Текст книги "Феникс в огне"

Автор книги: М. Дж. Роуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

ГЛАВА 18

Звезды смотрели на меня, когда я был пастухом в Ассирии, точно так же, как смотрят на меня сейчас в Новой Англии.

Генри Дэвид Торо в письме Гаррисону Блейку от 27 февраля 1853 года

Рим, Италия. Вторник, 16.50

Джошу еще никогда не приходилось находиться в заключении. Он подозревал, что каждый час, проведенный в ожидании того, что же будет с ним дальше, покажется ему бесконечным, однако на самом деле время текло еще медленнее. Если бы не колокола на соседней церкви, то Джош вообще не имел бы никакого понятия о том, как долго он пробыл за решеткой.

Его привезли в полицейский участок, и тотчас же начался допрос, продолжавшийся не меньше часа. Джош дал подробное описание грабителя. Ему было приятно сознавать, что он мог хоть чем-то помочь полиции в розысках преступника.

Он много чего рассказал Татти, но следователя злило именно то, о чем задержанный говорить не мог.

– Я по-прежнему многого не понимаю, мистер Райдер, поэтому считаю разумным подержать вас здесь. Может, вы вспомните что-то такое, о чем забыли рассказать, или, по крайней мере, решите объяснить, каким образом оказались на месте преступления, хотя не имели никаких оснований там находиться.

– Я задержан в качестве подозреваемого?

Следователь пропустил вопрос мимо ушей.

– Допустим, вы говорите правду и действительно видели этого охранника. Сами понимаете, что в этом случае вам угрожает опасность, может быть, даже смертельная. – Татти снова заговорил как персонаж кино, что выводило Джоша из себя. – Наверное, эта кровать не самая уютная в Риме, однако сегодня ночью будет для вас самой безопасной.

– Я американский гражданин. Какие у меня есть права? Я могу переговорить с адвокатом? Сделать телефонный звонок?

– Да, разумеется. Всему свое время. Вам обязательно предоставят такую возможность.

С тех пор прошло два часа.

Усталость, отчаяние и страх обусловили то, что Джош, находящийся на взводе и полностью истощенный, никак не мог заснуть на самой неудобной койке в мире. Он вспоминал истории о том, как иностранцев незаконно задерживали на длительные сроки за преступления, которые они не совершали. Сюжеты многих фильмов строились на одной и той же завязке – невиновный человек арестован в чужой стране.

Но в данном случае все было значительно хуже. Джош понимал, что никак не сможет полностью снять с себя подозрения, потому что для этого ему нужно было объяснить итальянской полиции, как чудом он забрел к гробнице в то самое время, когда она была ограблена. Провал в прошлое, толкнувший его идти ночью по улицам незнакомого города, был подозрителен уже сам по себе. Может, ему стоило бы сослаться на некое озарение, внутреннюю интуицию? Нет. Лучший вариант заключался в том, чтобы молчать и ждать. Малахай наверняка уже обратился за помощью в американское посольство или позвонил Берил, и та сейчас занимается освобождением Джоша. Так или иначе, скоро за ним обязательно придут. С минуты на минуту.

Джош глядел на голые стены угрюмой камеры, лишенной окон, и вспоминал склеп, в котором была погребена Сабина. В той квадратной подземной гробнице тоже не было окон, она тоже являлась тюрьмой. Он жалел о том, что не мог по своей воле возвращаться в прошлое. Это помогло бы ему коротать время в заточении.

У него накопилась масса вопросов относительно всего того, о чем он узнал сегодня утром. Больше всего его интересовало, почему Юлий сохранил верность религии, каравшей смертью за нарушение обета целомудрия, хотя мог бы принять веру императора и сберечь жизнь себе и своей возлюбленной. Стоит ли быть таким преданным, идти на великие жертвы, но не отрекаться от своей веры?

