Текст книги "Феникс в огне"

Автор книги: М. Дж. Роуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)

ГЛАВА 41

Но иногда так случается, что Ангел Забвения сам забывает удалить из нашей памяти записи о предыдущем мире, и тогда чувства наши начинают мучиться обрывочными видениями другой жизни. Они рваными облаками мечутся над холмами и долинами нашего сознания, переплетаясь с событиями нынешнего существования.

Шолем Аш. Назареянин

Нью-Йорк. Понедельник, 07.15

Низкое серое небо не предвещало ничего хорошего и полностью соответствовало настроению Джоша. Он покинул свою квартиру, расположенную на Западной Пятьдесят третьей улице, прошел пешком четыре квартала в сторону от центра, в районе Колумбус-серкл вошел в Центральный парк через ворота Купцов и пошел дальше на север, ожидая, когда рассеется его беспокойство. На протяжении четырех месяцев, прошедших до последней поездки в Рим, Джош каждое утро прогуливался до фонда «Феникс» и хоть как-то успокаивался. Он прошел несколько сот ярдов, остановился, сделал глубокий вдох, почувствовал запах сочной свежескошенной травы, но ощущение беспокойства на этот раз так и не уменьшилось.

Все то, что произошло в Риме, навлекло на него опасность. Эта опасность породила слишком много вопросов и вполне могла проследовать за ним домой.

«Где находятся камни? На что они способны? Почему был убит вор? Кто его убил? Что случилось с Габриэллой?»

Джош постоянно пытался с ней связаться еще из Рима, но смог только получить номер ее рабочего телефона в Йельском университете. Он оставил несколько сообщений на ее автоответчике, но Габриэлла так и не перезвонила ему. Джош вернулся домой, еще несколько раз позвонил ей, но так ни разу и не застал на месте, что только увеличило его беспокойство.

Джош торопливо прошел мимо ряда плакучих сосен, выстроившихся вдоль аллей зловещими часовыми. Он спешил, хотя в этом не было никакой необходимости. До фонда было около мили. При таком темпе ходьбы он должен был дойти туда еще до восьми часов – слишком рано, чтобы куда-либо звонить и пытаться найти Габриэллу.

Райдер дошел до Земляничных полян, повернул направо, на Западную аллею, и пошел в сторону тропинки для верховой езды. Этот уголок был одним из самых глухих во всем парке. Пешеходы сюда почти не заглядывали, по утрам в рабочие дни и всадники здесь были редки. Если у него было время, то он всегда делал этот крюк, чтобы пройти мимо Каменной арки.

Фредерик Лоу Олмстед, в середине девятнадцатого столетия создавший этот парк из беспорядочных клочков леса, пригласил нескольких мастистых архитекторов. Один из них, Кальверт Во, в тысяча восемьсот шестьдесят втором году построил Каменную арку, использовав для этого кристаллические сланцы, которыми так богат Манхэттен. Этот мостик, один из немногих в парке, на первый взгляд казался естественной аркой. Россыпи валунов, высокие деревья и густой кустарник скрывали опоры, выложенные из кирпича и поддерживающие сооружение. Пологие пригорки, высившиеся по обеим сторонам арки, служили естественными насыпями.

В детстве Джош излазил вдоль и поперек весь парк, в том числе и эту его часть, но он заново открыл для себя Каменную арку, когда впервые шел пешком в фонд. Он также выяснил, что теперь она была для него своеобразным катализатором.

Фотограф постоянно проходил мимо нее на протяжении нескольких последних месяцев. Именно в этом месте он неоднократно испытывал провалы в прошлое, попадал в конец девятнадцатого века и встречался с молодым человеком по имени Перси Талмэдж, который частенько приходил сюда со своей сестрой Эсме. В детстве они здесь играли, затем, в юном возрасте, убегали сюда от невыносимой атмосферы дома. В отличие от Джоша, им не приходилось идти через парк. Брат и сестра добирались до Каменной арки через потайной проход среди камней, ведущий к подземному ходу, который соединял парк с их домом. Теперь в этом самом здании размещался фонд «Феникс».

