Текст книги "Тайна «Прекрасной Марии»"

Автор книги: Лора Эштон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

Они шли через рынок к конторе Андре Пейро, и мысль о том, что Франсуаза может появиться в любую минуту, преследовала Дэниса всю дорогу.

– Господи, какая красивая женщина!

Дэнис вздрогнул, но тут же взял себя в руки. Конечно, Франсуаза была красивой, но она не одобрила бы такого поведения со стороны Баррета Форбса. Он посмотрел в сторону и увидел ту самую квартеронку, которая как-то покупала здесь попугая. Дэнису показалось, что это женщина была чересчур светлая для квартеронки. Похоже, черной крови в ней было совсем немного. У нее были каштановые, аккуратно уложенные волосы, смуглая кожа и миловидное личико. Дэнису она чем-то неуловимо напоминала Эмилию, младшую де Монтень.

Баррет застыл в удивлении.

– Ты можешь с ней познакомиться на балу квартеронок, – сказал Дэнис, – если, конечно, она еще не занята. Но она не уделит тебе и минуты, если ты не предложишь ей что-нибудь серьезное.

Баррет еще некоторое время смотрел на женщину. Она передвигалась с грациозной легкостью и любезничала с торговцами. Ее темнокожая служанка следовала за ней по пятам с корзиной в руках.

– А откуда ты знаешь, что она не чисто белая?

– Она не носит капор, – ухмыльнулся Дэнис, – Таков обычай. Цветные женщины должны носить на голове платок.

Платок на голове у девушки в отличие от сильно накрахмаленных белых платков Мамы Рэйчел или клетчатого платка ее темнокожей служанки, был сшит из того же материала, что и платье, украшенное рубиновой брошью. Это подчеркивало красоту ее вьющихся волос и глаз.

– Должно быть, любовница какого-нибудь джентльмена, – сказал Дэнис, – или будет ею. Мамы и тети квартеронок продают их как на аукционе, по самым высоким ценам, как были проданы когда-то сами. Это своего рода семейная традиция.

– А если рождается мальчик? – спросил Баррет.

– Они ценятся меньше. Иногда их белые отцы покупают им фермы где-нибудь в отдалении или посылают их жить во Францию. Здесь они только создают лишние проблемы. Жениться они вынуждены на женщинах темнее, чем они сами. Квартеронки никогда с ними не связываются.

– Найдись кто-нибудь предприимчивый, на этом деле можно было бы сколотить целое состояние, – заметил Баррет.

Дэнис пожал плечами.

– Пошли, – сказал Баррет. – Иначе мы опоздаем.

Андре представил Дэнису человека по имени Харлоу Маккэми. На вид ему было лет тридцать, лицо его было покрыто веснушками, а волосы были красновато-песочного цвета. Невыразительная внешность полностью противоречила содержанию рекомендательных писем от двух фермеров и одного владельца плантации сахарного тростника в Луизиане. Он также представил рекомендации от бывшего учителя и директора школы о своем образовании, которые могли бы повлиять на решение Поля.

– Впечатляет, – сказал Дэнис, ознакомившись с документами. – Как я понимаю, вы оставили прежнее место работы по своему собственному желанию. Почему?

– Их хозяйства были чересчур мелкими, мистер де Монтень. Как я уже говорил мистеру Пейро, им не нужен был постоянный управляющий.

– У вас есть опыт работы с чернокожими?

– Нет. Как правило, мои хозяева работали самостоятельно вместе со своими сыновьями. И со мной, – улыбнулся Маккэми.

– А вас не обижает тот факт, что черным известно о том, как вы собственноручно рубили сахарный тростник? Ведь именно по этому вы можете определить, когда они отлынивают от работы? Вы из Вермонта, мистер Маккэми? У вас есть какие-нибудь предубеждения против рабства?

– Вы спрашиваете – аболиционист ли я? – спросил Маккэми и отрицательно покачал головой. – В этом случае я не обратился бы к вам.

– Как вы думаете, вы сможете управиться с чернокожими?

– Конечно!

– Вы женаты, мистер Маккэми?

– Нет.

Ответ последовал так быстро, что Дэнису показалось, будто Маккэми даже повысил голос. «С чего бы это?» – подумал он. Впрочем, личная жизнь постороннего человека его не интересовала, если только тот не был пьяницей. «Возможно, его кто-то бросил в Вермонте», – участливо подумал Дэнис.

