Текст книги "Дни и ночи Невервинтера. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: М. Волошина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)

Подоспевший Разбойник, увидев притаившегося арбалетчика, камнем кинулся вниз. Один удар железного клюва – и орк потерял сознание. Но нажать спусковой крючок арбалета он успел. Стрела совсем немного отклонилась от заданного пути, и в Касавира не попала.

«Ну, сестренка, удружила!» Тупой, перебивающий дыхание удар, скрежет пробиваемой болтом кольчуги, едва слышный хруст ломающегося ребра. Он не сразу понял, что произошло. Как будто с разбегу на что-то напоролся. Так – всего лишь кусок железа в палец толщиной. И каждый выдох отзывался разрывающей болью в груди и каким-то противным похрустыванием. Во рту появился привкус крови.

Противно. Противно, холодно и глупо. Герой хренов.

Эйлин. Чего уж теперь слезы лить. Лучше не трогай, больно. О, вот и белоглазый паладин подполз… Нащупывает пульс, прикладывает руку к тому месту, куда вошел болт. Пытается остановить кровь. Да ладно вам, лучше обнимитесь и поцелуйтесь, голубки… А вот и Сола пришла. Бледная такая, и губы дрожат. Шепчет что-то. Можно прочесть по губам. «Зачем ты так, пупсик, зачем?» Зачем, зачем… Сама подумай, если бы сейчас на моем месте лежал этот счастливчик, я бы уже не смог с чистой совестью сдать ее с рук на руки, верно? Пусть он теперь с ней мучается… Плохо дело, паладин? Хмуришься, трешь больные глаза, качаешь головой. Знаю, плохо. Такая вот получилась импровизация… Я же мастер. Король импровизации… На сей раз, король, кажется, переиграл… И умер…

* * *

Наконец, закончилась эта болезненная тряска. Тепло… Может, я уже в цитадели Хелма? Неплохо было бы. Это опять ты? Слушай, хватит издеваться, и так из-за тебя умер. Дай хоть отойти спокойно… Эй, ты что, раздевать меня собрался? Только не ты! Тебе все равно, а я впечатлительный. Пусть лучше это сделает вон та, черненькая девушка. Или хотя бы вот эта, рыженькая… Нет, лучше черненькая. Она посимпатичннее и не ревет белугой.

Глава 24
Укрощение строптивого

Вечером Эйлин сидела у шатра, куда поместили Ниваля, смотря в одну точку и потирая пальцами ноющие виски. Она очень устала за этот день. Насколько ее маленькой армии было легко разгромить почти две сотни хобгоблинов, рассчитывавших на поддержку Грангора, настолько ей было трудно отразить нападение оставшихся орков и тридцати наемников Ральфа, среди которых были те, кто владел рунной магией. Погибла амазонка и двое эльфов. Они приняли первый удар. Были убитые среди кентавров, в том числе и их лекарь. Было много раненых, которыми приходилось заниматься Касавиру, Соле, Лео, эльфам-следопытам – в общем, всем тем, кто хоть что-то понимал в лечении, снадобьях и зельях. Амадей еще не совсем оправился, поэтому Эйлин, как бы ей ни хотелось быть с Касавиром и Нивалем, пришлось взять на себя командование лагерем, лишь один раз на минутку забежав проведать их. Им предстояло провести здесь несколько дней, пока Ниваля нельзя тревожить.

Убитых пришлось похоронить здесь же. Подавляя слезы и не обращая внимания на боль в растрескавшихся губах, Эйлин, преклонив колена, спела погребальную песнь и поблагодарила их за верность и мужество.

