Текст книги "Пальмы в снегу (ЛП)"

Автор книги: Лус Габас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

«Шпили церквей

Всегда украшают

Прекрасные ангелы,

Но никогда

Ты там не увидишь

Ангела чёрного...»

Его выступление было вознаграждено бурной овацией, стихшей лишь тогда, когда пианист заиграл волнующий блюз, и несколько пар вышли танцевать.

– Я люблю буги-вуги! – воскликнул Хакобо, прищёлкивая пальцами и подёргивая плечами. – Жаль, что здесь не с кем потанцевать!

Он оглядел зал в поисках кандидатки на танец и помахал рукой группе девушек, от которой их отделяла пара столиков, и те ответили смущённым хихиканьем и шушуканьем. С минуту он раздумывал, не пригласить ли какую из них на танец, но в конце концов решил воздержаться.

– Что-то мне расхотелось...

Килиан, никогда не любивший танцевать, сам себе удивлялся, чувствуя, как ко ноги отбивают ритм. Он так и продолжал отбивать чечетку, пока к их столику не подошёл официант с заказом. При виде аппетитных блюд Килиан понял, что проголодался, вспомнив, что весь день почти ничего не ел. Ничего не ел с самого завтрака, после бутерброда с ветчиной, который дала ему в дорогу Мариана, и порции кальмаров в переполненной таверне. Он сомневался, что канапе с икрой и копченым лососем и нарезка из холодной телятины и копчёной грудки смогут наполнить желудок, привыкший к более основательной пище. Тем не менее, блюда пришлись ему весьма по вкусу, а после нескольких бокалов вина он почувствовал себя вполне сытым.

После ужина Хакобо попросил бокал джина, предварительно поскандалив с официантом, поскольку в этом знаменитом на всю Европу месте не нашлось виски ему по вкусу. Мануэль и Килиан сошлись на коктейле «Свет и тень» с бренди и анисовым ликером.

– Ну, Килиан, – спросил Мануэль, пытаясь найти общую для всех тему, – как тебе это приключение? Нервничаешь?

Килиану доктор с первого взгляда пришёлся по душе. Это был молодой человек лет тридцати, среднего роста и скорее хрупкого сложения, с темно-русыми волосами, светлой кожей и умными голубыми глазами, казавшихся чуть размытыми за толстыми стёклами очков. Его рассудительная манера речи выдавала образованного и серьёзного человека, которому – как, впрочем, и ему самому – немного спиртного нисколько не повредило, лишь сделало более откровенным и весёлым.

– Немножко, – признался Килиан, стыдясь своей трусости. Он до сих пор не мог поверить, что ещё утром возился со скотиной, а теперь, спустя несколько часов, пьёт коктейль в компании врача в лучшем заведении столицы региона. – Но я очень рад, что еду вместе с вами.

Хакобо звонко шлёпнул его по спине.

– Ну признайся, Килиан: ты же чуть не помираешь со страху! Ну да, всем это знакомо. Правда, Мануэль?

Тот кивнул и сделал глоток.

– Когда я ехал впервые, то хотел вернуться, как только прибыл в Бату. Но в следующий раз – уже как будто ничего другого я в жизни не делал, лишь ездил в Фернандо-По. – Он помедлил, подбирая слова. – Это въедается в кровь. Как проклятые москиты. Увидишь сам.

После трёх часов, проведённых в кафе, нескольких бокалов виски и красной пачки тонких сигарет «Кравен А», которые Килиан нашёл очень приятными, хоть и слишком лёгкими по сравнению с ядреным чёрным табаком, который он обычно курил, братья распрощались с Мануэлем в дверях зала, договорившись встретиться в день отплытия, после чего решили вернуться в свой пансион. Глаза у них блестели, и на ногах они стояли не слишком твёрдо. Добравшись до площади Испании, они пересекли трамвайные пути, и Хакобо со всех ног бросился вниз по лестнице, ведущей к общественным туалетам. Килиан ждал его наверху, держась за кованые перила. Мощные четырехрожковые фонари и неоновые огни рекламных объявлений на крышах окрестных зданий освещали площадь, в центре которой красовался фонтан с бронзовой скульптурной группой на каменном постаменте.