– Моя мать предпочитает иметь женатого управляющего. Она считает, что от этого зависит стабильность его работы. Хотя, может быть, это и не так. Знаете что, Маккэми, вам лучше поговорить с моим отцом. Я, конечно, скажу свое мнение, но последнее слово за ним. Привозите свои вещи, вам придется у нас переночевать.

– Большое спасибо. – Маккэми протянул руку. – Я вернусь, как только заберу свои вещи из гостиницы.

Дэнис, одержимый идеей отвязаться от Франсуазы Беккерель, преодолел несколько миль до «Маленькой Марии» с такой быстротой, что у Баррета засвистело в ушах. «Может, это и лучшему», – подумал он. В кармане у Баррета Форбса лежало письмо от его сестры Алисы, в котором она спрашивала, окончательно ли он ее покинул.

Баррет знал, что должен был быть дома еще три недели назад, и сознавал, что чем больше времени он проведет в «Прекрасной Марии», тем сложнее ему будет снова наладить отношения с сестрой. Ему оставалось три дня до отъезда, и больше всего ему хотелось познакомиться с той девушкой, которую он видел на городском рынке. Баррет отдавал себе отчет в том, что это было безумие, но в проблесках здравого смысла понимал, что спешка Дэниса была ниспослана ему провидением, дабы уберечь его от беды.

– Томми, моя тетушка еще наверху? – поинтересовалась Клодин Беллок, снимая с головы платок и поправляя прическу перед зеркалом.

– Она только что позвонила, мисс Клодин, – ответил Томми, – чай будет подан через минуту.

– Отлично. Я умираю с голоду.

Она улыбнулась, увидев обеспокоенное выражение на лице Томми.

– Только не говори мне, что леди не имеют права умирать с голоду.

– Делил, отнеси все это наверх и узнай, не надо ли помочь тетушке Клели одеться, – приказала Клодин, указывая на вещи, лежащие на столике у зеркала. Каждый день тетушка Клели спала по два-три часа после обеда, и только пожар или наводнение могли разбудить ее.

Делил взяла вещи и платок Клодин. Томми бросил на нее подозрительный взгляд.

– А где ваш зонтик от солнца?

– Господи, Томми, ты слуга, а не хозяин! Не задавай таких вопросов!

Томми стоял с невозмутимым выражением лица, всем своим обликом выражая несогласие.

– Мисс Клодин, вы вышли без зонтика! У вас теперь наверняка появятся веснушки! Вы хотите выйти в свет с веснушками на носу?

– Мне совсем этого не хочется, – возразила Клодин.

Делил, поднимаясь по лестнице, покачала головой. Недолго оставалось ждать Клодин, пока какой-нибудь белый джентльмен купит ей дом и экипаж с упряжью.

Делил оставила вещи Клодин в ее комнате и пошла помочь тетушке Клели одеться, в то время как Элли, ее служанка, суетилась вокруг старушки с расческой.

Тетушка Клели, одетая в шелковое платье бутылочного цвета, черные шелковые перчатки, вся в драгоценностях, вошла в гостиную, где ее племянница ела бутерброды с ветчиной.

– Господи, негодная девчонка. Ты покроешься пятнами и станешь похожа на жабу! Никакой ветчины!

Выражение лица Клодин ясно давало понять, что тетушка переборщила.

– Надо есть зелень, малышка, – с надеждой сказала тетушка, – поешь зелени.

– И что дальше?

– У тебя такая прекрасная фигура, детка! – Выражение лица тетушки смягчилось. – И чрезвычайно важно, чтобы ты ее сохранила. От этого зависит твое будущее, наше единственное оружие – красота!

Клодин отложила бутерброд и покорно принялась за зелень. Не следовало слишком раздражать тетушку, поскольку она делала все от нее зависящее для Клодин, и не ее вина, что она не могла дать племяннице все то, что та желала.

– Ты моя прелесть! – Тетушка поцеловала Клодин в щеку и уселась рядом с ней за стол, восхищенно наблюдая за племянницей.

– Все твое воспитание, вся твоя жизнь – ничто не должно быть напрасным! Во имя твоей покойной матери и отца, который тобой очень доволен.

