Текст книги "Пальмы в снегу (ЛП)"

Автор книги: Лус Габас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Хосе пропустил это замечание мимо ушей. Он огляделся, убедился, что все готово к ужину, и пошёл своей дорогой, не обращая больше внимания на Килиана. Однако, пройдя несколько метров, обернулся и задал тот самый вопрос, который Килиан хотел услышать:

– Так вы хотели бы побывать на свадьбе буби, масса Килиан?

Глаза Килиана возбужденно засверкали.

– Я тысячу раз просил тебя не называть меня так! – упрекнул он. – Я приму твоё приглашение, если ты пообещаешь больше не называть меня массой.

– Хорошо, ма... то есть, Килиан. – На его лице расплылась широкая улыбка. – Хорошо, Килиан. Как пожелаете.

– И ещё я хочу, чтобы ты перестал обращаться ко мне на «вы»! Я ещё достаточно молод, чтобы ко мне обращались на «ты». Согласен?

– Я не стану называть вас массой, но по-прежнему буду обращаться на «вы», – ответил Хосе. – Мне так привычнее.

– Да брось! Ты привыкал и к более трудным вещам.

Хосе посмотрел на него и промолчал.

Валдо довёз их на грузовике до юго-западной оконечности плантации, где заканчивались проезжие дороги. Отсюда Хосе и Килиан пошли пешком по узкой тропинке, которую преграждали сотни веток, лиан и огромных листьев, порой совершенно заслоняющие солнце. Звуки шагов смягчал ковёр палых листьев, смешанных с опавшими плодами пальмы, чья мякоть быстро сгнивала или становилась пищей обезьян.

Килиан радовался трелям дроздов, соловьев и ткачиков, трескотне попугаев и воркованию дикой голубки, порой нарушавшим торжественное и тяжкое безмолвие живого зеленого и влажного туннеля, по которому они с трудом пробирались.

Пейзаж и звуки острова были поистине прекрасны. Неудивительно, что его первооткрыватель, португалец Фернандо де Поо, несколько веков назад назвал его Формоса, что означает «прекрасный».

Он представил других людей, ходивших по этой тропе на протяжении веков. Да, безусловно, это была все та же тропа, но при этом всякий раз она была другой, благодаря неудержимой растительности. Сколько мачете прорубали путь среди этих кустов и лиан, которые тут же отрастали вновь, преграждая путь человеку?

Во время прежних походов в Биссаппоо он задавал бесконечные вопросы, и Хосе охотно рассказывал историю острова, а попутно Килиан узнал множество баек, иные из которых были старше многовековых сейб с толстыми морщинистыми стволами, слышавших на протяжении своей долгой жизни множество разных языков.

Остров принадлежал Португалии, пока та не обменяла его у Испании на несколько других островов; Испании же он был нужен, чтобы иметь источник рабов, поставляемых в Америку. В этом месте рассказа Килиан невольно представлял себе скованных цепью Хосе, Симона, Йеремиаса и Валдо, которых гонят на продажу, как скот.

Поскольку испанцы были не слишком озабочены охраной острова, этим пользовались военные и торговые английские корабли, чтобы запасаться на нем пресной водой, ямсом и живым скотом для разведывательных и научных экспедиций к реке Нигер на континенте, а заодно и помешать работорговле, поскольку Англия отменила рабство.

Килиан пытался представить Дика – единственного англичанина, которого он знал в своей жизни – в костюме средневекового моряка, освобождающим его друзей-буби, но ничего не получалось, поскольку Дик не производил впечатления героя.

Долгое время на Фернандо-По говорили по-английски. Англия хотела купить остров, Испания отказывалась его продавать, так что к середине XIX века английское судоходство переместилось в Сьерра-Леоне, а все свои здания англичане продали баптистской миссии. После этого испанцы с новыми силами начали экспансию, всеми силами поощряя белых колонистов и внедряя все больше миссионеров, обращавших в христианство туземцев из окрестных деревень; у них дело обстояло успешнее, чем у баптистов в городе, и в конце концов католичество одержало верх. Среди прочих были обращены и предки отца Хосе.