А потом – началась работа, от которой она совсем отвыкла за последнее время. Разделить оставшихся в строю на отряды, распределить патрули, обнести лагерь баррикадами, выставить охрану. Да, все это необходимо было сделать, несмотря на одержанную победу. Ведь стоит какому-нибудь крупному магу умереть, весть об этом каким-то образом мгновенно распространяется среди его коллег, и находится масса желающих навестить его пустующую башню. Теперь добраться до нее стало значительно легче. И не только магам, но и тварям, обитающим в Скрытом Лесу, и мародерам, которые умудряются, словно по волшебству, появляться в самых диких местах, стоит там запахнуть добычей. Ослабленный нападением и набитый трофеями лагерь мог стать приманкой для всей этой публики. Вот так и получилось, что Эйлин до вечера даже толком не поела, и думать о судьбе Ниваля ей было некогда. А теперь она просто сидела и ждала, изредка вытирая слезы.

Она быстро встала, увидев вышедшего из шатра Касавира и с надеждой заглянула в его болезненно прищуренные на свету глаза. Они уже могли видеть на близком расстоянии, но выглядели еще очень нездоровыми, выцветшими, в красных прожилках.

– Ну что, как он?

Касавир покачал головой.

– Не могу пока сказать. Легкое разорвано, но рана расположена довольно удачно, вдали от крупных бронхов и сосудов. Так что, шанс есть.

– А почему ты не можешь просто заживить его заклинанием?

– Легочную ткань так быстро заживить невозможно. Поэтому, нужно постоянно отсасывать скапливающуюся кровь и… – он потер глаза и устало выдохнул, – слушай, этот ваш Лео, изобретатель, он что-то говорил о кислородных сферах – значит, он может получать чистый кислород. Как ты думаешь, он сможет быстро придумать безопасную систему для его подачи в легкие?

– Он все может! – Горячо заверила его Эйлин. Она и в самом деле в это верила, особенно сейчас. – Что-то еще?

– У меня не хватит лекарств, нужны сильные антибиотики, сердечные средства. Я слышал, в Башне есть алхимическая оранжерея.

Эйлин кивнула.

– Понятно. Сола отличная травница, а Лео алхимик. Просто скажи им, какие нужны эффекты. Они где-то в соседних шатрах. Пойдем.

Она потянула паладина за собой, но он мягко удержал ее за локоть.

– Постой. Дай мне хоть воздуха глотнуть и… посмотреть на тебя.

Спохватившись, Эйлин обернулась к нему. Какой же он изможденный, бледный, непривычный – в рубашке, пропахшей лекарствами и потом, и накинутой на плечи старой куртке. Сотни раз она представляла себе эту встречу, и казалось, что тогда уж ничего плохого с ними не произойдет. Потому что не может произойти. Судьба не может быть к ним так жестока. И вот они вместе уже почти целый день, посреди набитого ранеными, ощетинившегося баррикадами и кольями лагеря, вымотанные, нервные, каждую минуту ожидают нападения и не верят – почти не верят – что это все происходит с ними наяву. И они счастливы просто быть рядом и видеть друг друга. Большего им не надо, потому что еще сутки назад они не мечтали и об этом. Она поежилась и усмехнулась.

– Да было бы на что смотреть.

Тем не менее, этот разговор, такой четкий, деловой, обнадежил и обрадовал ее. Он такой же, как всегда. Настроен серьезно, рассказывает все и делится с ней своими планами – значит, и для Ниваля есть надежда. А уж с привлечением таких специалистов, как Сола и Лео, дело абсолютно точно пойдет на лад. Эйлин стянула кожаный подшлемник и провела рукой по вспотевшему лбу. Кажется, даже голове полегчало.

Касавир охнул, впервые увидев ее без шлема.

– А, это… в плену, – объяснила она и хотела обнять его, но он мягко отстранил ее.

– Подожди, дай-ка я посмотрю, что тебе тут наделали.

Он чуть наклонил ее голову, осторожно раздвигая жесткие свалявшиеся пряди.

– Шили, конечно, левой рукой. Но на совесть.

– Он левша, – тихо сказала Эйлин.

Касавир хмыкнул.