У подножия креста стоял ангел, простирающий руку к небу, а другой рукой поддерживая раненого мужчину, у чьих ног лежала винтовка, выпавшая из ослабевших рук. Подойдя ближе, Килиан прочёл надпись на свитке, который держала в руках такая же бронзовая дама. Оказывается, ангел олицетворял веру, а памятник посвящён борцам-мученикам, павшим за веру и родину. Килиан поднял глаза к небу – и взгляд упёрся в неоновые вывески: «Эйвкрим», «Галина бланка», «Радио Ибериа», «Лонжин – лучшие часы», «Пастильяс Диспак», «Филипс»... В глазах у него рябило, мысли путались...

У него слегка кружилась голова, и виной тому был не только выпитое за ужином. Всего несколько часов назад Килиан уехал из дома, а сейчас ему казалось, что с тех пор прошли века: слишком насыщенным был этот день, полный контрастов. А впереди, если верить Хакобо и Мануэлю, ждало долгое удивительное путешествие. Килаин вновь посмотрел на статую Веры и молча помолился, попросив удачи и сил в авантюре, на которую решился.

– Ну, что скажешь, Килиан? – Густой голос Хакобо заставил его вздрогнуть. – Как тебе первый вечер вдали от мамочки? – Он обнял Килиана за плечо, и они направились к выходу. – Сколько нового сразу увидел, а? А ведь «Два мира» – сущая ерунда по сравнению с тем, что тебе ещё предстоит увидеть... Ты когда-нибудь задумывался об этом?

– Ну, более или менее.

Хакобо поднёс руку ко лбу.

– Чего я хочу – так это виски из Санта-Исабель! – объявил он. – По крайней мере, от него не болит голова по утрам. Кстати, ты взял опталидон?

Килиан кивнул. Хакобо хлопнул его по плечу.

– Ну ладно, скажи: что тебе больше всего хочется посмотреть?

Килиан задумался.

– Думаю, море, Хакобо, – ответил он. – Я никогда не видел моря.

Хотя Килиан впервые путешествовал на корабле, он не страдал от морской болезни. У многих бродящих по палубе пассажиров лица приобрели зеленоватый оттенок. Судя по всему, частые путешествия не излечивали морскую болезнь, потому что его брат выглядел паршиво, хотя уже в третий раз качался на корабле, подобном «Севилье». Как человек, чье знакомство с водой ограничивалось ловлей форели в небольших ручьях Пасолобино, Килиан не мог понять, каким образом нечто столько огромное способно плавать. И то, насколько спокойно он себя чувствовал в окружении воды со всех сторон, его удивило. Килиан приписывал свое хорошее настроение приятным открытиям последних дней и надеялся, что это продлится и дальше.

Килиан думал о матери, о сестре, о жизни в Пасолобино. Теперь от всего этого его отделяло пол-океана! Он вспомнил холод, мучивший его в автобусе всю дорогу до Сарагосы, а затем и в поезде до самого Мадрида. Лишь по мере приближения к Кадису стало теплее, а унылый пейзаж испанских равнин сменился пышной тропической растительностью, что буйствовала по обе стороны железной дороги.

Когда судно покинуло порт, где десятки провожающих со слезами на глазах махали вслед белыми платками, он ощутил глубокую печаль, что оставляет позади родных, но общество Хакобо, Мануэля и остальных товарищей, которые тоже ехали на работу в колонию, как и теплая погода, его воодушевляли, и плавание в итоге оказалось вполне приятным. Внезапно Килиан понял, что это его последнее снежное Рождество. Теперь придётся привыкать к тропическому Рождеству!

Никогда прежде он столько не бездельничал, как в эти дни.

