то. В общем, не хотелось лезть в воду, и вообще особенно дрыгаться не хотелось. И потом, тут, у реки, роились какие-то мошки – я подумал, что мокрых они будут особенно жрать, не отмахаешься.

Но Серёга стряхнул с себя кроссовки и комбез и пошёл-таки окунуться. Сперва сказал, что дно песчаное и вода тёплая, потом – что круто, а мы – придурки, а потом махнул туда с головой.

И Артик сказал:

– Кажется, не надо было этого делать.

А Витя:

– Думаешь, тут пираньи есть?

Артик плечами пожал:

– Для счастья и обогащения опытом пиявок хватит.

Но Серёга вышел из воды только минут через пять, счастливый по самые уши без всяких пиявок. И вдруг у самого берега приостановился и выловил светленькую штучку.

– Не, – говорит, – мужики, гляньте сюда! Кукла же, блин! Тут точно недалеко деревня или что! Ребёнок же потерял!

И протягивает нам. Точно, кукла. Пупсик, скорее. Длиной сантиметров десять. Человечек – ручки, ножки, огуречик. Очень всё условно сделано, но узнаваемо. Круглая головка, тельце жёлудем, ручки-палочки, ножки-палочки...

Артик взял пупсика у Серёги из рук, посмотрел – и говорит:

– Не хотелось бы тебя разочаровывать, но это не кукла. И вообще – не творение человеческих рук. Это, я бы сказал, орех. Вроде арахиса. А куклу он напоминает случайно, как корень мандрагоры.

Серёга фыркнул:

– Вечно у тебя всякая мандра на уме! Где ты видал такие орехи? Вон глазки и ротик, блин!

А Артик:

– Наблюдательность делает тебе честь, но это просто царапины и выступы на скорлупе. Вот смотри: это – веточка, на которой орех рос.

И подцепил ногтем то, что мне показалось чубчиком на кукольной головёнке. А это и правда оказалась веточка. С загогулинкой.

Артик между тем повернул эту фиговинку боком – и стало видно такой шовчик, который бывает на арахисе и на грецких орехах между половинками.

– Я уверен, – говорит, – что мы можем найти ядро ореха, если расколем эту фигурку. Скорлупа прочная...

Я потрогал. Скорлупа, точно, прочная. И на ощупь гладкая, не как у арахиса или у грецкого, а как у фундука. А по цвету – ну телесный цвет, и всё тут! И с одной стороны, вот хоть тресни, глазки и ротик!

Тут Витя говорит:

– Ша, пацаны. Это орех. Но ребёнок с ним играл, стопудово. Ясно же, что выцарапал мордашку. Я же говорил – Индия!

Артик нахмурился, будто хотел возразить, но не стал, Серёга кивнул согласно, а я очень обрадовался, что мы всё-таки оказались не на другой планете, а на Земле. И люди где-то недалеко. Только я никак не мог вспомнить, где живут такие летающие ящерицы. По телику их, вроде бы, не показывали, хотя у нас дома канал "Дискавери", где фильмы про природу и разные места, не очень хорошо ловился.

– Надо, – говорю, – идти вверх по течению, да? Безделушка эта, орех, оттуда ведь приплыла – значит, там люди и живут.

Витя говорит:

– Правильно мыслишь. Я думаю, не так далеко нам придётся и идти. Если какая-нибудь хрень по речке плывёт долго, она обрастает тиной и всякой фигнёй, а наша – чистенькая. Недавно в воду упала.

Серёга опять покивал согласно и стал одеваться, а Артик только вздохнул и пробормотал что-то себе под нос. Мне послышалось: "Фальшивая логика..."

Витя говорит:

– Ну, салажня, живо, живо! Хорошо бы до темноты туда успеть, шевелите конечностями! – и мы пошли по песчаной полоске вдоль кромки воды.

И я всё время думал, что далеко идти. Хотелось посидеть, и было тяжело и мутно. Но никто не останавливался – и я не останавливался. Мне тоже не хотелось ночевать в лесу.

Испытатель N24

Ёлки, как я на себя злился!

А Витёк Кудинов ещё мне говорит, мудило, мол! Да это ещё мягко сказано, блин! Угрёбище безмозглое, идиотское – вот это к месту. Надо совсем, блин, соображалку отключить, чтобы так поступить – так бы и дал в рыло сам себе за такой идиотизм.

Ну, допустим, он – козёл. То есть, это особых доказательств и не требует, ёлки... но ведь это, вроде, не значит, что если он орёт: "Пожар!" – то я должен наплевать и гореть, да? Скажешь себе: Серый, остановись на секундочку, подумай, блин – нет! Чего думать – переть же надо!