Килиан отчётливо увидел себя ещё одним звеном в цепочке людей, превращавших тропики в очаг цивилизации; в то же время, он понимал, что ему посчастливилось жить в самую спокойную эпоху, куда более удобную и безопасную, чем предыдущие. Однако в эти минуты, в девственных джунглях, ему вдруг показалось, что все как раз наоборот.

Они долго прорубали себе путь при помощи мачете, обходя поваленные стволы, через которые порой приходилось перелезать, и, наконец, решили отдохнуть на поляне. Пот заливал Килиану глаза, а руки кровоточили от мелких порезов, нанесённых колючими ветками. Он умылся и освежился в ближайшем ручье и устроился на поваленном кедре рядом с Хосе. Закрыв глаза, он вдохнул едкий запах опавших листьев, смешанный с ароматом спелых плодов и влажной земли, ощутил едва заметное дуновение ветерка, что с трудом пробивался сквозь просветы между деревьями.

– И кто же твой будущий зять? – спросил он под конец.

– Моси, – ответил Хосе.

– Моси? – глаза Килиана изумлённо распахнулись. – Наш Моисей Египетский?

Он вспомнил того чёрного великана на вырубке. У него были такие мощные руки, что рукава рубашки трещали, едва не лопаясь. Голова его была гладко выбрита, отчего глаза, губы и уши казались ещё больше. Да, такого трудно забыть. И упаси Бог перейти ему дорогу.

– Да. Наш Моисей Египетский.

– И он тебе нравится?

– А почему нет?

Килиан не ответил.

– Почему вас это удивляет? – спросил Хосе.

– О нет, меня это не удивляет. Он замечательный работник. Но я почему-то думал, ты бы предпочёл, чтобы твоя дочь вышла замуж за кого-то из ваших.

– Моя мать тоже была буби, а вышла замуж за фернандинца.

– Да, я знаю, но ведь твой отец тоже родился на Фернандо-По. Я думал, нигерийцы-брасерос приезжают сюда зарабатывать деньги, чтобы потом вернуться в свою страну.

– Вы не обижайтесь, но, пусть даже они меньше зарабатывают, в этом деле они ничуть не хуже белых, вы не находите?

– Да, но никто из белых не женился бы на твоей дочери и не увёз бы ее к себе на родину.

– Моси никуда ее не увезет. – Хосе, казалось, начал сердиться. – Вы же знаете, с нигерийцами заключают контракты, по истечении которых они должны вернуться в свою страну. Но если они женятся в Гвинее, то вполне могут остаться, открыть бар, лавку или обрабатывать землю. Вполне разумно, вам не кажется? А потому некоторые нигерийцы откладывают деньги, чтобы заплатить выкуп за невесту, и женятся на наших женщинах, как это сделал Моси.

Килиан помнил множество старых баек о приданом, ходивших на его родине. Вот только в его долине женщина платила мужчине за то, чтобы он на ней женился. Килиана эта ситуация несколько вводила в недоумение: что не семье невесты платят за разлуку с дочерью, а семья должна платить за право с ней разлучиться.

– И сколько же Моси за неё заплатил? – поинтересовался Килиан.

Хосе рассердился ещё больше.

– White man no sabi anything about black fashion, – прошипел он сквозь зубы на пичи.

– Как ты сказал?

– Я сказал, что белым людям не следует совать свой нос в дела и обычаи чёрных!

Он резко вскочил и встал прямо перед Килианом.

– Видите ли, масса, – это слово он произнёс без всякого почтения, – я должен вам кое-что сказать. Беда в том, что, сколько вам ни объясняй, вы все равно не сможете понять. Вам кажется, что я не люблю своих дочерей и продаю их, как мешок какао.

– Я этого не говорил!

– Зато подумали! – увидев разочарование в глазах Килиана, он сменил тон, и его голос зазвучал совсем по-отечески. – Я считаю, что для моей дочери будет лучше выйти замуж за Моси, потому что Моси – хороший человек, и они смогут жить на плантации. До замужества женщины-буби веселятся и развлекаются, но после свадьбы начинается совсем другая жизнь: им приходится день-деньской работать на мужа и детей. И делать всю работу: колоть дрова, таскать воду, работать в поле... – Он принялся один за другим загибать пальцы левой руки, перечисляя свои доводы: – Они сажают, полют, собирают урожай маланги и убирают ее в амбары, давят масло из плодов пальмы, готовят, нянчат детей... – Выдержав паузу, он поднял вверх палец. – В то время, как их мужья прохлаждаются в тенёчке, потягивая пальмовое вино или болтая с соседями в Мужском доме...