Энергичный и чувствительный Килиан считал, что такое безделье – непростительная трата времени. Ему не терпелось заняться физическим трудом. Как он отличался в этом от Хакобо, который всегда искал возможность отдохнуть! Килиан повернул голову и посмотрел на брата, отдыхающего в удобном кресле рядом, надвинув на лицо шляпу. С тех пор как они сели на корабль в Кадисе и особенно после того, как покинули Тенерифе, Хакобо спал только днем и проводил ночи с друзьями в салоне с пианино или в баре «Веранда». То спиртное, то морская болезнь – и в результате Хакобо постоянно выглядел уставшим и больным.

Килиан же наоборот, пытался проводить время с пользой. Он ежедневно штудировал словарь разговорного английского и читал журнал «Испанская Гвинея», чтобы получить представление о мире, в котором будет жить как минимум ближайшие полтора года – именно столько продлится его первый контракт. На самом деле контракт заключался на два года, но последние полгода, также оплачиваемые, считались отпуском. А кроме того, жалованье начала начисляться с момента отъезда из Кадиса. Отличная причина для хорошего настроения – почти две недели оплаты только за чтение.

На борту имелись все номера журнала за 1952 год; во всех была одна и та же реклама, в одном и том же порядке. На первом рисунке были представлены магазины «Думбо» на улице Сакраменто в Санта-Исабель, а сразу за ним реклама «Объединенной транспортной компании» на улице Генерала Молы, где предлагались услуги по ремонту транспортных средств на некоей фактории, как в колониальных странах назывались торговые заведения.

Наконец, на третьем фото курящий мужчина рекламировал превосходный табак «Румбо», а внизу огромными буквами была выведена надпись: «Сигарета, помогающая думать». Хакобо говорил, что в колонии множество марок всевозможного табака, и очень дешёвого, и там курят почти все, потому что табачный дым отгоняет комаров. После рекламы начинались статьи на религиозные темы, различные новости из Европы и другие статьи.

Килиан закурил сигарету и углубился в чтение журнала. Его внимание привлекла статья о детях, окрещённых между 1864 и 1868 годами: Педро Мария Нгади, Хосе Мария Гонголо, Филомена Мапуло, Мариано Игнасио Балонга, Антонио Мария Эбомо, Лоренсо Эбамба... Все эти имена были весьма любопытны, поскольку личные имена были хорошо знакомыми испанскими, зато фамилии звучали явно по-африкански.

Затем он прочитал статью, в которой говорилось о пяти миллионах немецких детей, пропавших в 1945 году. Какой далёкой показалась ему мировая война! Он смутно помнил отрывки отцовских писем, которые мать читала вслух другим родственникам, прежде чем сложить и бережно убрать в карман юбки. В них отец писал о напряжённой обстановке на острове, что его беспокоит зарождающееся националистическое движение, а также внедрение на остров британских и французских войск. Отец писал, что единственное желание всех жителей острова – сохранить нейтралитет или поддержку Союзников, хотя в губернаторских кругах царят пронацистские настроения. Одно время по острову даже свободно ходили немецкие газеты с испанскими субтитрами.

Война в Испании и Европе уже закончилась. Но, судя по тому, что Килиан прочитал в журналах и газетах за время пребывания на корабле, в Африке ещё продолжались политические конфликты. В статье говорилось, что в Кении существует угроза депортации всех тех, кто сочувствует религиозно-политическому движению Мау-Мау и его лидеру Джомо Кениате, поскольку он призывает к высылке из Африки всех европейцев и к возвращению коренных народов к прежним примитивным «языческим» культам.

Прочитанное заставило Килиана задуматься. Изгнать из Африки европейцев? Но разве не европейцы принесли цивилизацию в эти дикие земли? Разве не стали местные жить лучше с их приходом? Они хотят вернуться к своим традиционным верованиям? Все эти вопросы вскоре вылетели у него из головы, но не потому, что перестали беспокоить. В конце концов, идея завоевания чёрного континента принадлежала поколению его отца – гордого поколения, желавшего служить Богу и родине. И потому тот повторял сотни раз, что работать в колониях – значит служить Всевышнему и испанскому народу, а значит, все, кто возвращается с полными карманами, исполнили благородную миссию.

