Текст книги "Тайна «Прекрасной Марии»"
Автор книги: Лора Эштон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)
VI. ПИКНИК В «АЛУЕТТ»
– Эти оранжереи построил мой дед. Здесь, в Луизиане, нечасто бывают настоящие холодные зимы, но все же иногда случаются. В оранжереях вот такие цветы могут цвести круглый год.
Поль осторожно приподнял веточку орхидеи, на которой распустился огромный белый цветок.
Адель внимательно рассмотрела его.
– Вообще-то мой дед был более заинтересован в съедобных растениях. Вот, например, как эти ананасы. А Салли нравится, когда цветы в доме круглый год. Каждый день мы ставим свежие цветы в комнаты.
– Понятно. В моей сегодня утром я нашла лилии. Знаете, месье де Монтень, я никогда не была так счастлива в жизни, как последнюю неделю, проведенную здесь. Разумеется, я не говорю о тех временах, когда был жив папа.
– Рад это слышать, моя дорогая. Зовите меня просто Поль или, если хотите, дядя Поль.
– Спасибо, дядя Поль.
Адель благодарно улыбнулась ему.
– Расскажите мне о выращивании тростника. Люсьен пытался объяснить мне это, но боюсь, что я, наверное, глуповата, так как ничего не поняла.
– Хорошо. Пойдемте на свежий воздух.
В оранжерее действительно было душно, и Адель с радостью последовала за Полем де Монтенем.
– Взгляните, какие азалии. Здесь за ними никто не ухаживает, лишь изредка поливают.
Поль усадил ее на мраморную скамью прямо перед кустом алых и розовых азалий, встал напротив и принялся пространно объяснять.
– Сахарный тростник – богатство каждого плантатора в здешних местах, можно сказать, смысл его существования. Это тропическое растение, а в Луизиане климат субтропический. Поэтому тростник не вызревает до конца, и его необходимо срезать в определенный момент, пока он не испортился и не сгнил на корню. Это очень капризное растение. Чуть больше влаги, чем нужно, чуть меньше – и оно моментально гниет. Хлопок более неприхотлив, но здесь для него слишком влажная почва. К тому же за тростник платят гораздо больше.
– А потом?
– Потом из него выжимают сок, варят сироп и кристаллизуют его.
– Так это все… на доходы от тростника? Адель показала рукой на дом, сады и многочисленные строения вокруг них.
– Помимо этого, у меня есть еще другие источники доходов, – пояснил Поль, – но без тростника не было бы «Прекрасной Марии».
– Ведь вы очень любите свое родовое поместье «Прекрасная Мария», не так ли?
– Да, очень, – ответил Поль, тронутый таким вниманием, – де Монтени всегда будут жить здесь. И вам у нас всегда будут рады. А теперь пойдемте в дом. Через минуту начнется дождь.
Воздух загустел, небо нахмурилось и посерело. Первые теплые капли дождя упали на ладонь Адели.
– Пойдемте.
Поль взял ее за руку, и они побежали к дому. Адель увидела, как в глубине сада тетя Дульсина пыталась быстро собрать свои молитвенники в охапку. Адель неожиданно вспомнила, что, несмотря на доброжелательное к ней отношение, все де Монтени звали ее «бедная тетя Дульсина» и подумала: «Если я не выйду замуж за этого человека, я превращусь в такое же жалкое существо».
Дэнис и Люсьен, проезжая верхом мимо плантации, поняли, что скоро пойдет дождь, а домой добраться они не успеют. И хотя они взяли с собой плащи, все же не хотели их использовать, так как в плащах было бы очень жарко. Лучше уж промокнуть, чем париться всю дорогу, словно в бане.
Рабочие побежали к навесу, который был специально выстроен для таких случаев в конце поля, чтобы укрыться от тяжелых капель дождя. В лучшем случае он будет не слишком долгим, надеялись Люсьен и Дэнис.