– Он? Ясно. Тогда беру свои слова назад. Шили правой. А нитки он где такие взял? Ими не голову шить…

– А сапоги, – резко перебила его Эйлин, чуть не плача, вспоминая, как Ниваль ругался со старухой, как боялся, как у него тряслись руки, как он успокаивал и ее, и сам себя. «Не боись, сестренка, заштопаю…»

Поняв, что сказал лишнее, Касавир досадливо поджал губы и, вздохнув, молча прижал ее к груди, поглаживая спутанные рыжие колтуны. Уткнувшись ему в грудь, Эйлин шмыгнула уже давно и безнадежно заложенным от слез носом и закрыла глаза. Как же ей было сейчас тепло и хорошо с любимым. Захотелось забыть обо всем и оказаться далеко-далеко отсюда, в каком-нибудь тихом, прекрасном или даже не очень месте – главное, с ним вдвоем. И каким полным было бы ее счастье, если бы не случилось этой беды. Сейчас она даже была не против, чтобы в том прекрасном месте где-нибудь поблизости мельтешила нахальная физиономия Ниваля и поминутно встревала, куда не просят. Что угодно, только бы он не лежал такой чужой, худой, молчаливый, бледный с синевой, часто и хрипло дыша и судорожно кашляя кровью. Потому что без него, без этих наполненных страшными и смешными событиями недель, без его метких замечаний и настырных советов, провокаций, выпендрежа и, порой, грубоватых шуток, она своей жизни уже не представляла.

– Ну, ладно, ладно, извини. Не расстраивайся. Он неплохо справился… Шов можно снимать… Я, – голос Касавира дрогнул, – благодарен ему за тебя… на самом деле.

Положив руки ему на грудь, Эйлин подняла на него взгляд.

– Пожалуйста, сделай для него все, что можно. Ради меня.

Он вздохнул и укоризненно покачал головой.

– Послушай. Ради тебя я могу пройти сотню лиг, сражаться и отдать жизнь. Я готов сделать все ради того, чтобы ты никогда вот так не плакала. А когда речь идет о спасении тяжелораненого, я просто не могу иначе. Это моя работа, мой долг, понимаешь? Я не буду лукавить, он очень плох, и его никто не вытащит, кроме меня. – При этих словах Эйлин сжалась, вцепившись в его куртку, а он еще крепче обнял ее. – И не важно, что он пытался спасти мне жизнь. То, что этот человек по каким-то причинам дорог тебе, не может само по себе заставить меня делать свою работу хуже или лучше. Я буду делать ее, как всегда.

– Я поняла. – Эйлин судорожно всхлипнула. – Я могу хотя бы помогать тебе? У нас ведь много раненых.

Касавир кивнул, проведя тыльной стороной ладони по ее щеке.

– Глупо отказываться, когда предлагают помощь. Я посмотрю, чем можно занять тебя.

– Чем угодно, Касавир, я готова ко всему, – горячо произнесла она. – Амадей уже завтра примет командование лагерем, и я буду свободна.

– Ну, ладно, ладно, найду тебе работу, – с улыбкой заверил паладин. – И не жди меня ночью: мне придется побыть эти дни с ним. Если у него вдруг начнется воспаление, он может сгореть за несколько часов. И вообще, его нельзя надолго оставлять одного.

– Ну, вот видишь, значит, помощь тебе нужна. Я буду ночевать с тобой.

– Хммм… не уверен, что это хорошая идея…

– Не говори глупостей, я не собираюсь ничего такого делать! Я же понимаю, что один ты как следует не выспишься. Я буду иногда дежурить вместо тебя. И никаких возражений!

– Ух ты, грозная какая. – Он прижал ее к себе, крепко обхватив обеими руками, и чуть-чуть оторвал от земли, уткнувшись в шею, вдыхая родной запах. И прошептал: – Солнце. Мое Солнце. Как же я по тебе скучал…

