Текст книги "Для тебя я ведьма (СИ)"

Автор книги: Ляна Вечер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

– Синьор Сальваторе, желаете выпить? – вожак только внёс ценное предложение, а хозяйка уже выскочила из дома.

– С ума сойти можно… У неё там неиссякаемый источник эля? – шептала я, глядя, как Торе недоверчиво коситься на предложенный напиток.

– Я не собираюсь вас травить, – рассмеялся Пелле и первым сделал глоток. – Что заставило вас остаться?

– Книга, синьор Карузо, – Ловчий отодвинул от себя кружку. – Альду подозревали в колдовстве из-за трактата по некромантии. Он у вас?

– Сожжён.

– Это же улика, синьор Пеллегрино.

– Я счёл писание ингредиентом и предал огню, как того требуют правила. Увы, забыл пригласить свидетелей…

– Брешешь, псина!

Надрывный визг досок – Сальваторе навалился грузным телом на стол и схватил Пелле за грудки. Скованная противоречивыми желаниями, я впилась пальцами в каменную кладку. Хотелось выскочить во двор, чтобы оттащить Пелле, сомкнувшего на горле Торе мощную пятерню, и влепить пощёчину, но уже не Охотнику. Меня отчего-то до боли задела выходка командира. Да и интерес Сальваторе к трактату по некромантии настораживал. Хвала печатям, через несколько мгновений эти двое расцепились, иначе не сдержалась бы.

– Вам лучше уйти, синьор, – Пелле тяжело дыша, раздувал ноздри и держался за пистолет, готовый выдернуть его из-за пояса.

– Я буду давить Охотников как чумных крыс и не успокоюсь пока не сотру вас с лица великих земель Ханерды, а твоя вонючая туша, Карузо, украсит главную площадь Сэнбари. Ты станешь флагом моей победы, ублюдок, – Сальваторе выплюнул угрозы в лицо врага и, опрокинув стол, скрылся в темноте улицы.

О, Сильван, подумать не могла, что ненависть командира к Охотникам настолько сильна. Даже в моменты ярости, когда синие глаза Тора скрывала чёрная пелена, я не видела в нём столько жестокости. Пеллегрино стоило бы задуматься. Крепко задуматься.

***

Бутон ночи раскрылся, заиграл чернеющей темнотой лепестков с голубой сердцевиной полной луны. Затуманенные облаками звёзды, будто синьорины за балдахином, пульсировали ровным, сонным дыханием под скрежет колыбельной сверчков. В дырах крыши заброшенного курятника мелькали тени сновидений, я завидовала спящему небу. Безумно хотелось оказаться в комнате трактира. Зловоние и соседство с клопами уже не казались такой уж проблемой: кровать, подушка и одеяло сделали бы меня абсолютно счастливой.

Дрожа от пронизывающего сквозняка и переизбытка эмоций, сидела на холодной, устланном соломой земляном полу, ожидая, пока синьор Пеллегрино покинет двор, чтобы рвануть подальше от этого места. Идею ползти по кустам отмела сразу – если Охотник заметит шорохи ещё раз, выстрелит не задумываясь. Однако Пелле не собирался на боковую. Он поднял стол, собрал кружки и попросил у хозяйки ещё эля.

Вожак пил, а я молилась. Просила Великого Брата дать мне шанс улизнуть отсюда и добраться до своих живой. С одной стороны, если меня хватятся, и синьорина Эспозито расскажет, где искать – это надежда, а с другой – командиру не следовало знать о нашем с Мими ночном променаде. Но хуже всего было ощущать смешение страха и порывов страсти к Пеллегрино. Одна часть меня кричала – Гвидиче, сиди тихо, чтобы и шороха слышно не было, а вторая назойливо гудела – Амэно, Пелле так хорош собой. Давай, взгляни на него ещё разок.

Ворох моих мыслей разметал звук приближавшихся шагов, сжалась в комок и зажмурилась. Охотник остановился возле двери курятника, а через мгновение моё сердце перевернулось в груди от трёх еле слышных ударов костяшек по стене.

– Синьорина, сколько можно там сидеть? Я давно заметил вас, – вожак говорил спокойно, без угрозы в голосе. – Выходите, хочу знать кто вы.

Не слишком заманчивое предложение, синьор. Мы с вами давно знакомы, даже ближе чем стоило бы. Или заманчивое?.. Проклятая вторая половина безжалостно душила инстинкт самосохранения первой.

