Текст книги "Пальмы в снегу (ЛП)"

Автор книги: Лус Габас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

На галерее он столкнулся с Симоном, примчавшимся на крики. Килиан схватил его за шиворот и с силой встряхнул.

– Сама она ко мне в комнату не заползла! – проревел он. – Ты отвечаешь за мои вещи! Кто тебе заплатил, чтобы ты ее принёс? Кто?

Симон не узнавал этого человека, стиснувшего его руку железной хваткой.

– Я этого не делал, масса! – произнёс он умоляющим голосом. – Я все время был с вами внизу!

Из дверей своих комнат выглянули Антон и Сантьяго. Они вырвали Симона из хватки Килиана, одновременно пытаясь ему что-то втолковать, но тот не слушал: в памяти его вдруг всплыли недобрые взгляды нескольких человек, что до сих пор стояли внизу возле костров. Перед глазами все ещё мелькали обнаженные тела, содрогающиеся в ритме танца под бой барабанов; он видел их кривые усмешки, слышал разноголосый отрывистый смех; видел кровь – целое море крови, видел слона, бьющегося в агонии, обезглавленных крыс, змей, рассеченных на куски ударами мачете, видел Моси, Экона, Нельсона...

Он снова уставился на Симона.

– Ты видел кого-нибудь поблизости?

– Нет, масса... Хотя... да, масса, видел.

Парень закусил губу.

– Ну, что встали? – нетерпеливо крикнул Килиан, давая знак Антону и Сантьяго, чтобы они не вмешивались.

– Когда я шёл за стаканами, я увидел Умару, он спускался по лестнице...

«Умару... – подумал он. – Ну конечно!»

– Немедленно вымыть комнату! – приказал Килиан. – Сейчас же!

Килиан слетел вниз по лестнице, почти не касаясь ступеней, огромными шагами пересёк двор и, встав перед костром, показал всем присутствующим отсечённую змеиную голову, насаженную на острие мачете. Он стоял в свете керосиновых фонарей, отбрасывая огромную уродливую тень.

Хакобо, Марсиаль и Матео тут же вскочили и бросились к нему, ошеломлённые видом окровавленного, обезумевшего от ярости Килиана.

– Никому не двигаться! – махнул он в сторону Грегорио. – Нельсон, ко мне! Где Умару?

– Не знаю, масса, – бригадир беспомощно развёл розовыми ладонями. – Я уже давно его не вижу.

– Найти и привести! – приказал Килиан. – Ты меня слышишь? Tell him make him come! Немедленно привести его сюда, черт бы вас побрал! И принеси свою палку!

Вокруг повисло гробовое молчание. Женщины подхватили детей и тихонько удалились. Хакобо и остальные непонимающе смотрели друг на друга. Антон, Сантьяго и Хосе направились к ним.

Вскоре появился Нельсон, таща за руку Умару. Бригадир с силой толкнул его к Килиану.

– Кто тебе приказал подбросить это ко мне в комнату? – Килиан ткнул змеиную голову ему в лицо. – А? Кто тебе заплатил?

Зубы Умару начали выбивать дробь. Бросившись на колени, он принялся настойчиво бормотать одно и то же.

– Он говорит, что ничего не знает, что он все время был на празднике, – перевёл Нельсон.

Килиан подошёл к нему вплотную и наклонился, чтобы посмотреть в глаза.

– Это ложь! – выплюнул он. – Тебя видели в коридоре перед нашими комнатами.

Бросив мачете на землю, он махнул рукой Нельсону.

– Дай мне палку! – крикнул он.

Нельсон колебался.

– Я сказал: дай мне палку! Умару... If you no tell me true, I go bit you!

Антон шагнул было к ним, собираясь вмешаться, но Хакобо его остановил.

– Нет, папа. Позволь ему самому разобраться.

Килиан ощутил в пальцах гладкую палку. У него болели виски, грудь, зубы... Ну что за проклятое место! Он сыт по горло этой жарой, кусачими насекомыми, чужими приказами, посадками какао, трижды клятым Грегорио! О боже, если бы он мог вернуться в Пасолобино! Там хотя бы можно дышать! Умару по-прежнему молчал. На них смотрели десятки глаз в ожидании, что теперь будет.

Килиан поднял руку и обрушил первый удар на плечи Умару. Тот вскрикнул от боли и попытался вырваться.