Клодин подумала, что это было приятно, но не достаточно, чтобы сделать ее счастливой. Ей было радостно уже от той мысли, что она знала своего отца. Многие ее подруги знали своих отцов только по имени, и некоторые из отцов даже не удосуживались хоть раз навестить своих детей после рождения.

– Ты знаешь, он приходит тогда, когда это необходимо, – говорила тетушка Клели. – Он дает мне деньги для тебя, так что тебе нет никакой необходимости искать богатых мужчин. И даже если тебе случиться познакомиться с человеком небольшого достатка…

Клодин передернуло.

– Я думаю, что не я, а меня будут выбирать. Как на рынке рабов, от чего мы так хотим избавиться.

– Клодин Беллок! – возмутилась тетушка. – В наших жилах течет лучшая кровь Франции и Испании! Я не позволю тебе так разговаривать со мной!

– Извини, тетя.

– Никак не могу понять, чего ты хочешь?

– Я не хочу быть женщиной на содержании! Чтобы со мной развлекались так, как ты мне рассказывала, и чтобы меня бросили ради женитьбы на белой женщине! Даже несмотря на мою голубую кровь!

– Все ясно, – пробормотала тетушка Клели, поджав губы. – Ты просто завидуешь. Ты хочешь быть белой. Подумай вот о чем. Ты будешь счастлива в отличие от белых женщин. Мужчина полюбит тебя и оставит только тогда, когда будет вынужден это сделать. Он обеспечит тебя, и если тебе захочется, ты найдешь себе другого мужчину! И у твоих детей кожа будет такого же цвета, что и у тебя. Они смогут делать все, что хотят, – уехать в чужие края и там быть белыми!

Клодин с уважением посмотрела на тетушку, которая впервые отважилась на откровение, признав, что ее кожа была темнее, чем у племянницы.

Как и мать Клодин, тетушка Клели в свое время была любовницей джентльмена. Он оставил ей небольшой дом, и поскольку Клели была мудрой и предприимчивой, на старости лет она имела свой небольшой дом и четверых слуг. После смерти матери Клодин тетушка Клели взяла ее на воспитание, боготворила ее, дорожила ей, восхищалась ее красотою, научила трем языкам и всем женским премудростям, которых так не хватало креолкам. Клодин, несмотря на свою непорочность, была хорошо осведомлена, как можно ублажить мужчин, и знала, что готова сделать это ради человека, который женится на ней и обеспечит ее.

Клодин изящным жестом налила чашечку чая своей тетушке.

– Отлично! – оценила тетушка Клели ее манеры.

Клодин улыбнулась.

– Я постараюсь не расстраивать тебя, тетя.

Когда Клодин была маленькой, она думала, что, когда вырастет, отец заберет ее. Только позднее она поняла, что он никогда этого не сделает, что он просто не может этого сделать.

Поль положил на стол очки и потер переносицу. Несмотря на то, что он носил их уже лет десять, он никак не мог свыкнуться с мыслью, что не может читать без них и даже написать письмо нормальным почерком. А ему так много приходилось писать, в особенности тем, кто контролировал голоса избирателей. «Как бы ни хотели демократы избавиться от этого, сейчас им лучше тоже воспользоваться этим традиционным приемом», – думал Поль. Много приходилось писать бизнесменам. Кандидат, который финансирует свою предвыборную кампанию из своего же кармана, вряд ли может пожаловаться на недостаток голосов.

Поль провел рукой по волосам. «Не следовало бы давать Роману возможность втравить меня во всю эту историю», – подумал он, но уже было слишком поздно. Кроме того, малышка Адель предложила свои услуги в качестве секретаря, так хотела Салли. Следовало бы согласиться.

В дверь постучали, и Тестут впустил Харлоу Маккэми.

– Спасибо, Тестут. Где Люсьен?

Тестут осторожно взглянул на хозяина.

– Мистер Люсьен уехал верхом.

– Хорошо. Мистер Маккэми, я хотел бы, чтобы мой старший сын присутствовал при нашем разговоре, но поскольку он, видимо, перепутал время… ну, ладно.

Поль обратился к Тестуту.

– Пойди и скажи Уиллу, чтобы нашел Люсьена и передал ему, что он еще недостаточно взрослый, чтобы избежать порки, и что, если он уехал в Бэй Руж, я обязательно это сделаю.