– Не испытывайте моё терпение. Не заставляйте вытаскивать вас силой.

Чего-чего, а испытывать терпение, а тем более силу Пеллегрино не хотелось. Тромольский лес и страстно влюблённые глаза цвета весеннего неба остались в прошлом, а настоящее – безжалостный убийца и безлюдная окраина села – ждали за стеной курятника. Встала и, не чувствуя, как несут ноги, подалась к двери. Шаг, ещё шаг, слепящий свет фонаря – я зажмурилась, прикрывшись рукой.

– Чудесная ночь, синьорина, – Охотник убрал огонёк. – Вы следили за мной?

– Н…не… невольно, – подобрав достойное, а главное, короткое оправдание, опустила голову. Язык почти не ворочался во рту – чудо, что вообще смогла говорить.

Странно бояться быть узнанной синьором Карузо, когда новая внешность Амэно Гвидиче не оставила следа от Амэрэнты Даловери, но тревога вопреки здравому смыслу мерзко лапала душу.

– Мы с вами раньше встречались? – вожак подцепил кончиками пальцев мой подбородок, заставляя поднять голову.

Ресницы несмело вспорхнули, и я встретилась взглядом не с жестоким вожаком стаи Охотников, а с первым мужчиной в моей жизни. Пеллегрино, такой же, как в тот проклятый вечер – манящий тёплым дыханием, источающий аромат желания синьор из бронзы, только сегодня он не был одурманен приворотным зельем.

Охотник долго рассматривал меня – заглядывая в глаза, аккуратно касался души, скользил по лицу и шее эфирной щекоткой. Чёрные точки зрачков вожака раздались по бледно-голубым радужкам, пряча за собой отблески тоски. В этом мучительно прекрасном ритуале была та опасная нежность, что я уже чувствовала от Пеллегрино в моменты близости.

– Я видел вас раньше…

– Нет. Не думаю. Мы не могли с вами встречаться, – тараторила, собирая в кучу все «нет» этого мира. – Простите, я случайно здесь оказалась. Заблудилась… Забрела не туда. Мне пора, ещё раз простите.

Я должна была попытаться уйти, хоть и понимала – шансы равны нулю, а на ноль нельзя делить и умножить на ноль – получишь ноль. Уроки синьора Ландольфи дали плоды совсем не вовремя. Вожак сегодня уже отпустил добычу, но не меня, не так, не в этот раз.

Пелле остался у дверей курятника, а я стремительно уносила ноги подальше от ощущений, что пугали почище смерти, но его тихий, растерянный голос, словно кувалдой вбил меня в землю:

– Девушка со шрамом…

Осторожно дотронулась ледяными пальцами до отметины на брови. Я давно перестала замечать широкий рубец: ладони не чувствовали его, когда умывалась, а глаза не видели, когда гляделась в зеркало, но окружающие по-прежнему ловили изъян на моём лице.

– Ваш портрет на рынке Илиси стоит сумасшедших денег, синьорина Гвидиче, – Пелле уже стоял у меня за спиной, обжигая дыханием затылок, – но чтобы купить его мне пришлось вцепиться в раму зубами – пятеро пройдох с тугими кошельками пытались перебить цену. Вы умудрились собрать всех богачей юга на рыночной площади Илиси.

Фавн бы побрал синьора Сальваторе! Это он решил, что слава Ловчим безумия не повредит, и нанял художника. Не помнила название городка, где мы неделю назад останавливались отдохнуть, но именно там Торе пришла в голову «гениальная» идея – запечатлеть наши лица акварелью. Мастер написал портреты, и командир отвалил ему десять кулаков золота за работу, плюс ещё пятьдесят сверху, чтобы тот сделал копии и проехался по рынкам. Каждый портрет снабдили серебряными табличками с гравировками имён и должностей Ловчих.

Всё вместе – рисунок, изящная овальная рама и блестящий кусочек драгоценного металла с надписью – смотрелись просто шикарно. Думаю, шедевры на рынке собирали немало зевак, а о цене и говорить страшно. Сто семьдесят кулаков золота в святейшую казну – сущие пустяки по сравнению с суммой, отваленной Пеллегрино за моё лицо.

– Портрет синьора Сальваторе вы тоже купили? – опасаясь собственных желаний, не нашла смелости повернуться.