Перед глазами Джоша стоял образ молодого жреца, валявшегося в сточной канаве с выпотрошенными внутренностями и вырванными глазами. Располагал ли Юлий хоть какими-то доказательствами того, что новая религия защитит его и Сабину? Не проще ли было отдаться тому дьяволу, которого он уже хорошо знал? Тут что-то никак не вязалось.

Колокола пробили в третий раз, но за Джошем так никто и не приходил. Теперь его уже терзали вопросы другого плана. Какова здесь судебная система? Действует ли в Италии презумпция невиновности? Могут ли его задержать без каких-либо доказательств, только потому, что он находился на месте преступления? Что скажет следователь насчет мотива того преступления, которое он якобы совершил?

Джош обвел взглядом зловонную камеру, стены которой украшали подтеки воды, ощупал жесткую койку. До него доносились крики других заключенных, звонки телефонов. Он знал, что Татти установит, что у него был мотив похитить эти камни, если проведет серьезное расследование. Это знание и не позволяло ему заснуть.

Когда на следующее утро за ним пришли, чтобы выпустить под залог, это оказался не Малахай, а Габриэлла. Под ее присмотром дежурный полицейский вернул ему фотоаппарат, упаковку таблеток, часы и деньги, то есть все его вещи, кроме паспорта, который оставался в участке. Страж порядка объяснил по-итальянски, а Габриэлла перевела, что Джошу надлежит не покидать Рим до тех пор, пока с него полностью не снимут все подозрения.

– Есть и еще один момент, – сказала женщина, переводя слова полицейского.

– Да?

– Он предупреждает, что вам может угрожать опасность, поскольку вы видели человека, который совершил преступление. Здесь, в Риме, вы никого и ничего не знаете, поэтому вам следует быть очень осторожным.

Габриэлла поморщилась. Она явно была напугана этим предостережением.

– Давайте поскорее уйдем отсюда, – предложил Джош и повернулся к полицейскому спиной.

Вчера он изо всех сил рыл подземный ход, следующие восемнадцать часов провел в камере, теперь вышел следом за Габриэллой на солнечный свет и поразился тому, как же приятно пахнет воздух. До него не сразу дошло, что на самом деле это был аромат духов его спутницы.

– Я оставила машину в нескольких кварталах отсюда. Припарковаться в Риме просто невозможно. Так что если вы ничего не имеете против небольшой прогулки пешком, то я могу отвезти вас в гостиницу, – предложила она. – Или вам лучше остаться внутри полицейского участка и подождать, когда я подгоню машину прямо сюда? Я имею в виду предупреждение карабинера…

– Я пройдусь пешком. Никто не нападет на меня средь бела дня, в особенности человек, которого уже разыскивает полиция. Теперь скажите, как дела у профессора Рудольфо.

У Джоша накопилось много вопросов, самым важным был этот.

– Операция прошла успешно, но он потерял много крови. Ему продолжают делать переливания. Пока положение стабильное. Новая информация будет через двенадцать часов.

– Я не смог предотвратить случившееся, потому что находился слишком далеко. Я чувствую себя виноватым, Габриэлла.

Она промолчала, но Джош не сомневался с том, что эта женщина во всем обвиняла его. Черт побери, да он и сам думал точно так же. Райдер чувствовал себя ужасно. Человек мог умереть только потому, что он вовремя не подоспел к нему на помощь. Он подвел профессора Рудольфо, а значит, и его сотрудницу. Нет. Это уже какой-то бред. Он ведь совсем не знал Габриэллу.

Вот только Джошу почему-то казалось, что все это уже случалось когда-то.

Они прошли с полквартала, и Джош обернулся. Он хотел проверить, сможет ли заметить слежку, если за ним кто-то и в самом деле следил.

– Того, кто это сделал, обязательно поймают, – сказал Райдер.

Он без всяких оснований надеялся на то, что говорит правду.