Одна из кухарок спешно заносила под навес овощи, большой горшок с похлебкой, за ней бежала девочка с корзиной хлеба. Дэниел, временно исполняющий обязанности надзирателя, взял кусок хлеба, обмакнул в похлебку и принялся жевать, наблюдая за потоками воды, обрушивающимися с неба.
Чернокожая женщина подошла к Дэниелу, держа в руках тарелку.
– Дэниел, я не могу это есть. Дай мне нормальную пищу, тогда я смогу восстановить свои силы и покажу тебе, на что я способна.
Дэниел оттолкнул ее.
– Перестань, Селеста, ничего у тебя на этот раз не выйдет. Мистер Поль сказал, что скоро наймет нового надсмотрщика. Может быть, с ним тебе повезет больше, чем со мной.
Селеста села на землю с недовольной гримасой. Мистер Джим, прежний надсмотрщик, приносил ей вкусные вещи, освобождал от тяжелой работы и приглашал к себе на ночь. А когда его не стало, Селеста обнаружила, что теперь с ней обращаются как со всеми.
К Селесте подсел высокий негр.
– Если хочешь есть, я могу отдать тебе свой хлеб, – сказал он, – зачем тебе этот Дэниел?
Селеста пожала плечами.
– Я не твоя собственность, Габриэль, и уж тем более не твоя жена.
– Я бы очень хотел этого, – ответил Габриэль.
Селеста покачала головой. Лучше она умрет, чем станет женой Габриэля. Она любила, когда вокруг нее крутились мужчины, и вовсе не хотела выходить замуж. Она любила менять мужчин, а Габриэль не вынес бы этого. Он и сейчас возмущается, хотя и не имеет на нее никаких прав.
– Приходи ко мне завтра утром, – предложил Габриэль. – Приходи, тебе со мной понравится.
Завтра была суббота, выходной. Завтра Селеста решит, что ей делать. И если Габриэль опять начнет ее мучить своими дурацкими историями, она найдет кого-нибудь получше. Кому интересно слушать рассказы об Африке?
Габриэль доел остатки обеда, догадываясь, о чем думает Селеста. Он и сам не знал, почему ему так хочется заполучить эту распутную женщину. Она словно магнитом притягивала его, и он берег это чувство как и свои рассказы об Африке – единственное наследство, которое оставил ему отец.
– Это и твое наследство тоже, – пытался убедить он Селесту, – мы должны гордиться Африкой, своей родиной как белые господа гордятся Францией.
– Я ничем не горжусь, – отвечала Селеста. – Если только тем, что у меня лицо черное, как уголь. И вообще оставь меня в покое. Учи малышей.
Какой смысл хвастаться тем, что у тебя прапрадед был африканским королем? Все равно белые люди владеют всем, в том числе и тобой.
Дэнис с сочувствием посмотрел на Дэниела, который молча наблюдал за парочкой под навесом. Эти черномазые очень быстро выйдут из-под контроля, если Андре Перо не найдет им белого надсмотрщика. К тому же новому надзирателю понадобится масса времени, чтобы здесь все привести в порядок.
– Отец хочет, чтобы ты привык к плантации, Люсьен. Поэтому можешь начинать работать. Надсмотрщика пока нет.
– Неужели отец так и сказал? – зевая, ответил Люсьен. – Знаешь что, Дэнис, я насквозь промок.
Он погладил Файрфлая, потрепал его за холку, пока тот отыскивал стебли сахарного тростника.
Дэнис направил свою лошадь вдоль плантации и вновь заговорил:
– Это все будет твоим, Люсьен! Тебе что, все равно?
– В общем-то, да, – лениво заявил Люсьен. – Не могу сказать, что горю желанием играть роль надсмотрщика. Здесь очень жарко, и у меня другие планы для дальнейшего времяпрепровождения.
– А что, если отец уедет, и тебе придется самому управлять тут всеми делами?
– Я найму тебя, хочешь?
Дэнис в ярости схватил Файрфлая за поводья.