– Нет, – он приятно улыбнулся голосом, – не испытываю страсти к изображениям мужчин, да и не каждая женщина способна дотронуться до моего сердца, а вам, луноликая синьорина Гвидиче, удалось присвоить его.

– О, Великий Брат… – моё тело пробрал озноб.

– Вы дрожите, – развернул к себе и растёр огромными ладонями мои плечи. – Попрошу хозяйку принести одеяло, очаг она не разжигала.

Туман в моей голове разделил Пелле-ублюдка и Пелле-любовника. Беспощадный убийца остался за дымчатой пеленой, видела лишь трепетного до мурашек по спине синьора с бронзовой кожей и прекрасной тёмной шевелюрой.

– Не нужно одеял, мне пора уходить, – через силу выдавила я.

– Останьтесь, прошу.

– Меня станут искать и…

– И командир накажет Ловчую за время, проведённое в компании Охотника, – слишком откровенно закончил за меня Пелле.

Я бы сказала иначе, а Пеллегрино опустил топор на оковы правды, и слова сорвались с его губ, дёрнув звонкие струны моей души. Освободившись от заклинания Эммы, я не стала свободнее, слишком многое держало рядом с Торе: обязанности Ловчей, моя магия, чувство вины.

– О, синьорина Гвидиче, – Пеллегрино сдвинул брови, догадка скользнула в голубых глазах, – вы видели смерть Энрике… Вы не командира боитесь – меня, – он крепко сжимал мои плечи. – Прошу, не надо. Разве я могу причинить боль женщине, о которой мечтал?

– Прекратите, – его слова обдали сердце кипятком.

– Вам неприятно, отвратительно моё чувство?

– Нет… Или... Мне пора.

Охотник отпустил – просто убрал руки с моих плеч, не произнеся ни слова. Схватив первый попавшийся фонарь со стола, поспешила убраться подальше от собачьих нежностей. Невиданный аттракцион щедрости – Пеллегрино бескорыстно попрощался в одну ночь и с Альдой, и со мной. Я страдала от приступов страсти, но не от слабоумия. Поверить в искренние чувства Охотника к Ловчей? Нет уж, увольте.

Глава 15

Ничего не видя во тьме сельской ночи, сбивая носы кожаных сапог, бегом неслась к трактиру. Фонарь пал смертью смелых, когда, запутавшись в юбке, я грохнулась и разбила хрупкую конструкцию о здоровенный камень. Ссадины на ладошках и коленях, холодный ветер в лицо, лай собак за спиной – волшебная ночь. После того, как на пути в третий раз повстречалась злосчастная каменюка, я призадумалась. Умудрилась заблудиться в небольшом селении – легендарное везение. До рассвета далеко, спросить дорогу не у кого, псы во дворах нервничали всё сильнее, а зудящие воспоминания о синьоре Карузо вновь жадно облизывали фантазию. Фавн его знает, сколько ещё предстояло провести в рядах Ловчих, но пока моё звание – компаньон командира даже с мыслями стоило быть немного осмотрительнее… Много осмотрительнее.

– Амэ! – такой родной голос синьора Ландольфи мазанул мёдом по горькому следу отчаянья.

– Слава печатям, Ром! – чуть не бросилась на шею лекарю, но вовремя разглядела влюблённую фурию за его спиной.

– Синьорины, – кареглазый красавец поднял фонарь над нашими головами, – объяснитесь, какого козла вы носитесь по селу ночью?

Никакие слова не могли сказать больше, чем подранная одежда: надо быть слепцом или полным идиотом, чтобы не понять – синьорины нашли весьма захватывающие приключения. Лекарь злился, с ответом медлить не стоило, но я не знала, успела ли Эспозито соврать. Секундное замешательство и, спасая ситуацию, фарфоровая куколка картинно рухнула без чувств на синьора Ландольфи. Я едва успела цапнуть из рук Рома благословенный источник света, а он подхватить синьорину врушку.

– Опять, – лекарь обречённо задрал нос к звёздам. – Третий раз уже.

– Переутомление? – невинность в моём голосе вышла чуть реалистичнее обморока наблюдательницы.

– Скудоумие, – фыркнул Ром. – Я жду ответ.

– Мы решили немного пройтись, а там собаки и… разбежались в разные стороны, заблудились, – виртуозно врать – не моё. – Как там синьорина Альда? Жива?