– Вы так думаете? – Голос Габриэллы был проникнут сарказмом. – Вот только будет ли у этого человека то, что он похитил? Вы сами прекрасно сознаете, что не будет. Сокровищ давным-давно и в помине нет. Вероятно, они уже проданы на черном рынке. Проклятье! Я просто не могу поверить в то, что это произошло. Вот почему на месте раскопок постоянно дежурили охранники. Я лично знала их всех и не могу поверить в то, что один из них оказался способен на такое.

– Если есть деньги, всегда можно найти того, кто продается.

Габриэлла устремила взор к небесам, словно там мог быть написан ответ. Может, оттуда на нее смотрел некто всемогущий, готовый избавить ее от чувства бессильной ярости. Волосы женщины сверкнули золотом.

Через несколько секунд Габриэлла возобновила атаку:

– Зачем вы полезли в этот подземный ход? Почему не остались рядом с профессором? В этом случае вы помешали бы преступнику забрать камни!

Она не спрашивала, а умоляла дать ответ, который объяснил и оправдал бы случившееся.

Джош посмотрел на нее. На солнце ее глаза горели тем же самым золотистым светом.

– Я пытался, Габриэлла.

Он бессильно развел руками. Многочисленные перекрещивающиеся царапины и неглубокие порезы уже высохли, превратились в темно-коричневые струпья.

– Но вы не смогли вернуться вовремя. Если бы вы успели, то, возможно, сумели бы остановить преступника.

Слова Габриэллы гулкими отголосками звучали в какой-то складке его мозга. Такое уже происходило с ним прежде. Здесь. В этом самом городе. Здесь, вместе с этой женщиной. Или он сошел с ума? Нет, просто слишком устал. Он очень много времени провел в тюрьме. Джош умирал от голода, он был забрызган кровью и очень хотел принять душ.

«Вы не смогли вернуться вовремя».

Сознание вело с ним запутанные игры. Теперь он уже не верил в то, что речь идет лишь о простой парамнезии.

– Если вы считаете, что во всем виноват я, то зачем же вытащили меня из тюрьмы? – Фотограф не думал, что фраза получится такой резкой, но не стал ничего добавлять.

– Вчера вечером я была в больнице. Профессор ненадолго пришел в себя, и я с ним поговорила. Он сказал, что вам можно верить, что вы мне поможете. Вы говорили с ним…

– Мы с ним не говорили ни о чем, заслуживающем внимания.

За последние двадцать четыре часа Джошу так часто приходилось отпираться, что это начинало становиться его второй натурой. Но он не мог открыть Габриэлле, в чем признался профессору как раз перед тем, как обнаружил подземный проход. Сейчас нельзя было этого делать. Габриэлла ему не поверит. Не нужно, чтобы она, ко всему прочему, считала его ненормальным.

Женщина вздохнула.

– Я знаю, что вы сейчас говорите неправду. Рудольфо рассказал, что вы ему кое в чем признались и он вам поверил. Он заявил, что вы спасли ему жизнь. То же самое мне вчера сказали врачи. Вы не бросили профессора, остановили кровотечение и не дали ему умереть от потери крови. Как и полиция, я гадала, имеете ли вы какое-либо отношение к краже, и прямо заявила об этом профессору. Он заметил, что в этом случае вы бы ни за что не остались с ним, убежали бы, бросив его умирать.

Они дошли до конца длинного квартала. Габриэлла кивнула в сторону церкви, стоявшей на противоположной стороне улицы.

– Вы ничего не имеете против?.. Я просто хочу поставить свечку. Это не займет много времени. Профессор порвал с официальной церковью, но остался глубоко религиозным человеком. Может, его бог меня услышит.

– А разве у вас с ним не один и тот же бог?

– Скорее всего, да. Просто мне трудно остановиться на каком-то одном боге или религии. Всю свою жизнь я посвятила изучению различных культур, раскапывала захоронения, пыталась понять те методы и ритуалы, с помощью которых представители других цивилизаций отдавали почести своим умершим, помогали им совершить путешествие к следующей жизни. Порой мне кажется, что по современным стандартам я язычница и глубоко верю в одного из тех древних богов, с которыми познакомилась.

