Текст книги "Дни и ночи Невервинтера. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: М. Волошина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

Весело взглянув на ошарашенную подругу, Ниваль протянул руку и чуть дотронулся до кончика ее носа.

– Знал бы старик, кто унаследовал его талант и даже превзошел его.

Эйлин сглотнула. Ее, наконец, осенила сумасшедшая догадка. Абсолютно сумасшедшая, не идущая ни в какие ворота. Хватанув ртом воздух, он пролепетала:

– Что за идиотские…

– Когда он вернулся, мне было семь. А ты, вероятно, родилась через полгода.

Глядя на довольно ухмыляющегося Ниваля, Эйлин вдруг почувствовала, что краснеет. Она оттолкнула его.

– Ты знал! Черт белобрысый! Ты все знал!

– Да ничего я не знал! – Принялся оправдываться Ниваль. – Я сопоставил факты. Спасение из Мерделейна, одинаковые видения, лютня… Честное слово, не знал, только догадывался. И то не верил. А кто бы сразу поверил?

– Поклянись, что не знал.

– А какой смысл мне врать?

– Черт!

Эйлин поджала колени, опершись на них подбородком.

– Я целовалась с собственным братом, – упавшим голосом произнесла она.

Ниваль пожал плечами.

– Подумаешь. Многие женщины пленялись моим пшеничным чубом и совершенным телом. А тебе повезло больше всех.

– Я целовалась с собственным братом, – повторила Эйлин, с еще более трагическим выражением, не заметив его шутки. – А мой брат пытался отбить моего парня. И предлагал мне вступить в фиктивный брак. – Она исподлобья посмотрела на Ниваля. – У нас какая-то странная семья, ты не находишь?

Ниваль пожал плечами.

– Семья как семья, бывает и хуже. Ты, как отец – все драматизируешь. А парень твой мне, между прочим, и даром не нужен.

– Ты не понимаешь! Я же молилась Съюн. Как ОНА могла такое допустить. Чтобы я позволила себе думать о тебе. И вообще… это кошмар какой-то.

– Наверное, это семейное, – попытался успокоить ее Ниваль, похлопав по плечу.

– Убери от меня свои руки! – Вскинувшись, как ошпаренная, взвизгнула Эйлин.

– Тьфу! – Ниваль отдернул руку и буркнул: – Теперь понимаю, в кого ты такая заполошная.

– Что семейное?!

– Нууу… тебя тоже будоражит все запретное. Загадочный и молчаливый паладин-изгнанник, связанный обетом. Или обаятельный и искрометный рыцарь Девятки… ммм… тоже…

– Слушай, ты, искрометный! – Вспылила Эйлин. – Если ты не прекратишь паясничать, к моим грехам добавится братоубийство.

Ниваль поднял руки.

– Ладно, ладно, молчу. У тебя совсем чувство юмора пропало.

Эйлин уткнулась в колени. В ее представлении все действительно выглядело хуже некуда. Мало того, что, хоть и почти невинные, но явно недостойные момента мысли о Нивале проникли в ее сознание, так они, оказывается, были еще и преступными. «И сны эти проклятые!»

Они несколько минут молчали. Ниваль перевернулся на живот, приподнялся на локтях и по-щенячьи провел бородатой щекой по руке Эйлин, обхватившей колено. Сестренка. У него вдруг поднялось настроение, так не к месту. Почувствовав его мягкое прикосновение, Эйлин вздохнула.

– Теперь уже не будет, как раньше.

– В смысле?

– У нас с тобой.

– Ааааа… понимаю. – Ниваль посмотрел на нее, склонив голову, и улыбнулся. – Исключены такие приятные вещи, как ничего не значащий и ни к чему не обязывающий флирт и небратские поцелуи.

– Да я тебя даже в лоб еще долго поцеловать не смогу.

– Неужели я такой противный? А мне казалось, ничего.

– Ой! Ты хоть сейчас бы уже не выпендривался! Я выросла сиротой и думала – неужели на всем белом свете у меня нет ни одного родного человека? Мечтала найти хоть кого-нибудь. И это оказался ты!