– Подержи-ка его, Нельсон!

Так кто тебе заплатил, Умару? – повторил он, угрожающе замахнувшись палкой.

Умару замотал головой.

– I know no, massa! I know no!

Килиан обрушил новый удар на спину парня – один, другой, третий, четвёртый... На теле Умару вздулись тонкие рубцы, на землю закапала кровь, но Килиану не было до этого дела. Он не слышал рыданий и мольбы Умару, который, по-прежнему стоя на коленях, умолял его остановиться.

Он уже собирался снова ударить, когда его руку перехватила чья-то рука.

– Хватит, масса Килиан! – раздался рядом чей-то спокойный голос. – Парень сказал, что он все расскажет.

Килиан посмотрел на говорившего. Это был Хосе. Килиан почувствовал себя совершенно сбитым с толку. Снова этот ничтожный тип доставляет ему неприятности. Умару опустил голову, не в силах выдержать его взгляда. По– прежнему стоя на коленях, икая и воя, он поведал, как случайно обнаружил в посадках какао, неподалёку от лесной опушки, гнездо змеи. Он позвал массу Грегора, чтобы тот убил змею; но масса Грегор не стал ее убивать, а велел отнести в дом ящик, где спрятал змею до вечера. На их удачу, отключили свет, и это помогло Умару пробраться в комнату незамеченным.

– А как же твой страх перед змеями? – спросил Килиан сквозь внезапно накатившую апатию. – Сколько тебе заплатил масса Грегор?

А впрочем, он и не ждал ответа. Сейчас он чувствовал себя почти тем же массой Грегором, который, стоя неподалёку, наблюдал за этой сценой, скрестив на груди руки. Когда они с Килианом столкнулись лицом к лицу, Грегорио покачал головой, и на его губах проступила пакостная улыбочка.

– Ну, поздравляю! – презрительно бросил Грегорио. – Ты уже почти такой же, как я. Остров тебе явно на пользу.

Килиан выдержал крысиный взгляд Грегорио; они смотрели друг другу в глаза лишь несколько секунд, которые всем показались долгими часами. Без предупреждения, к изумлению своих товарищей, Килиан с силой врезал ему кулаком в живот, так что Грегорио рухнул наземь.

– Тема закрыта. – Он яростно бросил палку на землю. – Разговор окончен.

И, развернувшись, молча зашагал прочь.

Когда Килиан вернулся к себе в комнату, Симон уже все вымыл и оставил зажженную лампу. Не осталось ни единого следа потрохов и крови ужасной змеи. Килиан сел на кровать, закрыв лицо руками и стараясь восстановить дыхание. Последние картины его жизни безмолвной чередой проходили перед внутренним взором, сменяя друг друга, словно в калейдоскопе. Он видел белого мужчину, исступлённо хлещущего палкой негра. Видел, как на теле несчастного взбухают красные рубцы и на землю капает кровь. Видел десятки людей, безмолвно глядящих, как белый человек обрушивает на спину несчастного все новые удары. И этот белый человек – он сам! Он позволил гневу овладеть собой и зверски избить Умару! Как такое могло случиться? Какие демоны овладели его душой?

В эту минуту он был сам себе противен.

Голова у него шла кругом, ноги подкашивались. Добравшись до умывальника, он оперся на него обеими руками. Приступ тошноты вывернул наизнанку внутренности; его рвало, пока в желудке не осталось ни капли желчи. Затем он поднял голову и увидел своё отражение в зеркале над умывальником.

Он не узнал сам себя.

Зеленые глаза, обведённые тёмными кругами, чернели над бледными скулами, забрызганными каплями крови; щеки казались мертвенно-серыми, меж нахмуренных бровей залегли хоть и крошечные, но глубокие морщинки.

– Я не такой, как он! – твердил он про себя. – Не такой, как он!

Его плечи задрожали от судорожных рыданий, извергавшихся из самой глубины нутра. Килиан даже не пытался их сдерживать.

Он горько плакал, пока не кончились слезы.

На следующее утро управляющий вызвал его к себе в кабинет. Там Килиан увидел Грегорио, Антона и Хосе.