– Да, сэр, – ответил Тестут, поспешно удаляясь.

Маккэми выглядел растерянно.

– Может, в другой раз…

– Маккэми, если вы будете у нас работать, то быстро разберетесь в наших семейных отношениях. Садитесь.

Маккэми сел.

– Мой сын Люсьен провел во Франции то время, которое я ему позволил, и теперь ему необходимо научиться управлять «Прекрасной Марией». Это, к сожалению, будет вашей основной задачей.

– Да, конечно, – ответил Маккэми.

– Люсьен доставит вам гораздо больше забот, чем чернокожие. С ними в принципе можно поладить, поскольку я обычно не держу бунтовщиков.

Поль надел очки и внимательно посмотрел на Харлоу Маккэми.

– Поскольку у вас мало опыта работы с чернокожими, вы можете советоваться со мной или с Дэнисом по любому вопросу, пока не поймете, что к чему. Мне понравились ваши рекомендации, мистер Маккэми. Единственное, что меня беспокоит, сможете ли вы держать чернокожих рабочих в руках.

– Без сомнения.

– Они зачастую ведут себя как дети, но у них есть своя гордость. Если управляющий будет помнить об этом, у него не будет возникать проблем. Тем не менее хочу вас предупредить о возможных случаях неповиновения. Впрочем, вы можете наказывать их, как вам заблагорассудится. До десяти ударов плетьми. Но не больше. Прошу вас помнить о том, что в этом отношении я считаюсь либералом. Я думаю, что, помимо кнута существует еще и пряник.

– Совершенно с вами согласен, сэр.

– Будьте любезны, мистер Маккэми, скажите, чем вы любите заниматься в свободное время?

– В свободное время я очень люблю читать. Честно говоря, это мое любимое занятие.

– Приятно это слышать. Я думаю, что вы можете воспользоваться моей библиотекой в любое подходящее для вас время.

– Премного благодарен, – ответил с радостью Маккэми.

Он задумчиво оглядел книжные полки и, похоже, был не столько рад полученной работе, сколько возможности порыться в книгах.

– Что касается ваших прочих обязанностей, вам надлежит присутствовать на приемах, которые устраивает моя жена, не ухаживать за моими дочерьми и ходить в церковь по субботам. Понимаете, мы католики, как и все, кто работает на нас, но я в принципе не против, если вы исповедуете другую религию.

– В этом нет ничего удивительного, сэр. В моей семье были только пресвитерианцы.

– Были?

– Дело в том, что у меня никого не осталось. – Похоже, Маккэми старался подбирать нужные слова, но не находил их.

– Отец бросил нас, когда я был еще очень и очень мал. Мама умерла не так давно. Она была совсем не такая уж старая… Все, что ни делается, все к лучшему, сэр.

Выражение лица Маккэми стало жестким, даже несколько холодным. Поль отвел взгляд. Он подумал, что Харлоу Маккэми, вероятно, не был очень счастливым человеком, но для Поля главным была работа.

– Вас введут в курс дела. Пользуйтесь конюшней и располагайтесь в своем домике.

«В своем домике», – думал Харлоу Маккэми, осматривая хорошо обставленную гостиную. Он был один. И если б захотел, он мог бы закрыть дверь и уберечь себя, таким образом, от ночных кошмаров. Дом показался ему просто райским местом, убежищем от соседства с разного рода фермерскими отпрысками, от их ночных гулянок и от всего того, что так напоминало ему дом его покойной матери.

Маккэми вошел в столовую. На столе он увидел пирог с черникой, оставленный Мио, которая уже немного оправилась после болезни и приветствовала таким необычным образом нового жильца.

Позади гостиной находилась уютная спальня. Кровать была застелена лоскутным покрывалом и закрыта со всех сторон тюлевым пологом. Маккэми тихонько вздохнул и почувствовал, что дрожь в руках исчезла. В такой спальне он мог чувствовать себя спокойно.

IX. ДИНА

Привязав лошадей к перилам, Дэнис и Люсьен закинули за спину охотничьи сумки. Ретривер и пятнистый сеттер вертелись у них под ногами.

Раф Мишле ждал их в затянувшихся сумерках, сидя на крыльце домика, с ружьем на коленях. Две светло-серых гончих и одна с рыжим крапом и рваным ухом лежали рядом, свесив передние лапы с крыльца, и с надеждой глядя на ружье.