– Неприятность-то какая, – покачав головой, ответил Ниваль. – Ну, извини. Хотя, чего это я извиняюсь. Я тут ни при чем. Это отца надо благодарить.

– Отца, – эхом повторила Эйлин.

А ведь действительно, у нее есть отец. Не воображаемый, а вполне реальный. Их общий отец. Сам факт появления на свет от заезжего барда ее не шокировал. Она и так знала, что ее мать никогда не была замужем, а имя отца своей дочери скрывала даже от друга Дэйгуна. Хотя, Дэйгун мог догадываться. Может, потому и смирился с ее увлечением лютней, хотя поначалу демонстрировал недовольство этой «блажью».

– Слушай, расскажи мне о нем.

– Что тебе рассказать?

– Не знаю. Все. Что хочешь, рассказывай. Время у нас еще есть… Как он выглядит, сколько ему лет. Вообще, какой он. А он еще жив?

Ниваль пожал плечами, почесав бороду.

– Не могу точно сказать. Известий о его смерти я, во всяком случае, не получал. Выглядит… да, собственно, как я, только теперь уже, наверное, старый и потасканный. Хотя, он всегда был молодцом. С какой-то сумасшедшинкой в глазах. На таких до старости бабы вешаются. Веселый добряк, какой-то вечный человек-праздник. Ему должно быть около шестидесяти или больше.

– Ты не знаешь, сколько ему лет? – Искренне удивилась Эйлин.

– Мы не праздновали его день рождения. Зато на мой слеталась вся детвора из Доков. Он устраивал детскую ярмарку с представлением и фейерверком… А на следующий день снова принимался экономить и копить деньги. Только у него не очень получалось. Непрактичный он был. Мог влезть в долги, чтобы купить какую-нибудь дорогую безделицу, а потом подарить ее.

– М-да, наша с тобой фамильная бережливость явно не от отца.

– Точно. Но тобой папаша гордился бы.

Эйлин задумалась и тихо произнесла:

– Знаешь, из того, что ты мне рассказывал о вас, я поняла, что он и тобой гордился. Просто потому, что ты у него есть. Все-таки, тебе в чем-то повезло. У тебя был отец, который любил тебя, не скрывал своей любви, жил ради тебя. А у тебя никогда не было желания побывать дома, рассказать ему о себе?

– Трудный вопрос.

Он вздохнул, взъерошив волосы, и повторил:

– Трудный. По мере взросления, я совсем перестал понимать его. Он раздражал меня. И все эти женщины, которые вокруг нас крутились. Представь, правду о матери я узнал от соседей. Я не понимал, как он мог внушать мне заочную любовь к ней. За что? За то, что родила и выбросила из своей жизни, как щенка?

– Может, он чувствовал себя виноватым в том, что это произошло. Не хотел сеять в твоей душе ненависть.

– Теперь-то я это понимаю… Но я другой. Не могу вот так все забыть. У меня много претензий к нему, пусть кому-то они и кажутся надуманными. Я с трудом представляю себе нашу возможную встречу.

Эйлин поджала губы и покачала головой.

– А мне кажется, ты любишь своего непрактичного, непутевого старика. И думаешь, что без тебя он совсем пропал… Потому ты и боялся все это время дать о себе знать.

Ниваль сглотнул, опустив голову и рассматривая свои руки.

– А ты умеешь задеть за живое, – произнес он, помолчав.

– Прости. Но мне он тоже не чужой, хоть я его никогда и не видела. Но, поверь, многое отдала бы в мои пятнадцать лет, чтобы на минутку оказаться на твоем месте.

* * *

Они сидели до заката, обнявшись у догорающего костра. Вино было выпито, крошки вытрясены и подобраны, и оба понимали, что их ждет. Сознание Эйлин уже периодически путалось, иногда она рассеянно слушала его, отрешенно глядя на горизонт, занавешенный зыбкой пеленой тумана, сквозь которую просвечивали оранжевые всполохи заходящего солнца. Ниваль чувствовал, что скоро и ему трудно будет бороться с накатывающими приступами слабости. Но он все вспоминал и вспоминал об отце и своем детстве, рассказывал все, что приходило в голову, боясь оборвать этот разговор, который, казалось, один поддерживал в них жизнь и связывал их. Он оттягивал тот мучительный момент, когда они станут друг другу чужими, безразличными и пойдут навстречу небытию, каждый своей дорогой.