Во время их первой встречи Малахай был потрясен, когда Джош рассказал ему о Перси и Эсме. Берил отнеслась к этому гораздо спокойнее. Когда дело доходит до воспоминаний о прошлой жизни и их связи с теперешними событиями, никаких случайностей быть не может. Но затем, когда Джош рассказал про подземный ход, поразилась даже Берил. Ведь ни в архивах, ни на чертежах здания и парка не было ничего про этот тайный тоннель, укрытый под землей. Он обрушился в начале двадцатых годов прошлого века и с тех пор был закрыт.

Несколько раз Джош пытался отыскать вход в него где-то поблизости от Каменной арки, но тщетно.

Однако найти воспоминания Перси о том, как он бывал здесь вместе с Эсме, было гораздо проще.

Когда Райдер просунул голову в кабинет Малахая, тот разговаривал по телефону, но увидел гостя и жестом пригласил его пройти и сесть.

Джош дожидался, когда Самюэльс закончит говорить по телефону, и обратил внимание на антикварную книгу, лежавшую на большом письменном столе. В свете лампы с зеленым стеклянным абажуром сверкнули тисненные золотом буквы на обложке: «Прорыв в изучении проблемы перевоплощения».

Он раскрыл книгу и буквально услышал вздохи, вырвавшиеся из нее. Сколько лет минуло с тех пор, как эти древние страницы соприкасались со свежим воздухом?

Кристофер Дрю

Прорыв в изучении проблемы перевоплощения

Первое издание

1867 год

Издательство «Акитсон и Кидд»

Нью-Йорк

Первая страница сильно пострадала от воды, и все же Джош без труда смог прочитать введение.

«История человечества еще не знала менее духовного века. Еще никогда прежде мы не обращали так мало внимания на душу. Никогда еще мы не были так одержимы материальным миром и не теряли настолько связь с миром метафизическим. Следствием этого стало целое поколение людей, не знающих счастья, которые пытаются спрятать свою меланхолию за стремлением к власти и материальному благополучию.

Вопрос о том, кем мы являемся, нельзя задавать, предварительно не выяснив, кем мы были. Не сделать этого – значит уйти от прошлых знаний, способных влиять на будущее. Данная книга ставит своей задачей помочь читателю открыть собственное прошлое, чтобы он смог…»

– Извините, что заставил вас ждать так долго, – сказал Малахай, положив трубку. – Как добрались?

Джош вкратце рассказал про перелет из Рима через Атлантику и, в свою очередь, задал тот же самый вопрос.

– Я выпил таблетку снотворного, и мне снились гладиаторы, – улыбнулся Малахай и, не спрашивая, налил Джошу чашку кофе. – Судя по вашему виду, кофе сейчас придется вам кстати.

Джош отпил глоток, не заботясь о том, что может обжечь себе нёбо. Малахай был прав. Ему действительно сейчас была нужна чашка крепкого кофе.

– Нам не надо было улетать из Рима, – натянутым голосом промолвил он. – Если бы мы остались там, то, может быть, смогли бы узнать, кто организовал ограбление, где камни, и выяснить у следователей, куда…

Малахай прервал его:

– Джош, мы оказались там чужими. Два человека были убиты. Вы провели двадцать четыре часа в тюрьме и стали единственным свидетелем обоих убийств. Ваша жизнь была в опасности. Нам чертовски повезло, что мы смогли улететь так быстро и итальянцы не задержали нас – точнее, вас в качестве свидетеля.

– Мы слишком быстро признали свое поражение.

– Вы не слышали, что я вам только что сказал? Кто-то убил профессора Рудольфо и похитил камни. Вы видели этого человека.

– Я видел тень, которую затем убили у меня на глазах.

– Но кто и почему расправился с убийцей? Опасность по-прежнему оставалась, Джош.

– Потенциальная опасность – ничто по сравнению с тем, что мы потеряли камни. Мне нужно знать, кто я такой, кем я был. Мне казалось, что я наконец это выясню. Господи, да я готов пойти на убийство, чтобы получить эти камни.

