Текст книги "Жемчужина из логова Дракона"

Автор книги: Людмила Минич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

Он долго еще болтал: о жизни в Кранахе, о своей благодарности Ветру, о сыновьях. Ветра заставили рассказать, чем он так Короля прогневал, хотя, конечно, Короля прогневить ой как просто. Ветер передал разговор с правителем, как помнил. Многое уже забылось.

"И что, так и сказал? – спрашивал Арфат. – Кто может вольный ветер привязать? Нет, правда? А он? В башню, понятное дело".

Чудесный Арфат!

"Стоит спасти в своей жизни хотя бы одного человека", – подумал Ветер.

Арфат стал иногда захаживать, но не слишком часто, чтобы не привлекать внимания. В остальном все оставалось по-прежнему. Ветер прилежно корпел над пергаментом, новые стихи творил. Когда пришла пора уходить, в подвале высилась целая горка из свитков. Пускай его стихи запретили в Пелахе, ну и что с того? Они уже здесь, в самом сердце здешних земель.

В разгаре зимы Ветер покинул Кранах. Зимнее одеяние должно было скрыть его черты и известный всем шрам, да и искать его уже перестали. Но все равно это Пелах, стихотворца продолжали тут числить беглым преступником, и Ветру пришлось измениться. Светлые волосы, сильно отросшие за последнее время, зачернили, шрам скрыли за отросшей шевелюрой, прилепили темные усы и бороду. Только вот глаза… Тут чем незаметнее, тем лучше, а они так и тянут к себе. Но что тут сделаешь, положились на удачу.

И Ветер навсегда исчез из Пелаха, чтобы объявиться в Вольных Городах, потом в Либии, потом снова в Городах, затем у витамов… Так всю жизнь его и носило, словно ветер, по миру. Где-то его выдворяли прочь, даже вышвыривали за городские ворота, а где-то объявляли Сыном Нимоа. "Он знает, что говорит!" – таинственно провозглашали его приверженцы. И в Бешискур потянулись те, кто верил каждому его слову. Там стало людно.

Он жил долго, до самой смерти бродяжничал по городам и деревням, и когда ушел к Великому Нимоа, то не был ни богат, ни беден, но бесконечно любим и, конечно же, ненавидим, опять же бесконечно. И невероятно знаменит. Ворвавшись в мир, подобно ветру, он принес новые силы, а для кого-то – и большие перемены. Его "Жемчужина из логова Дракона" стала самым известным произведением всех времен. Его читали со свитков, представляли актеры, переписывали и переводили многократно и при жизни Ветра, и после смерти.

Последний приют он нашел у самой дороги в Фалесту, чтобы каждый мог поклониться великому стихотворцу. На надгробье же и сейчас можно разобрать простые слова, что он так любил повторять:

"Кто может вольный ветер привязать…"

СКАЗАНИЕ ВТОРОЕ

Ученик чародея

Правду люди говорят. И почему Нимоа создал мир таким маленьким? Что, не под силу было на спине побольше удержать?

Илча через силу выдавил усмешку. Ведь как получается: за удачей хоть всю жизнь гоняйся – не догонишь, даже если в шаге притаилась, а тут как нарочно… Где бы ни пристроился, а старый знакомец уж тут как тут. Будто нет другого места!

– Ну что? – нетерпеливо окликнула Танит. – Совсем не хочешь на представление? И глазком взглянуть? Одним-единственным?

Она откинулась на подушках, поигрывая браслетом. Озорные пальчики, очень озорные… Но сейчас ему не до озорства. Отец Скании шутить не любит, и если сегодня старик решил, наконец, сдаться, то у Танит скоро будут браслеты из чистого золота. А еще папаша его будущей супруги не любит ждать. Надо идти, и по дороге непременно привести в порядок мысли, чтобы не вляпаться в беду ненароком.

Сейчас Илча жалел, что мало спал этой ночью, однако если дело выгорит, то эти золотые кудри он увидит нескоро. И еще много чего. Кошка. Редкостная, но не из тех, что шляются подворотнями. Роскошная, как золотисто-медовая рохши откуда-то с востока Индурги. Сам он, правда, живьем никогда таких не встречал, но картинок перевидал немало. Старик торгует их шкурами, среди всего прочего.

– Ну, что ты застыл, словно камень? Или мне найти кого-нибудь другого для сегодняшнего вечера?