Наконец, иссякнув и глядя на кучку угольков, среди которых кое-где еще оживали крохотные огненные язычки, Ниваль произнес:

– Вряд ли мы переживем эту ночь, сестренка.

Вздохнув, он крепче прижал к себе Эйлин и обхватил рукой ее затылок, запустив пальцы в спутанные волосы.

– Как? – Вяло переспросила Эйлин, прижимаясь щекой к его груди. – А… Жаль. С тобой было здорово.

– С тобой тоже. Спасибо тебе.

– Да ну…

– Правда. Неплохо я провел последние полтора месяца. Словно смыл с души то, что мешало мне дышать.

Он усмехнулся. В памяти всплыл ставший в последнее время навязчивым образ черноволосой девушки, смотрящей на него с другого берега реки. Она надевает перстень, прикасается к нему губами и прижимает руку к сердцу, словно давая клятву.

– Может, это и к лучшему… что все так. Умереть свободным – в этом что-то есть.

– Как ты думаешь, они спаслись, как мы?

– Я верю в это. Иначе быть не может.

– Значит, он жив… Хорошо.

– Любовь… какая она?

– Не знаю. Наверное, если ты вот так сидишь, сидишь, и вдруг о ком-то думаешь, и становится так тихо-тихо и тепло, как будто лежишь на летнем лугу и смотришь в небо. И, кажется, лучше быть не может… Наверное, это она. Сложно понять, пока не почувствуешь.

Они надолго замолчали. Вдруг Эйлин сонно произнесла:

– Летит.

Ниваль взглянул туда, куда смотрела она, и ничего не увидел. Теперь уж наверняка галлюцинация. Но все-таки спросил:

– Кто там летит?

Эйлин зевнула и уронила голову.

– Ка-абль. Летит.

Ниваль прищурился и увидел, как вдалеке из-за облака выплывает что-то блестящее, похожее на странную бескрылую птицу. Или крылатую рыбу. И это быстро и абсолютно бесшумно приближалось к ним, окруженное рыжеватым вихрем. Через несколько мгновений он уже мог различить просвечивающий в лучах заката золотистый драконий парус, переливающийся тысячами радужных чешуек. Он протер глаза.

– Еж мне в задницу! Неужели проклятый гном заставил это чудовище летать? Эйлин, – он потряс ее, – очнись и скажи, что я этого не видел!

– А? – Эйлин с трудом зафиксировала взгляд на интересовавшем Ниваля предмете и слабо улыбнулась. – Не надейся. Теперь самая совершенная часть твоего совершенного тела будет украшена замечательной надписью. Я попрошу Сэнда. Он красиво напишет…. На сильванском, – она зевнула, – и возьмет недорого, по знакомству.

– Привяжи меня, я хочу сдохнуть на этой башне!

Глава 20
Побег на воздушном корабле

В маленькой каютке было тепло и пахло горячим молоком. Грея руки об оловянную кружку и отпивая молоко мелкими глотками, Ниваль хмуро смотрел на чем-то традиционно перемазанного, растрепанного и совершенно счастливого гнома, переводящего влюбленный взгляд с него на Эйлин и обратно.

– Смотри не лопни от восторга, – буркнул он.

Лео лишь подмигнул ему и, громко шлепая босыми ногами, бросился на камбуз, соображая, чем бы еще попотчевать вызволенных пленников. Обнаружив в холодном хранилище припасенные Вальпургием грудинку и пару дюжин яиц, он загорелся идеей приготовить яичницу и стал сооружать ее, роняя то яйца, то нож, то сковородку. Пока он этим занимался, Эйлин и Ниваль молча, устало поглядывая друг на друга, допили молоко и снова задремали на топчане, занимавшем добрую половину каюты. Когда новоиспеченный кулинар, наконец, сумел водворить сохранившиеся продукты на сковородку, и по кораблю стал расползаться манящий запах поджаренной грудинки, в проеме палубного люка возникла недовольная физиономия Вальпургия. Разгоняя дым, он оглядел камбуз и, оценив ущерб, грозно засопел и показал гному кулак. Но тот невозмутимо хлопнул в ладоши, и из крохотной кладовки под лестницей между каютой и камбузом и выползли два мусороеда.