– Я рад, что вы не сказали этого в присутствии следователя Татти. В этом случае нам ни за что не удалось бы выбраться из Италии. – Малахай пристально посмотрел на него.

– Надеюсь, вы не думаете, что я имею какое-то отношение к похищению камней, ведь так? – Джош был потрясен.

– Разумеется, не думаю. Но я знаю, как вам пришлось мучиться, и могу себе представить, что вы задумывались о том, чтобы их украсть, чтобы с помощью камней освободиться от кошмаров.

– Нет, я не имею к этому никакого отношения.

– Откуда вы в то утро узнали, где находится гробница?

«Неужели Малахай тоже сомневается в моей искренности? Полиция определенно мне не поверила. Однако им не удалось обнаружить никаких улик, которые привязывали бы меня к преступлению. Именно их искал Татти, пока я находился за решеткой. Хотя бы одну-единственную крупицу доказательств.

Может быть, я впал в транс, когда в те предрассветные часы бродил по Риму, и сам организовал ограбление или, что еще хуже, раздобыл пистолет и совершил преступление? Может, мне только казалось, что я находился под землей и охранник застрелил профессора Рудольфо у меня на глазах? Если события, произошедшие в Древнем Риме, представляются мне такими живыми, вплоть до вкуса воды и запаха воздуха, то, может быть, я впал в безумие и совершил это гнусное преступление? Вдруг у меня помутился разум? Что, если отчаянное стремление найти ответы толкнуло меня переступить тонкую, как волосок, черту, отделяющую здравый рассудок от сумасшествия?

Нет, долой этот бред!»

Джошу хотелось вернуться к себе в кабинет и начать звонить в поисках Габриэллы. Он был едва знаком с этой женщиной. Желание поговорить с ней, убедиться в том, что с ней все в порядке, не поддавалось разумному объяснению, однако от него никуда нельзя было деться.

Джош встал и сильно ударился коленкой о ножку письменного стола Малахая в виде лапы дракона, сделанной из позолоченной бронзы.

– Черт бы побрал это животное, – пробормотал он, на мгновение полностью отдавшись боли.

– Что вы сказали? – многозначительно спросил Малахай.

– Я ударился об угол стола. Ничего страшного.

– Да, но при этом вы что-то сказали. Можно повторить эти слова?

– Да я сам не знаю, что… – Джош на мгновение задумался. – Ах да. Странная фраза. Одному богу известно, где я ее подцепил. Черт бы побрал это животное.

Лицо Малахая оставалось невозмутимым, но в его голосе прозвучало неприкрытое изумление:

– Изображение дракона на левой ножке стола выступает на дюйм дальше, чем такое же на правой ножке. В прошлом веке было своеобразной традицией говорить: «Черт бы побрал это животное», ударившись о ножку.

– Замечательно. Еще одно нелепое совпадение в жизни, которая полна ими.

– Нет, Джош. Вы уже должны были понять, что в перевоплощении никаких совпадений не бывает. Все является частью некоего общего замысла.

– Я стараюсь не забывать об этом.

– Нам ведь обоим было непросто, не так ли? Мы оба очень хотели получить эти камни. Трудно сказать, кто их жаждет больше – вы, так как считаете, что они помогут вам разобраться в прошлом, в котором вы ничего не понимаете, или я, так как уверен, что они помогут мне объяснить настоящее, в котором, кроме меня, никто не разбирается.

Малахай неизменно говорил о себе какими-то загадками. Джош провел вместе с ним и Берил целых четыре месяца, но о прошлом Самюэльса знал очень мало. До него у его родителей был ребенок, который умер в младенчестве. Через два года после его смерти родился Малахай. Насколько понял Джош, его отец так и не смог прийти в себя после смерти старшего сына.

Самюэльс вырос в Манхэттене, до десятого класса проучился в обычной муниципальной школе, а затем, после развода родителей, вместе с матерью переехал жить в Лондон. В Америку он вернулся лишь через много лет, в тысяча девятьсот восьмидесятом году, с дипломом доктора медицинских наук по специальности «клиническая психология», защищенным в Оксфордском университете, и сразу же устроился работать к своей тетке в фонд «Феникс». Малахай так и не женился, хотя в бульварной прессе его часто связывали с различными женщинами, как правило, богатыми наследницами или вторыми женами успешных бизнесменов. Его мать умерла. Отец, несмотря на свои восемьдесят семь, сохранил отменное здоровье, однако с сыном не поддерживал никаких отношений.