Но тем не менее, оставалось много вопросов о том, как сложатся отношения у таких разных людей. Единственный черный, которого Килиан встречал лично, работал в баре на корабле. Килиан неучтиво вытаращился на него на несколько секунд дольше, чем следовало, в надежде заметить другие различия, кроме цвета кожи и совершенства зубов, но ничего не нашёл. Со временем Килиан стал видеть в нём не чернокожего, а официанта Эладио.

Скорее всего, благодаря всем анекдотам о неграх, в голове у него сложился шаблонный образ чёрного человека, весьма далёкий от реальности. Когда Антон и Хакобо обсуждали чернокожих с родственниками из Пасолобино, то избегали слова «негр», предпочитая говорить «темнокожий».

За исключением Хосе, все остальные темнокожие казались Килиану безликой чёрной массой, в которой невозможно отличить одного от другого. Ему вспомнилась старая открытка, присланная Антоном его брату. На ней были изображены четыре чернокожие женщины с обнаженной грудью, а ниже шла надпись от руки: «Взгляни на этих негритянок! Вот в таком виде они ходят по улицам!»

Килиан пристально разглядывал фотографию. Женщины были исключительно красивы. Все четыре были одеты в куски пёстрой ткани, обёрнутые вокруг талии на манер юбки, доходившей до щиколоток. Эта одежда, как он уже знал, называлась клоте. Выше талии они были совершенно обнаженными, за исключением простых бус и тонких браслетов на запястьях. Груди у всех четырёх были самой разной формы: у одной – высокие и твёрдые, у другой – маленькие, у третьей – пышные и тяжёлые, у четвёртой – необычно широко расставленные. При этом все обладали стройными фигурами и необычайно красивыми чертами лица, с полными губами и большими глазами. Волосы у них были заплетены во множество тонких косичек. Одним словом, очень красивая фотография.

Единственное, что его удивило в фотографии – это то, что это была почтовая открытка. На открытках, которые Килиан видел прежде, были изображены памятники или красивые уголки города, страны или какой-нибудь пейзаж; или даже портреты элегантно одетых людей. Но четыре голые женщины?

Он подумал, что фотограф, видимо, понятия не имел, для чего послужит снимок. Честно говоря, открытка произвела на него странное впечатление: словно женщины были чем-то вроде экзотических насекомых.

Примерно такое же впечатление произвели на него теперь фотографии в журналах, которые он читал. Вот группа негров, одетых по-европейски, в рубашках и американках, в кепках и шляпах. Фотография могла показаться вполне обычной, если бы не подпись внизу: «Во время рождественских празднеств мы все чаще видим этих нелепых клоунов в деревнях и на плантациях». Килиана это очень удивило, поскольку на фотографии все были одеты по-европейски. Он знал от отца, что во время рождественских праздников кое-кто из туземцев наряжается в смешные карнавальные костюмы, и миссионеры называют их клоунами, но Килиан представлял их в масках и юбках из соломы, а вовсе не в европейских костюмах.

Хриплый голос Хакобо прервал его размышления.

– Надеюсь, что скоро на остров можно будет добраться самолётом. Я больше не могу!

Килиан улыбнулся.

– Если бы ты вчера так не надрался, сегодня у тебя не кружилась бы голова.

– Но тогда бы дни были ещё длиннее, а скука – ещё более невыносимой... Кстати, где Мануэль?

– Пошёл в кинозал.

Хакобо поднялся, снял шляпу и заглянул в журнал, который читал брат.

– Нашёл что-то интересное? – осведомился он.

Килиан собирался посвятить брату остаток дня. За минувшие две недели у них так и завелось: Мануэль и Килиан читали, пока Хакобо спал. Когда он просыпался, они все втроём обсуждали интересующие Килиана темы.

– Я как раз собирался читать статью про язык буби, – признался он.

– Только время терять! – перебил Хакобо. – Этот буби тебе там не понадобится, от него никакого толку. Большинство туземцев говорят по-испански, а на плантации ты весь день будешь общаться с нигерийцами-брасерос. Так что советую лучше изучать пич-инглиш, он тебе всегда пригодится.