– Да, хвала великому Брату, она уже в трактире. В селении сейчас две стаи Охотников, – Ромео поправил, лишившуюся чувств фурию, у себя на руках. – Сначала мы забрели не к тем ублюдкам, потеряли время. Честно говоря, я уже не надеялся найти Альду живой, но всё обошлось.

– Хвала Великому Брату, – вознесла руки к небу.

– Хвала, – кивнул Ландольфи. – Идём, Амэно. Нас ждёт тепло очага и вино.

Синьорина Эспозито бесстыже прижималась мраморной щёчкой к лекарской груди, едва заметно улыбаясь краешками губ. Похоже, эта птичка не собиралась махать крыльями.

– Постой, – я дёрнула идущего впереди лекаря за рукав куртки, – надо найти Сальваторе. Он ведь не знает, что мы встретились.

– Амэ, – Ром продемонстрировал коронную паузу, – Торе… он… Командир не пошёл вас искать.

– Ай! – растеряно всплеснула руками. – Как он мог не пойти?

В селении две стаи Охотников, вокруг кромешная тьма, Ловчая могла быть в шаге от смерти, а Тор не соизволил поднять зад? Быть не может.

– Как это не пошёл, я тебя спрашиваю?! – собаки зашлись лаем мне в унисон.

– Гвидиче, прошу, поговорим в трактире.

– Он с Альдой в комнате заперся, – фурия прервала спектакль и спрыгнула с рук лекаря.

Слова Эспозито булавкой вошли в моё сердце. Скудные блики фонарного света на мгновение погасли, и я прижала ладонь к ноющей груди. Так хотелось, чтобы Мими ошиблась, соврала, сказала назло, но она с сожалением поджала губки, а Ром виновато отвёл глаза.

***

Трактир сверкал чистотой и благоухал запахами пищи. Нос поразила не тошнотворная вонь помоев, а настоящая симфония аппетитных ароматов. Отдельные комнаты для каждого из нас, тёплая вода, чтобы умыться, и закрытые для остальных посетителей двери – жаль, настроение не соответствовало атмосфере. Умывшись, окинула взглядом свою комнатушку и впилась глазами в стену – там, за ней, синьор Сальваторе и спасённая Альда. Тихо. Слишком тихо, и тишина разрывала душу не хуже самого сладострастного стона. Клянусь святейшими печатями, готова была собственноручно казнить рыбку – вырвать ей жабры и поджарить на костре до чёрных углей. Тор имел право привести к себе хоть дюжину женщин – это правда, но как мне не умереть от щемящей боли в груди?..

Мими и синьор Ландольфи ждали внизу за столом. Спускаясь по лестнице, я заметила, как наблюдательница с нежностью и тоской в глазах отправляет лекарю безмолвные намёки. Ром, похоже, предпочитал этого не замечать – вздыхая, ковырял столовым ножом овощи на тарелке.

– Хвала печатям, – буркнул лекарь и взялся разливать вино, – Великий Брат услышал молитвы – Амэно Гвидиче озарила эту скромную обитель божественным светом.

Мими продолжала смотреть на объект своей страсти с восхищением, словно не замечая дребезжащих нот в его голосе и испепеляющего взгляда. Не выспавшийся, голодный синьор Ландольфи становился жутким брюзгой, и вынести его общество могли лишь самые стойкие люди.

– Могли бы не ждать, – уселась за стол.

– Я настояла, – горделиво вздёрнула носик фурия, – мы ведь почти семья.

Ромео поперхнулся вином, я протянула ему салфетку и с удивлением покосилась на Эспозито. Видимо, излив мне душу, кукла решила отправить пушки за борт и взять курс на дружбу, а то и больше.

– Амэно, попробуйте, – Мими сунула мне под нос поджаренное птичье крылышко. – Это просто чудо какое-то!

После вынужденного недоедания синьорина Эспозито накинулась на еду, как ума лишилась. Позабыв о манерах, она вгрызалась зубами во всё, что подавал нам трактирщик, и хвалила, хвалила, хвалила. С набитым ртом, стекающим с подбородка растопленным жиром и ложкой в руке, Мими выглядела совершенно счастливой.

Чревоугодие наблюдательницы и её необычайно благодушный настрой добили аппетит. Клянусь рогами козлоногого, мне и впрямь начало казаться, что наша фурия лучше многих, кого я знала. По крайней мере, лучше Альды, что так легко согласилась на уединение с синьором Сальваторе.