– Убери руки от моей лошади! – закричал Люсьен, глаза его угрожающе засверкали.
– Не уберу, пока не выслушаешь меня!
Братья под проливным дождем сидели верхом на лошадях и в гневе смотрели друг на друга в упор. Наконец Люсьен слегка пожал плечами и объявил:
– Я не хочу с тобой ссориться, Дэнис. Мы ведь всегда были друзьями.
– Ты хочешь сказать, что я всегда прикрывал тебя перед отцом, – хмуро отвечал Дэнис.
– Да ладно тебе. Я ведь первый предложил мир. Теперь твоя очередь.
Точно так же они улаживали свои мальчишеские ссоры, когда были детьми. Если один предлагал мир, вопросом чести для другого было принять его. Дэнис решил, однако, что Люсьен всегда первым делал шаг к примирению, только если это было ему выгодно.
– Так ты будешь слушать или нет?
– Буду, буду. Говори.
– Так вот, – продолжил Дэнис, упрямо глядя брату в глаза, – «Прекрасную Марию» унаследуешь ты, независимо от того, нравится мне это или нет, и я не намерен спокойно наблюдать, как ты все это будешь разваливать.
– Ревнуешь или завидуешь, братец?
– Заткнись. Ты будешь учиться управлять поместьем, потому что в противном случае я свалю тебя с ног и ты упадешь лицом в грязь.
И Дэнис взял с места в карьер, погнав лошадь галопом. Люсьен последовал за ним. Негры с большим интересом наблюдали за этой сценой.
В течение следующих трех недель Люсьен исследовал буквально каждую пядь плантации и поместья совместно с отцом и братом. Отец с гордостью продемонстрировал ему все нововведения, которые он организовал на плантации за год отсутствия Люсьена, а Дэнис ходил повсюду с видом школьного учителя, сетующего на нерадивого ученика.
Салли, наблюдая за старшим сыном, никак не могла понять, то ли наконец-то семья стала объединяться, то ли назревает очень крупный конфликт. Салли одинаково любила всех своих детей и могла не думать о том, что «Прекрасная Мария» когда-нибудь достанется одному из них. К сожалению, не тому, который больше любит ее. Но как она могла сказать об этом Полю, когда знала, что Дэнис не его сын?
Когда Роман Превест принес приглашения на пикник в поместье «Алуетт», устраиваемый в честь приезда Адели, Люсьена и Баррета одновременно, Салли с благодарностью приняла его. День отдыха в хорошей компании должен был как-то разрядить обстановку.
Единственный неприятный момент, который омрачил этот день – это болезнь Мио, о которой сообщила взволнованная Мама Рэйчел.
– Нужно срочно послать за доктором, – сказала она и была права, потому что лихорадка в жару – дело нешуточное и опасное.
– Фелисия, принеси мою сумку, – попросила Салли. Как многие хозяйки плантаций, она присматривала за заболевшими сама с помощью Мамы Рэйчел, а теперь и Фелисии.
– Я уже собрала ее, – ответила дочь. – Мио поправится, как ты думаешь?
Из многочисленных слуг в поместье Мио была, пожалуй, самой обожаемой всеми без исключения детьми де Монтеней. Она рассказывала им сказки, когда они были маленькими, и самыми приятными воспоминаниями детства у них были большие добрые руки Мио, пахнущие мукой или тестом.
– Не могу ничего сказать, пока не увижу ее, – ответила Салли обеспокоенно.
Если не будет Мио, кто присмотрит за Аделью на пикнике? Холлис? Нет, ей нельзя доверять этого. «Господи, почему же все проблемы навалились сразу?» – расстроенно думала Салли.
У Мио был сильнейший жар. Она лежала на топчане у себя в хижине, как всегда в окружении разноцветных кошек, котов и котят.
– Мои приступы лихорадки доконают меня, миссис Салли, – сказала Мио.
– Посмотрим, что скажет доктор. Еще не все потеряно, – отвечала та.