* * *

Прошло два дня и три ночи, но для Ниваля время перестало быть осознаваемым и реальным. И сама реальность все время куда-то ускользала и менялась. Он задыхался, заходился в кровавом кашле, с каждым вдохом в его груди словно проворачивался нож. А потом боль уходила, воздух вокруг сгущался, как желе, но дышать становилось легко. И ему было приятно в этом прохладном, свежем, тягучем, сладком плену, где он не мог пошевелить ни пальцем, зато картины, которые он видел, стоили этого маленького неудобства. Розовые райские птицы с мордами саблезубых леопардов; парящие в воздухе огромные песочные часы с крохотными белыми медвежатами вместо песка; какие-то странно устроенные, но для чего-то очень нужные и важные механизмы, собранные из сотен лопоухих гномиков, гнусаво поющих на разные голоса. И – да-да, голоса, голоса, голоса. Женские – нежные, как хрустальные ручейки и мужские – раскатистые, как шум прибоя. А он лежит на горячем песке у старой маячной башни, крохотные крабики ползают под ним, царапая спину, а в лазурном небе кружит огромная белая чайка. Но вот она села ему на грудь и, покричав и похлопав крыльями, уставилась на него голубым, налитым кровью глазом.

Ниваль закашлялся. Ненавистный нож снова врезался в грудь, в горле что-то забулькало. Он перевалился на здоровый бок и с трудом разлепил веки. Перед глазами пляшут стены шатра, очаг посередине, над которым что-то кипит в маленькой посудине, исходя белым, сладко пахнущим паром. Жарко.

Широкая спина в серой рубашке с треугольным пятном пота. Касавир сидит на перевернутом ящике и, снимая с огня кипящую субстанцию, принюхивается к пару. Ниваль снова откинулся на спину и шумно вздохнул. Мягкая шкура под ним, когда он коснулся ее телом, показалась местами не такой уж мягкой, как старый продавленный волосяной матрац. Чесались лопатки, поясница, ягодицы. К тому же, шея не поворачивалась и все мышцы были как свинцом налиты. И вообще, все было престранно и препротивно. Он привстал, с трудом опершись на локоть.

Касавир, повернув голову и, разглядев на лице Ниваля выражение осмысленности, спросил:

– По нужде?

– Я вышел из возраста, когда об этом докладывают, – попытался огрызнулся Ниваль и тут же поперхнулся и закашлялся, как бывает, когда начинаешь говорить после долгого молчания.

Собственный голос показался ему чужим, низким и хриплым.

Касавир встал со своего ящика.

– Не вставай, я подам.

– Сейчас! Есть две вещи, которые мужчина обязан делать стоя.

– Хм. Мужчина, говоришь… А вторая?

– Пить за здоровье лорда, догадливый ты мой.

– Действительно, – задумчиво пробормотал Касавир, – некоторые только этими двумя вещами и занимаются.

– Лучше дай мне что-нибудь надеть, острослов.

Касавир хмыкнул и, отыскав в углу штаны, бросил ему.

– На улицу не думай соваться, – предупредил он, увидев, что Ниваль, медленно, дрожащими руками натягивая под одеялом штаны, смотрит в сторону выхода. – Хватанешь холодного воздуха – сляжешь надолго. Всe – здесь.

И он, оглядевшись по сторонам, нашел и подтолкнул ногой его сторону странную и на вид очень старую костяную вазу, которую Эйлин совершенно случайно увидела в куче собранных кентаврами трофеев и с возмущением отобрала.

Ниваль встал и почувствовал, что дышать стало еще труднее. Приходилось делать частые неглубокие вдохи и судорожные выдохи, и очень скоро стала еще сильнее кружиться голова. Он некоторое время не очень уверенно стоял и разглядывал вазу. Попытался идти, не теряя равновесия, но ему это не удалось. Ноги подкашивались и плохо слушались. Касавир поддержал его, обхватив здоровый бок.

– Говорил же, не вставай! Держись за меня, я помогу.

Ниваль окончательно разозлился. Унижение какое-то!

– Да пошел ты! – Взъелся он. – Не трогай меня! И не пялься!

Паладин зло заиграл желваками, не переставая, однако, страховать упрямца.

– Послушай, недотрога! Ты что, думаешь, ты такой уникальный? Я – лекарь. Я вытаскивал железо из разных частей тела. Я лечил дизентерию в Калимшане, боролся с эпидемией холеры в Тетире и моровой язвой в Таре. Я принимал роды у орчихи на дороге из Кормира в Ордулин. Мне приходилось самому выхаживать лежачих, и я вынес сотни горшков и вытер сотни задниц. Пока вы в столице думали, объявлять ли меня дезертиром, я – так, между делом – купировал вспышку брюшного тифа среди поселенцев в Старом Филине. Ты видел больного брюшным тифом?