– Синьор Ландольфи, не могли бы вы меня осмотреть? – Мими вытерла губки салфеткой. – Меня насторожили обмороки.

– Не знаю, не знаю, – недоверчиво скривился Ром, – вы, кажется, пышете здоровьем, но если продолжите жрать в таких количествах, умрёте от заворота кишок, – он встал из-за стола. – Доброй ночи, синьорины.

Изящный поклон Ромео после «заворота кишок» оставил неоднозначное впечатление. Мими сникла. Задумчиво ковыряя пальчиком старую дырявую скатерть, она словно унеслась мыслями далеко от земель Ханерды, туда, где живёт любовь, и синьоры не грубят синьоринам. Потрясающе умная глупенькая птичка.

– Эй, не вешайте нос, – не знала, как подбодрить наблюдательницу. У самой на душе не лучше, если не хуже.

– Он меня отверг, – фыркнула Эспозито.

– Ромео отверг не вас, а вашу манеру общаться.

– Плевать, – фурия накручивала себя всё сильнее. – Ходок, который не пропустил ни одной юбки, отверг меня!

Надо отдать должное мастерству наблюдательницы – синьорина Эспозито знала о Ромео то, о чём в Польнео никто даже не догадывался, но к несчастью её сильные стороны на этом заканчивались. Синьор Ландольфи, конечно, «ходок» и шанс обычно не упускает, но она сплошной пердиманокль.

– Мими, вы грозили уничтожить Рома, его друзей и семью.

– Я?! – фурия словно запамятовала, что недавно чуть не прошлась по нашим головам ради карьеры. – Считаете, синьор Ландольфи поэтому так холоден ко мне?

– Может статься, – кивнула и невольно зацепилась глазами за дверь комнаты Сальваторе. – Поговорите с Ромео, извинитесь и предложите мир.

– Я и перед вами должна извиниться… Простите, Амэно, не держите зла. У меня ведь кроме карьеры ничего в жизни не было, а клеймо всё изменило, – она осторожно коснулась плеча, будто под рукавом скрывалось не метка бездны, а самое дорогое сокровище.

Сделалось неловко. Фурия искренне попросила прощения – карие глазки даже сверкнули слезами, но наблюдательница не знала, что это я сунула её под гильотину.

– Не берите в голову, – я мягко улыбнулась. – Оставим прошлое прошлому.

– Синьорина Гвидиче, вы дали мне дельный совет, хочу отплатить тем же, – наблюдательница замерла, подбирая слова. – У вас с командиром совсем разладилось, а сегодня я видела, как вы смотрели на того Охотника.

– Как я смотрела? – почувствовала тепло на щеках.

– Жадно.

– Мими…

– Амэ, не связывайтесь с этим человеком.

– Что за вздор? – нервно заёрзала на стуле. – У Ловчих одна дорога, у Охотников другая.

***

Минули часы, прежде чем поняла, что рассвет в компании дождя уже облизывает окна, а я так и не собралась встретиться с подушкой. Сидя в одиночестве на первом этаже, не заметила, как хозяин заведения убрал со стола. Наверное, он отправился на боковую, но перед этим любезно оставил кружку молока для меня. До слёз смешно – сама оттолкнула Торе, а теперь стерегу его под дверью в надежде получить порцию успокоения. Невероятно трудно признаться себе, что в закулисьи моих фантазий синьор Сальваторе умирал от горя, потеряв любовь, а не развлекался с Альдой. Запутавшись в канатах мыслей, дёргала за растрёпанные концы, туже затягивая узел боли, пульсировавшей в голове. Неожиданно раздался резкий щелчок дверного засова. Я подскочила на ноги, тяжёлый стул с грохотом повалился на пол. На балкончике второго этажа, что заменял коридор, застыл синьор Сальваторе. Растрёпанные кудри, несколько расстёгнутых пуговиц на мятой рубашке и слишком довольная круглощёкая физиономия командира – всё кричало о чудесной ночи. Альда вышла следом и с улыбкой замерла у перил, бросив вниз пренебрежительный взор. Светловолосая красотка сверкала звездой на безоблачном небосводе. Прошлой ночью пленница показалась мне безликой, серой, но сейчас я увидела, насколько Альда хороша, и дело даже не во внешности. Было в ней что-то высокое, гордое, недосягаемое. Вершина, до которой могут добраться лишь избранные. Девушки её породы редко дарили сверкающий лучик внимания синьорам, а уж если свезло – стоило позаботиться о душевном равновесии, чтобы не сойти с ума от счастья. Чуть раскосые холодные голубые глаза и идеально белая кожа, да от одного вида её ключиц рехнуться можно.