– Нет, миссис Салли. Теперь уже все, я знаю это.
– Ничего ты не можешь знать, пока жива, – строго сказала Салли, немного успокоившись. Она думала, что у Мио желтая лихорадка или малярия, но вроде бы ее болезнь была не похожа на эти.
– Кто-нибудь еще болен?
– Один ребенок, – ответила Мама Рэйчел.
Салли осмотрела Мио. Найдя мертвую лягушку, привязанную к ее груди, она двумя пальцами вытащила лягушку и выбросила.
– Не думаю, что это поможет. Да и доктору Лебо вряд ли понравилась бы такая «народная медицина»!
Мио виновато вздохнула.
– Боюсь, что на старости лет ты подхватила бытовой сифилис, Мио, – серьезно сказала Салли.
– Я уже не могу болеть детскими болезнями, миссис Салли, – ответила Мио, которой было невдомек, что это за болезнь такая – сифилис.
– Господь призовет меня к себе очень скоро, – покорно продолжила она.
– Нет, не думаю.
Салли вопросительно посмотрела на Маму Рэйчел, ожидая ее решения.
– Я не могу оставить ее в таком состояний, пока доктор Лебо не осмотрит ее. На всякий случай… Мио расстроится, если ее хозяева и друзья уедут на пикник и бросят ее одну, заболевшую. И, к тому же, одному Богу известно, что она может над собой сделать в отсутствие вас, – вынесла свой вердикт старая няня.
– Давай останемся, мама, – предложила Фелисия.
– Ну…
– И будет лучше, если доктор Лебо заодно осмотрит всех детей и, если нужно, установит карантин. Это ведь очень заразная болезнь. Бедняжка Мио. Я представляю, как ты мучаешься. Я пришлю тебе свою подушку. Мама, Мио надо дать немного лимонада.
Салли с удивлением посмотрела на дочь.
– Девочка моя, молодец, умница. Ты ведь взрослеешь. Ну, хорошо, можешь остаться. Догонишь нас, когда уйдет доктор.
Удаляясь, она слышала бодрый и уверенный голос своей средней дочери:
– Будешь выполнять все, что велит доктор Лебо. А то что же мы будем без тебя делать?
Пикник в «Алуетт» можно было скорее назвать банкетом на свежем воздухе. Длинные столы, покрытые белыми скатертями, лучшее столовое серебро, фрукты, пирожки, холодные супы, мясное и рыбное ассорти. Квартет музыкантов, играющих под кустом магнолии, вереницы колясок и карет в стороне.
Мужчины, солидно переговаривающиеся о политике, их супруги, сплетничающие о помолвках, свадьбах, рождениях и смертях. Юные повесы, ухаживающие за молоденькими девушками в легких муслиновых платьицах, дети, бегающие по саду.
Мама Рэйчел присматривала за Эмилией, а Холлис, предоставленная на некоторое время самой себе, присела на скамеечку под дубом и стала задумчиво наблюдать за Романом Превестом. На ее губах блуждала загадочная улыбка. Она откровенно любовалась его все еще крепким телом, стройными ногами. Холлис смотрела, как он беседует с ее отцом и Барретом Форбсом, как заботливо наклоняется над инвалидным креслом своей несчастной жены Юджин, как здоровается с тетей Дульсиной и сестрами Фонтейн.
Холлис было плевать на супругу Романа Юджин, которая придерживалась теории, что леди всегда должна быть в центре внимания. И если ты не можешь привлечь мужчину красотой, привлекай настойчивостью, требуй внимания к своей персоне, будь надоедливой, больной если нужно… Глупо.
Холлис задумалась. Она была готова к тому, что на пикнике ей, возможно, придется скучать, но сейчас вдруг у нее появилась идея. Роман, казалось, был чрезвычайно занят уходом за своей больной супругой, но он прекрасно знал, что Холлис тоже пришла на пикник и наблюдает за ним.
