Текст книги "Пальмы в снегу (ЛП)"

Автор книги: Лус Габас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Мануэль нетерпеливо облизнулся.

– М-м-м! – протянул он. – Это очень вкусно! Это плантин: жареные бананы с рисом и пальмовым маслом. – Он развернул салфетку и разложил ее на коленях. – Твоё первое экзотическое блюдо, друг мой. Теперь ты не сможешь без него жить.

Килиан недоверчиво посмотрел на него, но вскоре вынужден был признать, что Мануэль прав, и повар заслуживает наивысшей похвалы. Благодаря вкусной еде и хорошему вину, ужин проходил в весёлой и непринуждённой обстановке. Килиан наслаждался приятным вечером, но по-прежнему не мог изгнать из памяти картины родного Пасолобино, плавания по морю и приезда на остров. Он также не мог перестать думать о своём первом рабочем дне на плантации, который ему предстоит провести в компании этого Грегорио. Внезапно его охватила непривычная слабость. Отяжелевшие веки сомкнулись от выпитого вина и усталости.

Он едва прислушивался к разговору, когда вдруг услышал, как отец поднялся.

– Пойду-ка я спать, уже пора, – сказал Антон.

Мануэль и Хакобо решили остаться ещё ненадолго, но сонный Килиан тоже поднялся.

– Я тоже пойду, а то завтра не встану.

– Не волнуйся, тебя разбудят, – заверил Хакобо. – Уже в половине шестого здесь все на ногах.

Пожелав всем спокойной ночи, Антон с Килианом вышли из столовой и поднялись наверх по широкой лестнице, украшенной элегантными белыми пилястрами и массивными перилами; здесь они повернули направо и пошли по открытой галерее с зелёными деревянными перилами, на которую выходили двери спален.

– Спокойной ночи, папа.

Антон направился было к своей спальне, но вдруг передумал, повернулся к Килиану и посмотрел ему в глаза. Ему многое хотелось сказать, хотелось подбодрить сына, поделиться с ним своей силой, так необходимой в первые месяцы, чтобы привыкнуть к жизни на плантации, предложить ему так необходимую помощь... Но в то же время, ему не хотелось, чтобы его упрекали в чрезмерной опеке: в конце концов, Килиан уже взрослый. К тому же ему показалось неуместным добавлять свою проповедь к той информации, что уже и так вовсю кипела в голове юноши. А потому он лишь вздохнул и слегка похлопал сына по спине.

– Не забудь как следует закрепить москитную сетку, сынок, – сказал он.

Несколько часов спустя глубокий пронзительный звук, похожий на удары палкой по дереву, безуспешно пытался достучаться до Килиана, который спал глубоким сном, убаюканный предрассветным бризом. В пятом часу утра другой звук, столь же настойчивый и нетерпеливый, возвестил ему, что пора на работу.

Кто-то настойчиво колотил в дверь.

– Масса, масса! Хватит спать! Вставайте, а то опоздаете!

Килиан нехотя поднялся и направился к двери. Открыв дверь, он обнаружил за ней парнишку, с грудой одежды в руках. Он тут же принялся тараторить без умолку.

– Я принёс вам хлопчатобумажную рубашку и плотные брюки. Кладу их здесь, на кровать, вместе с мачете и пробковым шлемом. Если поспешите, ещё успеете попить кофе. И не забудьте про высокие сапоги.

– Ты говоришь по-испански, – заметил Килиан.

Парень удивленно посмотрел на него.

– Конечно, масса, я же буби, – ответил парень таким тоном, словно этого было более чем достаточно.

Килиан неопределенно кивнул.

– Как тебя зовут?

– Симон, масса. К вашим услугам.

Килиан понял, что это тот самый бой, которого к нему приставили, и постарался запомнить его лицо, в общем, вполне симпатичное. У него были почти круглые глаза и немного сплющенный нос, как у Хосе. Коротко остриженные курчавые волосы были такими чёрными, что на их фоне лоб, прочерченный тремя длинными горизонтальными морщинами, столь несвойственными юности, казался почти светлым.

– Сколько тебе лет? – спросил Килиан.

– Хм-м... Точно не уверен. Быть может, шестнадцать.