На столе лежала маленькая книжка в коричневом матерчатом переплёте, под названием «Англо-африканский диалект, или Broken English», написанная в 1919 году неким миссионером, «сыном Непорочного сердца Марии «. Килиан попытался вспомнить отдельные слова и фразы, но это оказалось крайне трудно, потому что он никогда их не слышал. В этой книжке писалось то или иное слово или фраза на испанском, а рядом – его перевод на англо-африканский диалект, пиджин-инглиш, пич-инглиш, или просто пичи, как его называли испанцы, а также транскрипция.

– Не могу понять, почему в этом языке пишется одно, а читается совсем по-другому, – проворчал Килиан. – Вдвое труднее заучивать.

– Да забудь ты, как оно пишется! – отмахнулся Хакобо. – Ты же не собираешься писать письма нигерийцам? Так что сосредоточься на том, как это произносится. – Он взял книгу и новую шариковую ручку брата с золотым колпачком, собираясь дать ему краткий урок. – Вот, смотри, первое, что ты должен запомнить – самые основные слова. – Он черкнул на бумаге. – А потом заучи слова и выражения, которые придётся чаще всего говорить и слышать.

Подчеркнув последнее слово, Хакобо закрыл книгу и положил ее на стол.

– Они станут уверять, что больны, не могут работать, не умеют, что слишком жарко или сильный дождь... – Он откинулся на спинку кресла, заложив руки за голову. – Эти негры вечно против всего возражают, вечно ищут повода не работать. Чистые дети! Сам увидишь!

Килиан улыбнулся собственным мыслям – Хакобо словно описывал сам себя. Однако он воздержался от комментариев на сей счёт.

Он взял словарик, чтобы посмотреть, как пишутся подчеркнутые братом слова и фразы, самые необходимые при общении с иностранцами: «Как тебя зовут?», «Сколько тебе лет?», «Чего ты хочешь?», «Ты понимаешь, что я говорю?»

Но перевод наиболее употребительных, по словам Хакобо, слов и выражений его удивил: «Я тебе покажу!», «Работай!», «Молчать!», «Пошел вон!», «Я болен», «Сломаешь – убью!» Неужели именно эти выражения придётся чаще всего использовать в последующие месяцы? Если бы Килиана спросили, какие слова он чаще всего использует в родном языке, он бы никогда не назвал эти. Ему не хотелось думать, что в последние годы Хакобо разговаривал с рабочими только в таком тоне. А впрочем, чему тут удивляться? В байках и забавных случаях, которые рассказывал брат, речь, как правило, шла о попойках в клубах Санта-Исабель.

Хакобо опять надел шляпу, собираясь продолжить свою нескончаемую сиесту.

– Хакобо...

– М-м-м?..

– Ты прожил там несколько лет. Что ты знаешь об истории этой страны?

– Да примерно столько же, сколько и все! Это колония, дающая кучу всякого-разного, которая приносит много денег...

– Да, все это так, но... Кому она принадлежала раньше?

– Даже не знаю: то ли англичанам, то ли португальцам... Откуда мне знать?

– Да, но... Но ведь до них она принадлежала туземцам, разве нет?

Хакобо фыркнул.

– Ты хочешь сказать, дикарям? Так им просто повезло, что мы здесь обосновались, иначе они до сих пор из джунглей не вылезли бы! Спроси нашего отца, кто дал им электричество!

Килиан на миг задумался.

– Но ведь в Пасолобино тоже долго не было электричества. И во многих испанских деревнях дети растут на американском сухом молоке и консервированном сыре. Так что мы и сами не пример прогресса. Если посмотреть на фото из папиного детства, порой даже не верится, что мы могли так жить.

– Если тебя так интересует история, то в конторе плантации есть какая-то книга на эту тему. Но учти: когда начнёшь работать, ты будешь так уставать, что уже не будет ни сил, ни желания ее читать, вот увидишь. – Хакобо откинулся на спинку кресла и надвинул шляпу на лицо. – А сейчас, если ты не против, я хотел бы немножко вздремнуть.