Килиан по-прежнему молчал, играя сломанной веткой.

– Так что выйти замуж за Моси – хорошо для неё, – уже спокойнее продолжал Хосе. – Они будут жить в семейном бараке при Обсае. Моя дочь хорошо учится. Она сможет помогать в больнице и учиться на медсестру. Я уже говорил об этом с массой Мануэлем, он обещал помочь.

– Ну что ж, неплохая идея, Озе, – решился высказаться Килиан. – Прости, если я тебя расстроил.

По виноватому тону молодого человека Хосе понял, что тот искренне раскаивается, и молча кивнул.

– Лучше бы нам поторопиться, – сказал Килиан, вставая.

Биссаппоо был расположен в одной из самых высоких точек острова, и чтобы до него добраться, пришлось преодолеть изрядный отрезок пути по крутой горной тропинке, что было весьма непросто.

Килиан взял рюкзак и мачете, надел пробковый шлем и двинулся вслед за Хосе. Продираясь через лес, они долго молчали. Стволы деревьев были сплошь покрыты растениями-эпифитами, папоротниками и орхидеями, привлекавшими множество муравьев, бабочек и маленьких птичек.

Килиана явно тяготило столь долгое молчание. Они с Хосе и прежде, бывало, часами не произносили ни слова во время работы, но здесь был совершенно другой случай. Килиан беспокоился, что Хосе мог превратно истолковать его замечания, обусловленные на самом деле интересом к их жизни, а вовсе не невежливостью.

Словно прочитав его мысли, Хосе остановился, словно решил отдохнуть, и, уперев руки в бока, с той же непринуждённостью, с какой спрашивал, который час, произнёс:

– Эта земля принадлежала моему прадеду, – он слегка топнул ногой. – Вот именно эта. И он променял ее на ружьё и бутылку спирта.

Килиан растерянно заморгал, но тут же весело рассмеялся, уверенный, что Хосе пошутил.

– Да ладно! – воскликнул он. – Ты что, шутишь?

– Нет, сеньор. Я совершенно серьёзно. Эта земля на склонах горы хороша для кофейных плантаций. Когда-нибудь здесь будут выращивать кофе, вот только одни боги знают, доживём ли мы до этих времён.

Он посмотрел на часы Килиана, который все ещё недоверчиво хмурился, и с ироничной гримасой спросил:

– Как, по-вашему, колонизаторам удалось заполучить эти земли? Вы знаете хоть одного богатого буби?

– Да, но... Я не думаю, что все так плохо, Озе. Твой прадед – это отдельный случай. – Он старался найти аргументы, чтобы защитить тех людей, что ценой нечеловеческих усилий превратили остров в нынешний рай. – А кроме того, разве каждый туземец при рождении не получает четыре гектара земли для собственных нужд?

– Да, жалкие четыре гектара, которые вы у нас же и захватили, – саркастически ответил Хосе. – Какая щедрость со стороны белых! Если бы несколько лет назад не отменили этот закон, вы лично могли бы выбрать себе плантацию в тридцать гектаров уже через десять лет, а то и меньше, при помощи друзей...

Килиан почувствовал себя полным идиотом. Он никогда не рассматривал туземцев как владельцев острова. Нет, положим, иногда он об этом думал, но явно недостаточно, чтобы вдаваться в этот вопрос. Он был белым колонистом, и для него история Фернандо-По была чередой подвигов португальцев, англичан и испанцев, среди которых особое место занимали последние. И теперь он сожалел о своей бестактности в разговоре с Хосе – человеком, которому был обязан жизнью.

– Нет, я... – виновато забормотал он. – На самом деле я хочу сказать, что... – он вздохнул и поднялся, собираясь продолжать путь и вновь принимаясь рубить ножом перегородившие тропу лианы. – Вот так, я еще ничего не сделал, а уже облажался!

Хосе последовал за ним с веселым блеском в глазах. Он не мог долго сердиться на Килиана. В отличие от других белых, этот нервный энергичный парень постоянно хотел чему-то научиться; пусть даже поначалу ему это плохо удавалось, но европейцу вообще тяжело приспособиться к жизни на плантации. А кроме того, молодой человек не стремился только командовать. Нет, он всегда первым поднимался на помост, таскал мешки, водил машину, сбрасывал рубашку, чтобы рыть ямы и сажать пальмы.

Такое отношение к делу вводило в недоумение брасерос, привыкших к окрикам и ударам плетью. Поначалу Хосе считал, что Килиан все это делает, чтобы угодить отцу, но вскоре понял, что это не так. Он хотел гордиться собой и, соответственно, чтобы им гордилась вся семья. Стремился доказать свою силу и стойкость, особенно сейчас, когда Антон, как замечал и сам Хосе, начал сдавать.

Да, родись Килиан среди буби, он стал бы отличным воином.

Хосе решил не смущать Килиана ещё больше, пока тот с удвоенным энтузиазмом орудовал мачете направо и налево.

– Видели бы вы, как вас почитают! Да с такими людьми, как вы, Килиан, остров был бы освоен за два года, а не за десятки лет. Вы знаете, что члены первых экспедиций умирали как мухи, за считанные недели? Знаете, что на кораблях было по два капитана, чтобы один всегда находился в запасе, если другой умрет...

– Но я не понимаю, с чего мне такие почести, – нахмурился Килиан. – В конце концов, не так и трудно было приспособиться.

– Ах, сейчас здесь все по-другому. Когда здесь не было белых, мы спокойно жили на острове. Да, работа была тяжёлой. То, что сейчас делают негры, тогда делали вы, белые: копали землю под палящим тропическим зноем и десятками умирали от малярии. Тогда ведь не было хинина! А меньше ста лет назад этот девственный остров был полон каннибалов, которых, как мне рассказывал отец, первые европейцы превратили в то, что вы сейчас видите.

– Не могу представить, чтобы ты мог кого-нибудь съесть, – пошутил Килиан.

– Вы не поверите, но очень даже могу! – ответил Хосе.

Килиан улыбнулся: он не знал человека менее агрессивного и более дружелюбного, чем Хосе.

– И на что бы вы жили без нас и наших плантаций? – спросил он. – Насколько мне известно, вы даже огороды засеваете нашими семенами...

– А разве не очевидно? – спросил Хосе. – Эта земля так богата, что на ней можно прожить, довольствуясь малым. Сами боги благословили ее плодородием! Земля даёт нам все! Дикие плодовые деревья дают нам апельсины, лимоны, гуаву, манго, тамаринд, бананы и ананасы... И это уже не говоря о хлебном дереве, чьи плоды больше любого кокоса! А кроме того, мы разводим скот и выращиваем наш картофель, ньяме, так что всего этого более чем достаточно.

– Ну конечно, Озе! – ответил Килиан, утирая пот рукавом. – Без нас вы прекрасно проживёте!

– Ах да! – спохватился Хосе. – Ещё ведь пальмы! Ты знаешь другое столь же полезное дерево? Пальмы дают нам топе – пальмовое вино, масло для жаркого, приправы и свет в домах; их листьями мы покрываем крыши, а из волокон делаем вообще все: от верёвок до шляп; а их молодые побеги мы даже едим, как вы спаржу. Скажите, есть ли у вас в Пасолобино дерево, подобное нашей священной пальме? – Хосе остановился и глубоко вздохнул. – А вы заметили, как они стремятся ввысь? – Он обрисовал в воздухе силуэт пальмы и торжественно произнёс: – Они подобны столпам, держащим мир, увенчанным воинскими уборами из перьев. Пальмы, Килиан, были здесь задолго до нас и останутся, когда мы уйдём. Они – наш символ возрождения и победы над временем, несмотря ни на что.

Килиан поднял глаза к небу, удивлённый и тронутый словами Хосе. Над его головой смыкались кроны пальм, подобно небесному своду, среди них сияли гроздья плодов, как сверкающие созвездия. Мягкий ветерок покачивал в вышине огромные листья, похожие на чьи-то могучие руки, устремлённые в вечность.

Он закрыл глаза, отдавшись на миг охватившему его покою. Все далёкое вдруг стало близким. Пространство и время, страны и история, небо и земля – все растворилось в волшебной минуте покоя.

– Вот мы и на бохаббе! – возвестил Хосе.

Слова Хосе, ушедшего чуть вперёд, разрушили божественное очарование.

Вскоре тропа достигла вершины горы, перед Килианом засияло поле возле деревни, где жители Биссаппоо выращивали ямс. Справа стоял сарай, где по старинке готовили красное пальмовое масло. В прошлый приход Килиана Хосе во всех подробностях показал процесс. Женщины освобождают орехи пальмы от плодоножек и складывают их в кучу, накрывая пальмовыми листьями, чтобы они перебродили; затем их размалывают большим каменным пестом в каменной ступе, на дне которой тоже лежат камни. Затем отбрасывают скорлупу, ставят размягченную мякоть кипятиться в горшке на огонь, чтобы выделилось масло.

– О, это будет поистине грандиозное торжество! – радостно возвестил Хосе, глядя, как женщины расставляют на столах еду и напитки. – По таким большим праздникам женщины всегда готовят много еды и выпивки.

Килиан кивнул. Он чувствовал себя столь взволнованным, словно это была свадьба кого-то из его родственников. Пожалуй, в каком-то смысле, так оно и было. За минувшие два года он провёл с Хосе не меньше времени, чем со своими соседями в Пасолобино. Они вместе работали, беседовали и разделяли трудности. А кроме того, его приглашали познакомиться с жизнью буби за пределами Сампаки. У Хосе был лёгкий характер, в отличие от большинства его соседей из Биссаппоо – деревни, которую падре Рафаэль описывал как одну из самых отсталых и всячески противящихся прогрессу и принятию католической веры.

Хосе проповедовал равенство между белыми и неграми, освоение благ цивилизации, не забывая при этом своих традиций, а теперь вот ещё и пригласил чужестранца Килиана на семейное торжество, свадьбу дочери.

Килиан слегка закашлялся. Ему стыдно было признаваться, но он считал, что Хосе заслуживает благодарности. До сих пор у него не было подходящего случая выразить Хосе свою признательность, и вот теперь этот случай настал.

– Послушай, Озе, – сказал Килиан, глядя ему прямо в глаза, мягко и доверительно. – Хочу, чтобы ты знал. Я не говорил тебе об этом раньше, но знаю, что ты сделал для меня в ту ночь, когда Умару подбросил мне змею, и хочу поблагодарить тебя за это. Большое спасибо.

Хосе кивнул.

– Скажи мне кое-что, Озе. Я поступил нехорошо, а ты мне помог. Ты это сделал ради моего отца?

Хосе покачал головой.

– Я это сделал ради вас. Я слышал, как вы плакали в ту ночь. Вы – взрослый мужчина, а плакали как ребёнок. – Хосе пожал плечами, разводя руками. – Вы сожалели об этом, потому что дух, живущий в вашем сердце, на самом деле добрый. – Слегка похлопав Килиана по плечу, он убеждённо прошептал: – Духи знают, что все мы иногда ошибаемся...

В глубине души Килиан был благодарен ему за эти слова.

– Я тоже хочу тебе кое-что сказать, – признался Килиан. – Несмотря на то, что я белый, а ты – негр, со всеми вытекающими... когда я смотрю на тебя, я не вижу негра, я вижу Хосе... то есть, я хочу сказать, Озе… – Килиан потупился, слегка смущённый собственной откровенностью, и нервно почесал руку. – Короче, ты меня понимаешь.

Растроганный Хосе смотрел на него, покачивая головой, словно не верил услышанному.

– Если бы я не прожил столько времени рядом с вами, то решил бы, что вы перебрали топе. Вот посмотрим, что вы скажете завтра, когда у вас будет болеть голова после свадьбы буби! – Он ласково погрозил пальцем: – Но имейте в виду: если хоть пальцем тронете кого-нибудь из моих дочерей или племянниц, дикарь, что прячется у меня внутри, тут же вырвется на свободу!

– Что, в самом деле? – Килиан снова принял шутливый тон. – И чем же я тебе не нравлюсь в качестве зятя?

Хосе не ответил. Глядя на женщин, готовивших пальмовое масло, он присвистнул и направился к ним.

Когда они проходили мимо неиссякающих источников, у которых буби Биссаппоо просили плодородия для своих полей, Хосе провёл Килиана под деревянной аркой, по обеим сторонам которой росли ико – священные деревья. Ещё с первого своего визита в деревню Килиан знал – это чтобы не впустить в деревню злых духов, увязавшихся за ними.

Оповещенные свистом, что приближается белый, все жители вышли навстречу, разглядывая его с любопытством и лёгким недоверием, но не подходя слишком близко. Он, со своей стороны, тоже с интересом наблюдал за ними, а некоторые старики, надо признать, даже внушали ему отвращение. У одних были огромные грыжи и язвы, у других лица были побиты оспой или покрыты глубокими порезами.

Наконец, по знаку Хосе, несколько человек вышли вперёд и с серьёзным видом вежливо поприветствовали Килиана и пригласили в свой мир.

Ему тут же вспомнились амулеты, свисавшие с проходной арки – овечьи хвосты, черепа и кости животных, куриные и фазаньи перья, рога антилопы и всевозможные раковины; он сразу понял их назначение, и его это нисколько не удивило – ну, разве что разнообразие подобных предметов.

У них в Пасолобино над дверями домов тоже висели козьи копыта, а на крышах, рядом с дымоходами, лежали камни необычной формы, чтобы отпугивать ведьм. Страх перед неведомым одинаков во всех частях света: в Африке боятся злых духов, а в Пиренеях – ведьм.

Тем не менее, отличия между Пасолобино и Биссаппоо были более чем очевидны. Жители испанской деревни были белокожими, кутались в тяжёлую плотную одежду и держали дома наглухо закрытыми, чтобы не забрались воры. Жители африканской деревни обладали тёмной кожей, ходили полуобнаженными и жили в легких хижинах, двери которых всегда были открыты. Когда Килиан впервые поднялся в деревню Хосе, он даже представить не мог, что эти два мира, столь далёкие друг от друга, так естественно и органично сольются воедино в его сердце, где нагота одного соседствовала с чопорными облачениями другого.

Дети тут же полезли к нему в карманы, надеясь найти там сладости. Килиан весело рассмеялся и стал раздавать им леденцы и карамельки, купленные в лавке Хулии.

Пара женщин, несущих на головах корзины с едой или чистым бельём, приветливо помахали ему. Несколько мужчин положили на землю приспособления, с чьей помощью взбирались на пальмы, и один за другим пожали ему руку, стискивая ее в ладонях и прижимая к сердцу.

– Озе... А где все женщины? – спросил Килиан.

Хосе улыбнулся.

– Скоро они закончат готовить еду и пойдут наряжаться к свадьбе. Осталось несколько часов. Женщинам всегда требуется много времени, чтобы расписать тела нтолой.

– А нам что делать все это время? – спросил Килиан.

– А мы сядем вместе с мужчинами на риосу и будем ждать.

Его привели на квадратную площадь, где днём играла молодёжь, а вечером проходили собрания. В центре площади, в тени священных деревьев, росли кусты, а между ними лежали несколько валунов, служивших сиденьями для мужчин, которые приветливо помахали им издали. Чуть дальше стояли две маленькие хижины, где поклонялись духам.

– Тебе, наверное, нужно переодеться?

Килиана положил рюкзак на землю вместе с остальными.

– Чем вам не нравится моя одежда? – Хосе был в длинных брюках и белой рубашке. – Я одет так же, как и вы...

– Да нет, все хорошо. Просто я подумал, что раз ты отец невесты, то должен быть одет более... более традиционно...

– Это в перья и раковины, что ли? Видишь ли, Килиан, в моем возрасте уже нечего обнажать. Да и меня здесь все знают. Здесь я все тот же, что и внизу, на плантации, в белой рубашке или без неё.