– Доброе утро, – высокомерие в голосе Альды легко спутать с учтивостью. – Вы, наверное, синьорина компаньон, – она скользила ладонью по перилам, спускаясь вниз. – Командир упомянул вас, когда рассказывал о Ловчих.

– Какая честь, – шагнула ей навстречу.

– Увы, я плохо запоминаю имена простолюдинов, – улыбнулась Альда. – Они такие неброские, как и их обладатели.

После этого выпада мои надежды на невинное общение между Сальваторе и высокомерной девицей бесследно испарились. Альда явно пыталась уколоть меня побольнее, и самое отвратительное – она обладала достаточным количеством информации для этого.

– Амэно Гвидиче, – Тор быстро спустился к нам, – мой компаньон и нос Ловцов безумия.

– Ах, да, – синьорина опустила пушистые ресницы, – Амэно Гвидиче.

– Рад, что вы уже проснулись, Амэ. Собирайтесь, через пару часов отправляемся в путь, – Сальваторе уселся за стол и заглянул в кружку с молоком.

– Торе, я могла бы приготовить для вас завтрак, – мурлыкнула Альда. На её кошачьем это, наверняка, означало высшую степень благосклонности.

– Вам тоже лучше заняться сборами, Альда.

Довольно улыбнувшись, помощница кивнула и поспешила «заняться…». Последняя фраза кудрявого командира застряла у меня в ушах. Не понимая, какого фавна только что выдал Тор, я застыла с немым вопросом в глазах.

– Она едет с нами в Илиси, – небрежно бросил Сальваторе, когда синьорина скрылась за дверью комнаты.

– Вот как, – опустилась на стул, чувствуя, как холодок злости заиграл в груди. – Не думала, что вы станете таскать за собой случайную... Знакомую.

– Не вам судить.

– Ты с ней… – сдавленный шепот сорвался с моих губ. – Там…

– Это моё дело, – Тор ответил тихо. Он встал и внимательно посмотрел на меня. – Альда нуждается в поддержке. Брат лишил её состояния, выставил из дома, а я могу помочь и помогу.

– Ай, Торе… – еле удержала слёзы.

Не знаю, что тронуло синьора Сальваторе – влага в моих глазах или тени прошлых чувств, но он вдруг смягчился, позабыв о «вы».

– Послушай, мне и так не просто. Я еле справляюсь с беснующейся магической силой, и ты так близко, но я не могу…

– Вдруг я ошиблась, сказав, что ошиблась? – не хватило слов и дыхания.

Почти не чувствуя ног, поднялась и посмотрела на командира, пытаясь отыскать в его глазах отражение собственной надежды. Меня окатило волной жара, за ней пришёл озноб – разброс чувств начинал здорово раздражать.

– Об одном прошу, Амэно – хватит. Я всё ещё надеюсь отыскать искру любви в твоих глазах, а нахожу жалость.

Я бы кинулась Тору на шею, забрала его боль поцелуями, но это милосердие, а он заслуживал настоящей любви. Мне стоило спрятать эгоизм подальше, перестать изводить себя ревностью, но эти безумные вспышки совершенно не поддавались контролю.

– Прости, Сальваторе, – шмыгнула носом. – Ты и Альда – не моё дело.

Тор кивнул и собрался уходить, но сделав несколько шагов, вдруг остановился. Он сжал кулаки, спина разошлась от глубокого вдоха. Молчание. Снова эта тишина и тявканье ревностных мыслей. Яркие картинки одна за другой вставали перед глазами – вот белокурая красавица страстно сжимает хрупкими пальчиками плечи моего Сальваторе, срывает с него белую рубашку…

– У нас с Альдой ничего не было, – хрипотца в голосе кудрявого командира, защекотала уши, – но это действительно не твоё дело.