– Не поваляешь – не поешь, – изрек Лео и принялся демонстративно насвистывать, переворачивая грудинку.

– Огонь убавь, философ доморощенный! Да поищи какие-нибудь зелья! Люди с ног валятся, а ты им трюм набиваешь своей стряпней!

– Своим делом займись, – смущенно буркнул Лео и суетливо полез в прибитый к стене сундучок.

– Тишина на борту! – Немедленно отреагировал Вальпургий.

Он хотел прибавить что-то еще, но, услышав на палубе шум, поднял голову и обрушился на кого-то:

– Юнга, почему слоняемся?!

Тот, кого он назвал юнгой, попытался скрыться, но безуспешно: запихать сворованную с капитанского мостика тминную булку гигантской мыши было решительно некуда, не говоря уже о том, чтобы спрятаться самой. Мышь бросилась к люку, надеясь проскользнуть мимо ящера в спасительные объятия своей хозяйки, но тот разгадал ее маневр, ловко поймал за хвост и поднял в воздух, назидательно погрозив пальцем.

– Ай-ай-ай! Нарушаем пункты третий и пятый Корабельного Устава.

Не выпуская булку, Мышь печально свесила лапки и попыталась притвориться раскаявшейся, но Вальпургий ей отчего-то не поверил и потащил на палубу, продолжая что-то внушать.

Когда Лео вывел спасенную парочку из сонного состояния, сунув им под нос сковородку с дымящейся десятиглазой яичницей и кривыми, кое-где подгоревшими лоскутками грудинки, он рассказал им, как Мышь попала на корабль, и что вообще произошло. Оставалось только в очередной раз подивиться ее феноменальной способности оказываться в нужном месте в нужное время. После бегства с острова Сола заглянула к ним, чтобы пополнить запасы зелий и стрел. Она очень торопилась и не рассказывала подробностей, упомянув лишь, что Эйлин и Ниваль пропали, и она намерена искать их в Скрытом Лесу. А через день приползла сильно потрепанная и уставшая Мышь. Как только она, стараниями Лео, пришла в себя, то стала проявлять сильное беспокойство. Друзья как раз заканчивали затеянное по настоянию Вальпургия переоборудование летучей яхты, и Мышь буквально шагу им делать не давала. Успокоилась она, лишь когда взволнованный всем произошедшим ящер предложил рискнуть и испытать яхту в боевых условиях. Глядишь, они отыщут друзей быстрее, чем амазонка.

– Представьте себе, все было не напрасно! – Захлебывался восторгом гном, умильно глядя на две макушки, склонившиеся над сковородкой – грязно-рыжую и серо-соломенную. – Она летает, да еще как! Это теперь настоящий боевой корабль. Он уже побывал в небольшом деле. Ниваль, с тебя татуировочка.

Подцепив на вилку последний кусок яичницы, Эйлин, не сводя с нее глаз, постучала поперхнувшегося братца по спине.

– Я в раю. А это – пища богов.

– А это неумытое чудо – маленький крылатый вестник Съюн, не иначе, – сдавленно отозвался Ниваль.

Гном зарделся, как маков цвет, и вытер кончик носа тыльной стороной ладони.