Женщина отбросила браслет и принялась накручивать змеящуюся прядку на пальчик. Раздражена.

– Пойти туда? С тобой? В такое скопище народу? Да ты с ума сошла! Знаешь, кто там соберется? Да там… знакомца какого-нибудь встретить, что плюнуть!

С чего бы? Что за глупый каприз, совсем на нее не похожий? Или это из-за его упрямства?

Лучше бы не злить ее по пустякам, пришла запоздала мысль, а то еще на самом деле найдет кого-нибудь… Для Илчи до сих пор загадка, почему Танит выбрала его. Говорит, что любит, но он же не дурак. Ведь были же и побогаче, и попредставительнее. Да и молод он для нее. Танит значит "темнота", вот она и темнит. Но день когда-нибудь наступит… И очень скоро.

– Так рисковать! При всем народе! Да еще сегодня! – Вопреки собственным опасениям, Илча тоже начал раздражаться вслед ее глупому упорству. – Из-за чего? Из-за какого-то стихоплета заезжего? Нет, ты вспомни, чем играть вздумала! Вспомни!

Злость всегда подступала внезапно. Ведь только что он был спокоен и даже, вроде, деловит.

Женщина одним движением соскользнула с постели. Едва набросив покрывало, потянулась за чашей. Медленно, словно нехотя, подалась вперед.

– Ну, и зачем же тогда так злиться? Из-за какого-то стихоплета? – поддразнила она и тут же пригубила, не сводя глаз с Илчи. – Забудем, если так. Тебе это тоже не помешает, – протянула чашу ему. – Мне совсем не нравится, когда ты злой.

Не нравится, а подмигнула. И выгнулась так, будто ей только того и надо. Так, что покрывало едва удержалось на плечах, немного соскользнуло и все.

– Только вина мне сейчас не хватало, – через силу буркнул Илча. – Я пойду уже. И кончен разговор. Забудем.

Вблизи от нее злость истаяла сразу же. И чего он взъелся?

– Уже? – Танит коснулась пальчиком распущенной шнуровки его кадамча. – И прямо так? Не лучше ли одеться? Как ты думаешь? – в зеленых глазах плясали искорки.

Наверно, это от вина они так блестят.

– Может, тебе помочь? – Она пригубила из чаши еще раз.

– Ты не умеешь, – притворно вздохнул Илча, невольно принимая ее игру. – Вот на другое ты способна…

– Что поделаешь… Так тебе помочь? – тонкие пальчики прошлись по завязкам.

– Мне пора, Танит. Слышишь, совсем пора.

– Еще есть время, – прошелестели ему на ухо. – Может быть, это в последний раз…

Его словно толкнули.

– Как это, последний?

Танит отступила, Илча подался за ней.

– Как это, последний? Что ты молчишь?

Он снова шагнул вперед, не давая ускользнуть. Женщина еще раз пригубила из чаши, одарила непонятным взглядом, словно примериваясь, удостоить ли его ответом.

– Танит!

– Я была у Иберии…

– Так вот в чем дело! Опять к гадалке ходила! – Можно вздохнуть с облегчением. – И что она тебе наговорила? На этот раз?

– Эй, полегче, – она непонятно усмехнулась, как тень мелькнула. – Это всего лишь гадалка. Ты ведь гадалкам не веришь? Зачем же тебе знать, что она сказала?

– Я хочу знать, в какую ерунду веришь ты, – Илча вновь терпеливо вступил в ее игру.

– А я не хочу говорить.

– Проклятье, ты только что сказала, что это последний раз! Танит!

– Пусти, ты расплещешь вино, – казалось, все внимание женщины поглотили неловкие попытки освободить свои локти.

Он отшвырнул чашу в угол.

– Теперь ты можешь говорить?

– Нет.

– Почему, укуси тебя змея?

– Есть вещи…

Будто она нисколько не обеспокоена скорой разлукой, уж скорее возбуждена, – вон как глаза блестят.

– Да скажешь ты, наконец, женщина!

Должно быть, она решила, что достаточно его помучила.

– Есть вещи, что сбываются, если про них рассказать.

Уже легче.

– Глупость! – уверенно бросил Илча.

– Ну, если так, то о чем тогда разговор? – Танит вновь отступила, и он пошел следом, как привязанный.