Килиан смотрел на море, спокойное и гладкое, словно тарелка, как он и обрисовал его в письме для Марианы и Катарины. От горизонта протягивало последние лучи закатное солнце. Совсем скоро его поглотит смутная линия, что отделяет море от неба.

В горах солнце уходит в ночь, на море оно словно погружается в воду.

Килиан не уставал любоваться чудесными закатами в открытом море, но все же ему уже хотелось поскорее ступить на твёрдую землю. На ночь они пришвартовались в порту Монровии, столицы Либерии, чтобы выгрузить груз и взять новый, но Килиану не удалось сойти с корабля. Берег там был довольно ровный. Килиан мог полюбоваться мангровыми лесами, рощами акаций и бесконечной линией песчаных пляжей, среди которых кое-где были разбросаны маленькие деревушки. Потом они долго плыли вдоль берега Кру, откуда происходят народ круменов, сильный и работящий, как объяснили попутчики-галисийцы: «Крумены в Африке – все равно что астурийцы и галисийцы в Испании: лучших работников не найти».

Отец помнил, как крумены плыли на каноэ вслед за европейскими кораблями, предлагая всякого рода услуги. Он рассказывал, что о них ходят легенды, будто бы они работают, не зная сна и отдыха, пока не сколотят состояние, а потом заводят по двадцать, а то и тридцать жён. Возможно, на самом деле это было преувеличением, но легенда неизменно вызывала улыбку у белых людей, стоило им представить, что одному мужчине приходится удовлетворять стольких женщин.

Килиан закурил.

В тот вечер, как всегда после ужина, пассажиры прогуливались по палубе и беседовали. Неподалёку маячил племянник губернатора в окружении свои мадридских родственников. Он возвращался в Гвинею после долгого пребывания в Испании. В нескольких метрах от него будущие рабочие плантации играли в карты. С каждым днём они все меньше отличались от настоящих колонистов.

Килиан улыбнулся, вспомнив собственную растерянность при виде множества незнакомых столовых приборов у каждой тарелки. Первоначальная тревога и любопытство уступили место ленивой неге монотонных дней и ночей с мягкой качкой на волнах.

Закрыв глаза, он подставил лицо под ласковый морской бриз. На следующий вечер голова превратилась скопище иероглифов своих и чужих имён. Он вспоминал своих близких и представлял, какую жизнь мог бы вести тот или иной человек. Он думал и мечтал на родном языке, разговаривал на испанском, а на корабле постоянно слышал английский, немецкий и французский. Он изучал африканский диалект английского языка. Что, если буби для туземцев – примерно то же, что пасолобинский для него? Килиан размышлял, интересно ли кому-нибудь знать не только историю и обычаи метрополии – так называли Испанию, страну-колонизатора, – которую они, конечно, обязаны знать, но и историю холодных и прекрасных Пиренеев, теперь казавшихся совсем крошечными после огромного безбрежного моря.

Ему хотелось как можно больше узнать о новом мире, в котором, несомненно, ещё теплится жизнь под властью колонизаторов. Хотелось узнать историю острова – родины тех женщин и мужчин с фотографий.

Историю коренного народа. Настоящую.

Если, конечно, от неё ещё что-то осталось.

Когда Килиан увидел отца в шортах, легкой рубашке и пробковом шлеме, стоявшего на пристани Бата, столицы Рио-Муни, континентальной части испанской Гвинеи, душа его уже была в плену у жара и зелени этого мира. Прибывший из райских горных краёв не должен был так восхищаться зелёным цветом, однако это происходило.

Перед глазами Килиана раскинулась самая красивая часть континента – царство безбрежной зелени, покрытое экваториальными лесами. Все остальное в сравнении с ними казалось совсем крошечным и совершенно нереальным: и низкие здания, и огромные корабли-лесовозы, пришвартованные в порту, и целый лес рук, взметнувшихся кверху над пирсом, приветствуя прибывающих, и портовые грузчики, таскающие туда-сюда тюки и ящики.

Его охватило странное чувство нереальности происходящего.