Выпив восстанавливающего силы зелья («собственного производства, из натуральных ингредиентов, запах нормальный… кхгм-кхгм, фу ты, господи… нормальный запах, такой и должен быть»), друзья через некоторое время почувствовали себя достаточно хорошо, чтобы вылезть наружу. Спать совсем расхотелось. Эйлин было очень любопытно осмотреть переоборудованную яхту и вообще почувствовать, каково это – стоять на палубе летучего корабля. Ощущения были фантастические. Корабль шел на среднем ходу – так сообщил им Лео. Палуба чуть подрагивала от работы двигателей, но шума не было. Попутный ветер холодил спину, и это было скорее приятное ощущение. От палубы шло заметное тепло. Лео объяснил что это побочный эффект от использования драконьего крыла. Вообще-то, он сомневался, стоит ли устанавливать большой парус, это Вальпургий настоял. Надобности в таком парусе не было, но он был очень красив. Золотисто-перламутровое крыло особой разновидности медного дракона, преломляя солнечные лучи, отбрасывало на палубу причудливую радужную тень. Оно имело удобную конструкцию, позволяющую легко складывать и расправлять его. Оказалось, к тому же, что при умелом обращении парус дает значительную прибавку к маневренности, что было заботой и предметом особой гордости Вальпургия, чей талант моряка нашел здесь наилучшее применение.

– А еще, – продолжал объяснять Лео, – оно может преобразовывать солнечный свет в тепло. Сейчас оно обогревает яхту стихийно, это не очень эффективно. Когда у меня будет время, я придумаю, как снизить потери и перераспределять энергию крыла, например, на освещение внутренних помещений или на увеличение мощности двигателей. Это нетрудно, дня на два работы.

Лео занялся своими рычагами, а Эйлин подтолкнула Ниваля локтем и вполголоса произнесла:

– Я же говорила, он гений.

Тот лишь рассеянно хмыкнул, задумчиво глядя на еще видневшийся далеко за кормой обломок Башни Холода, одиноко торчащий посреди расходящегося кругами молочно-розового магического тумана. Внизу проплывала голубеющая в наступающих сумерках снежная пустыня, расчерченная длинными тенями редких деревьев. Косая тень корабля, как какое-то невиданное гигантское существо, ползла чуть в стороне, искривляясь, забегая на холмы и преодолевая овраги, вбирая в себя все, что встречалось ей на пути. Мягкие силуэты гор – спасительных гор – уже показались на северо-западе, окутанные призрачной дымкой. До ночи они должны успеть. Все показалось ему таким нереальным – как сон. Столько всего произошло за эти недели странного путешествия, за длинные и похожие один на другой дни в плену, столько он испытал новых эмоций, когда-то казавшихся ему чуждыми. И вот теперь он, неожиданно спасенный, стоит на палубе корабля, которого не может и не должно быть в природе, смотрит на это окрашенное закатом небо, на молчаливые горы, на эту выстуженную и замершую в ожидании ночи землю, и медленно удаляющуюся башню, которая должна была стать его могилой. Ветер треплет его волосы и заставляет шею покрываться мурашками, а на лицо падает разноцветная тень драконьего крыла – последний привет уходящего солнца. Сказка. Сон. Что еще должно произойти с ним, какие глупости и безумства он еще должен совершить, чтобы окончательно убедиться в том, что спит наяву?

Но как бы ни хотелось верить в то, что все позади, он понимал: расслабляться рано. Он посмотрел на Эйлин, и ему показалось, что она думает о том же.

– Нам нужно вернуться.

– Ты прав. Взяв в руки меч, я вновь ощутила его силу, увидела, сколь она велика и… ужасна. Я не должна оставлять его здесь. Не знаю, нужен ли он мне, но я нужна ему. Наверное, от судьбы не уйдешь.

Они долго молчали, машинально наблюдая, как Вальпургий, решив окончательно доконать бедную Мышь, гонял ее по палубе, пытаясь научить управлять парусом и выкрикивая какие-то непонятные морские слова.

– Что-то он вошел в роль, – усмехнулась Эйлин.

– Ой, не говори, с ним совсем разговаривать невозможно, – сокрушенно подтвердил Лео. – Ни вздохнуть, ни почесаться. Сухой закон объявил.

– Да, это уже совсем никуда не годится, – покачал головой Ниваль.

Эйлин согласно закивала головой.

– Точно. Совсем никуда.

А Лео погрозил в сторону ящера кулаком, крикнув:

– Это, между прочим, моя яхта!