– Но вы все-таки верите?

Джош терпеть не мог задавать такие личные вопросы, но Габриэллу это, похоже, нисколько не задело.

– Да, во что-то большее, чем мы.

На улице было тепло, но когда Райдер подошел к двери церкви, он ощутил голубоватый ледяной туман, который обволакивал его, буквально отталкивал прочь. Этим он отличался от непроглядного мрака, царившего в подземном ходе. Тот обнимал его, увлекал вперед.

В памяти Джоша вдруг сверкнула вспышка молнии и острой болью разлилась от лба к затылку. Он почувствовал, что здесь когда-то находилось другое святилище, не имеющее никакого отношения к Иисусу Христу.

ГЛАВА 19

Юлий и Сабина. Рим. 391 год н. э.

Солдат ударил по мраморному алтарю кованым железным жезлом. Дождь осколков упал на пол. Один из них отлетел в сторону, зацепил ногу Юлия и оставил кровавую ссадину. Но служитель богов ничего не замечал. Его взгляд был прикован к жертвенному камню.

Того, что стояло там на протяжении тысячи лет, больше не было. Какое-то мгновение не шевелился никто, ни семеро солдат, ворвавшихся в храм, ни шестеро жрецов, пытающихся защитить святыню. Все были поражены случившимся. Разорвалась цепь, непрерывно существовавшая на протяжении многих веков.

Юлий посмотрел на Луку, верховного жреца, и прочитал у него на лице реальность, которую отныне должны были признать все. Безопасных мест больше нет! Это был уже десятый храм, подвергшийся разорению за последние шесть недель.

Юлий услышал за спиной громкий, раскатистый хохот. Он развернулся и набросился на солдата. Тот был застигнут врасплох, не удержался на ногах и упал навзничь. Другой солдат увидел это и ударил Юлия кулаком в лицо. Жрец рухнул на колени. Боль была такой невыносимой, что его вырвало прямо здесь, посреди самого святого из всех святых мест.

Храм наполнила жуткая какофония. Одни что-то бессвязно бормотали, другие стонали, хрустели сломанные кости, трещали ребра.

Юлий тряхнул головой, прогоняя туман, попытался открыть глаза, но не смог. Он поднес руки к лицу, и его пальцы нащупали влагу. Он ничего не видел, но ему была знакома эта липкая жидкость. Жрец узнал сладковатый вкус.

Слева от него кто-то крикнул:

– Уходите немедленно! Разве этого с вас недостаточно?

Ответом были насмешливые издевки:

– Язычники! Вы все до одного отправитесь в ад!

Юлий ощутил во рту привкус крови. Он откатился в сторону, чтобы добраться до стены, опереться на нее и подняться на ноги.

– А где ваши шлюхи? – крикнул какой-то солдат и грубо рассмеялся.

– Шлюхи-девственницы! Тащите нам шлюх-девственниц!

– Никогда.

Юлий удивился, когда понял, что этот голос принадлежит ему, а он стоит на ногах. Боль пульсировала в его висках, но это было так. Двое солдат одновременно двинулись на него, но жрец сообразил, что если пригнуться, то они промахнутся и ударят по камню.

Солдаты бросились вперед. В самый последний момент Юлий упал на колени. Над его головой затрещали кости, послышались крики, наполненные болью.

Юлий воспользовался тем, что внимание всех присутствующих было привлечено к этим двум солдатам, набросился сзади еще на одного захватчика и вонзил пальцы в его глаза.

Солдат громко завопил, развернулся и налетел на своего товарища. Тот не удержался на ногах, повалился вперед и ударился головой об острый угол мраморного алтаря, разбитого булавами. Уже четверо солдат оказались выведенными из строя. У Юлия и остальных жрецов появился шанс.

Они отчаянно сражались и одержали победу. Все было кончено. Пол храма заливало море крови, в котором плавали мертвые тела. Победители не ощущали ни удовлетворения, ни спокойствия. Сегодня солдат было только семь. Завтра придут другие. После того, что сейчас произошло, их будет гораздо больше. Жрецы понимали, что им ни за что не победить в открытом бою. На стороне императора стояли тысячи христиан, а защитников древних храмов было всего несколько сотен.

Через час Сабина обмыла и перебинтовала раны Юлия. Древние законы позволяли ей делать это. Она имела право прийти к нему и обработать раны целебными мазями. Весталкам не позволялось другое, именно то, что Сабина скрывала под свободными одеждами. Теперь она постоянно носила плащ, чтобы никто не мог заметить небольшую округлость живота, но эта мера не могла скрыть тайну.

Их встречи в лесу были очень редкими, поэтому они смогли определить, что Сабина была на десятой неделе беременности. Ее судьба мучила Юлия. Он дал ей торжественную клятву в том, что спасет ее и их еще не родившегося ребенка, даже если ради этого ему придется погибнуть самому.

Сабина закончила бинтовать раны и дала Юлию отвар трав, снимающий боль.

– Может, тебе следует сварить что-нибудь для себя? – многозначительно спросил Юлий, возвращая чашу. – Срок пока невелик. На этой стадии травы помогают, разве не так?

Они были очень осторожны. Подобно всем римским женщинам, Сабина знала, в какие периоды каждого месяца вероятность зачатия была самой высокой. После каждой близости она тщательно мылась и пользовалась особыми мазями. Но порой любые меры предосторожности оказываются тщетными. В таких случаях для богачей, ревностно охранявших свои поместья и не желавших делить их между многочисленным потомством, или для бедняков, которые просто не могли прокормить слишком много ртов, а также для женщин, несчастных в браке, желающих развода, а не детей, существовала альтернатива – настой из трав или обращение к лекарю. Юлий и Сабина жили в ту эпоху, когда прерывание беременности не считалось чем-то зазорным и не просто дозволялось, но при некоторых обстоятельствах даже приветствовалось, но весталка не хотела и думать об этом.

– Нет. Наша девочка должна родиться, Юлий. Она навсегда соединит нас.

– Это не так. Рождение ребенка приведет лишь к тому, что нас обоих убьют. Мы вряд ли сможем убедить жрецов и весталок в том, что законы устарели. Да, все мы говорим о переменах, но вдруг наши единоверцы окажутся не готовыми к ним? Смогу ли я тебя спасти? Представляешь ли ты себе, каково медленно умирать от удушья, жадно глотать воздух, которого становится все меньше и меньше? Тебе нельзя умирать из-за ребенка, который даже не родился.

– Не забывай, что существуют и другие законы, с которыми тоже приходится считаться. Это законы природы.

– Сабина, если ты оставишь этого ребенка, то совершишь самоубийство, – прошептал Юлий, опасаясь, что их могут услышать.

Она покачала головой и прижала палец к его губам, не давая больше сказать ни слова.

ГЛАВА 20

Рим, Италия. Среда, 11.08

Джош стоял на монументальном крыльце. Он прислонился спиной к гигантской бронзовой двери, обратил лицо внутрь просторного прямоугольного пространства, обрамленного колоннадой, и смотрел на знакомую игру солнечных лучей, проникающих через полусферу купола. Джош настолько остро чувствовал горе Юлия, что с трудом мог дышать. Поразительно, что физическим ощущениям удалось преодолеть этот временной разрыв.

Поток солнечного света, падающий сквозь круглое незакрытое окно, рисовал узоры на полу и стенах, выложенных порфиром, гранитом и желтым мрамором. В отверстие влетали и птицы. Сперва они спускались вниз, затем не могли понять, куда они попали и как отсюда выбраться, принимались метаться как сумасшедшие, но в конце концов улавливали сквозняк и вырывались наружу.

Джош заметил на стене большую табличку. Верхний абзац был написан по-итальянски, ниже текст повторялся по-английски.

Джош прочитал краткую историю церкви.

«Пантеон Агриппы был возведен римским императором Адрианом между 118 и 128 годами н. э. на месте небольшого храма, построенного гражданином Марком Випсанием Агриппой в 27 году до н. э.

В начале седьмого века храм был освящен как церковь Санта-Мария-ад-Мартирес».

Неужели он сам или тот человек, которого Райдер видел в своем сознании, тысячу шестьсот лет назад защищал вот этот самый храм? Это были его воспоминания давно умершего человека?

Джош увидел, как Габриэлла подошла к боковому алтарю и зажгла длинную тонкую свечку. Огонек сначала задрожал, заискрился, затем разгорелся ровным пламенем. Стекло озарилось багрянцем.

Габриэлла склонила голову, опустилась на колени и молитвенно сложила руки.

Джош нащупал было фотоаппарат, но потом почувствовал, что фотографировать эту женщину именно сейчас, во время молитвы, никак нельзя. Это было бы грубым вторжением в ее личную жизнь. Джош устыдился даже того, что он пристально смотрел на нее в этот интимный момент, но происходящее зачаровало его. Он восторгался этим строгим спокойствием, парящим прямо над хаосом, красотой коленопреклоненного тела, золотым нимбом, который солнце нарисовало у нее над головой. Точно такой же круг сиял над головой Девы Марии. Картина с ее изображением висела над алтарем.

– Вы не любите ходить в церкви? – спросила Габриэлла через несколько минут.

Джош не мог ей ответить. Ведь при этом он должен был бы объяснить этой женщине, что ему не позволил пройти внутрь ужас, пришедший из прошлого. Сейчас, в воскресный полдень двадцать первого века, он стоял в дверях церкви, находящейся в Риме, и видел то, что происходило в этом самом здании больше полутора тысяч лет назад.

За последние шесть месяцев Джош говорил об этом только доктору Берил Талмэдж и Малахаю Самюэльсу из фонда «Феникс». Вчера он открыл свою тайну и профессору Рудольфо. Старик отнесся к его рассказу с искренним любопытством, без скептицизма. Будет ли Габриэлла столь же объективной или посмотрит на него так же, как бывшая жена, некоторые врачи и психологи, как смотрел на себя в зеркало он сам, то есть как на ненормального?

Малахай рассмеялся, когда Джош рассказал ему о своих ощущениях.

– Для меня вы бесценный подарок, – сказал он. – Вы – шанс поднять наше понимание перевоплощения на новый уровень.

Когда фотограф выходил из церкви, он вдруг поймал себя на том, что не знает, где находится Малахай, и спросил об этом у Габриэллы.

– Вчера он почти весь день провел в американском посольстве, пытаясь добиться, чтобы за вас вступились. Поздно вечером мы с ним разговаривали по телефону, и он сказал, что пока ничего хорошего нет. Мол, как раз сейчас происходит какая-то встреча в верхах и в посольстве никого не осталось. Тогда-то он и попросил меня о помощи. Самюэльс решил, что мне будет проще договориться с полицией, поскольку я свободно владею итальянским.

– К тому же вы чертовски привлекательная женщина.

Этот комплимент застиг Габриэллу врасплох, как и самого Джоша.

– Я сейчас говорил как настоящий женоненавистник, – смущенно пробормотал он. – Извините.

Габриэлла покачала головой.

– Нет, это было очень мило.

Напряжение мгновенно рассеялось. Они были просто двумя людьми, которые стояли на римской улице и наслаждались солнечным светом. Мужчина сделал женщине комплимент, она любезно приняла его.

Они уже сели в машину, и Габриэлла включила зажигание, когда у нее зазвонил сотовый телефон. Пока она быстро говорила с кем-то по-итальянски, Джош оглянулся на церковь и увидел группу туристов, входящих внутрь. Он поднес фотоаппарат к глазу, изучил здание с различных ракурсов и сделал несколько снимков.

Габриэлла сидела к нему спиной, отвернувшись к окну. Джош пересел так, что ему стал виден ее профиль, движение губ, волосы, расцвеченные солнцем в сочный мед. Но того, что он искал, не было.

После несчастного случая, произошедшего с ним, Райдер изредка видел светящуюся ауру над головами некоторых людей, которых фотографировал, однако на самих фотографиях это странное свечение никогда не проявлялось. В первый раз Джош решил, что виной всему фотоаппарат, и заменил сначала его, затем объектив. Когда подобное повторилось снова, он рассказал об этом врачам. Как и в случае с провалами в прошлое, медики списали свечение на неврологические проблемы, однако так и не смогли с этим справиться.

Когда Джош начал работать в фонде, он время от времени наблюдал странный свет над головами некоторых детей, с которыми ему приходилось заниматься. Причем невооруженным глазом различить этот свет он не мог. Белые прозрачные лучи, расходившиеся от верхней части тела, были видны только через видоискатель фотоаппарата. Они выглядели так, как карикатурист изобразил бы скорость. Была ли это скорость, время, движущееся со скоростью света?

До этого Джош видел такое лишь однажды.

Когда ему было двадцать лет, его отцу поставили диагноз – рак. Вероятно, Бен Райдер предвидел реакцию сына, поэтому сначала почти ничего ему не сказал. Он привык поступать так. Бен выложил сыну страшную новость чуть позже, зато прямо, в черных и белых тонах, и дал ему время осмыслить свои слова.

Через несколько дней они работали с фотографиями в комнате, освещенной одиноким красным фонарем.

– Хочу попросить тебя об одном одолжении, – сказал Бен.

Пока они печатали кадры, отснятые днем, отец объяснил Джошу, что хочет, чтобы тот фиксировал течение болезни.

Тогда Джош не стал спрашивать, чем вызвана эта просьба. Она казалась ему совершенно естественной. Отец-фотограф попросил своего сына, тоже фотографа, запечатлеть последние события в его жизни. Лишь через много лет он осознал, какой великий подарок сделал ему отец. Теперь они могли проводить вместе гораздо больше времени. Бен получил возможность передать сыну все нюансы своего мастерства. Они объединились перед лицом предстоящей разлуки.

На протяжении этих последних нескольких недель Джош фиксировал все. Угасание шло медленно. Свет исчезал в глазах отца люмен за люменом, и вскоре там не осталось ничего, кроме боли и притуплённых чувств. Джош смотрел в объектив, пытаясь найти того сильного человека, которого он знал и любил всю свою жизнь, но не мог его отыскать в оболочке из костей и плоти, пораженной болезнью.

Ближе к концу Джош перебрался жить домой и спал на койке в комнате отца. Однажды в полночь, когда он заснул, сиделка разбудила его и сказала, что, по ее мнению, это конец. Больной почти не дышал.

Джош попросил ее оставить их вдвоем.

Он сидел в темноте рядом с Беном Райдером и держал его за руку. Ему было больно слушать хриплое дыхание умирающего.

Вдруг Бен проснулся.

Он лежал совершенно неподвижно, посмотрел на сына и прошептал:

– Сделай.

– Укол? – уточнил Джош.

Он решил, что отец забыл о том, что лежит под капельницей. Ему больше не нужны были дополнительные уколы и обезболивающее.

– Нет. – Бен слабо улыбнулся. – Фотографии. Вот этого.

Джош встал над отцом и начал его снимать, не зная, получится ли у него хоть что-то, поскольку взор его застилали слезы. Именно тогда он заметил молочно-белый нимб, кольцо, светящееся вокруг головы и плеч отца.

Все дело было в дрогнувшей руке, в отраженном свете, проникающем из ванной, в объективе фотоаппарата, в слезах. В действительности ничего тут не светилось. Об этом не стоило даже задумываться.