Старый Викториен спал в гамаке, из которого он, казалось, вообще не вылезал последние два месяца. Его глаза и нос закрывала мятая шляпа так, что виден был только острый подбородок, заросший седой щетиной. В домике было темно.

– Где девушки? – спросил Люсьен.

Раф пожал плечами.

– Они ушли стегать одеяло кузине Одали. Она выходит замуж на той неделе.

– Я пошлю ей свадебный подарок, – сказал Люсьен. – Что ей может понравиться?

Раф ухмыльнулся.

– Одежда для малыша. У нее наверняка будет двойня. Этот поп не отстанет от них до тех пор, пока они не повенчаются.

Раф поднялся, взяв ружье под мышку. Он достал кувшин и протянул его братьям де Монтень.

– Рад тебя видеть снова, Дэнис. Твой отец, как он там?

– Он обещал вас застрелить, если вы еще раз попробуете охотиться на его белых цапель, – невозмутимо ответил Дэнис.

Он вытер губы, передал кувшин Люсьену, и они молча отправились вслед за собаками, неторопливо трусившими в сумерках.

После заката солнца жаркую тишину болот нарушили голоса и шорохи ночных животных, пробудившихся после дневной спячки. Трели сверчков растворялись в дрожащих песнях лягушек, устроивших настоящий хоровой концерт. Глухой гул лягушек-быков заглушал голоса их древесных сестер, а крики ночной цапли громким стаккато раздавались над темной водой. Летучие мыши носились взад и вперед, еноты и опоссумы пробирались через густые заросли кустарников, олени и болотные кролики выходили на кормежку. За ними крались одинокие ночные хищники: черный медведь, рыси, красные волки, а иногда лунный свет призрачно отражался от серебристого меха кугуара.

Собаки братьев де Монтень бежали позади гончих Рафа, с интересом принюхиваясь к ночным запахам, однако не выказывая особого желания лезть в болотную жижу.

По пути кувшин снова пошел по кругу.

– Говорят, ваш отец нанял нового надсмотрщика, – сказал Раф. – Какого-то янки, бледного, словно его специально отбеливали хлоркой, он еще малость прихрамывает, когда ходит.

– Наверное, не стоит спрашивать, чем вы занимались в «Прекрасной Марии», когда увидели его? – проговорил Дэнис.

– Я подстрелил маленького кролика или, может быть, поймал черепаху. Твой отец не возражает против этого.

– Нет, если только у ваших кроликов нет перьев.

Дэнис просто не мог не любить Рафа. Рафаэль Мишле как будто слился с этими болотами, он, как, например, цапли, стал частью их дикой жизни.

– Почему вас так интересует этот надсмотрщик? – спросил он.

– Не меня, а Тасси, – ответил Раф. – Она была со мной и увидела его. Она ему улыбнулась, а надсмотрщик побежал от нее, как ошпаренный кот.

Раф удивленно усмехнулся, и его белые зубы сверкнули в темноте.

– Тасси, эта чертова девчонка. Ей, видите ли, теперь захотелось узнать, нравятся ли мальчики этому надсмотрщику? Или она такая страшная?

– Наоборот, – пробормотал Люсьен, и Дэнис громко расхохотался.

– Скажите Тасси, что бедный Харлоу был просто поражен ее красотой, – сказал Дэнис после очередного приступа смеха. – Бедняга Харлоу, ему, наверное, никогда не доводилось видеть кого-нибудь вроде Тасси.

– Не знаю, – ответил Раф. – Мне показалось, что он увидел перед собой привидение.

Их размышления прервал неистовый визг и лай, донесшиеся из зарослей впереди.

– Мой Эмиль, он кого-то нашел, – заявил Раф.

Судя по тому, как лаял Эмиль, он наверняка загнал на дерево какого-то зверя. Пробравшись сквозь кусты, трое охотников увидели разъяренную рысь с прижатыми к голове ушами, стоявшую на высоком пне сломанного каменного дерева. Гончие Рафа окружили пень, как и положено настоящим охотничьим собакам, в то время как ретривер Дэниса по кличке Энни, возбужденно лаял, остановившись с отдалении, а сеттер Люсьена неистово кидался на поломанное дерево, вероятно, пытаясь вскарабкаться на него. Раф поднял ружье, но как раз в эту минуту сеттер, сделав отчаянный прыжок, зацепился передними лапами за сучок в нескольких футах от земли и попробовал лезть еще выше. Рысь, перескочив через спину сеттера, исчезла в кипящем клубке собак.