Килиан кивнул, открыл рюкзак и достал оттуда табак и напитки. Мужчины встретили подарки восторженным гвалтом. Самые молодые принялись благодарить по-испански, а те, что постарше, в возрасте Хосе и Антона, попытались выразить свою благодарность опотто, или, на языке буби, чужестранцу, при помощи жестов.

Килиан всегда выказывал к ним уважение, а если возникали какие-то трудности, на помощь приходил Хосе.

Он сел на землю и закурил, дожидаясь, пока мужчины закончат рассматривать и обсуждать подарки и обратят наконец внимание на него.

Килиан заметил, что змеиную кожу – название этой змеи, букароко, ему стоило немалых трудов запомнить – перевесили с верхней ветки дерева на нижнюю. Он знал, что кожу вешают пониже, чтобы младенцы, сидящие на руках у матерей, могли до неё дотянуться и потрогать. Буби верили, что змея станет их ангелом-хранителем, наставником в распознавании добра и зла, что принесет им богатство и убережет от болезней. Поэтому раз в год совершали ритуал почитания, принося младенцев, родившихся на протяжении года, чтобы те могли коснуться змеиного хвоста.

В окружавших площадь домах не наблюдалось никакого движения. Все хижины были совершенно одинаковыми, одного размера и окружены частоколом. Они представляли собой прямоугольник, боковые стены которого были высотой около двух метров, а передние и задние – чуть выше: на них покоилась крыша. Стены состояли из кольев, переплетённых лианами; крыши покрывали пальмовые листья, связанные ротангом. Килиан лишь один раз заходил хижину Хосе, поскольку почти вся жизнь деревни протекала снаружи. Чтобы войти внутрь, ему пришлось согнуться в три погибели: дверь оказалась слишком низкой. Он был крайне удивлён, увидев, что в хижине лишь две комнаты, разделённые бревенчатой дверью: в одной помещался очаг и готовили еду, другая служила спальней.

– Почему ты так серьёзно смотришь? – спросил Хосе.

– Просто я подумал, что мой дом в Пасолобино в сорок раз больше, чем любая из этих хижин.

Один из сыновей Хосе – мальчик лет десяти с любопытными глазами, которого в деревне звали Собеупо, а в школе – Донато, перевёл его слова на язык буби, и старики восхищённо ахнули.

– А для чего нужен такой большой дом? – удивился мальчик.

– Для всего. В одной комнате находится кухня, в другой беседуют, в третьей едят, в четвёртой спят, в пятой хранят дрова или запасы еды на зиму – вино, яблоки, картошку, фасоль, солёную говядину и свинину... Словом, каждая комната имеет своё назначение. На нижнем этаже, – он попросил Собеупо подать ему палочку и начертил на земле план дома, – а также в прилегающих постройках зимой живет скотина, и там же находится сеновал, где хранят запасы сухой травы, чтобы кормить скот, когда лежит снег...

Услышав слово «снег», все – старики и молодые – громко засмеялись и принялись переговариваться на буби и на испанском. Килиан знал, что весь остаток дня ему, как всегда, предстоит отвечать на бесчисленные вопросы, пытаясь объяснить этим людям, что такое снег и мороз.

И действительно, несколько минут ему пришлось объяснять, что такое лыжи: две доски, которые жители Пасолобино привязывают к ногам и скользят на них по снегу, чтобы добраться из деревни в деревню, или просто катаются по полям ради удовольствия. В отчаянии закатив глаза из-за того, что они его не понимают, он встал и попытался показать, как ходят на лыжах. Сдвинул ноги, согнул колени и, прижав локти к бокам и сжав кулаки, принялся поочерёдно двигать бёдрами, изображая лыжный шаг. Вокруг снова послышался удивлённый смех, сопровождаемый аплодисментами.

– Простите нас, Килиан, – сказал Хосе, утирая слезы с глаз и стараясь избежать нового приступа хохота. – Но поймите, мы никогда не видели снега. В языке буби даже слова такого нет!