– Я ни разу не видел, как сбываются глупые предсказания!

– А мне вот пришлось, – она закуталась в покрывало, что прежде почти ничего не скрывало. Точно вокруг стало зябко. – Я раньше не говорила… Иберия предсказала смерть моего мужа. День в день. И не только это. Я верю ей.

– Чепуха! Он же… ты же сама говорила, как он с полгода от недуга маялся! И все хуже! Тут каждый что угодно напророчит.

– А умер, подавившись рыбьей костью. В разгаре весны, точно в серединный день Восточного Дракона. Она так и сказала: когда Дракон наберет полную силу, то схватит его за горло. Вот я и ждала, дождаться не могла.

Да, не жаловала она своего супруга… но речь-то не о том.

– Мало ли что бывает…

– А ты не верь, – легко согласилась Танит, воспоминания о прошлом не надолго ее смутили. – Но я – другое дело. Мне не запретишь. И если суждено расстаться… то лучше уж сразу. Чего ожидать понапрасну? Я и так всю жизнь прождала. Ты-то свою удачу поймал.

И не понять чего она усмехается. Чтобы горечь скрыть? Или правда ничуть из-за того не горюет?

– А для кого я старался? – опешил Илча. – Не для тебя ли?

– Хм… – принялась она похаживать кругами, потирая хорошенький лобик. – А не ты ли сказал, что добьешься всего, чего захочешь? Причем тут я? Ну да, это я свела тебя со Сканией. И ты мне обязан. Но что с того, когда дело сделано?

– Пока что еще не сделано, – он еле сдерживался. Безумно хотелось чего-нибудь. То ли руки стиснуть до боли, чтобы вскрикнула, то ли вовсе наброситься. – И разве не ты мне все уши прожужжала своей Сканией да ее папашей? Разве не ты все это задумала? Думаешь, мне это очень по нраву пришлось? Да мне с самого начала противно было! И сейчас тоже! Думаешь, я бы сам не добился, чего мне надо? Это ты все: "скорее" да "вернее"! А теперь поворачивать поздно! Так что сиди тихо да жди, пока дело сделается.

– Да, я задумала, и очень ловко, – она нисколько не обиделась, все поблескивала глазками, словно и не злила его только что. – Но жизнь, она такая… по-разному случиться может. Вот мне и смутно, и на сердце тяжело. И думается… про всякое разное.

– Но ты не сбежишь от меня? – попытался поймать ее Илча, но схватил лишь легкую ткань, сама же птичка вывернулась. – Пока я там со Сканией?

– А ты сам? Вот поживешь со Сканией, она хорошенькая… Потом привыкнешь, к папаше ее присмотришься, к делу его намертво прилипнешь. А я все ждать буду… понапрасну. Зачем?

– Это что, Иберия сказала?

– Нет, она кое-что другое сказала. Вокруг столько темного, неясного…

Эта женщина снова дразнила. И снова манила. И Илча пошел за ней. Время-то есть еще, маловато, но есть.

– И что ж ты хочешь прояснить?

– Судьбу…

– Чью…

– Твою! Вдруг она с моей не сходится…

– Чего ты хочешь? От меня? – задыхался Илча.

– Хочу узнать наверняка. Это можно… – шептала она на ухо, – прямо сегодня можно…

– И успокоишься на том?

– Если успокоишь…

Слова уже давались с трудом. Он отмахнулся от них.

– Обязательно.

– Ты обещал…

– Обещал.

– Ты обещал!

Илча даже не успел как следует насладиться в последний раз. И теперь поспешно собирался, путаясь в завязках. Отец Скании не любит ждать, забери его двар.

– Ты не забыл?

– Так чего же ты хочешь?

– Приходи вечером! Стихотворца послушать. Говорят, что он будет представлять в общей зале, у господина Тринна, и он…

– Что? – Илча так и застыл с поднятой рукой. – Ты опять за свое?

– Я же не прошу тебя идти вместе со мной. Я буду там не одна, – Танит невозмутимо поправила прядь, тогда как у Илчи сжались кулаки, – так что нас никто ни в чем не заподозрит. Однако приходи пораньше. И сядь неподалеку. Или встань – уж не знаю, как получится.

– И зачем это? – подозрительно бросил он.