У всех были свои призраки.

– Мне нужно вернуться к себе и разыскать Габриэллу. Я хочу убедиться, что с ней все в порядке.

– Я знаю, что с ней случилось.

– Знаете? С ней все нормально?

– Да. Профессор Чейз вернулась в Нью-Хейвен. Она покинула Рим по своей воле, как мы и предполагали.

Джош снова опустился в кресло.

– Значит, следователь Татти играл с нами, когда говорил, что Габриэлла пропала. Какой мерзавец! Вы с ней говорили? Вам известно, почему она так внезапно сорвалась с места?

– Когда в четверг вечером вы от нее ушли, ей позвонили из больницы и сообщили, что состояние профессора Рудольфо резко ухудшилось. Пока она находилась в больнице, ее квартиру ограбили. Поэтому там и работали полицейские, когда мы пришли к ней на следующее утро. Профессор Чейз испугалась, решила, что оставаться в Риме небезопасно, и вернулась домой. Однако похоже на то, что неприятности последовали за ней через океан. В субботу был ограблен ее рабочий кабинет в Йельском университете.

– Она сама не пострадала?

– Нет, с ней все в порядке. По крайней мере, в физическом плане. Однако она очень напугана. Полагаю, нам нужно съездить в Нью-Хейвен и поговорить с ней. Об этих камнях профессору Чейз известно гораздо больше, чем кому-либо еще. Может, ее знания помогут нам их разыскать.

– Вы не знаете, кому еще Габриэлла или профессор Рудольфо говорили про камни, не считая вас и Берил?

Малахай покачал головой.

– Немногим. Куратору музея «Метрополитен». Куратору Британского музея. Деканам археологических факультетов своих университетов. Ни Габриэлла, ни профессор Рудольфо не хотели сообщать о своей находке широкой общественности. Сперва исследователи должны были убедиться в том, что это действительно то, о чем они подумали. Ученые не хотели устраивать из этого цирк, и они были правы.

– Однако из этого еще не следует, что об их находке не стало известно кому-то еще. Рабочие, проводившие раскопки, могли услышать обрывки разговоров или увидеть мельком то, что находилось в шкатулке, и обо всем догадаться. Кто-то мог прослушивать домашние и сотовые телефоны Габриэллы и Рудольфо. Какими бы они ни были осторожными, но существуют сотни способов кражи информации.

– Разумеется, вы правы.

Малахай принялся теребить свои неизменные золотые запонки. На них был выгравирован тот же самый феникс с мечом в правой лапе, который украшал и входную дверь.

– Как вы полагаете, сколько могут стоить эти камни? – вдруг спросил Джош.

Малахай взял колоду карт и рассеянно перетасовал ее пару раз. Карты шлепали, словно морские волны, набегающие на берег.

– Возможно, это никак не связано с деньгами, если за ограблением стоит католическая церковь.

– Вы считаете, что такое возможно?

– Вы сами видели монахинь и священников, выкрикивающих слова протеста у места раскопок. – Малахай снова принялся тасовать карты. – Черная магия, колдовство, языческие верования, перевоплощение. Все это подтачивает могущество церкви именно в то время, когда она не может себе это позволить. Нет, камни не должны были всплыть из забытья, не говоря уж о том, чтобы сотворить свое волшебство. Если это сделала церковь, то мы их никогда найдем. В этом случае они не будут выставлены на продажу.

– Вы полагаете, что именно так и случилось?