– Черт! – Раф опустил ружье и быстро отскочил в сторону, увидев, как рысь выбралась из свалки и бросилась наутек, а гончие понеслись за ней по горячему следу. Рысь, когда она как следует разозлится, бывает не так-то просто остановить. Ретривер Дэниса и сеттер Люсьена тут же рванулись вслед за гончими.

И тут в Эмиля словно вселился какой-то бес. Забыв про рысь, он повернулся к увязавшимся за ним двум дилетантам. Остальные гончие тоже разом повернули назад, дружно зарычав, что наверняка означало, что они с большим удовольствием будут кусать собак братьев де Монтень, чем снова сражаться с рысью. В следующую секунду все пять собак сплелись в клубок, напоминавший орнамент на полях средневековой рукописи, где каждый пес пожирает другого.

– Черт! – снова заорал Раф.

Он пару раз хорошенько наподдал псам сапогом, стряхнув заодно гончую, вцепившуюся сгоряча в его правую лодыжку. Люсьен и Дэнис, каждый ухватив за ошейник по собаке, буквально сели на них верхом. Гончие Рафа отбежали к дальнему концу лежащего на земле ствола поломанного дерева и стали зализывать раны, злобно глядя на помешавших им людей.

– Мне нужно выпить, – объявил Раф.

Люсьен все еще лежал на сеттере, который никак не мог успокоиться и порывался опять наброситься на Эмиля. Приподнявшись, он одной рукой перехватил ошейник, а другой дотянулся до кувшина.

– Я тоже. Извините, что так получилось. Господи, ну и свалку они затеяли!

Дэнис заставил Энни подняться и подтащил ее к Рафу и Люсьену.

– Сиди тихо, дрянь паршивая!

Энни лизнула его в лицо и покорно уселась. Дэнис обхватил рукой ее шею, а Люсьен протянул ему кувшин.

Они сидели, переводя дыхание, в то время как их собаки тоже тяжело дышали рядом в темноте.

– Эти псы, – сказал наконец Раф, – из них выйдут неплохие аллигаторные собаки.

– Аллигаторные собаки?

– Точно. Их нужно кинуть аллигаторам, пусть они их сожрут. Теперь нам придется часок подождать, пока мои псы вспомнят, что им надо делать.

Он снова поднял кувшин.

– Хорошо, что мы захватили с собой его, правда? Пока мы ждем, я расскажу вам про кузину Одали и про точильщика, про то, как к нему однажды влезли в фургон.

 
Un petit bonhomme pas gross qu’un rat
Qui battait sa femme comme un scelerat…
 
 
Один мужик, как мышка мал
Жену дубиной избивал…
 

Они дружно пели высокими, слегка пьяными голосами. Привязав к дереву собак братьев де Монтень, они сумели добыть опоссума, четырех кроликов, ондатру и заодно послушали рассказ про кузину Одали и точильщика, за который, по словам Дэниса, знаток бы не пожалел пяти кроликов.

Вдалеке показался домик Мишле. Свет в окне свидетельствовал о том, что женщины уже возвратились от кузины Одали, закончив стегать одеяло. Дэнис и Люсьен привязали свои сумки и двух кроликов позади седла Люсьена, а остальную дичь Раф отдал мадам Эстель.

– Прекрасно!

Усевшись на крыльцо Эстель с одобрением перебирала содержимое охотничьей сумки. Эстель Мишле была крупной женщиной с крепким телосложением, как Сью и Тасси, однако гораздо дороднее их. На ней было выцветшее платье из полосатой бумажной ткани, украшенное брошкой из гагата, надетой явно по случаю визита к кузине Одали. На ногах у нее были сапоги Викториена. Она надела их потому, что недавно порезала ногу о раковину устрицы, как она сама объясняла. Дэнис подумал, что к такому наряду подошла бы еще и шапка из меха ондатры.

– Дина! – крикнула Эстель, повернувшись к двери, – возьми на столе мою трубку и выйди посмотреть, кто к нам приехал!