Илча не знал, чему противится больше. Как же неохота туда тащиться! А если он не пойдет к этому Тринну, то не увидит, с кем явится Танит. Вот как ловко. Ладно, все равно из него обещание вытянула.

– Говорят, он силой наделен… особой… – женщина запнулась.

Илча пожал плечами.

– Чепуха все это. Человек как человек. Хоть и даровитый, слов нет.

– У тебя все чепуха. Да еще ерунда. Чуть что – так и сыплешь, нет чтобы узнать, как там на самом деле.

Да, он много чего не знает. Но уж это он знает наверняка. Илча схватился за плащ.

– Я ухожу, Танит, времени совсем не осталось. И если хочешь, чтобы было по-твоему, говори быстрее.

– Ты обещал.

– Да говори же, женщина!

– Огонь прошлого…

– Что? – Илча уронил свою шляпу.

– А ты говоришь, Иберия не знает ничегошеньки… – Она усмехнулась, сразу приметив его растерянность. – Твою судьбу изменит слово. Все сгорит в огне прошлого. И это случится очень скоро, может быть, даже сегодня.

– А причем тут заезжий стихотворец и вся эта толкотня вечерняя? – выдавил Илча.

Затея не нравилась ему все больше.

– Кости указали на него. Это слово принесет чародей, и ты должен услышать. Чтобы не упустить.

– Да сколько ж повторять: не чародей он никакой! И слова его не чародейские.

– А другие говорят иначе. И слова его часто сбываются! Просто так не скажут! – неизвестно отчего заволновалась женщина.

– Я тебе говорю: не чародей он!

– На него указали кости!

– Он не чародей! – процедил Илча сквозь зубы, зная, что ничего не изменит и что придется тащиться к этому самому господину Тринну и глазеть на того, с кем меньше всего хотелось повстречаться.

– Ну, хватит! Ты обещал и пойдешь туда! Или все это пустое? И все твои обещания ничего не стоят?

У Танит даже ноздри затрепетали. Вскочила, глазами сверкает. И что в том для нее?

И тут до Илчи дошло, почему эта женщина выбрала его. Наверняка Иберия нашептала, забери ее двар! Иберия ей что-то нагадала. Каждый раз, как Танит к ней сходит, она травою перед Илчей стелется. Столько заботы, что утонуть можно. Точно, он давно приметил. И глаза у нее каждый раз так и сверкают. Гадалка что-то там ему напророчила, какую-то судьбу особенную, которая очень по вкусу этой зеленоглазой рохши. Вон как рвется. А он-то думал… Молод, да собой ничего, да умен еще, и все?

– Ладно, – согласился он, уступая напору. – Пойду потешусь. А тебе туда зачем?

– Я хочу это слышать!

Нет, Танит точно ждала чего-то. Только вот чего? Что такого может сказать стихотворец, что вознесло бы Илчу над всеми? Или хотя бы над некоторыми?

– Так придешь?

– Сказал же: ладно, будь по-твоему. Только уж… приведи кого-нибудь, – он поморщился. – Не знаю, что люди про чародеев говорят, а все остальное они хорошо примечают.

Обрадовалась, сразу видно. Скользнула, прильнула, опалила дыханьем напоследок. Но по лестнице не повела. Илча спускался в темноте. Одинокий слуга снял засов, и гость вышел в унылое осеннее утро. Огляделся, всматриваясь в ранних прохожих.

Сеялся редкий снежок и тут же таял на серых камнях. Оскользаясь на слякотных булыжниках, две женщины тащили тяжелую корзину. Верно, с бельем. Прачки, больше некому. Вдалеке какой-то малый упирался под громадным мешком, несоразмерным с его тощей фигуркой. Утренняя серость скрадывала многое, но Илче показалось, что парень воровато озирается. Не похож он ни на служку, ни на подмастерье, уж больно одежонка неладная – не иначе как по темным делам, из уличного братства. От дневного света спешит укрыться. А вот, никак, и его подельники: мимо пронеслись два мужика поздоровее, явно нагоняя мешочника.

Илча не стал дожидаться, чем там у них дело кончится, вверху хлопнула ставня, неподалеку еще одна. Его, хвала Нимоа, никто не стережет, и то хорошо. Значит, вчера сделал все как надо. Пора махать отсюда пятками, и так подзадержался больше нужного. Он надвинул шляпу пониже, и вовремя: из соседнего дома выглянула заспанная физиономия. Слуга зачем-то вылез, забери его двар. Илча поспешно проскользнул мимо, чтобы лица разобрать не успели. Вдруг этот мошенник уже где-то видал его по случаю. Может, и не запомнил, да поберечься не мешает.

