Текст книги "Жемчужина из логова Дракона"

Автор книги: Людмила Минич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

– Я сердечно благодарен достопочтенному господину Таиру… – начал было он, собираясь почтительно исчезнуть.

– Я еще не закончил, – торговец вновь нахмурился, и Илча поспешно изобразил самое напряженное внимание. – Кое-что ты уже получил, – он усмехнулся, точно услышал мысли Илчи. – Тебе, верно, кажется, что плата невелика, но человеку ловкому, сообразительному и того хватило бы для выгодного дельца. Но ради Скании я помогу тебе еще раз, для начала. Сегодня выпал как раз тот случай, когда возможно все: и подняться высоко, и пойти далеко. Хорошо, если ты его не упустишь. И пока ты не исполнишь наш договор – не показывайся в этом доме и никаких встреч со Сканией, даже случайных! Никаких "тайных" писем – мне надоело их читать! Ты все понял?

Вот оно! Илча едва кивнул, задыхаясь от предвкушения всевозможных благ. Должно быть, Таир ушлет его куда-нибудь из Вальвира, даст место управителя, не меньше. Вот оно, куда лучше, чем сразу вязать себя по рукам и ногам союзом со своенравной Сканией. Илче ведь ничего другого и не надо, только на дорогу выйти, а там он и сам покажет, на что способен. А Танит он скажет, что не выгорело дельце, и не его в том вина. А браслет ей золотой все равно подарит, из тех монет, что старик ему уже преподнес, там и на большее хватит. И с собой возьмет ее непременно.

Старик зашевелился, вскочил и Илча.

– Ожидай здесь. И помни, случай такой выпадает не часто. Да и то немногим. Подняться быстро, в краткий срок. И больше ничего не проси, даже на порог не пущу. Ты понял?

– Господин Таир, я высоко ценю…

Торговец мановением руки прервал поток заготовленных излияний. Тяжело выполз из кресла, уковылял прочь, уже не глядя на гостя, но Илча недолго маялся в догадках, что за редкую возможность обещал ему старик. Недолго строил самые смелые планы.

Очень скоро дверь отворилась снова, и вошел… Непонятно кто вошел, потому что посетитель с головы до пят был закутан в просторный серый плащ, и даже лицо его тонуло в тени под глубоким широченным капюшоном. Виден лишь подбородок.

– Тебе не стоит проявлять излишнее любопытство, – голос у этого некто оказался звучный и бархатистый. – Достаточно того, что я сам к тебе обращаюсь. Это редкая честь.

Незнакомец привык, чтобы ему повиновались с полуслова, и Илча невольно согнулся в поклоне, точно что-то его наклонило.

– А как мне называть… господина? – пробормотал он.

– Тебе никак не надо меня называть. Просто "господин", ничего больше. Главное, что ты можешь сослужить мне службу, и не одну. Советник Таир лестно отзывался о твоих способностях, а я высоко ценю его рекомендации.

Илча не знал, что и думать. Так это и есть тот самый редкий случай, которому поспособствовал Ледяной Таир? Этот незнакомец? И старый хрыч никуда не пошлет его управителем, даже в самую глушь?

– Как же я могу служить господину?

И главное, какой в том прок? Какая награда?

– Сможешь, не сомневайся, и плата за то велика. Но если ты берешься мне служить, исполнять придется неукоснительно, иначе наказание будет еще большим. Потому подумай, прежде чем ответить, ибо ты переступаешь черту, от которой нет возврата. Ты будешь мне служить?

Да кто же он такой? И что за наказание? И главное, что за награда, велика ли?

– Вот если бы я знал… – запинался Илча и проклинал себя, упускавшего сейчас, в этот миг, удачу, что нагадала гадалка Иберия и за которую так держится Танит. – Хоть что-нибудь… А то уж не знаю, хватит ли уменья…

– Если бы я задумал кого-нибудь убить или ограбить, то нанял бы здешних темников. За небольшую плату. Мне нужны слуги совсем иного рода. Быстрый ум, изворотливость, смелость и полная преданность. Советник представил тебя как человека ловкого и неглупого, таких я привечаю. Таких одариваю богатством и славой за верную службу. Они отдают свою жизнь служению, зато поднимаются на самый верх и умирают в почете и роскоши. Не все, конечно, а те, что явили наибольшую ловкость и верность. Но ты ведь не сочтешь себя хуже любого из них? Не стоит начинать с сомнения в себе и своих умениях. Многое зависит лишь от тебя. И в этот миг решается твоя судьба – вот она, перед тобой.