– Ну, приступим к делу. – Тон Гаруса не предвещал ничего хорошего. – Мне известно, что случилось вчера вечером, так что обойдёмся без утомительных допросов. – С этими словами он повернулся к Грегорио. – С этого дня с тобой в Обсае будет работать Марсиаль. Это единственный человек, который может держать тебя в ежовых рукавицах, и с ним такие фокусы не пройдут.

Затем управляющий повернулся к Килиану, который едва мог выносить голос этого типа. Слова управляющего вонзались в его мозг с неумолимостью дрели. Он с трудом поднялся, чувствуя невыносимую головную боль; перед глазами все плыло. Он очень надеялся, что опталидон, который он принял натощак, подействует достаточно скоро.

– А ты отныне будешь работать вместе с Антоном и Хосе на главном дворе, – продолжал Гарус. – Только не считай это наградой. Ещё один подобный случай – и мы с тобой распрощаемся, ясно? – Он принялся барабанить пальцами по столу. – И помни: если я не уволил тебя сейчас, то исключительно ради твоего отца, так что благодари за это его. Все, разговор окончен.

Он открыл ящик и принялся вынимать оттуда бумаги.

– Можете идти.

Все четверо поднялись и молча направились к двери. Килиан шёл последним, опустив голову и не смея взглянуть на отца. Затем остальные разошлись по рабочим местам, а Килиан решил выпить кофе в столовой, чтобы прийти в себя. В скором времени туда же пришёл Хакобо.

– Я искал тебя, – хрипло произнес Хакобо. – Папа устроил мне нагоняй. Ты хорошо себя чувствуешь?

Килиан кивнул.

– Я рад, что не вернусь в Обсай, – сказал он. – Но мне неловко, что я занял твоё место. Думаю, это тебе следовало бы работать на главном дворе.

– Да ну, брось! – отмахнутся Хакобо. – Мне хорошо и там, где я есть. На Якато за мной хотя бы никто не следит.

Он подмигнул, дружески толкнув его локтем.

– Мы с Матео прекрасно понимаем друг друга. А на главном дворе все на виду... С похмелья темнота даже на пользу...

Видя, что Килиан и не думает смеяться, он оставил шутливый тон.

– Ты правильно поступил, Килиан. Показал всем, кто здесь командует. Теперь все будут тебя уважать, и Грегорио тоже.

Килиан поджал губы. Только что обретённая власть нисколько не добавила ему гордыни. Сев за стол, он принял из рук Симона чашку кофе, но решительным жестом остановил парня, когда тот хотел подлить ему коньяка.

– Ну, я пойду, – простился брат. – Увидимся за ужином.

Едва Килиан вышел за дверь, как к нему подошёл Симон. Пару раз он пытался что-то сказать, но останавливался.

– Все хорошо, Симон, – сказал Килиан. – Больше ничего не нужно. Можешь идти.

Симон не двинулся с места.

– Что-то случилось?

– Видите ли, масса... Вы кое-что должны знать.

– Так говори же! – сварливо бросил Килиан.

Горячий кофе согрел его желудок, но головная боль терзала по-прежнему. И сейчас ему меньше всего хотелось слушать о чьих-то проблемах. Вполне хватало и своих.

– Сегодня ночью кое-что случилось, масса, – сообщил Симон. – Двое друзей Умару хотели поквитаться с вами за то, что вы избили его палкой.

Ошеломлённый Килиан вскинул голову.

– Да, масса, – продолжал Симон. – После праздника Хосе не пошёл спать, как остальные. Он сказал, что заметил нечто очень странное. Он не спал всю ночь – так беспокоился за вас. И я ложе не спал... Так вот, ночью они поднялись в вашу комнату, где мы спрятались. Мы – это я, Хосе и двое охранников, которые должны ему денег.

Он широко открыл тёмные блестящие глаза, чтобы придать своим словам ещё больше значительности.

– Они принесли с собой мачете, чтобы убить вас! К счастью, там был Хосе, масса! К вашему большому счастью!

Килиан хотел что-то сказать, но не смог: слова застыли у него в горле. Он протянул чашку Симону, чтобы тот налил ещё кофе.

– Что теперь с ними будет? – спросил Килиан, когда бой вернулся с кухни.

– Охранники их уже выпороли, и теперь их вышлют обратно в Нигерию. Умару, кстати, тоже. Но не волнуйтесь, большой масса ничего не узнает. Никто ничего не скажет. Не думаю, что кто-то ещё осмелится такое повторить. Так что опасности больше нет, масса, но все-таки вам пока лучше запирать окна и двери.