– Пока я ничего не знаю, но полон решимости все прояснить. Неужели вы думаете, что я так легко смирюсь с поражением? После стольких лет? Когда мы были так близко к цели? Об этом не может быть и речи. Просто арена действия стала другой. Камни похищены по воле церкви, ради прихоти какого-то коллекционера или для продажи на черном рынке. Я уже дал знать, что мы готовы заплатить за любую полезную информацию. Не сомневайтесь, если камни будут выставлены на продажу, то я заплачу за них любую цену. Поднять руки? Нет! Ни в коем случае, если у меня будет хоть какая-то надежда. Я хочу получить эти камни.

Он снова перетасовал колоду.

– Вот почему нам необходимо встретиться с Габриэллой Чейз. Она сможет нам помочь. Вы можете позвонить ей и выяснить, когда она свободна? Мы смогли бы съездить в Йельский университет сегодня вечером или завтра. Просто надо выяснить ее распорядок и дать понять, что мы сможем друг другу помочь.

– Вы же говорили с ней, так почему же сами не спросили?

– Габриэлла была со своей девочкой и не хотела долго говорить по телефону. К тому же мне кажется, что она куда охотнее выслушает вас.

– Почему?

– Это не я считаю ее своей давно потерянной inamorata. [8]8
  Возлюбленная (лат.).


[Закрыть]

– И не я. Нет никаких уколов памяти. Нет ничего, что намекало бы на это.

Тут Джош сильно лукавил. Ему этого очень хотелось бы.

– Вот как? Так уж и ничего? А мне казалось, что я чувствую какие-то узы, какие-то искры между вами.

– Сколько вы готовы заплатить за камни? – поспешил перевести разговор Джош.

Малахай разложив карты веером на столе, обтянутом кожей, и предложил:

– Выбирайте любую.

Джош протянул было руку к одной, затем передумал и выбрал другую.

– Пять миллионов, – сказал Малахай, прежде чем Джош успел перевернуть карту.

Он это сделал и увидел пятерку бубен.

ГЛАВА 42

Безумие, терзавшее Джоша, никогда не ждало приглашений. Ему было наплевать на то, что оно являлось нежеланным.

Райдер сознавал, что он всецело находится в руках у этих приступов, и никогда не расставался с беспокойством. Оно постоянно присутствовало на заднем плане. Его выводило из себя то, что он в любой момент, по причинам, которые он не понимал и не мог контролировать, мог провалиться в чье-то чужое прошлое. Все это происходило совершенно неожиданно. Не было никакой возможности прервать такое погружение или, наоборот, вызвать его сознательно.

Джош надеялся на то, что Малахай правильно объяснял эти вещи, и все же не мог до конца поверить ему. Именно это, а также усталость, вызванная долгим перелетом и сменой часовых поясов, давили на него в то утро. Ему не хотелось сидеть в своем кабинете и ждать. Он жаждал немедленно увидеть Габриэллу, выяснить все насчет ограблений в Риме и в Нью-Хейвене, убедиться в том, что с ней действительно все в порядке. Однако когда Райдер позвонил ей, ему снова ответил автоответчик.

К десяти часам у него разболелась голова. Он проглотил две таблетки и принялся растирать виски. В кабинете было тихо, даже слишком. Перед тем как Джош получил травму головы при взрыве бомбы, его повсюду сопровождала музыка – джазовые певцы, старики классики, которых он слушал в детстве, или заводной рок. Однако то, что раньше было лишь увлечением, за последние шестнадцать месяцев превратилось в настоятельную потребность. Тишина усугубляла провалы в прошлое.

Джош достал наушники, которые всегда держал под рукой, но было уже слишком поздно. В воздухе чувствовался аромат жасмина и сандалового дерева, предшествующий очередному провалу. Знакомая сила неудержимо затягивала его в водоворот, увлекала к мерцающему огоньку свечи. В нем бурлили восторг и возбуждение.

Затем к ним добавился страх. Настоящее исчезло. Он провалился в прошлое, больше чем на сто лет назад.

Женщины в платьях с глубокими вырезами и мужчины во фраках расхаживали по залу, беседовали друг с другом, потягивали пунш из бокалов и шампанское из высоких фужеров, которыми их обносили официанты в белых перчатках. Сознание Джоша заполнила старинная музыка. Вдоль стены стоял длинный стол, уставленный пирамидами устриц, вазочками с блестящей черной икрой, тарелками с оливками, блюдами с жареным мясом и дичью.