Он двинулся в Торговый Круг, но не напрямик, а дал огромный крюк, чтобы подойти к дому старика Таира совсем с другой стороны. И пусть легкомысленной Танит все время сдается, что он помешался на лишней осторожности, что трусит, и все такое, но… Нимоа глупцов не любит, их любят только двары.

Путь длинный, времени, чтобы собраться с мыслями, было предостаточно, однако в голове гвоздем засело опрометчиво данное обещание. "Ну что такого?" – повторял он себе раз за разом, а внутри все равно стояла муть. Уже одна история со старым торговцем и его своенравной дочкой способна надолго лишить покоя. Все-таки жалко Сканию. Она ничего, не дурочка, не уродина, даже недурна собой, и могла бы жить себе счастливо. Илча хмурился всякий раз, когда в голову лезли подобные глупости. Его ведь никто не жалел, никогда, а она год за годом в бархате, тепле и неге. Вот и настало… время посчитаться. И все равно не по себе, сколько б ни сияли глаза Танит, ведь не о том ему мечталось. Совсем другой славы хотелось. Но жалеть уже поздно.

Вот и стихотворец этот, как нарочно, сегодня пожаловал. Бродит вокруг, как ходячая совесть, а сам такой же, как остальные, точечка в точечку. Только словами сыпать горазд, только сказки громоздить одну на другую. А как дело делать, так и пропал, только его и видели. Забыл, верно, за своими радостями. Куда уж такому, как Илча, до его высот. Слишком высоко летает Вольный Ветер – не достать. Слишком далеко – не догнать. И не надо. Пускай другие гоняются, коль охота есть. Даже смотреть на него не хочется, и если бы не данное слово… И Танит разозлится, она во все эти бабьи дурости как в Нимоа верит, даже больше.

Улочка устремилась вгору. Илча с трудом одолел крутой подъем, прикидывая, успеет ли ко времени по такой скользоте. В самом верху нагнал двоих и невольно замедлил шаг, прислушиваясь к их болтовне.

– Нет, врешь ты все, – возмущался один. – Может, я по малолетству и запамятовал, а вот отец мой тоже говорит, что этот Вольный Ветер ни разу к нам, в Вальвир, не наведывался. А кругом-то разное болтают. Уж и не знать, кому тут верить.

– Загибаешь, – захрипел второй в ответ и тут же закашлялся. – Мы ж, окромя себя, ничего не ведаем. Может, он наши края не жалует, и весь сказ, а ты тут развел…

– А Мирру жалует? Уж за два года третий раз наведался! А Леген? Всего в двух днях пути отсюда! А…

– Да откуда тебе…

– Так мой свояк через Леген обозы правит, забыл что ли? А младшую сеструху мы в Мирру отдали, третий год уж пошел.

– Ну, про нее-то не забыл я… – вновь закашлялся второй.

– А знаешь, что в самом Легене люди говорят? – понизил голос его приятель, и Илча невольно ускорил шаг, почти поравнявшись с ними. – Есть, говорят, среди Вольных Городов такие, что стихотворца не заманишь, как ни старайся, вот. Сколько ни проси, чего ни посули взамен. И неспроста это, попомни мое слово.

– Так заманили ж, – хмыкнул недоверчивый. – Ты, вон, всякие байки собираешь… Ну, баба прямо. Ты сообрази, что такое Леген, и мы, сохрани нас Нимоа. Леген-то громадный городище, побольше Вальвира раза в три, верно, будет. Вот стихотворец там и промышляет. Ему ведь что: чем больше люду, тем лучше. Говорят, у него уж и богатства несметные… где-то припрятаны, а все мало, вот и бродит повсюду… никак не успокоится.

– А ты не баба, за дурачьем вслед талдычить? Вот скажи, с какой руки ему тогда по деревням шататься?