«Мужчинам следует носить кринолины, – усмехаясь, подумала она. – А то зачастую непонятно, как они к тебе относятся и что думают».
Она напустила на себя церемонный вид, кивнула Юджин и сестрам Фонтейн, встретилась взглядом с Романом, всего на мгновение.
Престарелые сестры Фонтейн сделали вид, что ничего не заметили, и поклонились Холлис, отвечая на ее приветствие. «Старые дуры», – подумала она про себя. Они были безмерно удивлены тем, что Холлис так быстро сняла траур по мужу, и, разумеется, уже успели посплетничать с тетей Дульсиной, судя по беспомощному выражению ее лица. Все равно, теперь Холлис было так приятно почувствовать себя без этих проклятых черных тряпок.
Она немного развернулась, чувствуя, что Роман смотрит на нее. «Я добьюсь своего, – подумала она, – причем сделаю это прямо под носом у этих «старых кошелок». Перехватив взгляд Романа, Холлис медленно провела указательным пальцем по шее, потом по груди, и увидела, что он правильно воспринял ее призыв. Это будет очень забавно – сбежать с пикника с его же хозяином и заняться с ним любовью. Очень забавно.
Холлис знала, что прекрасно выглядит в этот день. И хотя она была вынуждена одеть не слишком нарядное полутраурное платье, оно было ей настолько к лицу, что даже украшало ее. Роман всегда замечал такие вещи и не мог не оценить этого сегодня.
Молодая вдовушка почувствовала жар, охвативший ее тело, а потом и физическое желание, настолько острое, что оно причиняло ей боль. Ей захотелось, чтобы Роман снова посмотрел на нее. Тот словно прочел ее мысли и обернулся. Холлис стояла неестественно прямо, покачиваясь на каблуках, всем своим видом подчеркивая охватившее ее желание. Потом она разгладила кринолин на груди, повела бедрами.
Юджин тем временем оживленно беседовала с тетей Дульсиной и мисс Фонтейн, поэтому Роман тут же воспользовался случаем и стал медленно пробираться сквозь толпу к Холлис. Взяв с подноса бокал лимонада со льдом, который держал на вытянутой руке чернокожий слуга, он подошел к Холлис, поклонился ей и вручил бокал.
– Если бы ты была кобылой, Холлис, – тихонько сказал он, – я немедленно послал бы за жеребцом. Боже мой, ты ведешь себя просто неприлично.
Холлис с удовлетворением отметила про себя, что Роман разговаривает с явным напряжением в голосе, что свидетельствовало о его возбужденном состоянии.
– Глядя на тебя, у меня возникают в голове неприличные мысли, – откровенно ответила Холлис, прикрывая глаза и высовывая кончик языка.
Роман с вожделением оглядел ее, чувствуя, что желание нарастает в нем все быстрее и быстрее. Сама мысль о Холлис уже горячила кровь, а когда она провоцировала его, да еще в самый неподходящий момент – например, на этом пикнике, где, наверное, человек сто собралось, чтобы отметить возвращение ее брата, где, помимо друзей ее отца, присутствовал и сам отец и где Роман являлся хозяином дома – тут уж он едва мог сдерживать себя.
– Веди себя прилично, – прошептал ей Роман, – а то я наброшусь на тебя прямо сейчас и прямо здесь.
– Это что, наказание за мои грешные мысли? Хорошо, но тебе придется сначала раздеть меня. Холлис потянулась к нему, чувствуя, как напрягаются мускулы у него под сорочкой. В одной руке Роман держал бокал, а другая была свободна, и Холлис осторожно взяла его за свободную руку.
– Хочешь наброситься на меня? Прямо сейчас и именно здесь?
Роман почувствовал, как у него перехватывает дыхание от вожделения. Холлис сверкнула глазами, притянула его ладонь к себе, придвинулась поближе и дотронулась рукой до его бедра. Роман, скрипнув зубами, отступил назад.
– Прекрати, Холлис.