Перси Талмэдж отказался от шампанского, попросил официанта принести бокал портвейна и направился через зал, прислушиваясь к обрывкам фривольных разговоров и сплетен. Похоже, лишь его дядя Дэвенпорт и Стивен Кавендиш, стоявшие в углу, были поглощены серьезной беседой. Перси осторожно приблизился к ним, следя за тем, чтобы не привлекать к себе внимания.

Он в совершенстве освоил искусство быть невидимым и поднаторел в умении следить за своим дядей. Всего несколько лет назад Перси даже предположить не мог, что окажется способен на тот обман, которым теперь занимался ежедневно. Он успел познакомиться с тайными проходами, устроенными в особняке по прихоти его отца, так же хорошо, как со своей собственной спальней, а магические науки, которые они с отцом изучали ради развлечения, стали теперь его незаменимым орудием.

Забавлять гостей подобными трюками было модно. Отец Перси в этом преуспел, но сейчас он несказанно удивился бы, узнав, как их использует его сын. К горлу Талмэджа подступил клубок. Он до сих пор не мог свыкнуться с тем, что отца больше нет, хотя со дня его смерти прошло уже восемь лет.

Однако сейчас было не время для горя. Досье с обличительными материалами, накопленными Перси, становилось все более пухлым. Он сам не понимал, что происходит, но чувствовал, что приближается к цели. Надо собрать последние элементы мозаики, и можно будет…

– Дэвенпорт, черт возьми, ну как только вы могли подумать, что какая-то девятнадцатилетняя девчонка сможет защитить наши инвестиции? – проворчал Кавендиш. – Я ожидал от вас большего.

– Вы совершаете большую ошибку, недооценивая мой план. В его простоте кроется гениальность.

– Это не план, это безумие. Блэки очень опасный человек.

– Однако у этого человека есть одна слабость. Именно на ней я и собираюсь сыграть.

– Ваша жена догадывается о том, что вы ради нашего блага бросили ее дочь на растерзание волкам, точнее, одному волку?

Дэвенпорт подался вперед и пробормотал ответ, который Перси не расслышал. Однако вслед за этим прозвучал такой зловещий хохот, что у него мурашки по спине пробежали.

Речь шла об Эсме, младшей сестре Перси. Несколько недель назад она отправилась в Европу, чтобы на протяжении шести месяцев изучать в Риме живопись у частного наставника. Все это устроил Дэвенпорт. Он даже нанял виллу и нашел компаньонку, которой предстояло играть роль его сестры, старой девы. Этот проныра даже заверил мать Эсме в том, что за девушкой присмотрит Титус Блэкуэлл, который как раз будет находиться в Риме, чтобы наблюдать за археологическими раскопками, предпринятыми клубом «Феникс».

Что означала эта новая информация? Как она соотносилась со всем тем, что уже успел выяснить Перси? Когда ответ наконец дошел до него, он почувствовал себя полным дураком.

«Почему я до сих пор не связал присутствие Блэкуэлла в Риме с поездкой сестры? Я ведь не раз видел, как финансист на вечерах и приемах беседовал с Эсме, хотя с ней любили поговорить все. Она такая жизнерадостная и веселая. Да, Эсме была не прочь немного пофлиртовать, но лишь совершенно безобидно. Ведь так? Не может быть и речи о том, чтобы у Эсме что-то было с Титусом. Он ведь женатый мужчина.

Однако выражение лица Дэвенпорта говорит совсем о другом. Неужели Эсме влюблена в Титуса?

На что намекают загадочные ссылки в ее письме? Ей, конечно же, хорошо в Риме, а она всегда выступала против традиционных предрассудков».

Перси осторожно попятился назад. Он понял, что необходимо во что бы то ни стало вернуть сестру домой, даже если ради этого ему самому придется отправиться в Рим. Дэвенпорт Талмэдж оплел густой сетью коварных интриг семью своего родного брата, его наследие и дом.