– Спасибо, Симон, – задумчиво протянул Килиан. – Спасибо за помощь и за то, что предупредил.

– Пожалуйста, масса, – голос парнишки снова зазвучал умоляюще, – не говорите Хосе, что я вам об этом рассказал. Хосе знает мою семью, мы с ним из одной деревни... Я обещал ему, что никому ничего не скажу...

– Тогда почему же ты мне рассказал?

– Вы всегда были добры ко мне, масса. А это, со змеёй – это было нехорошо, масса, совсем нехорошо...

– Не волнуйся, Симон. – Килиан поднялся и положил руку ему на плечо. – Я сохраню твою тайну.

Он вышел во двор и поднял голову к небу, любуясь низкими тёмными тучами, закрывшими солнце. Ему необходимо было вдохнуть свежего воздуха. Солнце стояло уже высоко, воздух сделался душным и липким, но уже одно то, что он может радоваться этому новому дню, было для него истинным счастьем, несмотря на головную боль, горькое раскаяние, прочно поселившееся в сердце, и ужас от того, что могло случиться.

Неподалёку прохаживался Хосе, раздавая рабочим указания на день. Это был человек среднего роста и, несмотря на видимую субтильность, весьма сильный; его фигура казалась особенно хрупкой рядом с мускулистыми телами брасерос. Время от времени он задумчиво поглаживал короткую седеющую бородку, прежде чем отдать очередное распоряжение. Рабочие его уважали – возможно, потому, что считали кем-то вроде отца. Каждого он знал по имени и говорил с ними властно, но без крика; жесты его были уверенными, но не угрожающими. Казалось, он каждую минуту знал, кто из них как себя чувствует, и это помогало ему предвидеть и реакции, и действия.

Килиан ощутил глубокую благодарность к Хосе. Его пытались убить во сне!.. Он обязан Хосе жизнью! Если бы Хосе лёг спать, как остальные, сейчас его бы уже не было в живых... Но почему Хосе это сделал? Почему его так заботит судьба белого человека? Возможно, свою роль здесь сыграла привязанность Хосе к Антону? По спине Килиана пробежал озноб. Он пока не знал как, но он найдёт способ отблагодарить этого человека: такой смелый и благородный поступок заслуживал награды.

В этот вечер Килиан взял «пику» и, не сказав товарищам ни слова, погнал в Санта-Исабель.

Добравшись до клуба Аниты Гуау, он направился прямиком к барной стойке. Здесь он заказал виски и спросил, не появлялась ли Саде.

В эту ночь Килиан сжимал в объятиях тело женщины с холодной нетерпеливой жадностью. Он смотрел на неё как на мох на ветвях сейбы: все им любуются, но никому не придёт в голову им питаться.

VI

Inside the bush ( В джунглях )

1955

Последний грузовик, нагруженный мешками с какао, направился к выезду с плантации по дороге, обсаженной королевскими пальмами, и дальше в порт Санта-Исабель. Килиан смотрел на него с чувством облегчения, удовлетворения и гордости. Итак, завершился его первый рабочий цикл на острове. За эти двадцать четыре месяца он стал настоящим экспертом во всем, что имело отношение к процессу производства какао. Благодаря тщательно разработанной методике обработки, какао из Сампаки славилось на весь мир, так что готовый продукт, производившийся целыми тоннами, стоил на пять песет за килограмм дороже, чем какао из других мест.

Килиану очень повезло, потому что он проводил в сушильнях бесконечные часы: день и ночь он собственными руками перебирал бобы, проверяя их текстуру, следя, чтобы они были набухшими, но не растрескавшимися, и чтобы их обжаривали ровно до той минуты – и ни секундой дольше! – когда они перестанут быть белыми. Мешки, наполненные высушенными и ферментированными бобами какао, уже были готовы к отправке. Бобы были вздувшимися, коричневого или шоколадного цвета, хрупкими, имели чуть горьковатый вкус и приятный запах.

Неподалёку, сидя на низкой ограде, курили усталые Хакобо и Матео. Рядом стоял Марсиаль.

– Я совсем вымотался, – вздохнул Матео. – Пыль от какао у меня даже в усах застряла.

