Текст книги "Жемчужина из логова Дракона"

Автор книги: Людмила Минич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)

"Как у Дракона, – подумал Ветер. – Неужели это я? Или за эти годы Дракон пророс из моего сердца?"

Слабый звук за спиной заставил его встрепенуться и вернуться к фонтанчику. Очевидно, где-то скрывалась потайная дверь, потому что шаги послышались не от входа, а совсем с другой стороны. Ветер согнулся в поклоне, прислушиваясь к твердой поступи Короля. Человек приблизился, и раздался голос, столь же твердый, но немного усталый, будто чем-то обремененный:

– Можешь поднять голову, стихотворец, или, – и в голосе мелькнула усмешка, – ты не тот человек, кого в Либии и в Краю Вольных Городов называют Вольным Ветром?

– Коронованный Властитель Пелаха прекрасно осведомлен, – уронил Ветер, заблаговременно поставленный в известность, что в частной беседе здешний повелитель предпочитает избегать церемониальных фраз и чрезмерных витиеватостей. – Приветствую великого правителя со всем добром, на которое способен, – не без умысла позволил он себе приветствие, выдававшего в нем уроженца Вольных Городов.

Виттор Пелах тем временем расположился перед фонтаном, откинулся на мягкие подушки. Он молчал, и Ветер первым не мог нарушить королевское молчание. Избегая прямого взгляда, он, как всегда это умел, изучал лицо вошедшего, делая вид, что любуется сверкающими водяными струями.

Да, властитель Пелаха умен, очень умен. И силен. И горд. И величествен. И надменен. За его привычной маской истина читалась без особого труда. Он не мог быть ценителем таланта знаменитого стихотворца – излишняя холодность того бы не позволила. Зрачки правителя откровенно и цепко обшаривали Ветра, а вот серые блюдца вокруг них оставались лишенными страстей, холодными и пустыми. И это никак не вязалось с тем милостивым снисхождением, что выражали остальные части его обличья. Годы не пожалели правителя: бремя власти раньше времени стерло краски со щек, добавило острых складок и убавило волос, хотя последнее тщательно скрывалось трудами королевских слуг. Словом, перед Ветром предстал настоящий Король.

– Да, – наконец соизволил уронить Виттор Пелах, – я прекрасно осведомлен обо всем, что происходит в моей стране. И за ее пределами. И что же я узнаю? Оказывается, какая-то нужда привела к нам известного на весь мир стихотворца, до сей поры избегавшего благословенных земель Пелаха.

В его голосе мелькнула тень оживления. Уж Ветер как никто другой познал все оттенки человеческого голоса, ведь это его хлеб, его оружие, его жизнь. Он напрягся, ожидая вопроса, что за нужда принесла известного стихотворца в благословенные земли Пелаха, но услышал другое.

– И как тебе, стихотворец, понравилась моя страна?

Вот этого Ветер совсем не ждал, и задумался, наскоро пытаясь сообразить, что бы такое высказать: и Королю приятное, и собственному сердцу не противное.

– Что же ты не отвечаешь? – торопил Король, подгоняя Ветра, не давая времени на размышления.

– Но я еще мало знаком с землями Пелаха… Единственный большой город, где я побывал, это Фришта, и то, мне сразу же пришлось отбыть ко двору. И столицу я тоже не успел разглядеть. Но я не могу не выразить Коронованному Властителю восхищения, испытанного мною при виде его великолепного дворца.

– Да, – Виттор Пелах довольно внимал непритворной искренности последних слов, – из поколения в поколение над ним трудились лучшие мастера. Это жемчужина моей столицы. Но я не о том тебя спрашиваю, стихотворец. Ты ведь вовсе не стремился в Кранах, хотя все знают, – он посуровел, – что одаренные талантами находят здесь и славу, и всевозможное покровительство. Ну, хорошо… Что же первое приходит тебе на ум, когда ты думаешь о Пелахе?

"Войска, бесконечные солдаты повсюду, точно вокруг всегда война", – сразу подумал Ветер. И ответил:

– Народ Пелаха очень гостеприимен, люди не страдают от разбоя, не то что в других местах. Стража преуспевает, охраняя земли Коронованного Властителя. Поэтому я мог заночевать где угодно, а не только на постоялых дворах, многие двери оказались для меня открыты. Это очень меня обрадовало…

– Это хорошо, что тебе пришлось по вкусу наше гостеприимство. Может, ты задержишься здесь дольше, чем рассчитывал, – с улыбкой прервал его Виттор Пелах.

И слова его, и эта усмешка, что мимоходом тронула губы, обеспокоили Ветра. Внутри поднималось нехорошее предчувствие. Но Король продолжал, и выходило наоборот – беспокоиться не о чем.

– Но не того я жду от тебя, не то хочу услышать. Ты прав, стихотворец, я прекрасно осведомлен, и знаю о тебе немало. Знаю, знаю о твоих злоключениях. – Тон его становился все более отеческим. – О многих из них. Мне известна история, произошедшая в Кетэрсэ, со Старейшиной, известно о недоразумении в Фалесте, о поспешном бегстве из Мабла, о многом другом. Скоро тебе некуда будет пойти, Ветер… Но смелость твоя меня восхищает.

Он сделал надлежащую паузу, чтобы его слова произвели впечатление.

– Так вот, я не зря именно тебя почтил доверием, намереваясь выслушать твои соображения и впечатления. У меня много придворных, а еще больше слуг. Они очень старательны, сомнения нет, поэтому для меня не составит труда узнать все что угодно о любом стихотворце, торговце или даже Витамском Царе. Но даже здесь, в своей стране, я не могу полагаться в полной мере ни на слуг, ни на придворных. Потому что всех их обуревают страсти, и всех без исключения охватывает страх прогневать своего повелителя правдой. Но я должен ведать истинное положение вещей, ведь великий Нахме не зря доверил моему роду властвовать в Пелахе. А ты, я знаю, смел и не любишь обмана, – он благосклонно кивнул и указал Ветру на мягкое сиденье. – Знаю также, что тебя почитает чернь, поэтому жду от тебя правды. Так что же эти люди говорят тебе? О чем на самом деле думают? – спросил он подкупающе просто.

Вот куда он клонит. Предлагает быть почетными глазами и ушами, понял Ветер наконец. Что же ему ответить? Повинуясь Виттору Пелаху, он сел и заговорил, взвешивая каждое слово:

– Мне, чужестранцу, трудно судить об этом. Ведь каждого человека, будь то крестьянин, солдат, ремесленник или знатный, даже сам король, беспокоит прежде всего он сам. И в этом, насколько я могу судить, Пелах не отличается от других земель. Если человек беден, то он несчастен, если богат – несчастен тоже, потому что деньги эти можно легко потерять. Тот, кто имеет семью, денно и нощно беспокоится, как ее прокормить, тот, кто теряет свою семью – несчастен вдвойне. Простой солдат может потерять жизнь в бою, знатный человек – в немилости у своего короля. Даже разбойник несчастен тем, что грабит, а бродяга – тем, что нигде ему нет места. И нет другой правды, потому что нет у них другой жизни. Ведь что нужно крестьянам? Только чтобы урожай был побольше! Ведь если не будет урожая, то после уплаты налогов и прокорма твоего доблестного войска им не то что на пропитание не останется – даже на будущий посев не хватит. И придется им бродяжничать или, еще того хуже, разбойничать, а стражники, собственноручно ими вскормленные, их же будут по всем дорогам гонять, пока не порешат. И никто ведь не пожалеет. Так на что же им роптать, как не на самого Нимоа, то есть Нахме, что посылает засухи и прочие несчастья? А на что роптать горожанам, когда в стране та же засуха и хлеб становится дороже золота, ведь всей их выручки за свой тяжелый труд не хватит, чтобы детей прокормить! А голодным солдатам в своих казармах что делать? Своевольничать, отбирая у жителей? Мародерствовать? И когда свои же друзья их вздернут за разбой, на кого обижаться? Ведь все началось с испытания, великим Нахме посланного! А взять, скажем, войну… Ведь в таком большом деле любой властитель непременно выспрашивает благословения Нахме и его Детей для себя и своего народа… Значит, чья воля? Так что людям не с руки на кого-то еще пенять. Зачем людям лишние несчастья, кроме тех, что уже есть? Зато порядок есть… прочный, твердый порядок, разбойников на дорогах нет. И нигде в твоей стране, о Коронованный Властитель, и это чистая правда, я не слышал ни одного худого слова о своем Короле.

Виттор Пелах Третий ни разу не прервал стихотворца, но услышанная речь ему не понравилась. Ветер видел, как тени то и дело набегали на чело правителя, но, когда тот заговорил, то скрыл свое явное недовольство.

– Не то я ожидал услышать от тебя, стихотворец. Ты, видно, так и не прозрел моих чаяний. Забудем об этом. Конечно же, я пригласил тебя для того, чтобы послушать стихи и лично оценить твое мастерство. Чем же ты удивишь меня? Или порадуешь?

– Я сотворил уже немало стихов, больших и малых. Что угодно Коронованному Властителю? Может, "Жемчужину из логова…"

– Нет, – правитель Пелаха нетерпеливо прервал Ветра, – эта история мне известна. В моем хранилище достаточно твоих свитков. Что-нибудь новое. Что ты можешь рассказать о мощи моей страны? О ее славе? Ведь ты не будешь спорить, что с Пелахом мало кто сравнится: когда наши войска выступают в поход, враг дрожит!

Ветер встал и прошелся вокруг фонтанчика, выстраивая свои мысли. Не так уж сложно развлечь правителя, тем более что тут Виттор Пелах прав. И он осторожно начал, нанизывая одно слово за другим и внимательно следя за своим повествованием, ткать славную историю Пелаха. Он пересказывал то, что узнал в свое время еще у Олтрома, о победоносных походах войска Пелаха, благодаря которым это крошечное в прошлом княжество так расширило свои пределы. Но получалось слишком сухо, на этот раз слово было почти мертво в его устах, и Ветер почувствовал, что Король заскучал.

И тут бы ему остановиться, но безучастие слушателей всегда задевало стихотворца за живое, и Ветер позволил себе отступить от принятого решения. Совсем немного. Он представил победоносный отряд, несущий знамя своего владыки, вспомнил тех солдат, что встречались ему в харчевнях, их байки и правдивые истории, и почувствовал, что интерес его единственного слушателя возвращается.

В тихой зале слышалась мерная поступь и звон оружия, победные звуки труб. Ветер сам увлекся. Храбрые вояки уже с триумфом шествовали обратно в столицу, но вот в одной из окрестных деревень они наткнулись на труппу бродячих актеров, не проявивших должного уважения к суровым воинам. Что ж, пришлось их поучить, чтобы знали, чего стоит обидеть королевского солдата. Но актеришки и сами, виданное ли дело, взялись за оружие, драка переросла в схватку, схватка – в бойню. Всех актеров, вытащив на площадь, затоптали до смерти, чтобы неповадно было. А на следующий день герои продолжили свое шествие в столицу, где многих из них с нетерпеньем ждали жены и дети.

"Ну, все", – в который раз сказал себе Ветер.

Виттор Пелах Третий изнутри наливался мрачностью, однако маска его пока оставалась спокойной.

– Теперь я понимаю, стихотворец, за что тебя так любит чернь. О жалости твои стихи, а мелкие людишки любят… себя пожалеть. А людям надо о великом рассказывать, Вольный Ветер. Тогда и люди вырастут великие! Не выдумками кормить, вышибая слезу из глупых крестьян. Слезы восторга – вот путь к истинному величию!

К концу своей речи он утратил самообладание, зато Ветру, как часто случалось при таком исходе, стало легко, даже весело.

– А что может быть величественнее правды? – спросил он Короля.

Ему удалось сбить правителя ровно настолько, чтобы добавить:

– А ведь это как раз та самая чистая правда, о которой Коронованный Властитель спрашивал стихотворца.

"Точно все. Конец".

Глаза Виттора Пелаха заиндевели. Такие, как он, не мирятся с поражением. Не умеют мириться.

– Вот что, стихотворец, – против ожидания, он вновь облекся в одежды спокойствия, хотя глаза излучали гнев. – Ты прав в одном: в моей стране порядок есть, и королевские законы пишутся не для того, чтобы чужестранцы их презирали. Твои сегодняшние стихи – оскорбление для всего королевского войска Пелаха, а значит и для Короля, да еще поклеп с целью подстрекательства к бунту против королевских порядков, что в Пелахе карается смертью. Ни один судья не оценит это иначе. А сколько подобных историй уже разошлось среди жителей моей страны? Сколько еще свитков, порочащих королевскую честь?

Властитель Пелаха сделал значительную паузу. Чтобы Ветер осознал сказанное. Ноты неудовольствия совсем исчезли, он, как будто, был даже доволен собой.

Ветер молчал. Что ни говори, все равно Король сделает с ним все, что захочет. Да и чего он в этом мире еще не видел? Много видел, даже слишком много, и, главное, самого Дракона видел.

– Ты моложе, чем кажется на первый взгляд, стихотворец. Я заметил, когда ты читал стихи. Сколько тебе от роду?

– Один большой срок и сверх того два малых, немногим больше этого… Вернее не могу сказать, сам не ведаю.

– Всего лишь? – непритворно удивился Король. – А ты ведь едва перевалил за половину… жизни своей. Однако, вижу, ты не из пугливых, и смерти не страшишься… – он медлил, тянул, точно приберегал самое худшее напоследок. – Но мне жаль безвозвратно губить такой талант, ведь ты отмечен самим Нахме, и я не вправе поступать с тобою, как с любым из встречных. Нет, – сказал он, то ли размышляя, то ли издеваясь над Ветром, – у меня рука не поднимется осудить тебя на смерть. Но отпускать тебя на волю…

Ветер почувствовал дурноту, и собственное лицо его тут же выдало, потому что Король остался доволен, понял, что нашел уязвимое место.

– Нет, я не могу отпустить тебя, чтобы ты опять смущал сердца моих подданных… Но вот что, – обрадовался он, будто найдя решение в неимоверно трудном деле. – Не умея окидывать мир широким просвещенным взглядом, великих дел не совершишь, а бродяжничая по деревням, нельзя охватить всего мира. Ведь как получается: сочувствие к простому актеришке, что спьяну задирал солдата, обремененного тяжкой утратой друзей на поле боя, затмило разум стихотворца настолько, что он сочинил глупейшую историю о никчемной жизни и жалкой смерти этого актеришки. У стихотворца не было и мысли о том, как эта глупая история оскорбляет честь всего королевского войска. И какой урон терпит королевская честь. Но теперь-то стихотворцу это ясно?

Тут Ветер должен был покаяться или хотя бы кивнуть, но не кивнул.

– Но ведь стихотворец, – продолжал король почти лениво, – уже понимая содеянное, может исправить нанесенные им оскорбления? И отчасти загладить невольную вину. Более того, мне очень понравился твой живой язык, и образы, и краски. Я ценю не только военную мощь, но и красоту. Во мне, Вольный Ветер, ты найдешь могущественного покровителя и первого ценителя твоего таланта. Ветер, придворный стихотворец Коронованного Властителя Виттора Пелаха Третьего! Со временем Пелах может стать твоей второй родиной, как, например, для Силверта Тана, моего нынешнего стихотворца. Но он уже стар. А ты, я уверен, сможешь прославить Пелах не хуже, даже лучше, твой талант я ставлю выше. Кроме того, ты умен, Вольный Ветер, и потому мне сразу понравился. Мне тяжко было наблюдать, как ты неосторожно расходовал бесценный дар в своей бродячей жизни, и горько будет смотреть, как он оборвется на веревке или угаснет в заточении.

Король умолк, очередь была за Ветром. Отказаться невозможно. Принять же предложение Виттора Пелаха и запереть себя в его дворце, чтобы окидывать мир широким просвещенным взглядом – это ли не смерть? Должно быть, Дракон действительно пророс в нем, потому что в голову теперь приходили странные мысли, по крайней мере, для того Ветра, каким он знал себя всегда. И самое удивительное: Ветра совсем не беспокоило то, что совершалось сейчас в этой зале, как будто с ним не могло случиться ничего плохого. И он ничего не мог поделать с этой уверенностью.

– Что же ты молчишь, стихотворец?

В голосе Виттора Пелаха послышалось раздражение. И поскольку Ветер продолжал отмалчиваться, в следующих словах Короля металлом зазвенела угроза:

– Ты испытываешь мое терпение!

Ветру стало даже весело. Только сегодня он понял смысл слов, сказанных давным-давно Ильмарой.

– Кто может вольный ветер привязать…

– Что? – не понимая услышанного своими же ушами, переспросил Король.

– Кто может вольный ветер привязать, – повторил Ветер и улыбнулся Ильмаре.

– Стража!

Ветра сволокли вниз и под стражей провели по улицам, чтобы водворить в Кранахское Узилище. Пять башен, объединенных в одно мощное кольцо. Судя по тому, что Ветер видел из оконца, забранного решеткой, узилище уходило глубоко под землю. Самого же Ветра водворили в башне, на самом верху, чтобы он каждый день мог видеть закат Канна. На ночь узники закладывали оконца ставнями и задвигали засов. Хочешь жить – сам о себе заботься.

На следующий день Ветру зачитали королевский приговор, он был краток – водворение в узилище за разжигание смуты и пожизненное там пребывание. Буде стихотворец Ветер раскается и решит послужить Пелаху умом и сердцем, довести это до сведения Коронованного Властителя Пелаха через начальника стражи Узилища. Строжайше приказано: разговоров, кроме предписанных службой, с преступником не вести; его разговоров, особенно стихов, не слушать ни под каким видом; ни пергамента, ни перьев, ни чернил не давать. В случае непослушания ослушников бить палками на тюремном дворе.

И потянулись одинаковые дни. Виттор Пелах Третий не зря отличался проницательностью, он правильно все рассчитал. Каждый день Ветер видел закат Канна, и это бередило ему сердце. В подземелье, наверно, сиделось бы легче. Стихи он все еще сочинял, с прежней неудержимостью, но рассказывать их приходилось самому себе да еще тюремным стенам. То вслух, то так. Жить без них оказалось невозможно. Но что такое слова, пусть даже самые чудесные, когда их некому слушать? Слова, не больше.

Странное дело, он почти не чувствовал этих четырех стен, но носить в себе столько новых историй без возможности излить их хотя бы на пергамент… И Ветер стал рассказывать их Дракону. Стоило только закрыть глаза – и он видел знакомую пещеру. Сначала Дракон представлялся ему по-старому, похожим на Ветра, а иногда приходил в истинном своем виде, с расправленными крыльями и одним глазом. Со временем он стал принимать разные обличья, словно примеряя их на себя. Но оставался Драконом. Он знал почти все о людской природе, но ему все равно интересно было слушать Ветра. Хотелось верить, что это не безумие. Но как еще иначе можно быть свободным в узилище? Без надежды когда-либо покинуть свою тюрьму? Только разговаривая с Драконом, Ветер не чувствовал этих стен и не терзался, созерцая ежедневный закат Канна.

Шли дни. Ветер их не считал, не знал сколько. Наверно, много. Однажды совсем еще юный тюремщик, дважды в сутки разносивший еду, замешкался в его клетке. Достал что-то из-за своей нагрудной пластины, всунул в руки узнику маленькую, но острую пилку.

– Господин Ветер, – пробормотал он скороговоркой, косясь на дверное оконце, – это мой отец сделал, бери, решетка толстая, но перепилить можно. Понемножку. Только… пилить можно, когда в небе Линн, в другое время стражники повсюду, на стенах и на башнях. Двары редко тут по стенам бродят, рискнуть можно. Через дверь тут не выйти, – едва успел выдохнуть напоследок.

В середине своей речи он перекинул миску и теперь возился, убирая черепки. Дверь распахнулась, охранники выбранили незадачливого паренька, тот робко уронил что-то в оправдание, Ветер не слышал что именно. Свобода стучалась в виски, превращая все остальное в лишенный смысла гул. Узник даже не понял, оставили ли ему что-то взамен разбитой плошки с похлебкой. Не до того было.

Сегодня же он начал свой еженощный труд. Кто может вольный ветер привязать, если всегда найдется друг? Знакомый тюремщик наведывался частенько, через два дня на третий, а то и чаще – жаль, не всегда его очередь выпадала к Ветру идти, – и каждый раз спрашивал, готово ли уже. Ветер и без того торопился, ему ведь тоже охота выбраться, но решетка оказалась на диво прочная и толстая, такую просто так не отогнешь, поэтому сразу в четырех местах пришлось пилить, да поаккуратнее, с наружной стороны, чтобы от двери не заметили. Да и двары порой наведывались. Летать они, конечно, не умеют, но по стенам хорошо лазают. Хорошо, что Ветер "слышать" их научен, иначе мог бы и попасться. Когда двар приближается, то в ладони и стопы словно иголки впиваются, сначала едва заметно, а потом уж до полного непослушания. А еще холодок внутри появляется, но холодок и от страха может статься, иголки понадежнее.

Наконец, все было готово. Еще чуть-чуть – и решетку можно вынимать. За несколько дней до того Эдриш – имя-то какое знакомое, будто Ветер его уже слышал – улучив момент, исхитрился объяснить узнику свой план, рискованный, но вполне осуществимый. Перед восходом Линна все стражники скрываются внутри Узилища. Главное – успеть спуститься в это время, до прихода дваров. Эдриш принесет веревку подлиннее. Окно как раз над стеной. Надо добраться до стены, потом ту же веревку к внешней стороне перебросить.

В следующий раз вместе с веревкой паренек всунул Ветру обрывок пергамента, на нем были нацарапаны улицы, расходящиеся от Узилища. Тут всего-то два квартала. Если бежать побыстрее, то очень даже можно до прихода дваров управиться. Нужный дом узнать легко, нашептывал Эдриш, он с широкой белой дверью, с вензелем над ней и еще с крыльцом в три ступеньки. Он там один такой, с крыльцом. Надо только постучать, хозяин знает все и спрячет беглеца.

К тому времени свобода перестала быть мечтой, приблизилась вплотную, и это настроило Ветра на практичный лад. Не хотелось утратить еще не обретенное, и потому, ожидая следующего прихода Эдриша, он успел неоднократно все обдумать.

– Мне нужен огонь, хотя бы маленький факел, но чтобы быстро разжигался. Не хочу рисковать. И еще чистейший шер, хоть немного. Если можно.

– Я принесу, – кивнул Эдриш. – Я скажу, когда можно будет.

На третий день он не явился, и Ветер забеспокоился. К тому же на тюремном дворе поднялась какая-то странная суматоха. На его памяти клетки узников ни разу не досматривали, хватало "неусыпного" надзора через окошко в двери. Однако отсутствие Эдриша рождало самые черные мысли. Что если парень на подозрении? Что если другие тюремщики заметили непорядок с решеткой и доложили куда положено? Хотя утром тут слишком темно, а вечером Канн слепит глаза… А что если найдут веревку? Быть может, Эдриш уже поплатился за свое участие?

Но в следующую свою очередь парнишка пришел, как ни в чем не бывало. Он принес и шер, и факел, даже нож прихватил. Бежать завтра, сказал он, когда заложат ставнями окно сигнального поста. В сабхан, который привезут тюремщикам, по дороге добавят немного тарунги. И исчез.

Да, подумал Ветер, тарунга, или пьяная трава – это хорошо придумано, так они быстрее успокоятся. А Эдриша завтра в Узилище не будет, чтобы зря не рисковать. Но все равно опасно, ведь за тюремщиков, что приносили узнику еду, возьмутся в первую же очередь. Вечером, когда парень явился в последний раз, Ветер не удержался, шепнул ему о своих опасениях. Тот только ухмыльнулся.

– Просунуть веревку любой может, – и он указал на решетчатое оконце в двери. – Мы тут слух пустили, – ухмыльнулся он напоследок, – что чужих видели. Переодетых, но не наших. Искали, целый день бегали, и, конечно, не нашли. Но теперь-то… – не договорив, он выбежал, кляня арестантов, что с кормежкой перебирают. Ишь еще, сетовать надумали!

Заскучавшие стражники лениво пробурчали что-то в согласие и еще от себя пару бранных слов добавили, но без особого рвения. Не о том, видно, у них голова болела.

Ветер только подивился. "Мы тут слух пустили…" И еще кто-то не поленился подсыпать тарунгу в сабхан для стражников! Сколько же народу старается для его вызволения, виданное ли дело!

Назавтра он не стал закладывать оконце ставнями, только прикрыл, чтобы в его клетке стало темно, как в сердце двара, и наблюдал за сигнальным постом, пока не дождался. И ведь правда, сегодня они рано законопатились. Время еще оставалось, и Ветер, второпях изрезав руку почти до кости, разделался с последним прутом, выставил кусок решетки, скинул веревку, и осторожно, стараясь не сильно скрестись по камню, спустился на стену. Промозглый осенний воздух свободы пьянил его лучше шера.

Он соскользнул к подножию Узилища. Диск Линна наверняка уже всплыл над горизонтом, только здесь, между каменных громад, трудно было его разглядеть. Ветер повесил на шею флягу с шером, приготовил факел и понесся ночными улицами. План он помнил хорошо и без труда попал в нужный переулок. Ум четко отщелкивал: поворот налево, второй – направо. Ведь если он заплутает в темноте – все пропало. И уже возле того самого дома с крыльцом Ветер почувствовал знакомый зуд, а потом иголочки, все сильнее.

Он ударил огненным камнем по острой верхушке факела, и искры мгновенно подпалили масло. Вот где тварь, как раз преграждает ему дорогу, не прошмыгнешь. Двары только с виду медлительные да неуклюжие, а когда надо, они очень даже проворные. Но этому сегодня суждено остаться без добычи.

Пятно сплошного мрака приблизилось, стараясь обойти факел. Огонек слишком маленький, им не отпугнешь, но даже к такому двар просто так не полезет. Ветер подпустил врага поближе, иголки кололи все сильнее, так и впивались в ладони, пальцы сводило судорогой, почти как в памятную ночь перед тем, как он нашел Дракона. Проклятье! Похоже, где-то за спиной еще один. А может, и не один.

Ветер набрал в рот шера, почувствовал, как тот обжигает язык, и сам метнулся навстречу первой твари. Двар остановился и вытянул "лапы" навстречу. Ветер выдохнул облако горящего шера прямо в эту черноту, неловко отпрянул на плохо гнущихся ногах, избегая смертельных щупалец, и тут же, не обращая внимания, как корчится тварь от поглотившего ее огненного вихря, вновь хлебнул из фляги. Он обернулся как раз вовремя, чтобы встретить вторую тварь.

Двар подобрался очень близко, и, хвала Нимоа, только один. Безмозглый, он даже не стал убегать от Ветра, когда тот послал в него такое же огненное облако, даже лучше получилось. Не теряя времени попусту, Ветер осторожно обошел первую тварь, на непослушных ногах доковылял до крыльца, дернул молоток. Дверь тут же отворилась, и беглец ввалился внутрь. Хозяин, в летах, совсем уже седой, но крепкий мужик, сразу наложил запоры.

– Приветствую с добром, – сказал ему Ветер. – И благодарю, от всего сердца…

– Рано еще, господин Ветер, – прервал поток его благодарности хозяин. – Сейчас сведу тебя в свое подземелье. Никто и не знает, что у меня тут такое есть. Придется еще посидеть, – развел он руками. – Денек-другой, пока вокруг успокоится. Небось, они и по домам начнут шарить. А мы похитрее будем. Ты уж прости, мы ж понимаем, после узилища на вольный простор охота, только… посидеть пока придется.

– Ничего, – Ветер хлопнул его по плечу, – не привыкать. Показывай свое узилище.

Укрытие оказалось удивительно надежным. Найти его, если не знаешь что и как, представлялось Ветру делом невозможным. Там, под мастерской, возле мешков со своим скарбом, старый плотник устроил Ветру постель, нанес разной еды, светильню масляную, даже пергамент и чернила раздобыл. Чего же еще желать? Но если шум какой-то в доме, хозяин свет гасить велел да и не двигаться лишнего, чтобы не открыли убежища.

Пробыл Ветер там неожиданно долго. Его искали упорно, с необыкновенным рвением. Все перевернули. Плотник Хаби приносил ему еду и рассказывал то новое, что удалось узнать. Тюремщиков всех без разбору плетьми посекли. Эдриш тоже получил, но без особой жестокости, через пару дней отойдет. Понизили его, конечно, как и всех остальных, куда-то в казармы отрядили. Работа грязная, да все равно при оружии, даром что сын оружейника. Ничего, парень ушлый, нигде не пропадет, выскребется, дай только срок. Главное, что в нем сообщника не заподозрили. Стражникам куда больше досталось. Эдриш оказался прав, после того как открылся побег, сразу про чужаков переодетых вспомнили. За это все, как один, получили сполна.