***

Дождь – этого добра на юге земель Ханерды хоть отбавляй. Торе и Ромео готовили «Малыша» к дороге, а я стояла в дверях трактира и, закрыв глаза, слушала, как крупные капли шлёпаются на размякшую землю. Заснуть бы до весны, а с тёплыми деньками оказаться в Польнео, или в Тромольском лесу, или не проснуться вовсе. Мне вдруг стало безразлично, что случиться завтра, через месяц, через год. Я бы могла сгореть от страсти к синьору Пеллегрино или утонуть в боли Сальваторе, или стать хозяйкой цветочной лавки, как когда-то мой папочка – не важно. Сколько стоят наши планы на жизнь? И можно ли продать их, обменять, сбагрить, чтобы не лежали без дела? Некоторые из моих целей давно поросли мхом, слились с зарослями мечтаний, о них не вспомнить уже – забыто.

Вероломный толчок в плечо, и я открыла глаза. Альда втиснулась между мной и дверным косяком, чтобы выпорхнуть на улицу. Плотная ткань плаща красавицы отталкивала влагу, широкий капюшон скрывал от ненастья светлые локоны. Кокетливо улыбаясь, девушка щебетала что-то Сальваторе, словно невзначай норовила коснуться рукой его руки и была обворожительна. Приторная до потери вкуса, возвышенная до бесполезности, она – картина, что вешают над камином. Рано или поздно владелец привыкнет к детали интерьера и перестанет замечать красоту. Альда станет частью холодных вечеров, врастёт в его жизнь или сгинет прежде, чем всё это случиться. Пустышка, дорогая, бесполезная вещица, но синьоры падки на патетику, а ценят не её – себя в ней. В том соль игры, и Альда вполне подходила Торе для забытья, даже лучше, чем вино и дешёвая любовь.

– Для вас записочка, – перед моим лицом возникла Мими. – Мальчишка принёс, просил передать синьорине Гвидиче.

Влажные от дождя кудряшки нашей фурии почти распрямились, она съедала меня пытливым взглядом, сжимая в руке небольшой свиток. Птичке не терпелось сунуть нос не в своё дело, а я не торопилась исполнять её желание. Альда скрылась в дилижансе вместе с Тором, и я глубоко вздохнула, проталкивая боль в недра души.

– От кого? – перевела взгляд на наблюдательницу.

– Мальчик отказался назвать отправителя, но сдаётся мне, письмо от Охотника, – Эспозито перешла на шёпот.

Забрав бумагу у фарфоровой куколки, я шагнула в зал трактира. На столе остывал нетронутый завтрак, огонь в очаге сонно ворочал языками пламени, а хозяин заведения дремал в старом кресле. Усевшись на стул, развернула свиток и взглянула на Мими – птичка устроилась за столом в ожидании новостей. Потрясающая настойчивость с оттенком наглости, присущая всем служителям инквизиции.

«О, прекраснейшая из прекраснейших, синьорина Амэно…»

От первой строчки невыносимо разило лестью. Пелле – мастер по части красивых слов, но в нашей ситуации это просто смешно.

«Я взял на себя смелость осведомиться о маршруте Ловцов безумия, и теперь моё сердце окутано радостью. Трепетно желая встречи, робко надеюсь на ваше согласие увидеться со мной в Илиси».

И как это понимать – «взял на себя смелость осведомиться о маршруте Ловцов…» Фавн с ним, ладно…

«Я отбываю в Польнео через две недели и до отъезда прошу вас о свидании. Понимаю – это может дорого стоить нам обоим, но молю – не принимайте поспешных решений. Даже секунда в вашем обществе дарит мне океан счастья…»

Дальше было что-то про старый парк в Илиси и время встречи, я не запомнила. Порвав записку, поняла, что в груди больно щиплет от обиды. Почему Сальваторе не говорил, не писал мне таких слов? Из-за заклятья Эммы приходилось постоянно обмениваться с Торе чувствами, ощущениями, мыслями… Бесконечное переливание эмоций доводило до исступления, приносило физические и душевные муки. Порой не чувствовала ничего кроме боли, но принимая её за счастье, считала, что мне повезло. А потом чары рухнули. С глаз, из сердца ушёл туман магии, я протрезвела. Оставь Торе немного воспоминаний для меня, вроде тех слов, что написал Пелле, я бы бросила якорь в тихом заливе наших отношений и спокойно во всём разобралась.

– Охотник? – Мими подобрала аккуратные губки и изогнула бровь. – Что ему от вас нужно?