– Салагам слова не давали! Капитан на корабле…

– Знаю, знаю, бог на небе и дьявол в аду. И все равно это моя яхта!

Даже без паруса корабль сильно отличался от того, каким они видели его в первый раз. По инициативе ящера корпус был в сжатые сроки укреплен заранее изготовленными и зачарованными на удар молнией стальными деталями обшивки. Как признался Лео, столько труда и бессонных ночей было потрачено не зря. В горах на них напали перитоны – те самые, на которых наткнулся Разбойник, когда отправился к пленникам во второй раз. [2]2
  Перитон – злобная птица с телом трехметрового орла и головой демонического оленя.


[Закрыть] Не будь деревянный корпус армирован магической броней, ему был бы нанесен большой урон их мощными стальными когтями, клювами и массивными рогами. На палубе добавились стойки для оружия, где красовались несколько сабель и мечей. Сюда же Вальпургий, любивший во всем порядок, поместил бастард Ниваля и вакидзаси Эйлин. И самое впечатляющее – вдоль бортов были установлены четыре небольшие метательные машины, похожие на те, что стояли на стенах в Крепости-на-Перекрестке, только поменьше и попроще конструкцией.

– Я сделал их для другого – хотел огородить свое жилище и поставить башенки, чтобы отпугнуть этих невежд из деревни, – пояснил Лео. – Но они отлично действуют и в воздухе. Хозяину Башни Холода будет очень неприятно узнать, что его границы больше никто не охраняет.

– Дааа, – протянула Эйлин, – постарались на славу. У меня просто слов нет.

– На таком корабле можно отправляться куда угодно, – заверил ее довольный Вальпургий, оставивший в покое мышь и вставший к рулю, напоминавшему больше гномьи машины, какие Эйлин видела в научно-популярных книжках. – Хоть в кругосветку, укуси меня акула.

Внезапно Ниваль, бросивший взгляд за корму, напрягся.

– Кто-то летит со стороны Башни. Кажется, нас преследуют.

Вальпургий обернулся и увидел далеко позади темные неясные тени, которые довольно быстро приближались, принимая очертания крылатых существ.

– Дьявол!

– Снова птицы? – Встревожился Лео.

Вальпургий, стукнув в нетерпении хвостом по палубе, сощурил большие желтые глаза с вертикальными зрачками и посмотрел на приближающиеся в быстро темнеющем небе силуэты.

– Хуже, горгульи! Нас все-таки заметили! Кальмарьи кишки! Я же говорил, надо было маскироваться лучше!

Лео покачал головой.

– Не думаю, что они разглядели нас. Они послали горгулий на всякий случай.

– Думаю – не думаю. Не время болтать! Они быстрые, как черти!

Он резко повернулся к Эйлин и Нивалю.

– Орудиями управлять сможете?

– Сможем, – ответила Эйлин, едва Ниваль успел открыть рот. – У меня похожие были.

– Орудия наизготовку! Двигатели – полный ход! Убрать парус!

Проревев команду, он сам метнулся к блоку, на котором крепился фал, удерживающий драконье крыло в раскрытом состоянии. Горгульи вскоре подобрались так близко, что можно было разглядеть их сверкающие ненавистью оранжевые глаза и серую чешую, покрытую изморозью. Корабль быстро набрал ход, и Вальпургий, в два счета сложив парус, запрыгнул на рулевой мостик. Издав хриплый боевой клич, он крутанул рулевые колеса так, что яхта зарылась носом, уходя от ледяных стрел, пущенных одной из тварей. Ветер засвистел в ушах, и непривычные к такой тряске Эйлин и Ниваль еле удержали равновесие.