Нет ума – считай, калека, блин...

Характер у меня дурной, вот что. Вспыльчивый очень потому что. Если меня чего-то раздражает, не могу держать себя в руках, блин. Ну что тут будешь делать... Психологи эти говорили, чума, мол, или холера – чё, точно. Чума в полный рост. Выйдешь из себя, залепишь по мордам кому-нибудь – себе же во вред, блин... потом-то думаешь: ты, Серый, так в тюрягу загремишь когда-нибудь. Пристукнешь педрилу какого-нибудь нечаянно – и поминай, как звали. Никому потом не докажешь, что он сам довыёживался.

Они же хилые такие все, ёлки!

Хотя я тут вот что скажу... Тут о тюряге ещё пожалеешь, нахрен! Я же смотрел вокруг и думал: послушай я, что он вопил там – сидел бы сейчас в кабинете у психолога в креслице, рисовал бы птички в табличке, а потом пошёл бы борщ жрать и курицу в сметане, кум королю, сват министру.

Нет, блин, выёжнуться захотелось... Самый основной в группе, чё...

Теперь... вот где мы теперь вообще?

Что Индия – это Витёк гонит. Ясно. В Индии слоны живут, тигры, факиры, блин. Бананы растут. А мы тут уже сколько прёмся – ни одного слона, ни одной пальмы тебе с бананами. А эти штуки летающие, которые тут заместо птиц – нихрена они в Индии не водятся, зуб даю. И нихрена это не ящерицы с крыльями! У них же – зубы на клюве, ёлки! Какие у ящериц зубы, нахрен?! А клюв откуда?

Артик этот, фигартик, прав. Он, положим, урод, но черепок у него варит. Мы на другую планету попали. Не Марс, конечно – чё, Марс все знают, нихрена там нет. Я без понятия, на какую. Может, вообще где-нибудь там... в телескоп не видать. ТПорталу-то всё равно – хоть километр, хоть тыщща, хоть миллион, биллион там. Хренак – и уже на месте, ёлки.

А они идут и всё гонят: город, город... Дели, Сингапур... Мухосранск, ну да. Уже. Какой тут город?! Я вокруг гляжу – всё вообще чужое. Ягоды эти... не, ягоды вкусные, ясно, лучше клубники – но ведь не наши тоже. Паучина этот, который на Диньку с дерева махнул... Жаль, Динька его в папоротник запулил, не найдёшь теперь – я бы поглядел поближе. Зверь-паук!

Соседке бы нашей по лестничной клетке такого за шкирку пустить! Небось, тут бы и ласты склеила, сука облезлая... Знать бы, что такие паучары жрут... я б поймал штучку – и пусть бы он жил в банке. Или аквариум бы прикупил ему, песку бы насыпал, корягу бы положил обструганную... Круто. Я бы ему мучных червей покупал... а если Артик прав, и они яйца трескают, так ещё и проще.

Чё Динька пауков боится, маленький, что ли? Шикарные твари. Лапищи... А морда – десяток глаз, под глазами такие шевелятся... челюсти, что ли... Суперски же.

Только всё это не выгорит. Домой-то завести такого – размечтался... как же мы теперь домой попадём, а? С другой планеты?

Не то чтобы у меня дома золотые горы были – но что ж теперь, мы тут, в лесу, что ли, всю жизнь будем жить? Как дикари какие-нибудь? А жрать чего? А спать где? А бабы? Я ж, как с армейки приду, жениться хотел... А теперь что – тут куковать до старости с этими тремя?! Ну смешно же, блин!

До слёз, ага...

Речка меня чутка утешила. Мне жарко было очень, не так жарко, как душно – а водичка свежая всё-таки. Потом уже пришло в голову: слышь, тут ведь и крокодилы могут быть... Да ладно. Не было там никаких крокодилов. Рыба вот была. Я чё, я сразу вижу: рыба есть здесь.

А рыба есть – не подохнем от голода, блин. В любом случае.

У этих придурков пустые карманы были, ясен пень. А у меня – нет, при мне – ножичек. Хорошая штучка, выкидушка с пружиной, подарочек старого другана, талисман, можно сказать. Надёжный – и наточен, как бритва. Так что – удочку вырезать есть чем, вот крючки только... с другой стороны, придумается, как их ловить – а почистить есть чем. И пока эти мудозвоны обсуждали, как костёр развести трением, я-то знал, как огоньку добыть.

Железкой об камешек, чё. И на мох. Дохрена же вокруг сухого мха. И камешек подходящий найдётся, если поискать. Но это всё – если рыбаков не встретим.