Хакобо достал из кармана платок и вытер вспотевший лоб.

– Гарус доволен урожаем, – сказал он. – Говорит: лучший урожай за несколько лет. Мы получим за него огромную выручку!

Килиан тоже совершенно вымотался. Сколько раз за день его охватывало искушение воспользоваться предпраздничной рождественской суетой, подобно какому-нибудь брасеро, чтобы отлынивать от работы.

Он сел рядом с остальными, взял сигарету, предложенную братом, и глубоко затянулся. Тонкая шоколадная пыль, казалось, въелась во все поры кожи. Даже когда работа сушилок полностью прекращается, запах жареного какао ещё долго стоит в воздухе.

Солнце уже село, но ужасающая жара никак не спадала. В голове у него все ещё отдавалось эхо рождественских плясок, отягощенных немалым количеством спиртного. Это было уже второе Рождество вдали от дома, и он до сих пор не мог привыкнуть, что в январе рубашка липнет к спине от пота. Килиан вспомнил рождественскую мессу двадцать пятого декабря, на которой все были в рубашках с короткими рукавами, обожженные солнцем лица людей и утреннее купание в бассейне на плантации. Сухой сезон оказался жарче обычного, и случайные ливни в Сампаке не могли смягчить ужасающей духоты.

– Уверен, в горах Пасолобино сейчас просто адский холод – а, ребята? – сказал Марсиаль, с трудом расстегивая крохотные пуговки на рубашке.

Килиан представил, как родители и Каталина сидят у огня, скотина мирно жуёт жвачку в стойлах, а вокруг простираются луга, покрытые пушистым снежным одеялом. Он по-прежнему скучал по родным, но за проведённые на острове месяцы нестерпимая тоска первых недель притупилась или, по крайней мере, перестала столь безжалостно терзать сердце.

– Да, мне и впрямь уже пора подышать другим воздухом, – заметил Килиан.

– Подожди, уже недолго осталось. Вот вернётся папа – а я держу пари, что ты хочешь, чтобы он вернулся – и поедешь в отпуск в Испанию. Как же я тебе завидую!

Антон простился с детьми так, словно покидал плантацию навсегда. Однако Килиан не стал даже спорить с Хакобо по этому поводу, убеждённый, что отец вернётся, как вернулся и год назад, отдохнувшим и даже чуть пополневшим.

– Послушай, кончай ныть, – упрекнул Килиан брата. – В следующий раз поедешь ты.

– Мне надоело повторять это вслух, но, как я понимаю, ты заслужил свой первый отпуск. Правда, Матео?

Тот кивнул.

– Кто бы мог подумать! Ты даже внешне изменился... Когда ты приехал сюда, то был такой тощий... А посмотри на себя теперь! У тебя теперь мускулы почти как у Моси!

Килиан улыбнулся: сравнение с Моси было все-таки явным преувеличением; но что правда, то правда: он действительно сделал все от него зависящее, чтобы отец, брат, друзья, товарищи и сам управляющий им гордились, а также, чтобы искупить вину после истории с Умару и Грегорио. Для него это было нетрудно, поскольку он был привычен к труду и делал все, что требовалось.

Килиану вспомнились первые дни на острове, и теперь он удивлялся, как ему удалось, несмотря ни на что, вписаться в ежедневную рутину, оглашённую ударами тумбы или дромы и песнями нигерийцев.

Скоро вновь начнутся работы на свежем воздухе, в посадках какао на границе завораживающих джунглей, и тогда главными героями станут секатор, мачете, что беспощадно обрушивается на волчки и неправильно растущие ветки, и так называемая бордосская смесь, которой опрыскивают молодые побеги.

– В конце концов, придётся согласиться со всеми вами – с папой, с тобой, с Хулией... Да, я уже привык к этому острову. Но не вижу ничего плохого в том, чтобы съездить в отпуск домой.

Краем глаза он заметил, как скривился Хакобо, услышав имя Хулии.

В ноябре прошлого года, захваченные праздничной атмосферой балов, концертов и гонок на каяках в Санта-Исабель, Хулия и Мануэль официально объявили о помолвке. С тех пор они проводили свободное время по своему усмотрению, но уже не скрывая отношений, разъезжали по острову в поисках редких растений, которые изучал Мануэль, перекусывали в кафе «Мока», наслаждались очередным хорошим фильмом в кинотеатре или купались бассейне казино.