Еще в молодости, в тысяча восемьсот сорок седьмом году, Тревор Талмэдж основал клуб «Феникс». Его членами были Генри Дэвид Торо, Уолт Уитмен, Фредерик Лоу Олмстед и другие известные личности, последователи теории перевоплощения. Однако после смерти Тревора его брат Дэвенпорт прибрал к рукам все, в том числе и супружеское ложе. Первоначальная задача клуба, состоящая в поисках дороги к знаниям, к просвещению, была забыта. Ее заменило стремление к богатству и власти.

Теперь Дэвенпорт бесцеремонно использовал племянницу, втянув ее в свои нечистоплотные замыслы.

«Какая опасность угрожает Эсме?»

Перси отпил глоток портвейна, любимого напитка отца. Теперь во всем доме лишь он прикасался к бутылкам с янтарной жидкостью, привезенным отцом из Испании. Дядя Дэвенпорт смеялся над вкусами племянника, недоумевая, как тот может пить этот сладкий сироп. Перси ничего не имел против. Он даже был рад тому, что дядя не притрагивался к священным запасам. Эта партия была особой. До сих пор от нее оставались по крайней мере еще три бутылки.

Еще один глоток, и тотчас же – пронзительная боль. Та самая мучительная резь в желудке, уже не в первый раз терзающая Перси за последние несколько дней. Его лоб покрылся капельками пота. Он почувствовал, что ему необходимо как можно скорее лечь у себя в комнате, подальше от толпы и музыки.

Покидая зал, Перси поймал на себе пристальный, проницательный, любопытный взгляд черных искрящихся глаз дяди Дэвенпорта. Конечно же, тот видел, что Перси плохо, но он даже не подумал прийти на помощь племяннику.

Перси согнулся пополам от боли.

Открыв глаза, он обнаружил, что лежит в кровати, судорожно клацая зубами. Лоб у него горел, внутренности раздирала такая невыносимая боль, что ему хотелось скулить, как собака.

У изголовья кровати сидела мать, бледная, будто высеченная из мрамора. Она не обращала внимания на слезы, текущие по щекам, и вытирала лицо сына влажным полотенцем.

Перси попытался выдавить из себя хоть несколько слов. Ему надо было только выкроить минутку между мучительными приступами, перевести дух, чтобы можно было рассказать матери о том, что он выяснил.

– Дэвенпорт, он пытается что-то сказать, – обратилась к дяде мать.

Ей на плечо легла мужская рука. Перси увидел костлявые пальцы и сверкающее обручальное кольцо.

– Бедный, бедный мальчик, – пробормотал Дэвенпорт.

Мать склонилась к самым губам сына.

– В чем дело, Перси?

Он попробовал было заговорить, но у него вырвался лишь стон, проникнутый болью. Глаза юноши закрылись сами собой.

– Ему становится хуже. Мы его теряем.

Перси сделал над собой усилие и открыл глаза, чтобы предупредить мать хотя бы взглядом. Однако он увидел перед собой лицо не матери, а дяди, внимательно наблюдающего за ним. Стальные глаза Дэвенпорта светились торжеством.

– Мама… – выдавил Перси.

Мать снова склонилась и положила ему на лоб холодное мокрое полотенце. Она плакала.

– Джош?

Он протянул руку, чтобы прикоснуться к щеке матери, смахнуть слезы.

– Джош?

Подобно растянутой резине, рывком вернувшейся к своей первоначальной форме, Райдер вынырнул в настоящее. Однако еще несколько мгновений он оставался переполнен горем, вызванным страданиями своей матери.

Нет. Не своей. Матери Перси.

– С вами все в порядке? – спросила Френсис, секретарша фонда.

Она стояла в дверях кабинета Джоша. В руках у нее была сумка, набитая продуктами, купленными в ближайшем кафе.

– Я принесла вам завтрак, – добавила Френсис и улыбнулась.

Она знала, что Райдер вечно забывает захватить себе поесть, и взяла в привычку покупать для него то же самое, что брала для себя.

Джош уставился на нее, стараясь прогнать из головы туман. Это была головоломка, упрятанная в загадку, а он находился в самом ее центре и был совершенно сбит с толку.