У меня в кармане эта штука лежала... орех. И я его перебирал пальцами и думал: кто-то же проковырял в орехе глазки, нет? Артик как-то, вроде, не согласен – но не могла же мышь прямо ровно так прогрызть? Или червяк? Или – могла? Если у них такие орехи тут есть, в форме куклы, дофига похожие – может, и мыши есть такие, блин... Хрен знает же...

У меня непонятки какие-то были, в общем. С одной стороны, как ни посмотри: какая же это Индия? Какие же тут рыбаки, если другая планета? Марсиане? С другой, я всё орех доставал и смотрел. Ну как такое могло вырасти само собой, а, ёлки?!

А тут у меня ещё щека начала чесаться. Мы когда в овраг этот спускались, я веткой ободрал до крови, но ничего, даже забыл про неё – а после речки что-то зачесалась. Главное дело, ёлки, чесать-то больно, ранка же! А так свербит – просто всё время думаешь о ней.

Дома я бы йодом залил или спиртом. А тут – как? Костёр разжечь и прижечь, нет? Чтобы потом ходить с фуфлом в полморды? Ну ёкарный бабай...

А если заражение?

Задница какая...

А идти то легко, по песку, по кромке воды, то – заросли начинаются, берег поднимается, приходится проламываться через все эти ветки. Кой-где – колючие. Иногда какими-то тросами зелёными всё запутано, блин, не продраться. Приходится обходить. Не так утомительно, как раздражает. А над водой летают эти штуки зубастые, которые вместо птиц. Орут, пищат. Ни одной нормальной птицы тут не видали, только эти. Километров пять прошли против течения – и одни ящерицы с крыльями. И мне в деревню уже слабо верится. И раньше-то...

Да ещё и пожрать бы не мешало, а Витёк был против, чтобы сейчас тут рассупониваться, рыбу ловить и всё такое. Он всё думал, что можно до вечера попасть в рыбацкую деревню к индейцам. А Динька с Артиком заявили, что им есть неохота – малоежки, подумаешь. А мне хотелось. У меня так крутило в желудке от этих ягод и тянуло... в общем, хорошо бы добыть что-нить существенное, блин. Чтобы брюхо успокоилось.

А тут Динька говорит:

– Смотрите, мужики, щётка в песок закопана.

Артик ногой потыкал – а щётка зашевелилась, ёлки! Гляжу – блин!

Мохнатый рак.

Жестяк.

Я его схватил за спину – громадный, в длину – сантиметров тридцать есть, клешнястый, щёлкает, усы, и весь, главное дело, шерстью покрыт! Сверху на панцире – мех, блин! Торчит вверх, как щётка, действительно. Прям весь в шерсти, жёсткой такой, как на малярных кисточках. Но брюхо – почти как у нормального рака, лапки там...

Я говорю:

– Мужики, живём. Тут можно раков наловить, как нефиг делать! – и показываю.

И вдруг Динька бледнеет, сгибается и начинает блевать. Ягодами. Ох, ты ж, думаю...

Это, я думаю, уже не от ТПортала. Это – от ягод, сука... И мужики на него смотрят с таким пониманием, что мне делается совсем фигово.

Артик говорит:

– Денис, очень плохо? – а сам тоже сбледнул с лица.

А Динька – в слезах и соплях, в поту – глядит и говорит:

– Устал очень. Я посижу?

И Витёк вздохнул и грит:

– Ну всё. Пришли. Привал, салаги.

Смотрю, не до рака им, блин. И мне чего-то тоже не до рака. В желудке крутит, я ж тоже эти ягоды ел, ёлки! Ещё побольше съел, чем Динька... Ну, думаю, трындец мне.

А Динька на валун сел – и вид у него стал такой... полумёртвый. Жесть. Артик его голову потрогал и говорит:

– Жар у него. Не знаю, в чём дело: расстройство желудка, инфекция, отравление – но это, похоже, серьёзно. Что будем делать?

– Что, – говорю. – Костёр разводить. Витёк пусть уже начинает тереть что-нить, а я попробую своим методом. А ты держи рака.

Артик на меня смотрит, как в ступоре:

– Что?

– Рака, – говорю, – держи, козлище. Чтоб не уполз. Он пригодится.

Лыбится, как параша, блин. Но взял.

А Витёк говорит, хмуро:

– Чё мне тереть? Холку тебе натереть, чтоб ты не гнал? Сам и три, раз такой крутой.

– Тереть, – говорю, – не в моих привычках. Это ты хотел чё-то трением добывать, ёлки. Вот и валяй. Если умеешь, надо же попробовать, у меня может и не получиться.