– Ну, это я…

Тут Илча окончательно поравнялся с ними, болтуны разом уставились на него, но тут же утратили интерес, обманутые притворной озабоченностью совсем иными делами. Однако голоса понизили. Илча только и разобрал:

– Кто его знает, чего ему надо. И вот еще тебе, – вспомнил хрипатый, и дальше пошло еще тише. – Больно уж у нас чародеев не жалуют… сам знаешь. Не то что в Легене или в той же Мирре, – скорее угадал, чем услышал Илча.

Тут пришлось ускорить шаг – подозрительно, чего он так приклеился, подъем уж давно закончился. Да и время в спину подталкивало. Но слова прохожих крепко засели в голове. Он зря старался освежить в памяти придуманный накануне разговор со стариком Таиром. Из этой самой памяти в голову лезло совсем другое, и внутри разрасталось дерево давней обиды – очень давней, уж скоро два срока будет, а для Илчи это почти полжизни, – но поразительно свежей. Так больно его никогда не предавали. Больше никогда, потому что с тех пор Илча поумнел и никому безоглядно не доверяется. Нет никого на свете, чтобы даром о тебе позаботился, так что старайся сам.

"И что же ученик чародея тут с метлой копается? Ты ей вели, и она сама управится!"

"Ну-ка еще расскажи, как двары от тебя разбегались!"

"Бездарь, хозяин тебя из милости держит, чтобы на улице медяки не клянчил".

"Только пальцем шевельни, выродок! Мой отец тебя в пыль изотрет, если я хоть слово!.. И валяйся тут, пока встать не велю!"

Илча еще ускорил шаг, он почти бежал, но убежать не смог. Эти голоса навсегда останутся полудетскими, хотя их хозяева давно выросли, забери их двары, самые черные и страшные. Он выдержал почти полгода, потому что надеялся, ждал. Но весны так и не дождался, убежал еще по зимней поре. Настрадался тогда в ночлежных домах. Двух пальцев на ноге лишился. Спасла его ранняя и необыкновенно теплая весна, точно сам Нимоа сжалился над мальчишкой, которому лишь два с половиной срока стукнуло.

С тех пор Илча хорошо знает, чего хочет. Никогда не голодать, не холодать, не ютиться из милости, не терпеть чужих насмешек. Не просить, а самому указывать что и как. И главное, всем им показать, кто на самом деле бездарь, а кто умник, пусть без родства особого, зато с головой.

Ближе к дому торговца пришлось замедлить шаг, колокол на Башне Городского Совета еще молчал. Илча с трудом дождался указанного часа и дернул дверной молоток.

– Илча, младший помощник управителя Тилена, к господину Таиру.

– Господин Таир изволит отсутствовать, – ответили ему. – Но он велел придти младшему помощнику Илче в послеобеденный час.

Вот так. Отсутствовать изволит. Это что, и есть его ответ? Нет, не может быть. Илча успокоился немного, вышагивая по скользким камням и размышляя над постигшим его разочарованием. Если бы старик надумал отправить его с глаз долой, то так бы и сделал, и незачем придумывать эту глупую отлучку. Даже наоборот. Отец Скании не любит зря таскать свои кости неизвестно куда да еще ранним утром. Значит, его отвлекло что-то важное. А будущий супруг его дочери может и подождать, помучиться немного да подумать о чести, что ему оказать собираются. Или не собираются. Илча криво усмехнулся. Все еще узнают, кто он такой, дай только срок.

Неудача оказалась к лучшему, она заняла его ум, отвлекла от дел давно минувших, и в послеобеденный час Илча снова стучался в дом старого торговца. На этот раз его впустили без проволочек. И в приветственном покое продержали недолго – хороший знак. Слуга без слов махнул рукой, приглашая следовать наверх. Илча на ходу одернул кадамч, откинул назад непокорные пряди, что так по сердцу Танит… Спохватился, отгоняя глупые мысли, не о том сейчас надо думать. Торговец проницателен и въедлив. Говорят, всех прямо насквозь видит. Вот только Илчу пока что не разглядел.

Гость позволил себе небрежную усмешку, однако вскоре вся его бодрость исчезла. Что бы там ни было, а он робел. И дома этого, и его хозяина. Ведь в первый раз такой чести сподобился, раньше тут бывать не приходилось. Он ведь как себе думал: только войди – и здешнее богатство сразу в глаза полезет, из всех щелей попрет, а вот и нет – вокруг все строго и четко, и ничего сверх того. Дом явственно указывал на характер своего владельца, и Илча в первый раз уразумел, насколько глупую игру затеял, как мал и ничтожен, и как легко его раздавить. Как смешны его надежды! Но отступать уже слишком поздно. Придется, видно, выслушать резкую отповедь. Может быть, хоть денег посулит, чтоб неудавшийся зять убрался куда подальше.