А как побег устроить – это придумал отец Эдриша, оружейник Дор Фатар, хороший человек, хоть и пришлый. Когда узнал, что Ветра до конца жизни в башню определили, очень рвался помочь. Он всех и собрал, все устроил. Хаби попросили подсобить, потому что дом его к Узилищу ближе некуда. Тут беглеца искать меньше будут, и добежать в короткое время получится.

Сам же хозяин только одно и спросил: что за пятна ночью появились на камнях у его крыльца. Ветер рассказал про дваров. Сначала Хаби недоверчиво дивился: неужто можно одолеть их черное племя. Можно, ответил Ветер, один хороший человек в свое время научил, спасибо ему. Хозяин только головой покачивал в полнейшем восхищении. Еще бы, городские, бывает, целую жизнь проживут, а живого двара не повстречают. А уж с ним схватиться, да еще и уделать к своему благополучию… С тех пор смирный кранахский плотник проникся к гостю небывалым уважением.

Только когда осень сменилась зимой, Ветру позволили выйти из подвала. Искать его наконец перестали, Эдриш рассказал. Парень и правда оказался ушлый, такие длинные и чуткие уши еще поискать. Он-то и принес хорошие вести: думают, что отчаянного стихотворца ночью двары схрумали. Иначе где он? Нигде не объявился. И не слыхать ничего.

И вот Эдриш сам явился к Хаби, да не один, а с отцом. И Ветер понял, почему это имя показалось ему знакомым. Не Эдриш, а Идриз.

– Арфат… – только и смог сказать Ветер.

– Господин Ветер, – в свою очередь вскрикнул Арфат и кинулся ему на грудь.

– А я думаю, Эдриш, имя знакомое, – бессильно бормотал Ветер, застряв в объятиях растроганного Арфата.

– Ну, да! Конечно, знакомое. Это ж мой первенец Идриз, я ж про него рассказывал! Господин Ветер!

– Будет тебе! Хватит меня "господином" величать! Непривычно мне. И тебе не пристало.

– Хорошо, хорошо, господин Ветер!

Ветер шутливо хлопнул его по плечу.

– Так ты здесь обосновался? В Пелахе?

– А как же? Сюда ближе всего. А у меня жена, дети… В даль не потащишься… Все сделал, как госпо… как ты мне присоветовал. И ведь в самый раз поспели: когда на пригорок за деревней поднимались, на дороге уж стража объявилась. Хорошо хоть, с той стороны. Ну, мы деру! Да сюда. Спервоначалу в деревне осели – не понравилось: там чужаков чураются да солдатни много, а мы в те поры от них почем зря шарахались… Это он вот, один у меня такой, – и он потрепал Идриза по плечу, – ничего не боится. Так вот, потом во Фриште решили приткнуться, и снова не вышло. Свара у меня там заварилась, пришлось убираться. Сюда махнули, чтобы оттуда подальше: город по моему соображению огромный, потеряться легко. Имя другое сообразил. Дор Фатар назвался, с такими деньжищами одно имя носить негоже. – Он подмигнул Ветру. – Потом старичка присмотрел недужного. Подмастерья все разбежались, совсем один остался, сил нет, товара нет хорошего, заказчиков тоже нет. А тут я со своим золотишком. В дело вошел, откупил половину, человека в помощь нанял. Старику – красота, сиди, знай, поплевывай и указывай что да как. А он ничего оказался, наторелый, ведь я-то что, давно уж этим делом не промышлял. Так что все сделал, как гос… ты, Ветер, научил. Теперь-то хорошо. Только вот одна беда – Идриз подрос… ну, и забрали его. Тут ведь как заведено: одного из семьи, коли он не кормилец, сразу в войско. А ведь как хорошо, что его в тюремные дела определили! И сколько ж я за то отвалил! Думал, от беды подальше парня спрятать, а то тут что ни день, то новый сбор трубят. А оно вон как обернулось… Идриз-то мой как раз тебе сгодился. Да если бы не он, кто бы что узнал? Я и подумал: как можно господина Ветра бросить! Он же всех нас!.. От верной погибели! Да не просто выручил, человеком сделал! Я ведь теперь куда богаче против прежнего! Дело вгору пошло!