Ну что. Посмотрел он на эти палки, на всю эту фигню, которая из песка торчала там и тут – и говорит:

– Вообще-то я, как бы, не тёр никогда.

– Начать, – говорю, – никогда не поздно.

Нефиг выпендриваться, думаю, командир хренов.

А Артик, блин, с раком в обнимку, как полное мудло, смотрит на это дело скептически. А рак шевелится и клешнями щёлкает. И Динька, как ему рак попадёт в поле зрения – так снова зеленеет; видно, что еле удерживается.

Витёк грит:

– Артик, убери уже этого дурацкого рака куда-нибудь, а то Диньке худо от него, – а я:

– Ты чё! Раки – они полезные. Погодьте, сейчас мы костёр разведём, – сам, тем временем, смотрю вокруг и под ноги, камешек присматриваю. А камешков не то, чтобы много, блин. Песок. Но есть.

Артик говорит:

– Если вы разведёте костёр, будет великолепно. Мы вскипятим воду.

– Угу, – говорю. – В пригоршне, блин.

Опять лыбится. Вот раздражает меня, ёлки, до невозможности! Всё, вроде, понимаю – но бесит, хоть ты что! Пидорская манера, нестерпимая совершенно. Удавил бы.

– Мы могли бы вскипятить воды в ямке, – говорит. – Раскалёнными камнями. Не слишком гигиенично звучит, но это, мне кажется, лучше, чем пить воду прямо из реки.

И не поспоришь, сука... всё логично.

Вот умный мужик вроде... не был бы таким мудаком – цены бы не было...

И я стал пробовать камешки.

Испытатель N25

Рак меня всё-таки ущипнул. Я не уберёгся.

Забавно... я где-то, вроде бы, читал о шерстистых раках – но совершенно уверен: это существо не напоминало фотографию к той статье. Строго говоря, я даже не уверен, что оно было раком.

Его и вправду покрывала короткая жёсткая щетина, торчащая вверх и придававшая животному сходство с самоходной платяной щёткой. Без щетины, лишь хитином, гладким и плотным, как пластмасса, обходились только клешни, скорее, скорпионьи, чем рачьи, и хвостовой плавник в три широких лопасти. У наших раков глаза на стебельках, у этого – фасеточные, как у мухи или стрекозы. В животе и лапках мне тоже мерещилась какая-то неправильность.

В общем, мне казалось, хоть я и не делился этими мыслями с ребятами, что это существо – не рак и не ракообразное, а личинка какого-то очень крупного насекомого. Вроде ручейника или личинки стрекозы, только переросток.

Есть это создание мне совершенно не хотелось. Я обвязал его парой тонких лиан, гибких, как бечёвки – в процессе он ущипнул меня за руку – и подвесил к ветке кустарника, растущего у воды. Пусть Калюжный сам убедится в пищевой ценности этого существа, если ему так важна его первая охотничья добыча.

Впрочем, мне вообще не хотелось есть. Меня мутило. Я подозреваю, что в разной степени всем нам было нехорошо. Просто либо у Дениса оказался самый слабый желудок, либо ему попалось что-то особенно вредное, что было в воде или в ягодах.

Из стерильности "Иглы" мы все попали в мир нестерильный и чужой; теперь я размышлял, сколько мы тут протянем, без антибиотиков и медицинской помощи.

Денису, по-моему, становилось хуже. Ему хотелось прилечь – и я помог ему добраться до травы в тени кустарника, но в тени его начало знобить. Его даже укрыть было нечем. От бессилия мне хотелось кусать локти: мне нужен был мобильник, чтобы вызвать сюда помощь, вертолёт, вероятно. Отвратительное состояние – ярость, жалость и тоска.

А Денис спросил:

– Думаешь, я умру, Артик?

Я понятия не имел.

– Не говори ерунды, – сказал я. – У тебя расстройство желудка от непривычной пищи. Если бы ягоды были ядовиты – мы все уже были бы мертвы, а Калюжный с Кудиновым бодро добывают огонь, видишь? Просто эти ягоды не пришлись по вкусу конкретно твоему организму. Адаптируешься.

Денис успокоился и улыбнулся, и мне стало немного полегче.

А наши товарищи затеяли на берегу игру в Прометея.

Виктор подобрал две щепки, белёсые от времени, вымытые водой до гладкости и высохшие до состояния древесных мумий, и тёр их друг о друга с ожесточением, вспоминая бога-душу-мать. Я отлично понимал, что так огонь не добудешь, но решительно ничего не мог ему посоветовать – понятия не имел, как, в действительности, это делалось у примитивных культур.