Эмилио и Хенеросе очень нравился Мануэль: помимо того, что он был уважаемым и образованным человеком, он был ещё и врачом. Их дочь стала невестой врача!

Хакобо, казалось, был готов к такому повороту дел, хотя в глубине души не мог не признать, что его гордость слегка задета. В то же время, он прекрасно понимал, что, при его упорном нежелании жениться, Хулия рано или поздно примет предложение другого – как только найдётся мужчина, способный покорить сердце столь неординарной женщины.

Чтобы заглушить тоску, он с удвоенной силой работал в Сампаке, а ночи, по своему обыкновению, проводил в Санта-Исабель. Сожалел он лишь об отсутствии товарищей по пьянкам и загулам. Бата была не настолько близко, чтобы Дик и Пао могли приезжать на остров каждую субботу, а Матео и Марсиаль все больше времени проводили в подругами Хулии в казино.

– Кого больше всего расстроит твой отъезд, так это... – Матео зловредно подмигнул. – Как же ее звать? Всегда забываю это чертово имя!..

– Которая из них? – толстые губы Марсиаля умильно сложились в поцелуе. – Берегись, Хакобо: брат тебя ещё обскачет!

– Это вряд ли! – рассмеялся тот. – Боюсь, он стал ещё большим праведником, чем когда-либо прежде... Знаете, что говорят о нем девчонки из города? – Он повернулся к Килиану. – Что ты заразился праведностью от тех плантаторов, что живут отшельниками...

– Да ладно, ладно, не так уж и заразился... Ну, а вы двое? – Килиан пошёл в контратаку, шутливо тыча пальцем в Матео и Марсиаля. – Вы-то всегда помните, что для вас выгодно. Полагаю, что с Мерседес и Асенсьон вы забыли о своих подружках из клуба Аниты.

– Окончательно! – подхватил Матео, лукаво подмигнув. – И бесповоротно!

Все четверо громко рассмеялись.

– Смейтесь, смейтесь! – проворчал Хакобо сквозь хихиканье. – Но я-то вижу, что Мануэль, заключив официальную помолвку, не упускает случая перекусить в нашей забегаловке.

– Рано или поздно это случится со всеми, Хакобо, – пожал широченными плечами Марсиаль, и широкая улыбка озарила его лицо с огромным носом. – Рано или поздно, но это случается. Годы идут, и мы понимаем, что пора создавать семью.

– Я пошёл в душ. Скоро ужин, – заявил Хакобо, вставая и направляясь в сторону столовой.

Остальные последовали за ним.

– Как же ему нравится чёрное мясо! – шепнул Матео Марсиалю, качая головой. – Даже не знаю, сможет ли он когда-нибудь от него отвыкнуть...

Килиан поморщился, задетый словами и тоном Матео.

Так было всегда: после болтовни и смеха с остальными на душе у него оставался неприятный осадок.

Он закурил, пропуская остальных вперёд. Он любил эти минуты, когда день внезапно сменялся ночью, отступал, оставляя после себя лишь аромат пахучих трав в зарослях какао, и тьма в одночасье окутывала остров.

Он облокотился о стену, дожидаясь сумерек, и подумал о Саде.

Перед глазами встала стройная женская фигура, длинные ноги, бархатная кожа, пышная крепкая грудь, узкое удлинённое лицо, на котором соперничали красотой тёмные миндалевидные глаза и полные губы. Подобно тёмной пыли какао, стоявшей в воздухе все последние дни, головокружительная суматоха последних месяцев также имела сладко-горький привкус: реки пролитого пота и нечеловеческих усилий были вознаграждены превосходным урожаем, и каждую свободную минутку – если таковые выдавались – Килиан вздыхал о ней.

Оба были правы. Торс Килиана, его руки и ноги действительно обросли мускулами от физических усилий, а кожа приобрела приятный оттенок сияющей бронзы, и теперь, когда они с Хакобо бывали на танцах, он пользовался не меньшим успехом, чем брат. Одетые в безупречно выглаженные белые льняные сорочки и широкие бежевые брюки, с гладко зачёсанными тёмными волосами, братья тут же оказывались в центре внимания женщин – и белых, и чёрных.