– Мне казалось, что вы хорошо воспитаны, синьорина Эспозито, – я поднялась и подошла к огню.

Пламя быстро расправилось с обрывками записки: лесть Пеллегрино, смешавшись с дымом, выскользнула в дымоход. Охотник будет ждать встречи, но я не приду. Желания разбираться в хитросплетении интриг Охотника не случилось, предпочла обойти их стороной.

– У меня в Илиси есть надёжный осведомитель, – фарфоровую куклу ничуть не смутила моя холодность. – Обязательно попрошу его разузнать о синьоре Пеллегрино.

– Дело ваше, – пожала плечами.

***

Наш «Малыш» резал колёсами промокшую дорогу, небо очистилось от туч, а солнце падало за горизонт – на юге скорые закаты, почти нет сумерек. Весь день я старалась не обращать внимания на Альду – читала энциклопедию великих земель, отбиваясь от кусачей ревности. Торе единолично занял место возницы, не пожелав отдавать поводья Ромео. Командир сказал, что должен побыть в одиночестве, чтобы спланировать работу Ловцов в Илиси. Синьор Сальваторе собирался сделать невозможное – вознести нас на вершину народной славы за несколько недель и Илиси по его мнению отлично подходил для этого.

– Остановите! – Альда лупила ладошкой по стенке дилижанса. – Хочу поговорить с синьором Сальваторе, – заявила рыбка, когда Тор остановил лошадок. – Она накинула капюшон плаща и вышла из кареты.

Я прикрыла глаза, унимая беснующихся духов негодования. От одной мысли, что Альда займёт место рядом с Торе, коснётся его, позволит себе то, о чём и думать не хотелось, у меня внутри полыхал пожар ярости.

– Не понимаю, – тихо бурчала Мими, – почему вы терпите всё это, Амэ?

– Синьорина Эспозито, мы все рады переменам в вашем характере, но вы стали частенько совать нос не в свое дело, – Ромео перехватил молнию в моих глазах и опередил с ответом.

– Всё в порядке, Ром, – я вздохнула, прислушиваясь к глухим голосам Альды и Тора, – мне нет дела до этой парочки.

– Вздор! – пискнула Эспозито.

– Мими, заткнитесь! – лекарь повысил голос до крика.

– Амэно меня простила и не держит зла, а вы не упускаете повода заткнуть мне рот, а я… – аккуратные губки на фарфоровом личике фурии задрожали, и карие глаза моментально наполнились слезами.

– Что с вами, синьорина Эспозито? – он смягчил тон, унял пыл. – Вы нездоровы?

– Я сошла с ума, синьор Ландольфи! Я люблю отъявленного бабника, проходимца и… вы осёл, Ромео!

Получив весьма неоднозначное признание, любимый осёл наблюдательницы побледнел, а через пару мгновений его щёки налились густым красным. Подумать только, синьор сластолюбец смущён. Я тихонько хихикнула и сделала вид, что занята чтением. Ещё пару часов мы ехали в полном молчании. Ни Ромео, ни Мими не решались начать разговор, а я не стала мешать тишине, что так звонко пела о любви.

Не заметила, как мы прибыли в Илиси. Ожидала, что, как только окажемся в городе, темнота за окном смениться светом фонарей, но ошиблась. Крик сторожа – «В Илиси всё спокойно», заставил прильнуть к окну дилижанса – темнота, редкие окошки, залитые жёлтыми огоньками и жуткая вонь с улицы. Она забралась внутрь кареты и, кажется, пропитала всё вокруг. Наша фурия зажимала носик, Ром кривился, но держался.

– О, святые печати, что это? – я поперхнулась смрадом.

– По ночам в Илиси выливают помои на улицы, – сдавленным шёпотом объяснил синьор Ландольфи.

Никогда не бывала здесь раньше и не удосужилась подробно расспросить опытных товарищей – зря. Обмоталась бы шарфами за час до приезда, запихала в нос ветошь – всё, что угодно лишь бы не почуять ароматы юга, столь настойчиво зудящие в ноздрях. Думала, сойду с ума, пока доберёмся до квартала, где наш командир собирался снять для нас дом. Илиси странный город – инквизиция здесь почти не имеет власти, приезжим можно снимать жильё лишь в одном квартале, но, по крайней мере, на улочках, где жили гости, не так сильно разило помоями. По достоинству оценив возможность дышать и не плакать, я вышла из дилижанса.