Незнакомец вытянул руки так, словно в ладонях у него сейчас лежала судьба Илчи. Поднимаются на самый верх… в почете и роскоши… Илчу разрывало пополам. Вот ведь, всегда храбрецом считался, и вдруг шажок один надо сделать, а он не решается, да что там – попросту трусит, словно дитя малое.

Человек в капюшоне сделал шаг назад.

– Я согласен, – вырвалось у Илчи. – Я буду служить господину, если… это не против законов Нимоа!

– Никаких "если", ибо я не могу нарушить то, что превыше всего на земле. Они священны, и Драконы их охраняют. А я служу Драконам, только им. Пусть твое сердце даст ответ, услышит его и исполнит данное слово. Коль скоро оно полно страха, то лучше откажись, мне не будет проку от такого жалкого слуги. Никаких "если".

Вот как, он служит Драконам… Но ничуть не похож на служителя из Святилища. Те носят совсем другие одежды, и притом цветные. Служители Северного Дракона – черные, Южного – красные, Западного – белые, кажется… А других Илча никогда не видывал. Но Драконы вызывали у него священно-сладостный трепет еще по времени коротких странствий со стихотворцем, и ожидать от того, кто служит Драконам, какого-то гадкого подвоха казалось кощунством.

– Я буду служить Драконам. И тебе тоже.

– И даешь в том слово?

– Слово? Даю.

– И клянешься именем Нимоа?

– Клянусь тебе, – через силу переступил Илча последнюю черту.

– Хорошо, – незнакомец подошел поближе и сел, не откидывая капюшона, да так, что оказался еще больше скрыт тенями. – Что ты слышал об известном стихотворце по прозванию Вольный Ветер?

Ветер прибыл в Вальвир в самой середине дня. Город его юности встретил стихотворца серыми низкими тучами и мокрым снегом, метущим прямо в лицо. Сильный порыв ветра едва не скинул его с повозки, когда стражники обходили обоз, взимая пошлину. Для того, кто привык читать знаки Нимоа, нет сомненья в том, что прием тут ждет неласковый. Но для ветра нет преград, проходит время – и даже камни превращаются в пыль. А слово, оно как ветер: рождено дыханием, выброшено в мир, и вот уже понеслось, сбивая первые пылинки с камня, которому предстоит развеяться через много-много лет. Вот и Ветру пришло время вернуться в те места, откуда он когда-то бежал с обидой в сердце…

Когда же это случилось? Да целую жизнь назад, тогда ему и до первого большого срока далековато было, а нынешний Ветер давно уж за второй перевалил, жизнь незаметно идет к закату. Осталась одна преграда, один-единственный камень, который он старательно обходил стороной, но больше так не получается, потому что Олтром зовет его.

Он звал его и раньше, но Ветер был далеко и не слышал. Когда же в руки попалась "Загадка мира", та самая… Этот трактат Идвидаса Тэка Ветер когда-то сам купил по случаю у заезжего торговца рукописями, не зная истинной его ценности, потом собственноручно переписывал, восстанавливая по крупицам стершиеся слова, снабдил своими комментариями и указаниями и подарил Учителю в знак вечной благодарности. Олтром очень дорожил этими тремя свитками, он внес их в перечень жемчужин своего собрания рукописей, что нельзя изымать из школьного хранилища даже после смерти. Этот подарок был неотделим от Учителя и, казалось, навсегда остался в той, старой жизни, но какая-то роковая сила однажды привела Ветра в лавку торговца всякой мелочью, где пылилось немало разного хлама.

Стихотворец укрылся там от доброхотов, во что бы то ни стало желавших заполучить именитого гостя к себе в дом и на том переругавшихся. Терпеливо отвечая старику, взволнованному оказанным ему предпочтением и потому вкривь и вкось расхваливавшему свой товар, Ветер наугад вытащил из груды первый попавшийся свиток. Развернул, чтобы убить время, и до боли в костяшках пальцев сжал потемневший пергамент.

– А где остальные? – уронил, обернувшись к старику, и тот запнулся на полуслове.

– Если господин стихотворец позволит мне взглянуть… – попробовал торговец вынуть свиток из побелевших пальцев, но не смог. – А, это "Загадка мира", – распознал он наконец. – Знатная вещь. Знатнейшая, большущих денег стоит. Я в свое время втридорога купил, да никто не верит, что это истинный Идвидас Тэк. Дескать, не так давно писалось… Да где ж ты подлинного Тэка сейчас найдешь, а? Поди, истлело все… его рукою писанное. Однако ж это Тэк, господин стихотворец, не сомневайся, чем хочешь поклянусь. Магнус, что мне его продал, добрая ему память, привез свиток из самого Вальвира, из школьного хранилища. Там такая школа была! Он еще много чего оттуда привез, да мало что осталось… Я все по домам разнес, все пристроил, у меня ведь полно покупателей, господин Ветер, не подумай, я человек серьезный! Я в лавке только то держу, посреди всякой мелочи, что оседает без ходу, но это истинный Тэк, клянусь Нимоа. И господину стихотворцу отдам недорого, если…

– Где остальные? – повторил Ветер.

– Что, остальные? – удивился старик.

– Я знаю, что было три свитка, я держал их в руках! Должно быть еще два!

– Магнус только один привез… То-то я подумал, уж больно коротко для Тэка…

Торговец заметно огорчился, понимая, что цена, и без того невысокая, упала совсем. Если стихотворец вообще польстится на ущербную вещь.

– Я куплю его, – Ветер быстро скрутил свиток, и никакая сила не могла принудить вернуть его. – За твою цену, если расскажешь, как получилось, что хранилище в Вальвире разграблено.

– Почему же разграблено? – торговец опять удивился. – Распродано честь по чести. Школы-то давно уж нет.

Ветер даже не понял, как снова сжал пергамент, рискуя вконец его испортить.

– Как это нет?

– Да так, – старик пожал плечами. – Кончилась давно, одна память осталась. Вот и хранилище решили больше не держать, добрым людям все продали.

Значит, перекупщикам. Разорили то, на что Олтром жизнь положил, а до него отец и дед.

– Как давно это случилось?

– Да уж… ох, не дал памяти Нимоа… Малый срок уж точно будет, пять полных годочков… да еще, может, года два-три наберется. Может, чуть поменьше. Не упомнишь ведь. Мало ли где чего…

Ветер только вздохнул. Так давно, а он ничего не знал.

– А как… что случилось?

– Да известно что: по миру пошли, как у всех бывает. Извини, господин стихотворец, я-то больше ничего не знаю. Ведь мне-то оно что, какой интерес? Магнус только и сказал, что не стало больше школы, лучшей в Краю Вольных Городов, разорились они и все. А теперь его уж не спросишь… – вздохнул старик.

Ветер купил свиток, единственный оставшийся из трех. Что стало с двумя другими, оставалось лишь гадать. Однако с тех пор стал он подбираться в своих странствиях поближе к Вальвиру и повсеместно расспрашивать о школе господина Тринна. Особенно много, как оказалось, ходило слухов в Легене. Стихотворца охотно свели с теми, кто помнил заведение, а временами даже самого Олтрома. История выходила печальная.

Хозяином школы сделался человек молодой и неопытный, годами не намного старше Ветра в те поры, когда тому пришлось покинуть Вальвир. Как появился этот новый господин Тринн и кем он приходился покойному Олтрому, было неведомо. Зато отменной ученостью он похвастаться не мог. Еще говорили, что простоват он, дерзок и даже груб. Откуда-то нанял новых наставников, призванных заменить бывшего хозяина, однако разве можно заменить Олтрома Тринна? Он жил своими нерадивыми воспитанниками, их успехами и леностями, бесконечными проказами, шелестом старых фолиантов, запахом чернил и глиняных табличек. Он сам подбирал наставников. Он был во всем и всем. Эта школа – его родное детище, и когда хозяина не стало, вдохнуть в нее жизнь мог лишь тот, кто любил тут каждый камень, кто знал каждую мысль Олтрома, кто провел в этих стенах немало лет. А может, и у него бы ничего не вышло… Во всяком случае, он мог бы попытаться, но исчез, укрылся от позора и постарался о том забыть.

Знаменитое заведение в Вальвире измельчало, воспитанники разъехались, считая плату за учение того не стоящей. Поднялись другие школы: в Легене, Бельсте, Ласпаде, Мирре – там даже две. Богатые торговцы Вольных Городов все больше хотели "отточить" своих отпрысков под витамскую, либийскую и всякую другую знать, так что повсюду отбою не было от охотников к учению. Только не в Вальвире. Тут даже свои в Леген да в Ласпад стали детей отправлять. А господин Тринн со временем в торговые дела подался, и тут у него на диво ладно все пошло.

Вот он и закрыл бесполезную школу, продал все что можно, сделал в доме лавку, и перестроил сам дом и все остальное. Внутренний двор и учебные комнаты, где когда-то бегали ученики и в спорах постигали истины, объединил общею крышею и определил под зал для собраний. Теперь здесь дают представления заезжие актеры. Не для всех, конечно, для бедноты можно и за медяки на площади поломаться. А еще тут постоянно собирается весьма почтенное общество для отдыха и увеселения, и о том увеселении ходят слухи далеко за пределами Вальвира.

Ветер помнил, как тяжело умирал Учитель. Наверно, перед самой кончиной, когда взору открывается обличье Нимоа, он предвидел бесславный конец своей школы, своего единственного любимого детища, и оттого тянулся к Ветру и пытался что-то сказать. Быть может, остеречь, направить… А Ветер не понял, не слышал. И сбежал.

Эта вина – камень на сердце, нежданный, негаданный в последней трети жизни. И его не сбросить, потому что сделанного не вернешь. Что можно сделать теперь? Отомстить? Ославить обидчиков на все Вольные Города, да еще Витамское Царство и Либию впридачу? Бессмысленно, покоя это не вернет, и школы тоже. Но Ветер все равно возвращался в город своей юности, его влекло сюда необоримо, вопреки своей дурной славе и разумной осторожности – в Вальвире карают за любые прегрешения, даже самые давние.

И вот он вернулся. Городские ворота Вальвира проглотили его, как и всех остальных. Он вернулся, и что теперь?

– Куда теперь, Ветер?

– Да, куда?

Така деловито закинул за плечи раздутый мешок с их нехитрым скарбом, в то время как Ильес считал своим первейшим долгом помочь сойти с повозки великому стихотворцу. За свою долгую бродячую жизнь Ветер научился с терпеливым спокойствием сносить любую заботу, но постоянно готовое подпереть его плечо Ильеса напоминало о грядущей старости, что встала на пороге и ежеутренне стучалась в дверь. Он не раз порывался отчитать непрошенного доброхота, но искреннее счастье, что каждый раз загоралось в глазах нового "ученика", заставляло его сдержать порыв.

Ученики. Они сами провозглашали себя таковыми, увязывались за стихотворцем, кочевали из города в город его путями, изводили немыслимыми притязаниями, а временами даже смешили. А потом бросали, изверившись в пользе для себя, не добыв ни славы подле знаменитого "учителя", ни денег. Иные уходили с поклонами и заверениями, что научились уже многому и хотят отпустить плечо мастера, другие смущенно отводили глаза, а потом терялись в дороге. Случались и такие, что плевались в обиде, обвиняя в том, что наставник не дал им обещанного.

Они были сами по себе, а он сам. Сами себе пророчили славу, сами обманывались. Сами приходили, сами покидали его. Ветер не принимал и не прогонял их. Посиживал с ними за кружкой пела, частенько платил за их ночлег, вместе с ними мерил шагами землю, трясся в повозках, покорял новые дали, знавал успех и претерпевал поношения. Они научили его многому, и за то великая благодарность каждому.

Нельзя сказать, однако, что известность Ветра их так ничем и не отметила. Многие оставили след, ведь каждой истории нашлось место в стихах, в пергаментных свитках. Кому под настоящим именем, а кому и под вымышленным. Лишь одна история до конца не ложилась в стихи, потому что до самого последнего дня хотелось числить ее неоконченной. Больно даже вспоминать, не то что нанизывать новые строки. Парнишка из Фалесты, Илча. Он чем-то напомнил Ветру его самого, хоть были они ничуть не схожи: ни лицом, ни нравом, ни устремлениями. И все же Илча – единственный, кто пробудил желание развеять одиночество и вместе топтать дороги ведомых земель. Надо было так и сделать. Но Ветер хотел как лучше. И вот…

Он встретил Илчу на рыночной площади…

– Так куда же? Или спросим, где тут лучший постоялый двор? – ворвался в прошлое голос настоящего.

Стихотворец с трудом оторвался от дум.

– Боюсь, Така, здесь нас лучшее не ждет. Я знавал Вальвир и раньше, но многое изменилось, – Ветер огляделся. – Сначала надо поосмотреться, что и как. Ты вот что… пойди поспрашивай у людей, где тут можно приютиться. Поскромнее. Нет… лучше ты, Ильес. У Таки вид и так разбойный, а после дальней дороги и вовсе страшный. Не след пугать горожан раньше времени.

– Я в миг, учитель!

Ильес торжествующе глянул на своего соперника и резво кинулся исполнять поручение. Ветер вздохнул. Ну, как дети, хотя обоим уже большой срок минул. Оба приткнулись к стихотворцу совсем недавно и оба в Мирре. Только Така из мастеровых, здоровый, кудлатый, а Ильес – актер бродячий, благообразный, улыбчивый, обхождения приятного, а нрав у него покруче, чем у Таки, будет, только наружу он его не кажет. Оба – не от хорошей жизни, оба уж биты и терты немало, а посмотришь иногда – как дети.

Ветер вздохнул, возвращаясь к прерванным мыслям. Как-то странно получалось: пока в Вальвир стремился, воспоминания об Олтроме жгли его огнем, а стоило добраться, как все утихло, точно улеглось. Словно с того самого момента, как они пересекли створ ворот, все пошло как должно, и нитка очередной истории готова была выпрыгнуть из клубка, только потяни. А взамен ушедшей на время горечи вокруг теснились иные образы.

Тому дню уж, верно, больше двух сроков…

Он встретил Илчу на рыночной площади Фалесты. Поймал его за руку, когда тот пытался выпотрошить пояс, неумело, словно без всякого навыка. Мальчишка попытался вырваться и тут уж проявил недюжинное упорство, но у Ветра не только сил было больше, но и сноровки в таких делах.

– Эй! Может, помочь? – двое горожан с нескрываемым удовольствием глядели на мальчишку, извивавшегося в руках незнакомца.

Паренек, видно, уже не раз бывал битым за это дело: вон, черный синяк под глазом да кровоподтек на шее, а еще полустершиеся следы побоев большей давности. Однако канючить, размазывать слезы и рассказывать, что голоден уже третий день, как и приличествовало настоящему темнику-"птенцу", не стал, только глянул на Ветра презрительно, стараясь скрыть свой страх. Сильный мальчишка и немного глупый.

– Э, погоди-ка, – один из добровольных помощников пригляделся повнимательнее, – так это ж тот самый гаденыш! Мы ж его третьего дня пришибли! У Вада Плотника мошну распотрошить пытался! Думали, досыта накормили, а он все туда же! Ну, держись!

– Э-гей, полегче, – сказал Ветер. – Теперь-то он не твою мошну потрошил. Или как?

Парнишка уже поник, но попыток вырваться не прекращал. Затихнет – и рванет, вдруг повезет.

– Что, думаешь сам сердце облегчить? – ухмыльнулся товарищ Вада Плотника. – А ну как деру даст? Эти уличные отродья, они такие!

– А мы местечко найдем потише – и никуда он не денется, – пообещал Ветер. – Так что не бойся.

– Ладно, – мужик с нескрываемым разочарованием махнул рукой. – Оно и правда дело твое…

Ветер потащил за собой мальчишку, тот не упирался, лишь ногами едва-едва перебирал. Свернули в ближнюю улочку, тоже полную народу, потом в ближайший переулок. Тут было потише, и Ветер замедлил шаг, но хватки не ослабил.

– Если хочешь знать, что я думаю, – сказал, не поворачиваясь, – то вора из тебя не выйдет. Никудышный ты "птенец". Новичок?

Парень только яростно засопел. И ведь знает, что ни на что не годен, и обозлился, когда его в том уличили.

– Новичок, – сам себе ответил Ветер. – И долго ты не продержишься. Или городские за воровство замордуют до смерти, или свои же темники за бесполезность. А за воротами тебе конец один…

– Сам знаю, – зло бросил мальчишка, точно плюнул.

Еще бы, в Фалесте, да и еще много где, за воровство по мелочи в каменный мешок не тащат, а дубасят привселюдно, пока не надоест. Вот и этот "птенец" ждал расплаты и надеялся удрать, как только повезет. Не похоже, однако, чтобы раньше ему везло. Впрочем, даже то, что он до сих пор на своих двоих, тоже можно считать везением.

– Я зла не держу, – поспешил успокоить его Ветер. – Так что можешь не ждать понапрасну, считаться с тобой я не буду.

Он остановился. Отошли уже достаточно, проулок узенький, темный, безлюдный.

– А чего тогда тащишь? – Теперь парень не столько злостью исходил, сколько пребывал настороже.

– Спросить кое-что хочу, – Ветер подкупающе улыбнулся и ослабил хватку. – И если постоишь хоть чуть-чуть спокойно, то отпущу.

Мальчишка глазел на него с нескрываемым недоверием, но уже без страха. И ко всему примешивалась изрядная доля любопытства. Такие странные "жертвы" ему наверняка еще не попадались.

– Правда, что ли?

– Правда.

Парнишка созерцал нежданного избавителя некоторое время, потом неловко потряс рукою.

– Ладно, отцепись.

Но когда Ветер выпустил его, "птенец" все же отбежал на безопасное расстояние. Всего-то пара шагов, а попробуй-ка достань – в миг рванет куда подальше.

– И какая же леба тебе назначена?

– Не твое дело!

– Сколько? Скимб? Полскимба?

– Шутишь? – парнишка презрительно скривился. – Ты где такую видал?

– Не видал, потому и спрашиваю.

– Это ж рынок! Тут меньше чем за два с половиной, никто тебе по карманам шарить не даст.

Ветер присвистнул.

– И как же тебя на рынок угораздило? Неужели ты своим хозяевам хоть раз всю лебу принес, до монетки?

– Тебе-то что?

Парень между тем уже наладился дать деру.

– Да вот, заплатить за тебя хочу. Сегодняшнюю лебу. Идет?

– С какой это радости?

Убегать "птенцу" сразу же расхотелось.

– Да просто так. Деньги у меня есть, и вечером их станет гораздо больше, да и жалко тебя. Потому что вор из тебя никудышный, ты и сам про это знаешь. А еще я думаю, что история твоя не так уж и проста, а значит, может мне пригодиться. У меня на то глаз наметанный.

– Это как, пригодиться? На что тебе? – не оставил мальчишка своей подозрительности.

– Я, видишь ли, стихотворец. Сегодня я тебя парой монет ссужу, а потом на тебе же и заработаю. Так что расскажешь все как есть – хорошо заплачу, несколько дней исправно лебу приносить будешь своим хозяевам. И на промысел тащиться не надо. Отдохнешь маленько.

– Так не бывает! Думаешь, если я сегодня… того… то и вовсе дурак?

Парнишка сопротивлялся сам себе, и Ветер понял, что уже приманил нового знакомца.

– А что тебе терять? Если я вдоль и поперек спины не отходил, то сегодня же братья-темники жизни поучат. Чтобы завтра был попроворней. На рынок уж носа не сунешь, так что денег тебе не достать. А я твои бока могу в целости сохранить, – он встряхнул пояс и тот звякнул. – Но даже если и солгу, то хуже все равно не станет. Куда хуже?

– Я гляжу, ты тех историй уж наслушался, – проворчал парень, глядя исподлобья. – Вон как все знаешь. Чего еще рассказывать?

– Да, изрядно наслушался, – небрежно уронил Ветер. – И собираюсь услышать еще одну. Так что же, пойдешь со мной… как звать-то тебя?

– Илча, – парень вновь насупился. – Куда это еще?

– Не стану же я бесконечно торчать посреди улицы? Тут постоялый двор неподалеку, вот туда и отправимся. Заодно накормлю тебя досыта, идет?

Илча пошел с ним. Должно быть, Ветер вызвал у него доверие, и он отбросил главное правило настоящего темника: никому не верь. Тут же позабыл всю премудрость, что изо дня в день вбивали в него "наставники". На дармовщинку рот раззявить – без зубов ходить. Нет, хорошего вора из него не выйдет.

Уже по дороге стихотворец узнал, что сегодня у этого "птенца" не что иное как лебера, первый "данный" день. Незаметно проболтавшись, парнишка умолчал о том, что это такое, но Ветер и сам знал превосходно. Лебера – своего рода посвящение, пропуск в уличное братство со всеми его законами, и если Илча не принесет своему "папаше" денег или принесет их меньше назначенной лебы, то ему отходят бока, на первый раз легонько, завтра сильнее, и так до первого срочного дня. Если же за пять дней испытуемый не скопит требуемой "лебы", то братство определит ему другую роль. Надо ж хоть как-то долги свои отрабатывать. А что еще остается неудачливому "птенцу" как не клянчить милостыню на городских улицах? Страшная участь, ибо подают лишь увечным. Актера из этого мальчишки не выйдет, так что ущербник из него – еще хуже вора. Значит или на самом деле изувечат, или вон из города выдворят, а перед тем все долги по иному взыщут.

– А давно ли тебя… обучали?

– Да с конца весны, – нехотя признался парень.

Ему было стыдно, потому что сейчас лето перевалило за половину, а толка так не вышло. Верно, немало пришлось от "папаши" выслушать.

– А это тебя что, свои так приложили? – Ветер поглядел на багрово-черные разводы.

– А тебя кто? – Илча дерзко указал на шрам на левом виске, что с каждым годом все больше растягивал угол глаза.

– Разбойники. Не городские.

– С большой дороги?

Теперь уж Илча присвистнул. Как показалось Ветру, мечтательно. Наверно, думает, у них жизнь куда краше, чем в братстве.

– С нее. Так кто же тебя так изукрасил?

– Да тот урод и постарался, – мотнул головой неудавшийся "птенец", намекая на дружка Вада Плотника, что мечтал еще раз приложиться к воровской физиономии. – Свои по морде пока не бьют. Заметно больно.

– Зачем же ты такой заметный в самую толпу полез? Я тебя сразу и приметил.

– А что делать? Я на бегу кошели срезать не могу, мне эти двары в шапках руку оттоптали. Начисто, как колода теперь.

– И что, болит?

– Еще как! – гордо отрезал Илча.

– Покажи-ка…

Ветер только сейчас заметил, что другая кисть у парня вся синяя. По ней изрядно потоптались чем-то тяжелым. Он беззвучно, одними губами, кинул "этим дварам в шапках" пару нелестных слов и по старой привычке извинился перед Олтромом.

– Ты чего это там бормочешь? – кривясь от боли в растревоженном месте, буркнул мальчишка.

– Да ничего. Тебе к лекарю надо, Илча.

– Ну, ты и скажешь! Меня там только и ждали!

– А если руку потеряешь? Ладно, может, что придумаем. Шагай быстрее.

– А то что?

– А то твой обед простынет. Чувствуешь?

Парень уже давно почуял запах жареного мяса. Вон, глазки заблестели, слюнки так и текут. И вдруг он встал столбом.

– Погоди… Ты ж стихотворец? Правда?

– Правда, – Ветер пожал плечами. – А что тут странного?

– А ты… не тот самый?.. Мы ж к "Веселому Флосу" идем, да?

– Тот самый.

Илча хлопнул себя по лбу так, что чуть искры не посыпались, смешно поморщился.

– И как я сразу!.. Уж больно ты странный! Это ж я на рынке… Всюду только и разговоров, что Вольный Ветер снова объявился! У Флоса будет сказки рассказывать! Я все думал, как бы туда поближе подобраться… – он осекся. – Нашего брата к Флосу и на порог не пустят.

Ветер усмехнулся.

– Думал, вот где твоя сегодняшняя леба дожидается? Без присмотра, пока ротозеи, забыв обо всем, будут сказки слушать?

Илча затоптался на месте, точно у того самого Флоса на сковороде плясал.

– И ты… меня не возьмешь теперь? – протянул тонковато.

– Отчего же? Возьму, сам же звал. Пойдем, а то на самом деле без нас все съедят. Только уговор: не подводи меня у Флоса, чужим не соблазняйся. Хорошо?

– А как же! – Илча чуть не прыгал от свалившегося на него нежданного счастья, забыв о боли в изувеченной руке, голодном брюхе, несобранной лебе. – Нет, а ты правда тот самый Вольный Ветер? На весь мир знаменитый? – Ветер легонько кивал. – Вот так да! Да мне из наших никто не поверит! Что я так запросто с тобой!.. Ты не думай, я сказки тоже хотел… только б меня туда близко не подпустили, даже за деньги!

– Если хочешь, можешь оставаться хоть весь вечер и слушать сказки. Я ни с кого не требую платы. Даст кто-нибудь что-нибудь – и ладно.

– Ты, может, и нет, а Флос своего не упустит.

– Пока ты со мной, Флос не посмеет и слова сказать.

Мальчишка все еще не верил своему счастью, однако вскоре они шагнули через порог "Веселого Флоса", и на них тут же вытаращились все кому не лень. Потом стихотворца помянули по имени, и Илча понял, что все это – правда. Ветер положил новому знакомцу руку на плечо, для надежности, чтобы ни у кого не хватило духу выгнать подозрительного и явно не раз уже битого оборванца. И все же длинный худой парень, работавший у Флоса, поспешил нашептать стихотворцу на ухо, что привел он с собой не иначе как одного из уличных темников или другого какого ворья, а хозяин их велит гнать подальше. Ветер тоже шепнул ему на ухо:

– Скажи всем, и Флосу тоже, что мне будет очень неприятно, если парнишку обидят словом или делом. – И добавил обычным голосом: – И накорми его получше, я плачу. Да… И за лекарем пошли, мне лекарь нужен.

– Господин Ветер тут гость… почетный гость, – заерзал служка. – Что скажет хозяин… если я заставлю платить…

– Считай, что Илча платит сам, вот и все. Флос не обязан кормить еще и всех моих друзей. Саэка и так вполне достаточно.

Вскоре они уже сидели за столом. Ветер, Илча и долговязый, вечно грустный Саэк, единственный спутник почетного гостя. Случилось так, что недавняя толпа народу, повсюду слонявшаяся за стихотворцем, вдруг стала редеть день ото дня. Случайные попутчики, бойкие торговцы, бродячие актеры, балагуры и сказители, старые и новые ученики исчезали один за другим, растворялись в пыли дорог и камне городов. Вот только Саэк, очень давний и бесконечно преданный, числивший Ветра почти что Сыном Нимоа, оставался при нем бессменно. Нельзя сказать, что Саэк не обрадовался внезапному исчезновенью всех иных почитателей, и нового знакомца он встретил без излишних приветствий.

Пока Илча набивал себе рот и пузо, Ветер смог разглядеть его получше. Да, история парнишки, без сомнения, заслуживала внимания. У стихотворца имелось безошибочное чутье если не на людей, то на их истории. Точно одним взглядом на чужое лицо, в котором осталось так мало детского, и опущенные плечи можно постичь судьбу человека.

– А чего ты хочешь, Илча? – внезапно спросил Ветер, когда "птенец" отвалился от пустой миски.

Илчу такой вопрос явно застал врасплох.

– Как чего? Ты ж меня сам привел… и еще обещал…

– Я от своих слов не отказываюсь, – поспешил успокоить его Ветер. – Ты не понял. Вообще чего ты хочешь? Вот побежишь ты опять к своему "папаше", возвратишься в свою дыру в каком-то подвале, пару дней протянешь на моих монетах, если никто из твоих приятелей не стащит их тотчас, как пронюхает… А дальше? Чего ты хочешь?

Размякший после сытной трапезы парень снова закаменел лицом.

– Чего ж нам… Не подохнуть бы, и то хорошо. Дай еще срок, тогда со мной так просто не посчитаешься!.. Ну, ты и скажешь! – дернул плечами.