Ниваль пошатнулся и моргнул.

– В Старом Филине был тиф?

– А вы не знали! Ваши агенты забыли доложить! Впрочем… речь не об этом. Я видел вещи пострашнее твоих тощих телес, и делал вот этими руками такое, от чего у тебя на неделю отбило бы аппетит. Так что, не смеши меня и не взывай к моей деликатности! Тем более, я имею счастье возиться с тобой не первый день. Молчи и опирайся на меня, когда я предлагаю помощь!

Ниваль сжал зубы, но подчинился. Сопротивляться не было ни сил, ни желания. Он не понимал, что происходит и почему он так ослаб, но вероятность свалиться в самый неподходящий момент была вполне реальной. Уж лучше так. Упоминание о Старом Филине задело его, и он решил выяснить этот вопрос до конца, но позже, когда в голове будет ясно, и ему не придется опираться на плечо Касавира, чтобы не рухнуть. Было просто обидно. Одно дело – геройски умереть, спасая паладина. Дурацкий, но достойный уважения поступок. А другое – лежать перед ним слабым и голым, позволять себя трогать и справлять нужду чуть ли не в его заботливых объятиях. «Как-то хреново сбылась моя мечта идиота! И у меня – тощие телеса!» Ниваль возмущенно скрипнул зубами. Он снова пошатнулся и закашлялся. От острой боли потемнело в глазах. Навалившись на недрогнувшее плечо Касавира, он часто хрипло задышал и покосился на него. «Конечно… если сравнивать с этим… огром в человеческом обличье».

– А ты крепкий, – неожиданно похвалил его паладин. – После тех зелий, что ты принимаешь, люди обычно ложку до рта донести не могут, не то, что на ноги встать.

Отдышавшись, Ниваль пробурчал:

– Понятно, отчего я до сортира дойти не могу! Веселую жизнь ты мне устроил.

– Скажи спасибо Соле и Лео. Она нашла в оранжерее Грангора подходящие растительные аналоги, а гном оказался толковым алхимиком. Моих лекарственных запасов тебе бы не хватило.

– Угу. Значит, вы все сговорились.

Похвала немного подняла Нивалю настроение. Правильно, крепкий. Другие в Девятке не задерживаются, это вам не школа домоводства. И приятно, черт побери, что столько народу о тебе искренне заботится. Это примиряет с малопривлекательной действительностью.

– Между прочим, это ранне-иллусканский период, весьма интересный экземпляр. – Сообщил Ниваль. – Это я о вазе. Ты не находишь ее узор слегка… ммм… китчевым?

– Не рассматривал, – буркнул Касавир.

– М-да… А напрасно. В наших краях эта вещица стоит больших денег и подпадает под действие закона об ограничении оборота антиквариата, – Ниваль широко улыбнулся и, подтягивая штаны, блаженно произнес: – Эйлин тебе за нее голову оторвет.

– А почему это мне, а не тебе, например? – Резонно поинтересовался Касавир. – Кстати, если не ошибаюсь, я видел подобную посуду на болотах.

– Да? – Живо заинтересовался Ниваль. – А где у нас болота?

– На обратном пути будем проходить.

– Ты ж моя умница! Расцеловал бы, да жить охота.

– Пойдем в постель, – сказал Касавир, поддерживая его.

Боги! Какой подарок! Ниваль выразительно помычал, стрельнув глазами, и уже открыл рот, чтобы должным образом отреагировать, как паладин уточнил:

– Пинком будет быстрее.

– Очень смешно, – обиженно произнес Ниваль, переживая за загубленную шутку.

Касавир закатил глаза.

– Это – начальник Девятки Невервинтера!