Горгулий оказалось семь. Стражи Башни Холода окружили невиданный корабль, но не спешили рваться в ближний бой, предпочитая обстреливать его с расстояния. Но, к их большому удивлению, друзьям это было только на руку. Вращающиеся орудия, стреляющие начиненными магией снарядами отлично подходили для боя с этими созданиями с твердой, как камень, чешуей, с трудом поддающейся простому оружию. Эйлин и Ниваль перебегали от одной катапульты к другой, а верная Мышь подавала огненные снаряды. Огонь действовал на морозных горгулий, как теплый нож на масло. Обгорая, змеи корчились в воздухе, издавая пронзительные, оглушающие крики, но не желали так просто сдаваться. Корабль почти не сбавлял хода, вся битва происходила на лету. Вальпургий виртуозно управлял сложной рулевой системой, заставляя воздушное судно лавировать так, что приходилось удерживаться за прибитые всюду скобы, чтобы не упасть и не свалиться за борт. Но вот одна из горгулий оказалась сзади и приготовилась атаковать его.

– Малый ход! – Проорал ящер, кинулся к стойке с оружием и выхватил две тяжелые абордажные сабли. – Сейчас ты у меня получишь, червяк!

Мышь немедленно пришла на помощь своему капитану, увеличившись в размерах и ощерившись лезвиями. Вальпургий, уклоняясь от удара когтистой лапы змея, перекатился вбок и, увидев прикрывшую его преображенную Мышь, прохрипел:

– Повышаю до матроса, укуси меня акула!

Вскоре изрубленное тело твари полетело за борт, сброшенное с мышиных лезвий. Раненный в плечо, Вальпургий стоял на палубе, полусогнувшись и опираясь на мачту. Вдруг он увидел, как оставшаяся позади, последняя из подбитых горгулий, неровно трепыхаясь в воздухе на обожженных крыльях, генерирует морозный заряд. Не успевая к рулю, он закричал:

– Лео! Правый борт, табаааань!

– Чего?!

– Полный назад, фунт сала тебе в печенку!

Горгулья успела бросить морозный шар до того, как Эйлин послала в нее добивший ее снаряд. Лео не успел завершить маневр, и удар пришелся по двигателям, намертво заморозив три из них. Корабль вздрогнул и резко пошел вниз и вправо. Эйлин едва не вылетела за борт, успев вовремя схватиться за рукав Ниваля, распластавшегося на фальшборте, цепляясь за скобу до боли в пальцах. Их рубки послышались ругательства гнома, которого сильно тряхануло и ударило об стенку. Казалось, судно потеряло управление, но Вальпургий уже был у руля и, действуя одной здоровой рукой, прилагал все силы, чтобы выровнять корабль.

– Левый, левый глуши! – Заорал он.

Когда Лео понял, что к чему, и, добравшись до рычагов, заглушил три левых двигателя, корабль пошел ровнее, но потеря двигателей сказалась на его скорости и высоте полета.

* * *

– Легко отделались, – заметил гном, обрабатывая рану Вальпургия.

– А что с машиной? – Спросила Эйлин.

Вальпургий пожал плечами.

– Попробуем разморозить.

Сунув за пазуху меховой жилетки один из огненных зарядов, он прыгнул на перила фальшборта и ловко свесился вниз, цепляясь здоровой рукой, ногами и хвостом.

– С ума сошел! – Закричала Эйлин. – Это же огонь! Он повредит корабль!

– Не, не повредит, – заверил ее Лео. – Специальная пропитка моего изобретения. Лучше любой защитной магии. Заметь, магия иссякает по мере расходования. А этим составом достаточно пропитать дерево один раз, а потом наносить каждые полгода специальный лак на его основе. И ему никакой огонь не страшен, даже магический.

– Да ты что! Негорящее дерево, доступное любому смертному? Да ты должен был уже озолотиться.

Ниваль усмехнулся.

– Уж не из-за этого ли изобретения тебе пришлось бежать из Термиша?

Лео посмотрел на него с подозрением.

– А ты хорошо осведомлен.

– Я просто догадливый.

– Но почему? – Изумилась Эйлин.