А она, казалось, развлекалась таким образом, ей нравилось наблюдать его смущение. На секунду она опять надела маску серьезности, так как мимо проследовали две девушки, держа друг друга под руку.
– Агнесса, какое миленькое платье! – услышала она обрывок их разговора.
Девушки удалились, и Холлис опять придвинулась к Роману, а потом вдруг откинулась назад, прислонившись к стволу дерева. Роман оглядел ее фигуру. В тени листьев талия ее казалась размером не более восемнадцати дюймов, грудь светилась молочно-белым светом, и Роман почувствовал, как теряет над собой контроль.
– Ну, и как ты себе представляешь, где, каким образом? – жарко зашептал он.
– Старый летний домик. Туда никто не ходит. Дорожка выложена тоненьким ракушечником, поэтому мы сразу услышим, если кто-нибудь пойдет.
Летний домик находился на другом конце сада. Туда практически никто не забредал, это было действительно пустынное место…
Холлис вдруг неожиданно нырнула в кусты, Роман незамедлительно последовал за ней. Он уже физически ощущал, как пульсирует кровь в его венах.
Летний домик совсем зарос испанским мхом, который покрывал все пространство вокруг, все площадки и лесенки, там, где раньше леди прятались в тенистой прохладе от жары и пили лимонад со льдом. Ступеньки лестниц, покрытые мхом, издавали странные шелестящие звуки, когда Роман и Холлис поднимались по ним в домик. На секунду Роман потерял любовницу из виду, был слышен лишь шелест юбок, и вдруг неожиданно из темноты показалась белая, светящаяся фигура. Роман подошел к ней вплотную. Губы Холлис были влажные, серо-зеленые глаза светились как у кошки, щеки и шея покрылись алыми пятнами от возбуждения. Холлис выпустила свою страсть на свободу, и в ближайшее мгновение не представлялось никакой возможности загнать ее внутрь.
– Мне нравится, как ты на меня смотришь, – сказала она и повернулась к нему спиной. Роман стал медленно расстегивать крючки на ее корсете. Когда он дошел до последнего, Холлис улыбнулась и развернулась боком. Кринолин с шелестом упал к ее ногам. Роман как зачарованный смотрел на ее обнаженное тело. Движения Холлис были грациозны, как у русалки. Она прислонилась спиной к колонне, провела руками по бедрам. Роман подумал, что она похожа на ожившую мраморную статую.
– Боже мой, как ты хороша! – воскликнул он.
– Поэтому ты пришел сюда, Роман. Именно поэтому. Потому что я так хороша.
Роман одним рывком сдернул с себя сорочку. Холлис с вожделением смотрела на его мускулистую грудь, шею, покрытую бронзовым загаром. А потом скользнула в его объятия… Роман ощутил запах ее нежной кожи, аромат волос и крепко прижал ее к себе. Холлис прильнула к нему, а потом вдруг неожиданно отпрянула.
– Боже мой, – зашептала она, – как же я теперь оденусь? Ведь корсет мне затягивала Мама Рэйчел.
Роман был шокирован тем, что, несмотря на ее страстность, темпераментность, в такой неожиданный момент в ней вдруг заговорил холодный разум… Корсет! Она думала о расшнурованном корсете! Роман почему-то разозлился и грубым, резким движением разорвал на ней панталоны. Холлис испугалась, что начинает терять свою власть над ним.
– Ты делаешь мне больно! – сказала она.
– Черт тебя возьми, Холлис! – чуть ли не закричал Роман и повалил ее на пол. Холлис с ужасом смотрела, как он торопливо сдирает с себя брюки и расшнуровывает ботинки. Движения Романа вдруг показались ей уродливыми.
Роман опустился перед ней на колени, дрожа от возбуждения. Сознание того, что отец и братья Холлис сейчас попивают лимонад совсем рядом, в нескольких десятках метров от летнего домика, добавляло остроту в ощущения. То же самое почувствовала и Холлис, к которой уже вернулось желание. