Текст книги "Ничего невозможного"

Автор книги: Людмила Астахова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 36 страниц)

Миледи судорожно сглотнула, но сдержалась. Каким-то запредельным усилием воли, насквозь прокусив щеку изнутри.

«Молч-ч-чи, и найдеш-ш-шь». Да, Неспящий? Так?

– Я же люблю тебя, я люблю Диана, я все пойму, я все прощу… – вкрадчиво ворковал Джевидж. – Ты не должна скрывать от мужа, мы ведь одна плоть, ты мне клялась. Я вижу – ты таишься, ты что-то знаеш-ш-шь…

Но не стоило обольщаться бархатными теплыми интонациями. В его мягкости, в его теплой глубине таилась беспощадность. Сколько раз лорд канцлер буквально в клочья разрывал своего собеседника и политического оппонента. Бесшумно подкрадывался на мягких лапках безупречных доводов, прятался в банальностях, словно в высокой траве, прицеливался и прыгал на загривок ни о чем не подозревающей, расслабленной доброжелательным тоном жертвы. Малейшая слабина, и все пропало. Росс – опытный охотник.

– Я так люблю тебя, Фэйм…

И это чистая правда. Но… «Молч-ч-чи, и найдеш-ш-шь».

– Я сделаю все, я горы ради вас с Дианом сворочу…

ВсеТворец! Запрети этому мужчине улыбаться!

«Молч-ч-чи, и найдеш-ш-шь».

– Право слово, сейчас не время играть в эпическую героиню…

И за такие нежные объятия смертная женщина может душу продать.

«Молч-ч-чи, и найдеш-ш-шь».

Фэйм осторожно отстранилась, губы ее нерешительно дрогнули… И само собой, на это движение Джевидж отреагировал почти неуловимой вспышкой торжества в глубине глаз. Как же! Добился своего, победил!

– Знаешь, Росс, а ведь я задолжала тебе целую сказку, – задумчиво молвила миледи. – Помнишь нашу удивительную ночь в Малой Желтой гостиной? Ты меня стерег, а попутно кормил вкусностями и сказками.

– Я помню.

– Твоя сказка получилась грустной, но и моя тоже выйдет не слишком веселой… Так вот – жила себе барышня, и в отличие от канонических сказочных героинь она не уродилась записной красавицей и необыкновенной умницей. Ее руки не просили прекрасные принцы, и добрые феи не навещали в час печали. Собственно говоря, ничего в ней особенного не наблюдалось, кроме хороших манер. А из приданого ей досталась только благородная кровь древнего рода. К сожалению, барышня эта крайне неудачно вышла замуж, что тоже не редкость.

Джевидж слушал с таким сосредоточенным видом, словно не догадывался, о ком речь.

– А потом, когда юность девушки бесславно миновала, с ней произошла ужасная и одновременно удивительная история, достойная авантюрного романа. Никто и подумать не мог, что эта весьма трусливая и недоверчивая особа сподобится на такие отчаянные поступки. Наша Не-Красавица встретила Чудовище.

Росс непроизвольно вздрогнул, но Фэйм продолжила рассказ:

– Чудовище было безумное, искалеченное и смертельно опасное. Но наша уже не юная девушка все же рискнула связаться с Чудовищем, которого, к слову, всегда боялась и сторонилась. Должно быть, она это сделала от отчаяния, от желания что-то в своей убогой жизни изменить. Кто знает… С кем, с кем, а с Чудовищем точно не заскучаешь.

– И что же случилось дальше?

– Дальше? Да практически как в любой сказке. Совместные приключения, опасности и тревоги сделали свое дело – Не-Красавица полюбила Чудовище. Против всех законов, наперекор здравому смыслу и рассудку.

– Возможно, она думала, что Чудовище на самом деле очередной Заколдованный Принц? – полюбопытствовал Джевидж. – Знаешь, как это бывает в сказке? Сила любви, волшебный поцелуй…

– Напротив, – легко улыбнулась Фэйм. – Она прекрасно понимала, что любит именно Чудовище – настоящее, бешеное и смертельно опасное, и оно никогда не превратится в Принца.

– Почему? – резко спросил Росс.

– Что – почему?

– Почему девушка сделала такой странный выбор?

– Потому, что… потому, что некоторые Чудовища заслуживают любви. Потому, что, если не найдется никого, кто смог бы их любить без всякой на то причины, без всякой надежды на превращение в Принцев, просто так, этот мир окончательно превратится в преисподнюю.

– И что же требуется от Чудовища?

«О! Как мы проницательны!»

– Сущая мелочь, мой дорогой, сущая мелочь. Всего лишь верить той, кто осмелился тебя… его любить.

«Многозначительные оговорки мы тоже умеем делать. Так-то!»

– И только?

– А еще позволить себе безоглядно любить даже тех, кто не соответствует его ожиданиям, его надеждам и чаяниям, тех, кто волею судьбы оказался… другим.

– Почему?

И снова этот жадный, ненасытный взгляд, от которого становится одновременно и жарко и холодно. Такой знакомый и такой пугающий, молящий безмолвно: «Ну, скажи же! Ответь! Я пойму, я очень хочу понять…»

– Все просто. Если Чудовища не научатся любить без дополнительных условий, без обещаний и надежд на чудеса, то этот мир сгинет еще быстрее.

Широкая огрубелая ладонь нежно скользнула по ее щеке.

– Я… я постараюсь…

Старая, добрая, проверенная тактика снова не подвела бывшего маршала. Сначала обезоружить восхитительной ребячливой улыбкой, затем зайти с флангов – объятия у Джевиджа неодолимые, а когда «противник» совершенно утрачивает самообладание, его атакуют в лоб, то бишь в губы. Поцелуй, на который не ответит только ледяная скульптура. Запах лекарств, колкая борода и полная неуместность происходящего уже не в счет. Полное поражение, выброшен белый флаг, и «противник» умоляет о пощаде, кусая себе губы, чтобы мольбы не услышал весь Арр. О да! Росс Джевидж – великий стратег!

– Я могу только посочувствовать человеку, который пользовал эту дьявольскую штуковину, – проскрипела Даетжина, стягивая с головы шиэтранский прибор. – Он, должно быть, счастлив избавиться от нее.

– Если смерть можно считать счастливым избавлением от лишнего часа головной боли, то можно и так сказать, – не теряя хладнокровия, усмехнулся мистрил Дугальд.

Магичка тоже за ответом в карман не полезла:

– А помер сей достойный господин, случайно, не сразу после сеанса связи с вашими кехтанскими союзниками?

– Нет, мэтресса, отнюдь. Его убили. И я подозреваю, что это сделали ваши коллеги из Ковена.

– Что вас заставляет так думать?

– Есть определенные признаки, уж поверьте.

Не то чтобы Даетжина сомневалась или оскорбилась предположением… Просто хотелось поставить на место надменного шпиона, все время пытавшегося командовать чародейкой. Словно она была его подручной, прости ВсеТворец!

– Скорее всего, ваш маг предпочел смерть каждодневным издевательствам над Даром и телом. Я не вижу ни малейшего смысла так часто связываться с кехтанцами, тем паче что они все равно еще должны разослать ваши указания по отрядам. Вы же знаете этих ленивых ублюдков, как они «торопятся» выполнять приказы.

– В том-то и дело, – фыркнул мистрил Дугальд. – Их надо держать в постоянном напряжении, не давать спуску, иначе вообще ничего делать не станут.

Национальная идея Великой Кехтаны состояла в том, чтобы брать и ничего не делать взамен. Еще лучше – выпросить, а потом найти любой способ увильнуть от отработки долга. И совсем правильно – чтобы дарители принесли, униженно попросили и никогда больше не напоминали о себе. И не важно, о чем идет речь – о пригоршне серебра или о крупном государственном займе, – Кехтана уже несколько столетий считалась бездонной бочкой, в которую сколько ни лей – все без толку. Шиэтранец обязан был помнить о столь немаловажном нюансе, чтобы его работа увенчалась успехом. И он старался, из кожи вон лез, лишь бы принудить кехтанцев к исполнению задания. Вот только страдала от его усидчивости почему-то эльлорская волшебница.

И тут следует сделать небольшое лирическое отступление. Как известно, магические способности очень редко наследуются, а если и переходят в семье, то в лучшем случае через два поколения. Вот почему колдуну не так важен сын или дочь, как иной коллега по цеху – ученик, наставник или помощник. Учителя в академиях, подобных Хоквару, с младых ногтей внушают юному чародею отвращение не только к неодаренным, обыкновенным людям, давая им презрительные прозвища, но и к родне, беспомощной против Силы. Кое-кто не поддается, продолжая почитать мать с отцом, как заповедано ВсеТворцом, но это касается в основном слабеньких чаровников. Другим подобное воспитание окончательно развязывает руки. Магу, по большому счету, не нужна семья, кроме как для создания его персоне комфорта, приумножения богатства и влияния, либо же в качестве лабораторного материала для экспериментов. Точно так же чужд большинству волшебников патриотизм, не говоря уж про какую-то там любовь к Родине. Слово «Отчизна» для сильного колдуна тоже, в общем-то, пустой звук. Просто обстоятельства складываться могут по-разному. В старые времена короли разными способами покупали верность магов, те, в свою очередь, брали за горло коллег послабее, и держалось это хрупкое равновесие исключительно на могучей воле монарха – помазанника божьего. Поэтому истории практически неизвестны безвольные и трусливые венценосцы, что в Эльлоре, что в Дамодаре, что в Шиэтре. Не доживали они до попадания в летописи.

Мис Махавир никогда не считала себя эльлорской патриоткой, но и напрямую с главным врагом империи ни разу не сотрудничала, искренне и справедливо полагая, что лучше быть первой магичкой Эльлора, чем второй – в Шиэтре. Хотя подвернись удобная возможность… Но даже ей претило нынешнее соучастие с мистрилом Дугальдом. Разумеется, Джевидж – враг, но… но, раздери всех дьяволы, он был маршалом, он сражался за империю, он завоевал Территории, он не единожды утирал Шиэтре нос и указывал ей место. Росс Джевидж – сучий сын, но он эльлорский сучий сын. Странное и весьма неудобное чувство, от которого Даетжина за сто пятьдесят лет почти целиком избавилась, не давало ей безмятежно спать по ночам. Спросите, какое же это чувство? Да как бы это поприличнее сказать… По всем приметам – совесть. Прости, ВсеТворец-Вершитель! Она – негодяйка зловредная! Ты ее – в дверь, она влезет в окно и давай докучать. И не уймется никак, днем пнет локтем в бок, мол: смотри, с кем ты связалась! Ночью насыплет в глаза песка бессонницы. Захочешь, а не уснешь от избытка разных мыслей. Даже Бирида – обыкновенный живодер, недалекий и предсказуемый, не вызывал у чародейки такого отвращения, как шиэтранец. Было в Дугальде что-то противное. Эта нарочитая набожность, странным образом уживающаяся с бесчеловечностью отдаваемых им приказов. Сначала полчаса молится, прежде чем в рот кусок положить, а затем наставляет кехтанцев, как жечь фермы, как наводить ужас на поселенцев. Добро б свою голову подставлял, а то ведь Даетжине приходится читать его инструкции.

Словом, к концу первой декады пути один только вид унылой физиономии шиэтранца вызывал у магички приступ мигрени. Рядом с мистрилом Дугальдом еда в горло не лезла, на его фоне тускнели местные красоты, и отчаянно хотелось присоединиться к ночному вою койотов. Вот ведь какая морда противная!

«Воистину Джевидж знал, что делал, когда посылал эскадру Гутторна в южные моря, – не без злорадства подумалось мис Махавир, когда она в очередной раз цепляла на макушку прибор связи. – Ненавижу Шиэтру, ненавижу Его великокняжеское высочество, ненавижу молитвы и постные гримасы».

От предчувствия, как в скором времени в сознание ворвется скрипящий металлом голос, Даетжину слегка подташнивало. Колдовская машина до неузнаваемости искажала человеческую речь.

– Мис Махавир, поторопитесь, будьте так любезны. Сеанс начнется ровно через две минуты.

– Подождет ваш связник, – огрызнулась чародейка, пытаясь расслабиться.

Дугальд окинул ее крайне недовольным взглядом. Словно примеривался, как бы половчее скальп снять.

«Ничего, ничего, дружок! Пока я тебе нужна, с моей головы волосок не упадет. А пока ты мне нужен – и твоя шкура целее будет, – напомнила себе чародейка. – Ты меня к Джевиджу приведи, а там я уже найду на тебя управу». И мысленно добавила неприличное слово родом из своего смердящего гнилой соломой, голодного деревенского детства в адрес мистрила Бириды. Этот толстый скот вообще не считал нужным скрывать своего удовольствия от созерцания колдуньиных страданий. Развалился на пледе, словно в театральной ложе, и ждет, когда начнется любимый спектакль «Муки великой магички».

«И тебе тоже будет больно, уродец! Ты у меня попляшешь!»

Наверняка и Бирида, и Дугальд понимали, что их тройственный союз – явление временное. Фахогильский мститель не доверял хитрой магичке и тихо ярился на паршивого шпиона, шиэтранец презирал Бириду и опасался Даетжины, а та, в свою очередь, спала и видела, как расправится с обоими мужчинами, когда необходимость в их помощи отпадет. А скрепляла воедино сие скопище взаимных противоречий только личность общего врага. Росс Джевидж, как всегда, действовал на разных людей одинаково, заставляя либо любить себя до фанатизма, либо столь же страстно ненавидеть. Да что говорить – жгучая ненависть к лорду канцлеру цементировала и более хрупкие содружества.

– Начинайте сеанс! – приказал Дугальд.

Виски женщины пронзила боль, глаза закатились. ВсеТворец! Больно-то как! Пожалуй, она пожертвует частью планов, но изжарит шиэтранца живьем ранее запланированного срока.

Но тут кехтанский связник сказал то, ради чего мис Махавир терпела превратности дороги, неприятную компанию и ежедневные пытки прибором. Она сделала над собой усилие, чтобы сдержать радостную ухмылку, растягивающую губы помимо воли.

– Мы просим вас поторопиться, господин. Генерал Барсс назначает встречу в окрестностях форта Арменд через четыре дня, – отчеканила чародейка, даже мускулом на лице не дрогнув. – Других новостей нет.

– Скажите связнику, что я там буду в назначенный срок. Отбой.

– Уф-ф-ф-ф, – проскулила Даетжина. – Я сейчас умру, просто лягу и умру.

Мужчины, презрительно оскалившись, отвернулись.

Магичка и в самом деле едва не ушла в мир иной. Лгать наперекор магической машине очень и очень сложно, почти невозможно, но самая сильная чародейка Эльлора сумела и этот запрет обойти. Она соврала шиэтранцу. Потому что узнала нечто важное, нечто делавшее ее хозяйкой положения.

«Как, впрочем, всегда было и будет», – самодовольно решила она.

Уже сидя в фаэтоне, откинувшись на спинку и закрыв глаза, чтобы не выдать ненароком ликования, мис Махавир поздравила себя с… можно сказать, что и с победой… Да! С победой! Все-таки она не ошиблась насчет Диана Джевиджа. Он не просто будущий маг, он… Тс-с-с-с! Не будем пугать легкокрылую птицу-удачу.

Глава 16 Великий Неспящий

Утро выдалось на удивление тихое и спокойное. Часовые не били тревогу, никто не бегал вокруг палатки и не орал сорванным голосом, не требовалось выскакивать в предрассветный сумрак с уже заряженным оружием и бежать, прятаться, стрелять… Странно и даже как-то непривычно. Поэтому безмятежное беззвучие разбудило Фэйм вернее любого, самого громкого набата. Так старые, прошедшие войну солдаты, привычные к канонаде и умудряющиеся дрыхнуть даже под обстрелом, мгновенно просыпаются, едва наступает полная тишина.

– Доброе утро, милая моя, – ласково мурлыкнул Росс. – Не волнуйся, все в порядке. Еще очень рано. На часах всего лишь начало пятого.

Ему тоже не спалось и, по всей видимости, по той же причине. Хоть заснули они вчера позднее обычного – вернулись с «прогулки» довольные и смущенные, быстро поужинали стряпней вдовы Лайч и поспешили спрятаться в своей палатке, подальше от понимающих и слегка завистливых взглядов. Еще долго шептались, соприкоснувшись лбами, точно заговорщики из бульварных романов, чтобы злая судьба не подслушала, чтобы ночные феи не сглазили их хрупкое возрожденное доверие.

– Думаю, нужно нанять для Кири учителя маголийского, – сказал вдруг Джевидж. – У девочки явная склонность к языкам. Перед тем как мы уехали, я на ночь рассказал ей стишок про лунного бычка, а она возьми и запомни. Представляешь? Повторила слово в слово, причем без всякого акцента.

Впервые за все время путешествия на Восток Росс нашел в себе душевные силы заговорить о детях. Хороший знак, очень хороший. Значит, не прикидывается.

– В этом плане Киридис вся в тебя, – поддержала настроение мужа Фэйм. – Ты у нас полиглот. Но может быть, начнем с шиэтранского? Я могу с Кири заниматься.

– Я проверял – южные языки ей нравятся больше. Я слышал, что некий мистрил Биф учит маленьких детей языкам во время непринужденной игры. Надо будет попробовать эту новую методу.

Фэйм мягко улыбнулась в полумраке палатки.

– Так-так! Значит, не только я одна уже мысленно примериваю венчальное платье на малышку?!

– А что тут такого? О таких вещах следует думать заранее. Дети растут так быстро…

И, поняв, что, сам того не желая, коснулся больной темы, Джевидж покрепче прижал к себе судорожно всхлипнувшую Фэйм, бережно коснулся губами ее виска.

– Мы найдем Диана, я клянусь тебе. Мы найдем его, вернемся в Эарфирен, заберем Киридис и…

– Уедем в Виджмар?

– Да. В Виджмар. Я уже все для себя решил.

Четко и резко, почти отдавая команду. Слишком резко, чтобы Фэйм удержалась от вопроса:

– И ты сможешь отказаться от политики, от государственной службы и… от дружбы Раила? Ты согласишься на жизнь простого сельского землевладельца? – Понадобилось поглубже вдохнуть воздух, чтобы добавить: – Ради будущего… мага?

– А что тут такого невозможного?

Еще не так давно Фэйм была так счастлива слышать подобные слова. Наконец-то они все вместе заживут тихой, мирной жизнью вдали от политических бурь, от заговоров и парламентских сессий, от газетных статей и светских сплетен. «Слава ВсеТворцу!» – думала прежняя Фэйм. Еще две декады назад, но не сейчас. Нет, дорога через Арр навсегда изменила леди Джевидж. Эта война сделала ее солдатом, теперь она знает, что такое сражаться, что такое побеждать, и, удивительное дело, Фэйм наконец-то поняла своего мужа. Странно, правда?

– Даже зная, что Диан никогда не станет ни адмиралом, ни генералом? – уточнила она.

– Пока никто – ни ты, ни я, ни профессор Кориней – не ведает, кем станет наш мальчик, когда возмужает, – заявил Джевидж.

И подумал: «Если мир не захочет меняться под моего сына, то я его заставлю, а если понадобится, то и переделаю. Скручу в бараний рог жестокую долю, посмевшую так несправедливо обидеть моего мальчика, сделав его магом».

Росс рисковал стать безбожником, ибо он столько раз задавал ВсеТворцу мучавший его вопрос: «Как же так? Почему невинное, еще не успевшее нагрешить дитя обречено на незавидную участь – всю жизнь ходить по тонкой грани меж добром и злом?»

Чтобы остаться человеком, профессор Кориней отрекся от части своей сущности. Чтобы не погубить душу окончательно, Морран Кил принял Печать Ведьмобоя, по сути добровольно отдавшись в рабство.

Однажды лорд Джевидж дал волю воображению и умозрительно примерил на себя шкуру волшебника. Вот когда ему стало по-настоящему страшно. С его-то амбициями и самолюбием, Эльлор получил бы Даетжину Махавир в кубе, да еще и в мужском обличье. Сумеет ли Диан противостоять искушению властью и силой? Никто не знает, никто не скажет.

Как же просто быть сыном и как сложно – отцом. Что-то в этом духе частенько повторял дед Росса, глядя на непоседу внука со странным выражением на лице. Теперь-то Джевидж знал, что означает этот взгляд. Жгучий стыд и сожаление, стыд нерадивого отца и сожаление о потерянных безвозвратно годах. Пройдет чуть больше тридцати беспокойных лет, и лорд канцлер на своей шкуре испытает те же чувства. Когда будет подписывать приговор Ольрину – нелюбимому первенцу, сыну-предателю, заговорщику и самозванцу.

Как легко быть сыном… Визжать от восторга при одном только виде входящего в комнату небожителя, который сильнее всех, который знает все на свете, который самый-самый. Отец просто приводит тебя в этот мир без спросу, и твоя любовь к нему абсолютна, безмерна и лишена тени сомнения. Вы, взявшись за руки, бежите вприпрыжку солнечными лугами детства, продираетесь тенистыми и мрачными чащами отрочества, гуляете океанскими берегами юности, прежде чем он выведет тебя на главную дорогу жизни. А дальше… У каждого мужчины по-разному: кто-то обречен испытать разочарование в кумире детства, кто-то, став старше, напротив, простит обиды и поймет, но отец навсегда останется константой.

Как тяжело быть отцом… Словно по первому звонку открыть дверь в свой дом и пустить на вечный постой незнакомца, зачастую нежданного и негаданного. И даже если он долгожданный и желанный, все равно кто-то чужой, неизвестный. Придется вглядываться в младенческие черты и без конца спрашивать его, еще несмышленого, еще молочного и беспомощного: «Кем ты станешь, маленький мальчик? Будешь ли гордостью моей и радостью? Станешь ли вечным укором и позором? Избежишь ли зла и горя, или жизнь сломает тебе хребет? Кто ты, дитя? Что из тебя вырастет? А главное – смогу ли я стать для тебя образцом, сумею ли уберечь, хватит ли сил и ума научить тебя всему, что знаю сам?» Не зря в «ДомоЗаконии», по которому жили предки с незапамятных времен, ясно и четко написано: «Чти матерь свою и отца. Люби их всем сердцем до самого смертного часа вдвойне, ибо жизнь твоя поделена на две части: пока родители живы – и когда они уже умерли». И ни слова про любовь родителей к детям. Наверное, потому, что материнская любовь безусловна, а отчая – без участия разума не даруется.

Одного сына Росс так и не смог полюбить и теперь поклялся не повторить прежней ошибки, пообещал, что не упустит ни дня и ни часа из жизни Диана. Надо же как-то прервать эту роковую цепь родительских грехов, начавшуюся еще с дедовской спеси. Тот знать не желал невестку, а потому отец Росса всю жизнь метался между отцом и женой и сам оказался слишком гордым, чтобы позволить сыну вовремя узнать о своей смертельной болезни. Спустя столько лет Джевидж пришел к выводу, что отец наказал его не со зла, не специально. Наказал, по сути, ни за что, позволив гордыне завладеть рассудком. Десятый граф прекрасно знал, что умирает, что ему остались считаные декады, но все равно скрыл от Росса правду, не дал наследнику крошечного шанса сказать в последний раз, как тот любит отца и чтит. И эта обида жгла лорда канцлера изнутри долгие годы, жгла до этого раннего осеннего утра.

«Я буду с Дианом честным, я разделю с ним печали и радости, и я разрешу ему быть самим собой, а не моим отражением, не моей тенью и даже не моим билетом в вечность», – решил Росс Кайлин, одиннадцатый граф Джевидж.

И неожиданно понял, что больше не гневается на отца, что все прощено и забыто, эта страница перевернута раз и навсегда.

Прошлого больше нет, есть только будущее.

Двум колдунам на одной горе тесно. Старая присказка, но весьма точная. Магам всегда найдется, что делить, будь то власть, монаршие милости, золото, женщины или сила. Еще быстрее отыщется повод недолюбливать друг дружку. Стоит ли дивиться, отчего двум колдунам почти сразу стало тесно в степи. Вольный чародей Дайлип, соратник Таула Эрсина, корчил при виде Моррана такую рожу, будто его сейчас стошнит. Естественно, делал он это только тогда, когда никто посторонний не мог заметить его гримас. А как еще может относиться свободный волшебник к магу-ренегату с рабской печатью? Тут экзорт Дайлипа прекрасно понимал. Сам бы на его месте делал то же самое. Наверное… В свою очередь, Морран знал, насколько он сильнее мага-ополченца. Выше даже не на голову, а на целых три. Попросту говоря, Дайлип ему в подметки не годится. А Печать… А что Печать? Только благодаря ей Тайная служба держит в узде своих экзортов, не давая им сцепиться и передраться. Как бы ни ненавидел ее мэтр Кил, но старался также помнить, что Ведьмобоево Клеймо все эти годы верно служило ему надежным щитом от большинства невзгод.

«Ты ведь тоже не от хорошей жизни сбежал на Территории, дружок?» – ухмылялся Морран.

Редкие маги любят глушь и стремятся к безвестности. А замашки у колдуна-ополченца явно были нажиты в землях цивилизованных, в большом и многолюдном городе одного из западных графств.

Словом, взаимной симпатией волею судеб оказавшиеся рядом волшебники не страдали абсолютно. Но, к счастью, строить друг другу козни тоже не торопились. В такой обстановке, знаете ли, чревато пускаться в традиционные мажьи игры на выживание. Тут бы самому живу быть.

Вот почему Дайлип решил переступить через себя и посоветоваться с молодым да ранним, но более сильным коллегой по Дару.

– Сдается мне, мэтр Кил, за нами ведется слежка. Уточняю – магическая слежка, – сказал он, присаживаясь рядом возле костра с кружкой кофе в руке. – Вы ничего такого не чувствуете?

Морран, разумеется, чувствовал. Но традиционным магическим поиском тут и не пахло. Амулеты молчали, жезл истерически не искрил, и сны экзорту снились обычные, человеческие. Кого благодарить за острейшее ощущение внимательного взгляда, упершегося в свой коротко стриженный затылок, мэтр не знал. Если за караваном и следили при помощи магии, то делали это очень тонко.

– Все может быть. У нас и так нервы на пределе. Скоро мы уже будем в форте?

В утреннем воздухе разлилась почти морозная прохлада, вызывающая желание как можно скорее очутиться возле настоящего теплого очага, а лучше около настоящей печки.

– Если снова не увязнем в перестрелке, то на третий день.

Верхом, напрямик да в одиночку тут рукой подать. Жаль, гонца нельзя послать.

– М-да… Это – верная смерть, все равно кехтанцы перехватят, – нехотя согласился Морран.

– Тут повсюду глаза и уши. Хоть, кажется, на сотню реет вокруг ни единой живой души.

Морран невольно оглянулся. Горы нарисованы на серых небесах небрежными мазками, точно акварелью по мокрой бумаге. Ветер окончательно разогнал туман, и кажется, что глаз видит каждую травинку, каждый куст, каждую иголку на толстых колонноподобных стеблях степных сочников [32]32
  Сочники – растения-суккуленты, имеющие специальные ткани для запаса воды, произрастающие в местах с сильно засушливым климатом.


[Закрыть].

– Эрройя?

– И эти тоже. Они семьсот лет тут живут и не жалуются на отсутствие новостей.

– Какие они? – не выдержал и полюбопытствовал экзорт.

Дайлип только хмыкнул:

– Обыкновенные, такие же, как вы, или я, или мистрил Джайдэв. Кстати, если ему дать как следует загореть, то с двух шагов не отличишь от чистокровного эрройи. Один сказ – родственный народ.

– Не дикари?

– Хм… – маг насупил недовольно бровь. – Цивилизованнее иных будут. Голыми не бегают, физиономии, как маголийцы, не раскрашивают и даже не кочуют уже. А живут оседло на своих священных землях, мелкий скот разводят – коз и овец, некоторые фермы завели, как наши переселенцы. Доброго Арра на всех хватит. Так они говорят.

Видно было, что с эрройя Дайлипу гораздо приятнее водиться, чем с соотечественниками.

Морран долго мялся, прежде чем отважился спросить напрямик:

– А маги среди них есть?

Собеседник понимающе крякнул.

– Кх-м… В том-то и дело, что нет у них чародейства. Никакого.

Только вожди-пророки. Называются они каси. Считается, что они исполняют некий Завет.

– А в чем его суть?

– Сложно объяснить незнакомому с местным фольклором человеку. Считается, что наш духовный мир искривлен или перекручен.

В качестве иллюстрации своих слов Дайлип снял с головы шляпу и свернул ее в жгут.

– Примерно так, когда должно быть – вот как. – И снова распрямил головной убор. – И как не надеть скрученную шляпу на голову, так и мы фактически не принадлежим ему, а он – нам. Чтобы все исправить, потребен… э… тот, кто уже родился в шляпе.

– Метафора забавная, но все равно не слишком понятно.

– Мне тоже. Беда в том, что в живых остался только один каси – Песчаный.

– А вы тоже верите в Завет? – удивился экзорт.

– Верю, – честно признался Дайлип. – Как во ВсеТворца и его Десять Благих Рук.

– Но почему?

– Однажды я видел… На такие церемонии эрройя чужих не пускают, но мне стало до такой степени любопытно, что я прокрался к священному озеру тайком. Это было прошлой осенью. Каси стоял на берегу, а племя… Они все сидели к нему спиной, даже маленькие дети не пытались обернуться. И тогда… – Глаза мага затянула то ли дымка, то ли немужественная влага. – Из воды выползла сама Изначальная Тьма, она обвилась вокруг Песчаного, и она говорила с каси на языке, которого не понимал только я один. Эрройя же слушали, затаив дыхание, они улыбались, женщины плакали, дети хлопали в ладоши.

– Завет исполнился?

– Нет. Считается, когда Завет исполнится, последний каси сможет умереть. А Песчаный и сейчас жив-здоров.

Маг говорил тихо-тихо, почти шепотом, и если бы Морран не видел его глаз, то подумал бы, что тот пытается напугать собеседника. А то и голову ему задурить. Но – нет, Дайлип верил в свое повествование, он и впрямь видел Изначальную Тьму.

– Он был столь велик, что на человеческих языках нет слов, передающих его красоту, его силу и могущество. Как если бы ВсеТворец возложил свою Длань прямо вам на плечо.

– Он? Кто?

В зрачках волшебника полыхнул лепесток оранжевого пламени, и он одними губами, беззвучно произнес:

– Великий Л'лэ, кто же ещ-щ-ще?

Но ни проникнуться, ни посмеяться над сказками коллеги по Дару Морран Кил не успел. Как раз в этот момент из палатки вылез взъерошенный, точно бродячий кот, вернувшийся с ночных похождений, лорд Джевидж. Потянулся, повел плечами, тряхнул головой и оцепенел, когда откуда ни возьмись на плечо ему спланировал ворон. Вернее сказать, вороненок-подросток, матово-черный, еще не приобретший изумрудно-синий металлический отлив перьев.

– Каа! – крикнул он и осторожненько так клюнул Джевиджа в плечо. – Каа!

– Что за… Как это понимать? – строго спросил Росс у своего мага-телохранителя, но стряхивать птицу не спешил.

Моррану осталось только руками развести в недоумении.

– Я не знаю, ми… – Он осекся под злобным взглядом патрона, понимая, что чуть не проговорился в присутствии посторонних.

Но если судить по вытянутой физиономии, открытому рту и по-жабьему выпученным глазам Дайлипа, тот ничего лишнего не услышал. Маг уставился на вороненка, не в силах словечко молвить.

Так и стояли – хмурый Джевидж с птицей на плече, ошеломленный Дайлип и перепуганный Морран, – пока вокруг не стала собираться толпа. И если переселенцы точно так же, как мэтр Кил, не знали, что и подумать, то Таул Эрсин сразу догадался, что к чему:

– Это не простая птичка, а священная. Не иначе эрройя где-то рядом терпят беду и зовут на помощь. Каси Песчаный всю жизнь воронов приручает. Одного не пойму – почему вороненок дальше не полетел за подмогой к другому племени? Почему на мистрила Джайдэва сел?

Росс натянул на запястье рукав пальто и подставил птице. Обгадит ведь всю спину, хоть она священная, хоть обыкновенная, как пить дать обгадит. Вороненок безропотно забрался на руку, наклонил голову и произнес сакраментальное «Каа!» с таким видом, будто до сих пор не может сообразить, отчего никто не собирается поддержать с ним разговор.

– Может, он просто устал и решил передохнуть?

Но предположение Моррана было категорически опровергнуто. Птица вообще не собиралась улетать от Джевиджа.