Вот и пришли. Неподалеку слышались голоса. Похоже, отец Скании не один. Слуга провел гостя в небольшую пустующую комнатку и ушел доложить. Илча приотворил дверь, прислушиваясь. К несчастью, до него долетали лишь слабые отзвуки.

– … не займет много времени… – вдруг раздался голос хозяина.

Должно быть, это дверь распахнулась. Илча опрометью кинулся вглубь комнатушки, к самому окну. Не хватало, чтобы его застали за таким позорным делом. Итак, старик даже времени на гостя тратить не собирался. Что ж, дело ясное.

– Приветствую с добром господина Таира.

Один из столпов Городского Совета Вольного Города Вальвира не ответил ни слова. Удостоил беглым взглядом, словно не желал отрываться от важных дум ради гостя. Проковылял к широкому креслу, спинкой от окна, и сел. Перевел тяжелый взгляд на Илчу, указал на соседнее сиденье. Но обнадеживаться рано. Может, ему просто глядеть снизу вверх неудобно. Не успел Илча пристроиться, как старик уже к делу перешел.

– Наслышан о тебе изрядно.

Илча только рот открыл, чтобы ответить, как его оборвали.

– Не утруждайся словами, когда их не просят. Будешь говорить, когда я спрошу.

Отец Скании был ровен как всегда, точно сейчас не решалась судьба его единственной дочери. Да и взглядом он будущего зятя не пытал, как будто все решил заранее, до близкого знакомства. Теперь-то Илча понимал, откуда взялось такое прозвище. Хозяина дома за глаза называли Ледяным Таиром, но прежде Илча думал, что за этим скрыта постоянная внешняя холодность и спокойствие. Теперь же… старик сковывал собеседника по рукам и ногам одним взглядом, а манера медленно выговаривать каждое слово повергала в еще большее смятение. Илче и раньше доводилось видеть это со стороны, но сейчас, когда Таир обращался прямо к нему, он чувствовал себя мальчишкой, которого отчитали за все возможные прегрешения. Держаться, Илча!

– Ты ведь родом не из Бархассы?

Проклятый старик успел узнать про него немало. Знать бы только, что именно.

– Нет, – осторожно ответил Илча. – Я долго жил в Бархассе, это правда, и сюда перебрался оттуда…

– Я не спрашиваю, что ты делал в Бархассе, я и так это знаю. Я спрашиваю, откуда ты родом.

И опять Илча барахтался в ледяной проруби, силясь вынырнуть.

– Из Бреши.

Старик на миг задумался.

– Это на побережье? Ты из Утонувшего Бреши?

Илча склонил голову.

– Теперь его так называют. Раньше это был просто Бреши.

– И что же там случилось в действительности?

– Я не знаю. Меня там не было. Я знаю то же, что и все. Пришла огромная волна и…

– Это мне и самому известно. И кто же твой отец?

К таким расспросам Илча приготовился заблаговременно.

– Он был известным торговцем.

– И чем же он торговал?

– Рыбой, – пришлось сознаться.

– Еще бы, чем можно еще торговать в городишке на побережье, забытом Нимоа!

– Наш доход составлял никак не меньше четырех-пяти полных мер в сезон, – вдохновенно соврал Илча, теперь-то ничего уж не проверишь. – Мы процветали.

Таир едва заметно хмыкнул.

– Не хвались тем, что было, юноша. Теперь-то тебе хвастаться нечем.

Илча проглотил все остальное несказанное, заготовленное со вчерашнего вечера.

– А что другие родичи? Они тоже процветали?

Явная насмешка, но только на словах, в голосе – то же ледяное безразличие.

– У меня нет других.

Не рассказывать же ему, как довелось уцелеть. Что по чистой случайности отец отправил его к дяде, в дыру, еще более забытую Нимоа, чем Бреши. Что как только родной дом скрылся под водою, дядя свез его в Фалесту. Сказал, что хочет пристроить племянника, тут ведь своих пять ртов, а доход у него скромный, шестого не выдюжит, а сам свез и оставил посреди рыночной площади с двумя медяками в кармане. И если бы не местные темники из уличного братства, пареньку, не знавшему прежде ни ночлежных домов, ни голодных мук, пришлось бы худо.