Килиан безуспешно пытался объяснить, что такое снег: жестами показывал, как что-то падает с неба на землю, в то же время стараясь подобрать слова, чтобы поняли старики: белая вода, ледяные капли, белые хлопья, стеклянная пена, холодная пыль... – но те лишь качали головами, хмурились, жевали толстые губы и чесали в затылке, пытаясь понять, что же это за странный дар духов природы.

Так прошла пара часов.

Да, Хосе прав, решил Килиан. У мужчин здесь и впрямь нет других дел, кроме болтовни.

Наконец, с наступлением вечера, меж хрупких хижин началось движение, и в один миг площадь заполнилась народом.

– Сейчас начнётся церемония, – сказал Хосе. – Я должен быть со своей женой. Увидимся позже.

Несколько девушек пели и танцевали вокруг хижины невесты. Когда же она наконец показалась в дверях, послышался восхищённый шёпот. Килиан тоже невольно ахнул от восхищения. Он не мог рассмотреть лица девушки, которое скрывала широкополая шляпа, украшенная множеством павлиньих перьев и прикреплённая к волосам деревянной шпилькой, пронзившей ее насквозь; зато ничто не скрывало гармоничных линий ее фигуры и бархатной кожи цвета чистого какао. На ее хрупком теле покачивались маленькие твёрдые груди. Красоты ее фигуры не могли скрыть ни покрывавшие все тело рисунки, нанесённые красной нтолой, ни гирлянды-тьибо – ожерелья из стеклянных бус и раковин, обвивавшие также узкие бёдра, изящные руки и ноги. Она казалась такой хрупкой, но при этом держалась прямо, без тени смущения, и каждое ее движение дышало чувственностью, притягивая к себе как магнит.

Под громкие приветствия гостей, некоторые из которых направились следом за ней, девушка с пением и танцами сделала круг вокруг площади, потряхивая нитями стеклянных бус, ласкавших ее кожу, после чего села на приготовленное место, где ее ожидали родители и будущий муж.

Как и Килиан, Моси отличался высоким ростом и был на голову выше остальных, но шляпа с петушиными перьями делала его ещё выше. Его могучие руки и ноги были украшены нитями бус из раковин и змеиных позвонков, а на шее висели тяжёлые ожерелья из внутренностей животных. Он неустанно улыбался, показывая безупречные белые зубы. Когда девушка приблизилась, он приветственно кивнул и улыбнулся ещё шире.

Человек, казавшийся здесь главным, направился к невесте и принялся что-то говорить; его слова звучали полуназидательно, полуугрожающе. Килиан, благоразумно державшийся в последних рядах, внезапно услышав над ухом знакомый голос, разъяснявший: этот человек требует, чтобы невеста всегда была верна мужу.

Обернувшись, он увидел перед собой Симона.

– Мне пришлось сбежать, масса Килиан, – сказал парнишка, смущённо и нервно улыбаясь. – Масса Гарус привезёт гостей после вечеринки в честь урожая, и мы все будем ему нужны... Но я никак не мог пропустить свадьбу, масса, никак не мог. Мы с невестой с детства знаем друг друга, здесь собралась вся моя семья...

– Молодец, что пришёл, Симон, – успокоил его Килиан. – Ты как раз вовремя.

– Так, значит, вы ничего не скажете большому массе?

Килиан покачал головой, и лицо парнишки просияло.

– Я добрался быстро, потому что шёл по тропинке, которую мне показали вы с Хосе. Вот только переодеться не успел.

Он был одет так же, как всегда: в белую рубашку с короткими рукавами, шорты, гольфы и тяжёлые ботинки.

Симон сбросил рубашку, стащил ботинки и гольфы.

– Вот так-то лучше! Смотрите! – он указал пальцем в сторону жениха и невесты. – Вон мать моей матери!

Какая-то старуха приблизилась к молодой чете и велела им соединить руки. Затем старуха заговорила мягким и тихим голосом. Симон объяснил, что она даёт новобрачным советы. Мужчину она просит не покидать свою супругу, даже если у него будет много других жён, а женщину – чтобы она не забывала о своих обязанностях: обрабатывала землю мужа, давила пальмовое масло и хранила ему верность.