– А ты подумай. Негорящее дерево – это то же, что и небьющееся стекло. Звучит красиво, но на самом деле никому не нужно. Приходил ко мне один такой чудотворец, мечтал осчастливить Невервинтер небьющимся алхимическим стеклом. Я-то, глядя на него, сразу понял, что это один из тех гениев, – он покосился на Лео, – которые мечтают получить нахаляву лабораторию и средства на свои исследования, а когда придет пора отчитываться – только их и видели. Отпустил я его с миром и посоветовал поменьше болтать о своем изобретении. Но он оказался дураком, пошел прямиком в гильдию стекольщиков, меня там каким-то мракобесом выставил. Его приняли, как родного. А через неделю нашли на заднем дворе Лунной Маски со следами насильственной и весьма неприятной смерти.

– И что?

– А то, что сработано было нарочито грубо. Хотели выдать за пьяный дебош или ссору из-за девки. Но Офала божилась, что ничего подобного в ее заведении случиться не могло, да и верно – публика там не такая. Были еще кое-какие признаки, указывающие на профессионала, хотя и не самого лучшего. У капитана Брелейны тогда то ли личная жизнь не задалась, то ли дни были неудачные – она решила это дело раскрутить. В результате, человек, на которого она вышла, странным образом умер в тюрьме в ночь перед допросом. Вот так-то. А если бы милая капитан Брелейна перестала задирать нос и послушала меня, я бы посоветовал ей по-тихому вменить этому парню убийство по пьяной лавочке и отправить на 15 лет на рудники. И репутация городской стражи была бы заоблачной, и дорогу бы никому не перешла, и фактический убийца понес бы наказание.

Эйлин подавленно молчала. Хотелось возразить Нивалю, но, по сути, возражать-то было нечего. Бороться с сильными мира сего у стражи руки всегда были коротки.

– Дело не только в этом, – нарушил молчание гном. – В мой состав входят редкие ингредиенты, которые невозможно получать в промышленных масштабах, не ввязавшись в территориальный конфликт. А я не люблю конфликтов. Я предпочитаю нейтралитет.

– Ага, нейтралитет – это такой хитрый зверек, который любит кормиться у государственной груди и прячется в кусты, когда запахнет жаренным.

– Послушай, Ниваль, хватит, – обозлилась Эйлин. – Хватит этой политики, что на тебя нашло?

Ниваль поднял руки вверх.

– Не думай, что я сдаюсь. Но так и быть, заткнусь, чтоб тебя не злить.

– И это правильно, а то болтаете, болтаете о чем-то, – вставил уже вернувшийся Вальпургий. – Надо прибавить ходу, чтобы успеть до ночи.

– Я думаю, наш отряд уже перешел через горы.

– Какой отряд? – Поинтересовалась Эйлин.

– О, вы же не знаете! – Просиял гном. – Угадайте, кого я встретил в Скрытом Лесу?

– Жаль, что не свирепого барсука-гномоеда, – отозвался Ниваль.

Лео радостно замотал головой.

– Нет, не его. А моего старого друга Гробнара! Он совсем не изменился, как будто вчера расстались, я даже побить его хотел!

– Что?! – Одновременно перебили его Эйлин и Ниваль.

Они переглянулись. Эйлин села на корточки и заглянула Лео в глаза.

– Ты видел Гробнара?

– И не только видел, а говорил с ним, обнимал его, трепал его по шее…

– А, – Эйлин сглотнула, почувствовав, как начинает колотиться сердце и кровь отливает от лица, – а… с ним был еще кто-нибудь?

– Да, с ним была очень странная компания. Целая толпа кентавров – никогда столько сразу не видел. Они сказали, что знают вас. Еще ваши друзья – Касавир, Келгар и Нишка. Она стащила у меня два чертежа, но Касавир пристыдил ее, и она их вернула…

Эйлин уже не слушала его. Ноги стали ватными, на глаза навернулись слезы. С каждым ударом сердца в ней билось радостное: «Жив! Жив! Жив! Здесь, рядом! Я скоро увижу его!» Она повернулась к Нивалю. Поняв ее состояние, он подал ей руку и помог подняться. Он смотрел на нее, обнимая за плечи, и его смеющиеся глаза говорили: «Вот видишь, я же знал, что все будет хорошо».

– Он жив. Они все живы, – выдохнула она.

– Теперь ты довольна? – Прошептал Ниваль.

Эйлин моргнула и вытерла кулаком слезинки.