– И где же ты был, когда твой город утонул?

Он что, насквозь видит?

– Меня отец учиться послал. Хотел, чтобы я со временем из Бреши выбрался, с нашими-то деньгами… В Тарезу послал, там есть такая школа для…

– Я слышал о ней, – вновь оборвал старик. – Это легко проверить.

– Пожалуйста, – позволил себе Илча пожать плечами. – Наставником там Альбон, господин Ри Альбон, полурыжий такой, полуседой. Он же половину той школы и держит. По знаменитости это третья…

– Я знаю. И что же твое учение?

– За сколько было заплачено, столько и выучено. Бреши утонул, отца не стало, деньги вышли, с тех пор я и живу… сам по себе.

– Да, ловкости тебе не занимать.

На что он намекает? Илча покрылся испариной. Неужели подозревает?

– И это говорит в твою пользу. Пока только это. – Первый раз его глаза почти утратили водянистость, старик нахмурился. – Что ты себе возомнил? Что Скания крутит мной, как вздумается? Что я приму всерьез ее посулы лишить себя жизни и не смогу тому воспрепятствовать? Она еще девчонка! А ты, должно быть, крайне жаден или истинно безрассуден, если решился надоедать ей после того, как получил от меня золото. Может, тебе показалось мало? – Таир глядел все тяжелее, и Илча подобрался, готовясь, если что, дать деру. – Скания – единственная дочь, и потому моя забота – оградить ее от бед. Ей суждено стать супругой достойного человека, а не бродяги, толкущегося помощником управителя в одной из моих лавок.

Все, Илчу попросту сочли недостойным, несмотря на самоуверенность Скании и надежды Танит. И в откуп от назойливого воздыхателя, на который, признаться Илча очень рассчитывал, ничего не предложили. Даже и браться не стоило. Ведь знал же, что затея глупая. Выпутаться бы как-нибудь подостойнее.

– Господин Таир представить не может, как я люблю его дочь… однако я готов подчиниться любому решению, потому что знаю… отец печется о ее благе, – скомкал он заготовленную фразу под водянистым взором торговца. – И если я могу по-другому доказать свою преданность семье господина Таира… любым способом… даже если мне никогда в жизни больше не удастся увидеть Сканию… – совсем запутался Илча в пышных фразах. – То я готов… по первому слову!

Старик пожевал губами.

– Любым способом, говоришь… Хорошо… зачтено в твою пользу. Вот что… Ты молод, Скания – слишком юна. Ничего не случится, если твою ловкость и ее чрезмерную, по моему мнению, привязанность испытает время.

Илча насторожился. Что за крутой поворот?

– Свататься к моей дочери может только человек достойный, но мир велик и возможностей подняться в нем не счесть. Даже для помощника управителя. Многие из нас начинали с малого. Моей дочери не нужен неудачник, привыкший пускать отцовские деньги на ветер. А потом и мои впридачу. Таких в Вальвире предостаточно. Моим зятем станет тот, кто сумеет приумножить и богатство, и славу моего дома. Для этого нужна не только смелость и ловкость, но и разум, и тонкий расчет. В ловкости твоей у меня сомнений нет, в смелости тоже. Я прекрасно помню, что не лишился дочери единственно благодаря твоему вмешательству.

По речам походило на то, что Илчу хвалят, но голос оставался все тем же. В нем не было надежды.

– А вот разум тебе еще предстоит отточить, и преуспеешь ли ты в сем деле, мне неизвестно, – продолжал старик. – Вот мое решение: я даю тебе три года сроку. Докажи, что достоин Скании, и получишь ее. Слышишь меня? Сумей подняться из ничего – и получишь все мои сокровища.

На такое Илча не рассчитывал. Таир принимал его всерьез! Однако такие условия ни к чему не годились. Не выгорело дело. Поднимись из ничего! А на что ему здешнее золото? Как раз подняться… где-нибудь подальше отсюда. А на таких условиях пускай за девчонку кто-то другой сражается. За три года он, может, и сам чего надумает… с тем, что уже есть. Знала бы Скания, как невысоко папаша оценил ее жизнь в монетах!