– На этот лес юрисдикция Невервинтера не распространяется, так что я тут никто, – беззаботно ответил Ниваль, – просто симпатичный юноша с мечом. – Он искоса взглянул на Касвира и язвительно добавил: – И «тощими телесами»! Который завел дурную привычку спасать, кого попало.

Касавир помог ему усесться на постель, бросил «сейчас вернусь» и, взяв куртку, хотел выйти, но Ниваль задержал его.

– Я пить хочу.

– Молока или воды?

– А что-нибудь покрепче есть? Не каждый день паладин возвращает меня с того света и обхаживает, как заправская нянька.

Касавир проигнорировал вопрос, сверля его неприветливым холодным взглядом и терпеливо ожидая выбора. Но Ниваля это не смутило. Он уже понял, что в его зависимом положении есть некоторые выгоды, и в нем вновь проснулось неистребимое желание поиграть.

– Ну ладно. Давай водички, что ли. А сиропа нет? Я люблю из черимойи.

– А касторки тебе не налить? – Не выдержал Касавир, подавая воду. – Что ты из себя мальчика строишь.

Ниваль посмотрел на Касавира снизу вверх, обиженно наморщив лоб.

– Слушай, раз уж мне ничего нельзя, дай поболеть по-человечески! Я последний раз болел ветрянкой в восемь лет, и с тех пор не бывал счастливее.

Но упоминание о касторке заставило бдительного начальника Девятки принюхаться и посмотреть воду на свет. Он подозрительно взглянул на Касавира.

– А ты ведь можешь меня легко отравить. И никто не подкопается.

Что-то в сердцах промычав, Касавир повернулся и пошел к выходу, провожаемый довольной ухмылкой.

Через полчаса, когда он вернулся, Ниваль сидел со скучающим видом, сложив ноги и подперев подбородок рукой.

– Где ты так долго ходил? – Недовольно вопросил он.

– По-твоему, кроме твоей персоны, у меня других дел нет? Ложись.

– Я устал лежать. Кажется, у меня вся спина ободрана.

– Где?

– Везде!

– Ну-ка, покажи.

Осмотрев спину Ниваля, он спросил.

– Где еще?

– Я же сказал – везде! – Ниваль снова занервничал.

– Понятно. Я попробую раздобыть хорошую простынь. На шкуре тебе действительно тяжело лежать. Раздражение я сниму, а для профилактики обработаю маслом.

– Слушай, ты что, издеваешься?!

Касавир молча вопросительно приподнял бровь.

– Может, ты меня еще искупаешь и перепеленаешь?!

Паладин окинул Ниваля изучающим взглядом, словно прикидывал, по какому месту его вразумить.

– Надо будет – и это сделаю, – невозмутимо ответил он. – Я здесь, чтобы тебя лечить. Лежать тебе еще дня три – раньше я тебе встать не позволю. Я и сейчас не должен был позволять, но ты же мужчина. Хочешь покрыться язвами и заработать инфекцию – пожалуйста.

Увидев, как упрямо – ну, чисто дите малое – пациент поджал губы и отвернулся, Касавир дружелюбно добавил:

– Заодно сниму боль в груди и напряжение в спине, у тебя все мышцы деревянные. Легкий массаж тебе полезен.

Несчастный больной нехотя кивнул, и паладин полез в свой вещмешок за черепаховым маслом.

Когда он открыл баночку, Ниваль тут же сунул туда нос.

– Теперь понятно, почему на тебя бабы вешаются.

– Не уверен. Зато ты в последнее время стал популярен у женщин.

– Да ты что? – Ниваль округлил глаза. – Это у каких же?

– Одна постоянно сюда врывается и требует, чтобы ей позволили за тобой ухаживать.

– А, знаю такую, – удовлетворенно кивнул Ниваль.

– Другая ходит кругами вокруг шатра, хмурится и делает вид, что случайно проходила мимо.

Он хмыкнул.

– И эта таинственная личность мне знакома.

– А еще наши разведчики только что привели древнюю старуху. Она говорит туманными намеками, из которых можно сделать вывод, что вы знакомы, и весьма близко. Я поражен твоими успехами. Давай свою спину сюда.