– Не уверен? – изумился Килиан.

Симон пожал плечами.

– Ну ладно, Симон. И что же я сейчас должен делать?

– Через десять минут все должны собраться во дворе. Белые тоже. Белые даже раньше.

Килиан посмотрел в окно.

– Так ведь ещё ночь на дворе...

– Да, масса. Но когда начнётся работа, уже будет день. Здесь все дни одинаковые. Двенадцать часов – ночь, двенадцать часов день, и так весь год. Рабочий день длится с шести утра до трёх пополудни. Я помогу вам одеться.

С этими словами он взял с кровати рубашку.

– Нет, спасибо, – вежливо отказался Килиан. – Я и сам могу одеться.

– Но...

– Я сказал – нет, – твёрдо заявил Килиан. – Подожди снаружи.

За пять минут он умылся, оделся, схватил мачете и пробковый шлем и выскочил из комнаты.

– Я ещё успеваю выпить кофе? – спросил он.

Парнишка лёгким шагом двинулся по коридору; Килиан последовал за ним. Спустившись по лестнице, он увидел на главном дворе множество людей, выстроившихся в шеренги. Он бегом бросился в столовую, сделал несколько глотков вкуснейшего кофе, приготовленного Симоном, и вышел во двор. В нескольких метрах от себя он увидел белых коллег, оглашавших по списку чернокожих рабочих, готовых приступить к своим обязанностям. Глубоко вздохнув, Килиан направился к ним, чувствуя, что за ним наблюдают множество глаз. Он знал, что всем интересно посмотреть на нового служащего, и надвинул на лоб шлем, чтобы скрыть волнение.

– Ты как раз вовремя, Килиан, – сказал Хакобо, поравнявшись с ним. В руках он держал какие-то бумаги и гибкий прут. – Минутой позже – и тебе бы не заплатили.

– Как ты сказал?

– Если ты не приходишь вовремя, то не успеваешь на рабочее место, и тебе за этот день не платят, – пояснил Хакобо, слегка ткнув его кулаком под рёбра. – Спокойно, это касается только цветных. Ты хорошо спал?

Килиан кивнул.

– Смотри, – продолжал Хакобо, – вон тот, справа от отца – тот самый Грегорио, или масса Грегор, как они его называют. Он готовит новые бригады для Обсая. Удачи тебе – и пока. Увидимся вечером.

Килиан посмотрел на Грегорио, который, стоя к нему спиной, о чём-то говорил с Антоном. Это был темноволосый мужчина, тощий и костлявый, почти одного с ним роста. Килиан поприветствовал обоих. Они обернулись, и Килиан смог рассмотреть его лицо. У Грегорио были тёмные глаза, ледяной взгляд и маленькие усики над тонкими губами. Килиан посмотрел на отца и протянул руку Грегорио.

– Я Килиан, твой новый напарник, – представился он.

Грегорио держал в руках маленький кожаный кнут, поглаживая рукоятью пальцы, скользя ею вверх-вниз. Прекратив игру с кнутом, он пожал руку Килиана, слишком долго не выпуская ее из своей. Затем пристально рассмотрел его ладонь, и по его губам скользнула улыбка.

– Так значит, ты второй сын Антона? Скоро здесь соберётся вся семейка!

Рука Грегорио показалась Килиану холодной, улыбка – натянутой, а замечания – оскорбительными.

– Где вы работаете? – спросил он, посмотрев на отца.

– Я останусь здесь, при складах главного двора. К счастью, мне не приходится выходить на плантации.

Беседу прервал рёв четырёх огромных грузовиков с круглыми капотами и деревянными кузовами. Махнув рукой в сторону шеренг работников, Грегорио велел им забираться в кузов. Антон склонился к самому его уху и прошептал сквозь зубы:

– Будет лучше, если ты не станешь обижать мальчика.

– Я научу его всему, что он должен знать, чтобы здесь выжить, – с улыбкой ответил тот.

Антон бросил на него предупреждающий взгляд и снова повернулся к сыну.

– Ступай с ним, Килиан.

Килиан кивнул и направился к грузовикам.

– Каждая бригада состоит из сорока человек, – объяснял Грегорио. – На каждую бригаду – один грузовик. Можешь подсчитать.

– Запомни их одежду, чтобы отличать от остальных, – наставлял Грегорио, заметив, как растерялся Килиан, глядя на огромную неразличимую массу чёрных лиц и тел. – У каждой бригады она своя и всегда одна и та же. Чтобы научиться различать их лица, тебе потребуется не один месяц.

Рабочие неспешно, но споро забирались в грузовики, о чём-то переговариваясь на своём языке, которого Килиан не понимал. Он знал, что это язык пичи, и боялся, что так и не сможет его выучить. И в довершение всего, единственный испанец, с которым он может разговаривать на протяжении этих часов – неприятный тип, что сейчас кричал на них, повторяя фразы, звучащие в голове непрестанным рефреном.

– Пошёл, хватит спать! Quick! Muf, muf!

Оставалось ещё несколько человек, когда перед Грегорио остановился худой измождённый юноша печального вида, со всеми признаками лихорадки, с поникшей головой и сложенными на животе руками.

– Чего тебе ещё? – сердито бросил Грегорио. – Смотри на меня! Чего тебе надо?

– I de sick, massa.

– All time you de sick! – рявкнул Грегорио. На миг воцарилось молчание. – Ты всегда болен! Каждый день одна и та же песня!

– I de sick for true, massa Gregor, – он молитвенно сложил руки на груди. – I want quinine.

– How your name?

– Умару, масса.

– Ну что, Умару, хинина захотел? – Кнут щёлкнул о землю у него под ногами. – Как тебе понравится такой хинин?

Килиан уже открыл рот, чтобы вмешаться, но парень тут же забрался в кузов грузовика, не смея больше возражать – лишь бросил на белого ненавидящий взгляд. За ним последовали остальные, стараясь забраться в кузов как можно проворнее. Водитель первого грузовика настойчиво жал на клаксон.

– Ну, что встал? – крикнул Килиану Грегорио, направляясь к машине. – В кабину, живо!

Килиан подчинился и устроился справа от водителя, а Грегорио рядом. Колонна тронулась в путь. Несколько минут оба молчали. Килиан смотрел в окно, как бараки и дворовые постройки сменялись посадками какао, над которыми высились эритрины и бананы, защищая их от солнца своей тенью, чтобы нежные деревца какао не получили ожоги. Порой ветви деревьев смыкались над головой, образуя туннель над пыльной дорогой.

– А я думал, сейчас уже никого не бьют кнутами, – вдруг сказал Килиан.

Грегорио был удивлён столь откровенным замечанием.

– Видишь ли, парень, – ухмыльнулся он в ответ. – Я здесь уже много лет и знаю, что порой приходится прибегать к суровым мерам, чтобы заставить их слушаться. Они же врут и не краснеют – если негры вообще могут краснеть. Если они больны и не выходят на работу, им платят как за полноценный рабочий день. Скоро ты сам в этом убедишься. Все они те ещё симулянты, и притом суеверные. Совершенно невыносимое сочетание!

Килиан ничего не ответил, и тот продолжил:

– Что же касается кнута, то говорю прямо: если его у меня отберут, я уволюсь – в тот же день! Кстати, зачем, по-твоему, твой брат таскает с собой дубинку? Хозяину нужна прибыль, и я ее обеспечиваю. – Он достал из нагрудного кармана сигарету и закурил. Выпустив изо рта струю дыма, добавил угрожающим тоном: – Если не хочешь со мной ссориться, с этой минуты ты станешь слепым и глухим, ясно?

Килиан стиснул зубы. Ну почему из всех служащих ему всучили в напарники именно этого кретина? Он даже рассердился на отца и брата, не предупредивших, что здесь есть такие люди. Он, конечно, не настолько глуп, чтобы думать, будто путь будет усыпан розами, но все же ему даже в голову не приходило, что в действительности означает выражение, «суровые меры», которое он уже столько раз слышал от самых разных людей. Килиан сгорал от желания дать волю гневу, вызванному словами и тоном Грегорио, однако предпочёл промолчать, ибо внутренний голос советовал не искать проблем на свою голову в первый же день.

Внезапно машину сильно тряхнуло, и его бросило вперёд, так что он ударился головой о лобовое стекло.

– Какого черта!.. – рявкнул он.

Больше он ничего не сказал, увидев, что с идущим впереди грузовиком случилось что-то странное. Несколько человек прямо на ходу выскочили из кузова и теперь корчились от боли, лёжа на земле. Другие громко кричали и расталкивали товарищей, стремясь поскорее выскочить. Водитель остановил грузовик и теперь стоял чуть поодаль, ошеломлённо наблюдая за этой сценой. Другой человек как безумный бросился к ним, суетливо размахивая руками и крича что-то на непонятном Килиану языке.

– Snek, snek!

– Вот черт! Кто бы мог подумать? – Грегорио в ярости соскочил на землю.

Килиан выскочил из кабины вслед за ним.

– Но... что случилось?

– На них свалился чертов удав, и они все словно взбесились!

Он бросился туда, снова и снова что-то выкрикивая, но большинство рабочих лежали на земле раненые или медленно пытались встать. Кто мог, спешил убраться как можно дальше от грузовика. Килиан последовал за Грегорио, не слишком представляя, что теперь делать.

– Принеси мачете! – крикнул Грегорио. – Сейчас же!

Килиан бегом бросился к кабине, схватил с сиденья мачете и вернулс. Грегорио по-прежнему стоял рядом с кузовом грузовика.

Килиан застыл, похолодев от ужаса.

Перед ним извивалась громадная змея – он даже представить не мог, что бывают такие огромные змеи. Удав почти трёхметровой длины.

– Полезай в кузов и убей его! – приказал Грегорио.

Килиан не сдвинулся с места. Он, конечно, встречал змей – скажем, когда косил летом траву – но по сравнению с этим чудищем они выглядели просто дождевыми червяками.

– Ты что, не слышишь?

Килиан по-прежнему не двигался с места. Скривив губы, Грегорио презрительно бросил:

– Я вижу, ты мало того что неумеха, так ещё и трус! Дай сюда!

Грегорио выхватил мачете у него из рук, поставил ногу на брызговик и на глазах у перепуганных рабочих забрался в машину. Те завопили от ужаса. Несколькими ударами мачете Грегорио разрубил змею на части. Кровь брызнула во все стороны, но ему, казалось, было наплевать. Снова и снова Грегорио с яростными криками обрушивал мачете на несчастного удава. Покончив с ним, он насадил на острие мачете кусок змеиного мяса и поднял его над головой, чтобы все видели.

– Это всего лишь животное! Просто животное! – обрушил он свой гнев на Килиана. – Вот этого ты испугался? Вот этого?

Грегорио принялся раскидывать останки рассеченной змеи по обе стороны дороги. Затем одним прыжком соскочил на землю, велел водителю поворачивать и подошёл к Килиану, так и стоявшему соляным столбом.

– Эй, ты! Тех, кто серьёзно ранен – в грузовик! Пусть из доставят в больницу – как раз будет работа для нашего нового доктора! А остальных – тех, что могут идти – распихать по другим грузовикам!

Килиан посмотрел из стороны в сторону и решил начать с тех, кто ближе. Один пострадавший лежал совсем рядом, зажимая рану на голове. Килиан опустился перед ним на колени. Тот что-то лопотал на чужом языке; Килиан не понимал ни слова, но и так было ясно, что он жалуется: рана обильно кровоточила, а из глаз стекали тяжёлые слёзы. Килиан вытащил из кармана платок и с силой прижал его к ране, чтобы остановить кровь, одновременно уговаривая его на испанском.

– You no talk proper, – повторил рабочий; Килиан по-прежнему не понимал, что он хочет сказать. – I no hear you.

Рядом с ним опустился на колени кто-то ещё и принялся что-то мягко втолковывать раненому; слова незнакомца, казалось, немного его успокоили. Тот помог раненому приподняться, показывая жестами, что ему следует сесть.

– Your name? – спросил благодарный Килиан у своего нежданного помощника.

– Меня зовут Валдо, масса. Я...

– Буби, я понял. Ты говоришь на моем языке, – Килиан возвёл глаза к небу и облегченно вздохнул.

Он заметил, что этот человек похож на Симона – разве что у него не было морщин на лбу – и одет иначе, чем другие рабочие. На нем была белая рубашка, короткие шорты, гольфы и тяжёлые ботинки. Должно быть, он был значительно старше боя, поскольку уже водил машину. – Полагаю, ты шофёр? – спросил Килиан.

– Именно так, масса.

– Ну что ж, Валдо, будешь моим переводчиком. Можешь спросить у него, сумеет ли он дойти до машины?

Туземцы перекинулись несколькими фразами, после чего раненый решительно покачал головой.

– Что он говорит?

– Он говорит, что может дойти, но не полезет в грузовик, залитый змеиной кровью.

Килиан открыл рот от изумления.

Снова услышав крики за спиной, он оглянулся и увидел, как Грегорио пытается затолкать в грузовик нескольких мужчин, а те отчаянно сопротивляются.

– This man no good. Send him na Pañá, – торжественно произнёс раненый.

Килиан посмотрел на него: тот указывал в сторону Грегорио.

– I curse him.

– Валдо, что он говорит?

– Он говорит... Говорит, что это нехороший человек, пусть он убирается в свою Испанию, и что он его проклинает.

Прежде чем белый человек успел осознать значение этих слов и понять причину такого гнева, Валдо поспешил объяснить:

– Масса, нигерийцы панически боятся змей. Они верят, что, если убить змею, злые духи, живущие в ее теле, обрушат на тебя и твоих близких все болезни и несчастья. Да-да, и на близких тоже.

Килиан ответил недоверчивым жестом, упёр руки в бока, глубоко вздохнул и направился к Грегорио, который пытался загнать раненых в грузовик.

– Если мы не смоем кровь, он туда не войдёт, – произнёс он как можно спокойнее.

– Не говори ерунды! Если войдёт один, то и остальные никуда не денутся. Даже если придётся загонять их пинками!

– Они не пойдут, – твёрдо повторил Килиан. – Так что у нас два выхода: либо попросить Валдо пригнать с плантации чистый грузовик, либо как-то очистить его самим.

Грегорио смотрел на него, сощурив глаза и сжав кулаки. Как ему хотелось в эту минуту врезать как следует этому пижону, решившему, что может здесь командовать, но он все же сдержался. В конце концов, он же сам не смог найти решение, пока ситуация не вышла из-под контроля. Сотни глаз выжидающе наблюдали за происходящим. Множество негров против двоих белых. Если попытаться загнать их в грузовик, они могли взбунтоваться. А если послать за другим грузовиком, его заклеймят как слабака, уступившего глупым суевериям.

– Ну ладно, – сдался он наконец. – Если у тебя такие великие идеи, то скажи, как ты собираешься очищать грузовик?

Килиан огляделся, направился к дереву, затенявшему посадки какао, и сорвал несколько огромных листьев длиной с руку.

– Можем закрыть пол кузова листьями. Тогда они не будут касаться крови.

Он уже успел собрать достаточно листьев, чтобы застелить ими кузов грузовика. Жестами подозвал нескольких рабочих и велел подавать ему листья. Килиан поднялся в кузов, и раздался неодобрительный ропот, когда подошвы его ботинок увязли в загустевшей крови, но он невозмутимо продолжал своё дело. Очевидно, никто не собирался ему помогать, даже Грегорио. Этот масса предпочитал с надменным видом стоять в отдалении и курить.

Когда он закончил устилать листьями кузов грузовика, Валдо подошёл к раненым и предложил им своими глазами посмотреть на устроенное для них удобное ложе, на котором их повезут в больницу. Килиан горячо желал, чтобы эти люди согласились, поскольку отказ в такой ситуации был бы совершенной глупостью. Спрыгнув из кузова на землю, он взял мачете и тщательно вытер его самым маленьким листом, который затем бросил на обочину.

– Валдо, скажи им, чтобы забирались в кузов, – велел он, стараясь говорить как можно спокойнее, хотя сердце вот-вот готово было выскочить из груди. – Объясни им, что они не коснутся крови.

Валдо что-то сказал брасерос, но ни один не двинулся с места. Грегорио выплюнул окурок, встряхнул головой, цокнул языком и пошел у грузовику.

– Принеси кнут, – приказал он. – На этот раз это сделаешь ты.

Валдо произнёс несколько фраз на пичи. Как понял Килиан, перевёл раненому слова Грегорио, потому что раненый протянул руку, опираясь на борт кузова, с трудом поставил ногу на выступ, игравший роль подножки, и забрался в грузовик. Уже из кузова он потянулся к белому, чтобы вернуть ему испачканный в крови платок, но Килиан отказался его взять.

– Tenki, – сказал раненый, и Килиан кивнул в ответ.

Один за другим более двадцати раненых брасерос забрались в грузовик. Валдо снова сел за руль и вывел грузовик на дорогу, помахав Килиану рукой. Грегорио отвёл в сторону свою машину, чтобы тот мог проехать по узкой дороге, настойчиво нажал на клаксон, убедился, что снаружи никого не осталось, и велел Килиану забираться в кабину, чтобы ехать дальше в Обсай.

За весь день они больше не произнесли ни слова. На протяжении трёх часов Килиан ходил хвостом за своим напарником среди рядов какао, отсекая мачете засохшие ветки и обрезая каждое дерево по всем правилам. Никто ему ничего не объяснял, так что осталось лишь наблюдать за брасерос, прекрасно знавшими свое дело, и повторять их действия. Не спеша, но и без остановок, они продвигались вперёд в ритме какой-то рабочей песни. Килиан подумал, что пение – отличное средство чем-то занять голову и облегчить монотонность работы. Иногда он погружался в состояние какой-то странной расслабленности, словно его мачете орудовал кто-то другой.

Они начали с посадок, ближайших к Обсаю, так что, когда Грегорио приказал оставить работу и идти обедать, направились по своим следам в сторону двора, очень похожего на двор Сампака, только значительно меньше.

Должно быть, солнце стояло уже высоко, и пот с Килиана лился ручьём. Рабочие уселись неподалёку от деревянного здания с толстыми белыми колоннами, между которыми несколько поваров готовили еду в огромных котлах. Грегорио куда-то исчез, и Килиан не знал, куда деваться.

– Масса!

Голос был знакомым. Обернувшись, он узнал Симона, державшего на голове какой-то свёрток. Килиан успел поговорить с ним лишь пару минут, но был рад увидеть знакомое лицо.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Килиан.

– Принёс вам обед.

– Но мы же обедаем все вместе?

Симон покачал головой.

– Брасерос получают продукты раз в неделю и отдают их своим поварам, которые для них и готовят. Неважно, работают они в лесу, как до сих пор, или во дворе, как сегодня. А каждому белому еду приносит его бой, за исключением тех случаев, когда он работает в главном дворе. Тогда он обедает в столовой.

С каждой минутой Килиан чувствовал все большую благодарность к Симону за объяснения.

– Как ты меня нашёл?

– Это моя работа, масса. Я всегда должен знать, где вы находитесь.

Килиан нашёл укромное местечко, где можно было спокойно отдохнуть, и сел прямо на землю, провалившись спиной к стене, от которой тянулась тень шириной в несколько метров. Симон сел рядом и принялся доставать из свёртка хлеб, хамон, варёные яйца и какое-то питье. Килиан начал с удовольствием пить, но голода он не чувствовал. Затем отер пот с лица рукавом и, закрыв глаза, просидел так несколько минут.

Неподалёку слышался гул голосов рабочих. Он заметил, что некоторые голоса звучат громче остальных, а затем услышал чьи-то приближающиеся шаги. Открыв глаза, он увидел, что перед ним стоят двое мужчин, о чем-то отчаянно спорящих; казалось, они пытались что-то ему объяснить.

Симон поднялся и потребовал прекратить спор и объяснить толком, что случилось. Затем повернулся к Килиану.

– Они ссорятся, потому что повар подменил малангу, – объяснил Симон.

Килиан непонимающе уставился на него. Видя, что он не спешит отвечать, рабочие снова начали препираться. Килиан приподнялся.

– Да в чем дело-то? – спросил он.

– Маланга, масса. У одного из них была самая толстая маланга, и он ее пометил. Когда он хотел ее взять, повар дал ему другую. И теперь он хочет свою малангу, пока её не начал есть кто-то другой.

– А от меня-то они чего хотят? – Килиан по-прежнему ничего не понимал.

– Вы судья, масса. Они хотят, чтобы вы сказали своё слово.

Килиан нервно сглотнул, почесал в затылке и поднялся. Грегорио по-прежнему нигде не было видно.

Он бросил взгляд в сторону примитивной кухни рабочих. Шёпот тут же стих, и он увидел, что на него выжидающе смотрит множество глаз. Он выругался себе под нос и решительно направился к поварам; Симон двинулся следом.

Они шли мимо сидящих на земле людей, и все головы поворачивались им вслед. Наконец, они добрались до повара, повинного в этом недоразумении. Тот стоял, скрестив на груди руки перед двумя мисками, в которых лежали по куску вяленой трески, политый красным соусом рис и что-то, похожее на варёный картофель. В одной миске картошина была значительно больше, чем в другой. Килиан догадался, что это, должно быть, и есть пресловутая маланга. Каждый из спорщиков утверждал, что большая картошина – его.

Килиану тут же вспомнился их с Хакобо детский спор. Они сидели у костра, дожидаясь, пока мама выкатит из-под тлеющих углей первые картофелины нового урожая, отряхнет с них пепел и даст по одной каждому члену семьи. Получив свою долю, Килиан возмутился, увидев, что его картошка намного меньше, чем у Хакобо. Что же тогда сделала мама?

Он жестом велел повару дать ему нож. Затем разрезал обе маланги на две равные части и положил в каждую миску по половинке от каждой. После этого вернул нож хозяину и без лишних слов вернулся на своё место. Симон устроился рядом и стал настаивать, чтобы Килиан хоть что-то съел, потому что до ужина ещё далеко. Килиан поддался уговорам и съел несколько кусочков, но без особого желания. В голове у него все вертелась эта бредовая история с картошкой.

– Я ведь поступил по справедливости, как ты считаешь? – спросил он наконец.

Симон изобразил глубокую задумчивость, и морщины у него на лбу стали ещё резче.

– Симон?..

– Да-да, конечно, масса, – ответил тот. – Вы поступили справедливо, но не для настоящего владельца большей маланги.

Следующие несколько дней Килиана прошли среди рёва грузовиков, пыльных дорог, песен нигерийцев, криков на пичи, ударов мачете, смеха и споров, банановых листьев, эритрин и какао.

Возвращаясь вечером во двор Сампака, он чувствовал себя настолько уставшим, что почти ничего не ел; он учился водить машину под руководством Хакобо и Валдо, через силу выводил строчки писем Мариане и Каталине и вскоре уходил спать, мучимый неустанным зудом, терзавшим всё тело – должно быть, из-за здешней жары и обильного потоотделения.

Антон и Хакобо прекрасно его понимали: сами испытали в молодости эту напасть. За ужином почти не разговаривали, и всем было ясно, что отношения между Килианом и Грегорио весьма далеки от дружеских. Они попросту не замечали друг друга, хотя Грегорио очень старался навлечь на Килиана неудовольствие управляющего, то и дело отпуская язвительные замечания, намекая на его слабость и трусость; слушая эти замечания, Хакобо едва сдерживался, чтобы не броситься на него с кулаками.

Однажды вечером, когда Килиан отправился спать, не доев десерта, Антон решил проводить его до дверей спальни.

– Потерпи, сынок, – начал он, едва они вышли из столовой. – Поначалу всегда трудно, но мало-помалу, благодаря работе, дисциплине и принятым на плантации правилам, ты привыкнешь. Я знаю, каково тебе сейчас. Я тоже через это прошёл.

Килиан удивленно поднял брови.

– Вашим напарником тоже был кто-нибудь вроде Грегорио?

– Я не это имел в виду, – поспешил разъяснить Антон. – Я хочу сказать... – тут он закашлялся и опустил глаза. – Я не знаю, когда и как это случится, как не знаю ничего об остальной Африке, но однажды настанет день, когда этот маленький остров совершенно овладеет тобой, и ты уже не захочешь его покидать. Быть может, благодаря удивительному свойству привыкания, свойственному нам, людям – а быть может, благодаря загадочной магии этой земли. – Он обвел рукой великолепную панораму, что открывалась с балкона, повернулся к Килиану и заглянул ему в глаза. – Но я не знаю никого, кто, уезжая с острова, не проливал бы безутешных слез.

В эти минуты Килиан ещё не способен был полностью осознать значение этих отцовских слов.

Пройдут годы, и каждое из них оживет в его памяти болью сбывшегося проклятия.

IV

Fine city (Прекрасный город)

– Ладно, – сказал Хакобо. – Но обратно поведешь ты.

Пока брат не успел передумать, Килиан проворно запрыгнул в кабину фургона с открытым кузовом, который все называли «пику» – сокращённое от английского «пикап». После двух недель напряжённых занятий и езды по дорогам плантации под руководством Валдо и Хакобо, Килиан получил права на вождение автомобилей и грузовиков, но вести машину по улицам города – совсем другое дело.

– Если я хоть раз проеду за рулем под твоим руководством, то смогу водить и сам, – пообещал он.

Управляющий отправил их в город за покупками: им предстояло закупить инструменты и материалы в различных лавках Санта-Исабель. День выдался спокойным и ясным, типичным для сухого сезона, который длится с ноября до конца марта. Во время сухого сезона рубят лес, расчищая делянки для новых посадок, заготавливают дрова для сушилен, обрезают деревья какао и выпалывают бикоро – растущую вокруг деревьев траву, а также засевают новые делянки и ремонтируют дороги. Килиан узнал, что самое важное умение для всех обитателей плантации – рубка: снова и снова ударять мачете, несмотря на ужасающую жару, вверх-вниз, вправо-влево, вырубая сорную траву, которая уже завтра таинственным образом вырастет снова.

Утро ещё не разгорелось, а Килиан уже покрылся потом в кабине «пику». Вскоре к этому добавился зуд, мучивший его с первого дня, и теперь все тело нещадно зудело. Порой Килиан жалел, что у него только две руки, а не четыре, чтобы почесаться в нескольких местах одновременно. К несчастью, никакие мази и лосьоны, которые дал ему Мануэль, не помогали, и оставалось лишь надеяться, что со временем кожа привыкнет к ужасному климату, и зуд сам собой утихнет.

– Ты даже не представляешь, как я тоскую по горной прохладе! – заметил он, вспомнив о Пасолобино. – Эта жара скоро меня доконает.

– Думаю, ты преувеличиваешь! – Хакобо вёл машину, опираясь локтем на раму открытого окошка. – Сейчас хотя бы рубашка не липнет к телу. Вот подожди, начнётся сезон дождей, тогда поймёшь! С апреля до октября – одна сплошная вода. Ты даже не представляешь, какая это мерзость – когда к тебе все липнет.

Он высунул руку наружу, чтобы ее обдувало ветром.

– Слава Богу, сегодня дует легкий сахарский харматан. Теперь будет легче.

Килиан заметил, что маленький кусочек неба над узким шоссе начинает затягиваться тонкой красновато-бурой пылью.

– Не понимаю, какое облегчение может принести ветер, от которого все идёт кувырком и слезятся глаза. – Ему вспомнились чистые снежные вьюги в родных горах. – По мне, так он просто удушающий.

– Ты подожди, скоро повеет большой харматан – вот это и впрямь напасть так напасть! Ничего не видно сквозь тучи песка, целыми днями даже солнца не видно. И песок все время скрипит на зубах, никуда от него не деться!

Килиана аж передернуло от отвращения. Хакобо заметил это краем глаза. Кожа брата обгорела на солнце, но пройдёт ещё не одна неделя, прежде чем ее красноватый оттенок превратится в густой тёмный загар, каким щеголяли остальные служащие плантации. То же самое произойдёт и с его душой: пройдёт время, прежде чем он избавится от излишней чувствительности, делающей его похожим на подростка. Хакобо и сам через это прошёл: на руках к него вздулись мускулы, лицо загорело, а душа свыклась с суровыми реалиями этой дикой земли. Он понимал, что сейчас творится в душе Килиана.