Неужели он здесь? Наконец-то!

– Ну, что скажешь, Килиан? – осведомился брат.

Хакобо и Мануэль стояли рядом, ожидая, пока матросы кончат швартоваться и спустят трап, чтобы пассажиры смогли сойти на берег. Со всех сторон их осаждали носильщики в поисках работы. Как на борту корабля, так и на берегу звучала самая разнообразная речь. Килиан задумчиво смотрел на эту картину.

– Ты что, язык проглотил? – рассмеялся Мануэль, подтолкнув локтем Хакобо.

– Видишь, сколько негров, Килиан? И все одинаковые! Смотри на них как на овец. Даже через два-три месяца ты так и не научишься их различать.

Мануэль взмахнул рукой в знак поддержки замечания друга. Килиан не слушал товарищей, завороженный панорамой.

– Вон папа! – радостно воскликнул Килиан, различив в толпе встречающих на пирсе знакомую фигуру.

Помахав отцу, он лёгким шагом двинулся вниз в сопровождении Мануэля и Хакобо, разделявших его стремление поскорее ступить на твёрдую землю.

Объятья с Антоном были короткими, но теплыми. Несколько минут они здоровались, представляли Мануэля, рассказывали байки из поездки и нетерпеливо задавали вопросы о всякой всячине. Прошло два года с тех пор, как Килиан видел Антона, и отец выглядел неважно. Его загорелое лицо было покрыто морщинами, которые Килаин не помнил, а большие, но пропорциональные черты начали слегка обвисли. Он выглядел уставшим и постоянно прикладывал руку к животу.

Антон расспрашивал о своей деревне, о близких и дальних родственниках, о соседях, о брате, которого тоже звали Хакобо. Наконец, он спросил о жене и дочери. При вопросе о Мариане Килиан заметил глубокую печаль в его глазах. Килиан все понимал. Рабочее время тянется невыносимо долго для любого человека, но особенно для женатого мужчины, который обожает жену и не видит ее целыми месяцами.

Помолчав мгновение, Антон посмотрел на Килиана и, обводя рукой всё, что охватывал взгляд, произнёс:

– Ну, что ж, сынок: добро пожаловать на родину. Надеюсь, тебе здесь понравится.

Килиан понимающе улыбнулся, повернувшись к Мануэлю.

– Хакобо родился здесь, ты знаешь? А через два года родился я. Вот только после родов мама заболела и была больна несколько недель, так что нам пришлось вернуться домой.

Мануэль понимающе кивнул. Многие европейцы плохо переносили жару и влажность этой части Африки.

– Да, я и впрямь здесь родился, но никогда здесь не жил, – объяснил, в свою очередь, Хакобо. – Я ничего здесь даже не помню.

Кивнув, он вполголоса продолжил рассказ:

– Мама никогда больше сюда не возвращалась, а папа ездил туда-обратно, сопровождая партии какао. Вот так, между двумя партиями, и родился мой брат. Иногда мы не виделись по два года: папа приедет, сделает маме очередного ребёнка и снова отбудет в тропики. А теперь из шести детей остались только мы трое.

Килиан поднёс палец к губам, опасаясь, как бы не услышал Антон, но тот был погружён в свои мысли. Он глядел на сына, который так изменился за годы разлуки; стал таким же высоким, но при этом более хрупким в сравнении с Хакобо, и все же превратился в настоящего мужчину. Просто не верилось, что так быстро летит время: давно ли, казалось бы, он появился на свет? И вот, спустя двадцать четыре года, Килиан вернулся на свою настоящую родину. Неудивительно, что он так стремился поскорее с ней познакомиться. Поначалу Антон был отнюдь не в восторге от решения младшего сына отправиться в африканские земли и последовать по стопам отца и брата. Ему не давало покоя, что Мариана и Каталина останутся совсем одни, и на них свалятся все заботы о доме и поместье.