За этим последовали дни и недели скорби. Джош забыл о свечении. Когда он наконец проявил пленку и напечатал фотографии, на них не оказалось ничего необычного, поэтому больше он об этом не вспоминал.

Так продолжалось двадцать лет. Потом он начал работать в фонде «Феникс» и снова стал видеть сияющие перламутровые арки, которые подобно крыльям появлялись над головой и плечами детей.

Однажды за обедом Джош упомянул об этом в разговоре с Берил и Малахаем.

– Мало кто из людей способен видеть это. Я вот, например, не могу, – тоскливо заметил Самюэльс.

Берил терпеть не могла, когда ее племянник начинал говорить жалобным тоном.

Она покачала головой, словно он был маленьким мальчиком, а она на него сильно рассердилась, и заговорила ровным голосом:

– Мы считаем, что это отличительный знак, указывающий на то, что в некоторых людях живет старая душа.

– А вам приходилось видеть такое? – спросил Джош.

– Да.

– В фотоаппарат?

– Нет. А вы видите это только через объектив?

Джош подтвердил это и спросил, в чем дело, но Берил не смогла предложить ему никаких объяснений. Тогда Райдер поинтересовался, почему она не описала этот феномен ни в одной из своих работ.

– Критерием истинности научных исследований является возможность воспроизвести эксперимент. Я могу что угодно выдать за свое открытие, но с моей карьерой ученого будет покончено, если тот человек, который попытается повторить то же самое, не сможет получить те же результаты.

– В таком случае я найду способ доказать это.

– Не думаю, что такое возможно, – заметила Берил.

– Я должен попробовать. Мне нужно получить хоть какое-то неопровержимое доказательство. Ведь тут речь идет о том, в чем я разбираюсь, – фотоаппарат, освещение, выдержка.

Еще долго после этого разговора за обедом Джош продолжал гадать, не было ли то свечение, которое он видел, душой его отца, которая покидала усталое, сломленное болезнью тело и отправлялась на поиски нового, здорового обиталища, чтобы начать все сначала.

Бен и Сара Райдер не были религиозными людьми. Джош вырос под их влиянием и тоже относился к религии весьма прохладно. Бен распорядился, чтобы его тело после смерти не хоронили, а кремировали, а пепел потом выбросили как простой мусор. Таково было желание Бена, и Джош свято его выполнил. Он знал, что отца все равно нет в этой горстке пепла. Он остался в воспоминаниях сына, в фотографиях, сделанных им.

– Надо просто заниматься тем, что получается у тебя лучше всего, и радоваться жизни, – сказал Бен сыну в последний год жизни. – Небеса – это лишь уютная концепция, которая помогает людям лучше относиться к смерти.

Джош смотрел, как отец с каждым днем терял жизненные силы и энергию. Он прилежно фиксировал то, что оставалось. Лишь потом, когда он начал работать в фонде «Феникс», ему захотелось узнать, куда делась душа отца. До того Джош никогда не задумывался о том, является ли она некой отдельной субстанцией, которая может перебраться на новое место, не пребывает ли в некой переходном состоянии, своеобразном чистилище, дожидаясь, когда ей представится возможность воскреснуть в ком-либо другом. Он даже предположить не мог, что станет тем самым человеком, кому удастся запечатлеть душу на фотопленку.

Однако после того обеда с Берил Джош стал думать об этом.

– Я возвращаюсь в больницу, – сказала Габриэлла, окончив разговор по сотовому телефону. – Профессору стало хуже. Не исключено, что он…

Она сглотнула комок в горле, стараясь взять себя в руки, но так и не договорила до конца.

– Вы же говорили, что операция прошла успешно.

– Да. Но теперь у него началась инфекция. Вы спасли его для хирургов. Они залечили его от раны только для того, чтобы он умер от заражения.

– Позвольте поехать вместе с вами, – предложил Джош.

Габриэлла не стала спорить, и они отправились в больницу.