Килиан прекрасно знал, что выйти в город вместе с Хакобо – значит опьянеть от виски и закончить вечер в объятиях красивой женщины; однако за последние месяцы он слишком устал от танцев и выпивки.

Поэтому он решил ограничить выезды в город и встречи с прекрасной Саде, хотя они и были ему необходимы, чтобы держать в узде свои инстинкты молодого мужчины. Она никогда ни о чем его не просила и ни в чем не упрекала. Он приезжал в клуб, где была Саде, всегда готовая отдаться после недельной разлуки. Килиану эта ситуация казалась очень удобной. Он получал удовольствие от мимолётных встреч и относился к ним с прохладным чувством юмора и мимолётной нежностью.

Наконец, он уже не мог скрыть от окружающих их отношения, и теперь приходилось терпеть все те же сальные шуточки, которые раньше слушал о других. Он пытался относиться к ним невозмутимо и даже довольно остроумно на них отвечать, но в глубине души все это его это раздражало, поскольку, видимо, он смотрел на эти вещи не так, как другие. Скажем, как его брат, переспавший с несметным количеством женщин, не питая к ним никаких чувств. Порой Килиан даже задумывался: а что, если Саде – та самая женщина, с которой он свяжет будущее или создаст семью?..

Стоило ему об этом подумать, как все внутри сжималось, словно в желудке шевелился червяк. Тогда он закрывался у себя в комнате и курил сигарету за сигаретой, чувствуя себя трусливой лесной крысой, не смеющей высунуться на свет.

Несколько дней спустя Хакобо ворвался к нему в комнату, чтобы показать телеграмму из Баты.

– Это от Дика, – сообщил Хакобо. – Он приглашает нас в Камерун охотиться на слонов, а затем весело провести несколько дней в Дуале. Гарус нами доволен, и я уверен, что он нас отпустит. Жаль, конечно, что это приходится как раз на праздник урожая в «Клубе рыбака», в ту самую субботу: ведь там соберётся весь свет. К тому же, у меня куплены билеты на боксерский матч на стадион в Санта-Исабель. Слоу Пуасон против Чёрной Пули – умереть не встать! То целые месяцы ничего не было, а теперь вдруг – все сразу! Ну, так что будем делать?

Килиана нисколько не привлекало ни то, ни другое, ни третье. После того как он услышал описание охоты из уст Дика и Пау тогда, в казино, для него было совершенно ясно, что в подобном зверстве он участвовать не будет. Ещё меньше привлекала его толкотня на празднике урожая. Что же касается бокса, то он совершенно не понимал, что такого интересного в этом зрелище, где двое мужчин лупцуют друг друга до потери сознания.

– В Камерун я не поеду, – ответил он, тут же придумав объяснение, которое брат должен понять. – Это слишком дорого, а мне нужны деньги на поездку в Испанию. Но ты можешь поехать без меня.

– Да, но... – Хакобо сморщил нос и цокнул языком. – Тогда знаешь что? Поедем в другой раз, а сейчас пойдём на праздник, а потом посмотрим бокс.

Килиан ничего не ответил.

В нескольких метрах от себя он увидел Хосе с охапкой пустых мешков, оставшихся после упаковки какао. Хосе остановился рядом с рабочим, который тщательно подметал сушильню, стараясь не пропустить ни одной скорлупки из остатков сушки, которые тоже будут проданы для изготовления какао более низкого качества.

Килиан улыбнулся.

Ох уж этот Хосе! Килиан не встречал в своей жизни более дотошного человека. За последние месяцы он провёл с ним столько времени, что теперь знал его лучше, чем остальных служащих плантации. Бесспорно, Килиану нравилось его общество. Это был человек весьма благодушный – за исключением редких вспышек гнева, которые длились считанные секунды – ответственный и наделённый врожденной мудростью, которая проявлялась в любой беседе.

– Только не говори, что у вас с Хосе другие планы! – сказал Хакобо, глядя ему в лицо.

– Почему ты так решил? – спросил Килиан.

– Брось, Килиан, я тоже не пальцем деланный. Думаешь, я не вижу, что ты при любой возможности стараешься улизнуть в Биссаппоо? Вот уж чего я не могу понять.

– Я поднимался туда лишь три или четыре раза.

– И что же ты там делаешь?