Калюжный насобирал кучу мха и сухой травы, целую горку камней – и колотил по камням ножом: сперва – стальной шишечкой на рукояти, потом – обухом лезвия, матерясь ещё более ожесточённо, чем Кудинов, раздражаясь, меняя и роняя камни, царапая себе пальцы. В какой-то момент он вдруг вскочил, сложил и сунул нож в карман и с треском удалился в кусты, продолжая материться и оттуда.

Ага, подумал я. Второй.

Вернулся Калюжный довольно скоро, и его вид мне не нравился. Он вспотел, глаза блестели, а щека вокруг царапины, как мне показалось, покраснела и опухла.

– Сергей, – сказал я, – желудок болит?

Он зыркнул на меня раздражённо, но ответил довольно лояльно:

– Да так себе... не очень.

Я окликнул Кудинова:

– Виктор, как ты себя чувствуешь?

– Мутит, – буркнул он, отшвыривая деревяшки. – Нагрелись, с-собаки бешеные... Прямо рукам горячо. А даже не дымятся, ёпт...

А Калюжный бормотал:

– Щас-щас... щас... сука драная... щас... – и от лязга железки об камни у меня уже в ушах звенело, но Денис ухитрился даже задремать под эти звуки.

А свет становился вечерним: мягким, розоватым, тёплым. Жара постепенно спадала, и я подумал, что ночью может быть по-настоящему холодно. Облака окрасились в цвета чайной розы, вокруг было тихо и красиво, как летом на даче. Крохотные птеродактили реяли над водой, охотясь на толкущуюся у самой её поверхности мошкару и длинноногих жучков, скользящих по речной глади, как водомерки. Другой берег реки я уже успел основательно изучить: он был выше и круче, чем наш, спуск обвивали корни, мощные и выпуклые, буро-коричневые на фоне жёлтого песка. На том берегу росли высокие мелколистные деревья с пепельно-серыми стволами, будто свитыми из толстенных канатов; под ними располагался кустарник в светлых звёздочках с ярко-красными серединками – то ли цветах, то ли похожих на цветы плодиках.

Мне казалось, что под кустарником идёт какая-то тихая жизнь, маленькая возня, но я никак не мог определить, что за существа там возятся: то ли крохотные зверьки, вроде мышей, то ли очень крупные насекомые. Памятуя о пауке, прыгнувшем на Дениса, и жуке, похожем на палочника, я думал, что и прочие членистоногие тут могут быть изрядных размеров.

За это время Кудинов успел отлучиться трижды, а Калюжный – раз пять. Меня по-прежнему мутило – но и только; вероятно, я съел меньше ягод, чем они, или выпил меньше воды. А может, по каким-то загадочным причинам мой желудок легче всё это принял.

Когда Калюжный ушёл по нужде очередной раз, я развязал рака. Оказавшись на песке, он шустро пошёл к воде и нырнул, а я почувствовал некоторое облегчение. Почему-то мне категорически не хотелось, чтобы это существо попытались приготовить – и, кажется, это тоже было симптомом воздействия ТПортала, только нетипичным.

Виктор, довольно равнодушно проводив рака взглядом, сказал, что пройдётся вдоль реки до её поворота – примерно в километре от нас – и посмотрит, не видно ли за ним рыбачьей деревни. Калюжный взглянул на него, набычась, шмыгнул носом – и снова принялся лупить ножом по камням, отрываясь от своего занятия только для того, чтобы почесать щёку. Его терпение, переходящее в упрямство, начало вызывать у меня уважение.

Я остался сидеть около Дениса, который скрутился в позу эмбриона, поджал ноги, обхватил себя руками и спал, вздрагивая во сне. Странное насекомое – толстая мохнатая туша на широких бархатистых крылышках, размером с полпальца, не меньше – с отвратительным гудением спикировало на него, и я отшвырнул тварь рукой. Мне не хотелось, чтобы Дениса, вдобавок к отравлению, укусило что-нибудь ядовитое.

Отвлекли меня от наблюдений и разбудили Дениса победные вопли Калюжного – так, вероятно, вопил Тарзан. Денис подскочил, протирая глаза, – и я оглянулся. Из кучи травы у ног Калюжного поднимался тоненький дымок.

– Ты поэл, да?! – орал Калюжный в упоении. – Я сказал, что зажгу, блин! Тащите дрова, ёлки!

– Сергей, – сказал я прочувствованно, – это замечательно, ты гений! – и сгрёб несколько пересохших палок в поле зрения. – Держи.