Дина принесла матери трубку, сделанную из кочерыжки кукурузного початка, и та сунула щепку в фонарь, чтобы ее раскурить.

– Здравствуй, Дэнис, – скромно сказала Дина.

– Моя Дина, она стала совсем взрослой, – заявила Эстель, выпуская клубы дыма. – Ну как, нравится она вам теперь?

– Мама!

Красивое лицо Дины, четко оттененное светом фонаря, густо покраснело. Дэнис внезапно понял, что только совсем слепой не обратит внимания на то, как Дина выглядела теперь. Он не видел ее уже почти год, и с тех пор она здорово изменилась. Закусив губу, Дина прошмыгнула мимо него, сбежав с крыльца, и Дэнис поспешил вслед за ней.

– Не позволяй матери ставить тебя в неловкое положение. – Дэнис схватил девушку за руку, и она остановилась, глядя себе под ноги.

– Моя семья, мне с ними так неловко.

– Мне с моими бывает тоже, – успокоил ее Дэнис.

– Твоя мать, – Дина сердито посмотрела на сидящую на крыльце Эстель, – она не просит мужчин посмотреть на прелести твоей сестры, нет.

– Это точно, – ответил Дэнис, – она только рассказывает им, как дочь хорошо готовит, и это про Холлис, которая, обрати внимание, и ложкой-то мешать как следует не умеет. Еще она говорит, как моя сестра любит маленьких детей. И при этом все время кажется, что вокруг ее глаз большими голубыми буквами написано слово «свадьба».

Дина усмехнулась, однако сказала грустным голосом:

– Во всей Луизиане ни один парень из хорошей семьи не женится ни на ком из Мишле.

Дэнис подумал, что Дина вовсе не походила на своих родственников. У нее была красивая, изящная фигура, она старательно, правда, не всегда удачно, пыталась научиться говорить так же, как он с Люсьеном. Дина еще найдет себе жениха, иначе это будет просто несправедливо. Дэнис обнял девушку за талию.

– Он придет к тебе, девочка. Я обещаю.

– Может быть.

Дина искоса посмотрела на него, ей явно не хотелось больше разговаривать на эту тему.

До слуха Дэниса донесся голос брата, раздававшийся где-то рядом с перегонным кубом старого мошенника.

– Если Люсьен выпьет еще чуть-чуть самогонки с твоим отцом, мне придется привязать его к седлу, – сказал он.

Дэнис посадил девушку в гамак, а сам сел рядом.

– Поговори со мной.

– Как дела у Люсьена?

Дэнис пожал плечами. Он сам был немного пьян.

Дина оттолкнулась от земли босой ногой, и гамак слегка качнулся.

– Может, я когда-нибудь уйду отсюда и стану певицей в опере. Тогда мне не обязательно будет выходить замуж.

Дина бросила на Дэниса быстрый взгляд, желая убедиться, понял ли он, что она посвятила его в свою мечту.

– А может, я убегу в цыганский табор и стану гадалкой.

Дина закрыла лицо волосами, словно вуалью, и загадочно опустила ресницы под взглядом Дэниса. Потом она засмеялась, однако тут же вздохнула, вновь сделавшись серьезной.

Дэнис разглядывал ее профиль, четко очерченный лунным светом. Ее волосы казались темной тенью, переливавшейся золотом по мере того, как качался гамак.

– Дина, как бы тебе хотелось жить на самом деле?

Дина посмотрела на него откровенным взглядом.

– С мужчиной, который не делает детей другой женщине. Ты думаешь, я найду такого?

Дэнис вновь обнял девушку, заставив ее положить голову себе на плечо. Сейчас он почти не думал о Франсуазе Беккерель и был этому рад.

– Да, по-моему, ты его найдешь.

Он поцеловал Дину в макушку.

Дина затаила дыхание. Слегка опершись на согнутую руку Дэниса, она чувствовала, как его губы прикасаются к ее волосам, и боялась пошевелиться. Ей казалось, что он может внезапно исчезнуть. Ведь она уже успела убедиться: так происходит всегда, стоит человеку достичь того, что он больше всего желает.

– Дина, милая, сколько тебе лет?

– Шестнадцать, – ответила девушка.

– Куда уходят годы? – пробормотал Дэнис, обняв ее покрепче, как бы опасаясь, что она может убежать. – Помнишь, как я делал тебе кукол?