– Отчего бы тебе не пойти со мной и не посмотреть? – спросил Килиан.

– Карабкаться в Биссаппоо? Зачем мне это надо?

– Чтобы провести там вечер, поговорить с родными Хосе... И знаешь, Хакобо, деревня напоминает мне Пасолобино. Все заняты своими делами, а потом собираются вместе и рассказывают истории, как у нас дома у очага. Там много детей; они играют, смеются и шалят, а матери на них сердятся. Я уже знаю кое-что об их культуре; она мне кажется таинственной и притягательной. А я им рассказываю о нашей долине, и они меня обо всем расспрашивают...

Хакобо сердитым жестом оборвал его речь.

– Ради Бога, Килиан! – поморщился он. – Ну что ты сравниваешь? И как ты мог предпочесть эту деревню весёлой жизни в Санта-Исабель?

– А я не сказал, что ее предпочитаю, – возразил Килиан. – У меня хватает времени и на то, и на другое.

– Могу себе представить ваши интеллектуальные беседы! – хмыкнул брат.

– Послушай, Хакобо. – Килиан уже начал сердиться. – Ты же знаешь Хосе. Так ли уж он отличается от нас?

– За исключением того, что он чёрный, ты хочешь сказать?

– Да, ну и что?

– Так вот, этого более чем достаточно, Килиан. Он не такой, как мы.

– Значит, спать с черными женщинами можно, а как поговорить с этими людьми – так они этого недостойны?

Хакобо отвёл взгляд.

– Знаешь, что я тебе скажу? – бросил он наконец. – Думаю, отпуск в родных горах явно пойдёт тебе на пользу.

Рассерженный Хакобо быстро вышел из комнаты.

Килиан даже не дрогнул. У Хакобо и прежде бывали такие заскоки. Ничего, побродит-побродит и к вечеру вернётся, как ни в чем не бывало.

Увидев Хосе, идущего сторону склада, он быстро догнал его, окликнув по имени на языке буби:

– Озе! Эй, Озе!

Хосе остановился, поднял голову и подошёл к Килиану.

– Какие у тебя планы на выходные? – спросил Килиан.

– Ничего особенного, – пожал плечами Хосе.

Всякий раз, когда Килиан задавал этот вопрос, Хосе давал понять, что ему нужна уважительная причина, чтобы заранее отпроситься.

– Одна из моих дочерей выходит замуж, – сообщил Хосе.

– Вот как? – удивился Килиан. – И это, по-твоему, ничего особенного? Поздравляю! И какая же из них?

Килиан кое-что знал о жизни Хосе. Его мать была буби, а отец – фернандинец. Так называли потомков первых рабов, освобождённых британцами в прошлом веке. Они прибыли, в основном, из Сьерра-Леоне и с Ямайки, где смешались с другими освобождёнными кубинскими неграми. По рассказам Хосе, в те времена как раз набирала силу влиятельная местная буржуазия, но когда остров купили испанцы, она утратила свой статус.

От отца Хосе научился английскому и языку банту, а потом отец послал его вместе с братьями в католическую миссию, благодаря чему он стал одним из немногих юных туземцев, умеющих читать и писать. Позднее Хосе женился на женщине-буби, от которой имел нескольких детей. По примеру своего отца, он также послал их учиться в католическую школу. Надо сказать, далеко не все буби это одобряли: многие считали, что культура белых оскорбляет духов и традиции, но по большому счёту все понимали, что у них нет другого выхода, кроме как подчиниться колонизаторам.

– Младшая, – ответил Хосе.

– Младшая! – в ужасе воскликнул Килиан, понимая, что рискует нарваться на скандал. – Помилуй, Озе! Но ведь ей нет ещё и пяти лет?

Килиан знал, что девушки-буби нередко выходят замуж в двенадцать-тринадцать лет, и думал, что невеста должна быть, по крайней мере, не моложе этого возраста; в то же время, он подозревал, что та девчушка, что так горячо и доверчиво обнимала его всякий раз, как он приходил в деревню – самая младшая из многочисленных детей его друга. Испанцы-католики не одобряли многоженства, так что Хосе никогда не рассказывал о других своих супругах, если они у него были; и уж тем более не стал бы о них рассказывать миссионерам-священникам вроде падре Рафаэля, которые по-прежнему пытались отучить туземцев от их древних обычаев.