Повернувшись к Касавиру спиной, Ниваль поинтересовался через плечо:

– Эта милая, эротично настроенная особа постоянно ругается и плюется, завидев кентавров?

– Точно.

– Она, – мечтательно произнес Ниваль, подняв взгляд к потолку, – моя четвертая любовь. Дайте ей шнапса, и вы станете ее лучшими друзьями.

Касавир чуть было не рассмеялся.

– А какая третья?

«Гномы и паладины», – подумал Ниваль, но ничего не сказал, а блаженно закрыл глаза, чувствуя, как в его настрадавшиеся, онемевшие мышцы проникают волны исцеляющего и умиротворяющего тепла от мозолистых паладинских ладоней, неторопливо втирающих масло. Немного стихла и боль, и начавший было рвать грудь приступ кашля сошел на нет под его руками. Хорошо. Так хорошо, что даже хочется помечтать о чем-нибудь прекрасном и таком же несбыточно-глупом, как прыщавые юношеские фантазии.

Он явственно ощутил необходимость завести какой-нибудь разговор, который напрочь отбил бы у него желание мечтать. И тема для него немедленно всплыла в памяти.

– А как это тебя угораздило принять роды у орчихи?

Касавир помолчал, разминая плечи начальника Девятки.

– У серых орков случился межклановый конфликт, убили шамана, а мы с Иварром не знали, и пошли старой дорогой. Молодая жена предводителя должна была родить тройню, а шамана нет. Они решили принести нас в жертву, в надежде на благополучный исход. Но Иварр чудом сумел их убедить, что живыми мы будем полезнее. Малыши родились здоровыми, хотя нам пришлось изрядно помучиться, главным образом, потому что клыкастая мамаша пыталась нами командовать, а под ногами путались ее сородичи, готовые нас убить в любой момент. Позже Иварр признался мне, что знал о процессе чисто теоретически. Но это было здорово – помочь рождению новой жизни.

– Угу. Которая вырастет и отнимет твою.

– Не важно.

– Странно, что они вас потом не убили.

Касавир покачал головой.

– Плохо ты знаешь орков. У них представления о чести отличаются от человеческих, но относятся они к этому гораздо ответственнее. Если бы предводитель так с нами поступил, он быстро потерял бы авторитет и был свергнут. Ложись на здоровый бок. Штаны сам снимешь или помочь?

Ниваль затравленно покосился на него, но махнул рукой.

– А, черт с тобой! Раз ты решил меня сегодня доконать…

Момент для появления Эйлин был не очень удачный, но ее это нисколько не смутило. Впрочем, и Ниваля тоже. Он уже понял, что участь больного состоит в полном отказе от какой-либо личной жизни и готовности предстать перед любым желающим в каком угодно виде. Самое лучшее, что можно тут сделать – отключить сознание, и это почти уже удавалось, чему немало способствовал успокаивающий, до невозможности замечательный и профессиональный массаж. Муншей посрамлен. Самое главное – сделал его Касавир, который в свой Невервинтерский период иначе как ненавистным в мужских кругах словом, – а как же, разведка-то работает, – начальника Девятки не называл. Вот судьба его и наказала. Эта мысль заставила Ниваля довольно зажмуриться и скромно попросить повторить – вон там… и вот здесь чуть-чуть. Наказанный судьбой Касавир, впрочем, остался глух к его просьбам, сунув ему зелье и мрачно переглянувшись с улыбающейся Эйлин – мол, в следующий раз лечите его сами. Благодарная Эйлин, как ни в чем не бывало, послала любимому воздушный поцелуй и поставила у ложа дымящийся, восхитительно пахнущий горшочек.

– Обед. Наслаждайся. Тебе белковую диету прописали.

– Надеюсь, ты не сама это готовила?

– Ну что ж я, убийца какая? Это Вальпургий. С тех пор, как не стало Грангора, тут зверья развелось. Сола тебе вчера кабана добыла, знает, что ты любишь.

– Я прослезился.

– Так и передам.