Но Килиан был очень упрям и умел убеждать, и он был прав, когда все подсчитал и объявил, что лишние деньги семье не помешают. Главным образом по этой причине он решил наняться на работу, и владелец плантации подготовил все документы, чтобы Килиан приехал к январю, когда начнется подготовка к сбору урожая. У него будет достаточно времени, чтобы привыкнуть к стране и подготовиться к самым важным месяцам сбора и обжарки какао – в августе.

Целая толпа пассажиров с чемоданами направилась к другому краю пирса, давая понять, куда следует идти. Осталось еще несколько часов плавания от Баты до острова – их конечной цели.

– Думаю, корабль на Санта-Исабель уже готов к отплытию, – сообщил Хакобо, после чего повернулся к Антону. – Очень мило с вашей стороны, что вы приехали встретить нас в Бату, чтобы отвезти на остров.

– Или вы желали убедиться, что я довезу Килиана живым и здоровым? – шутливо добавил он.

Антон улыбнулся. Надо сказать, улыбался он не часто, но Хакобо знал, как этого добиться.

– Надеюсь, ты воспользовался свободными часами во время плавания, чтобы ввести брата в курс дела. Хотя, судя по твоей опухшей физиономии, боюсь, ты проводил это время в музыкальном салоне... причём, вовсе не из любви к музыке. Скорее уж из любви... кое к чему другому.

Килиан вмешался, чтобы помочь брату.

– У меня никогда ещё не было лучших учителей, чем Хакобо и Мануэль. – Тон голоса был очень серьёзен, однако улыбка давала понять, что он шутит: – Видели бы вы, как мой брат обучал меня пичи! Я уже почти умею на нем говорить!

Все четверо расхохотались. Антон был счастлив, что сыновья здесь, с ним. Их молодость и энергия помогали ему смириться с тем, что сам он, хоть и не желал в этом признаваться, начинал понемногу сдавать. Он очень гордился ими. Внешне они были очень похожи на него: оба унаследовали его зеленые глаза – характерный признак мужской линии семьи Рабальтуэ. Глаза очень необычные – издали они казались зелеными, а вблизи, если присмотреться, оказывались серыми. У обоих были широкие лбы, длинные носы с широкой переносицей, выступающие скулы и массивные челюсти, но у Хакобо подбородок имел более квадратную форму. У обоих также были густые чёрные волосы, но у Килиана они слегка отливали в рыжину.

Оба отличались высоким ростом, у обоих были широкие плечи и сильные руки – более мускулистые у старшего брата – говорившие о привычке к физической работе. Антон знал, какое впечатление производит на женщин Хакобо, но когда увидел Килиана, то понял, что тот может стать настоящей женской погибелью. Красота его черт была безупречна; своим обликом он напомнил Антону Мариану в молодости.

С другой стороны, трудно было найти двоих более непохожих друг на друга людей. Если Хакобо был легкомысленным гулякой, который тратил на развлечения все заработанное, то Килиан был необычайно ответственным, и его ответственность порой даже слишком, по мнению отца. Но Антон никогда ему об этом не говорил, поскольку предпочитал, чтобы сын имел прочную и постоянную работу, а не случайные заработки время от времени, как Хакобо с его специфическим чувством юмора.

Так или иначе, братья, казалось, хорошо понимали друг друга и превосходно дополняли; и это самое важное на чужой земле.

Во время недолгого плавания из Баты к острову Антон был непривычно разговорчив. Когда братья рассказали ему о своём плавании и непрестанной морской болезни Хакобо, Отец поведал, как во время одной из его первых поездок без Марианы с Тенерифе в Монровию корабль попал в страшный шторм.

– Вода была повсюду; чемоданы в каютах просто плавали. Ты то взлетаешь, то падаешь в бездну. Мы потеряли три дня и остались без еды. Все было раскурочено. Все уже считали нас погибшими, и в порту Санта-Исабель нас встретили как оживших покойников. – Он замолчал, задумчиво глядя на горизонт и вспоминая об этом ужасном происшествии. Затем повернулся к Хакобо, который слушал, затаив дыхание. – Тогда я единственный раз в жизни испытал страх. Да какой там страх – ужас! Опытные, бывалые мужчины плакали как дети...