– Я храню их до сих пор, – прошептала в ответ Дина. – Иногда я их достаю.

Она прятала кукол от детей, чтобы те их не испортили.

– Они не такие уж красивые, – сказал Дэнис. – Одна нога всегда получалась больше другой.

«Бедная девочка, это, наверное, были ее единственные куклы», – подумал он.

– Их сделал ты, – ответила Дина, – поэтому мне все равно.

Дэнис опустил голову, чтобы поближе посмотреть ей в глаза.

– И поэтому ты решила их сохранить?

– Я разговариваю с ними, – сказала Дина, почувствовав себя немного глупо и сразу застеснявшись. – Я расспрашиваю их о тебе, как будто они тебя видели.

– Дина…

Дэнис чуть приподнял голову девушки и поцеловал ее. Их губы соприкоснулись с осторожной нежностью. Ее руки пришли в движение, и Дэнис почувствовал, как ее маленькая ладонь дотронулась до его спины. Благодаря своим новым познаниям, приобретенным с помощью Франсуазы Беккерель, он догадался, что это был первый поцелуй в жизни Дины. Разъединив свои губы с губами девушки, он поцеловал ее закрытые глаза, а потом кончик носа. С тихим радостным вздохом она прижалась своей головой к его, и они стали неторопливо покачиваться в гамаке, глядя на золотистые огоньки светлячков, плывущие среди деревьев.

– Дэнис! – Из темноты послышался нетерпеливый и недовольный голос Люсьена.

– Черт побери! – воскликнул Дэнис.

– Где тебя черти носят? Эти проклятые сапоги натерли мне мозоль на пятке. Все равно в кувшине больше ничего нет. Поехали домой.

Дэнис выпрыгнул из гамака, прежде чем Люсьен успел заметить его вместе с Диной и сделать свои выводы. Он быстро поцеловал ее в темноте со словами:

– Я еще вернусь.

– Дэнис! – звал Люсьен.

– Подожди минутку, – прошептал Дэнис, но девушка уже убежала в домик.

Энни выбралась из прохладной ямки, которую она вырыла под гамаком и теперь виляла хвостом, увидев сеттера Люсьена.

Люсьен отвязал лошадей, бросив Дэнису поводья его гнедой кобылы.

– Нам придется кого-нибудь разбудить, чтобы ободрать этих кроликов, иначе до утра они испортятся.

– Не будешь же ты поднимать наших черных в два часа ночи только для того, чтобы возиться с кроликами? – спросил Дэнис.

Люсьен удивленно приподнял бровь.

– Ладно, я не стану этого делать. Но тогда на кой черт нам вообще нужны эти кролики?

– Ничего.

Дэнис решил, что обдерет дичь сам. Люсьен тем временем завизжал не хуже самогонного аппарата старика Викториена. Можно было подумать, что он напрочь отрезал себе большой палец.

– Дэнис! – Дина спустилась с крыльца, стуча деревянными башмаками. Она держала в руках какой-то сверток из обрывка одеяла.

– Возьми. Может это понравится твоей сестренке.

Приглядевшись, Дэнис увидел пару черных глаз, смотревших на него как будто из черной разбойничьей маски. Крошечный енот вопросительно пискнул, когда Дина протянула его Дэнису.

– Раф застрелил его мать две или три недели назад, – объяснила Дина, – он ручной, как котенок.

Девушка умоляюще посмотрела на Дэниса своими карими глазами, и он решил, что енот это как раз то, что нужно Эмилии.

Он спрятал маленькую зверюшку в карман своей охотничьей куртки, где он тут же свернулся в клубок и довольно замурлыкал словно настоящий котенок.

Дина облегченно вздохнула.

– Я бы не вынесла, если бы Раф застрелил и его тоже, нет.

Она провела рукой по карману его куртки и обратилась к еноту:

– Веди себя хорошо, ладно?

Дэнис подумал, что это совсем на нее не похоже.

– С ним не будет никаких проблем, – любезно ответил он, – Эмили наверняка полюбит его.

Дина с сожалением посмотрела вслед исчезнувшим в темноте лошадям. Люсьен снова запел какую-то американскую песню, слова которой были ей не знакомы, а Дэнис вторил ему веселым тенором.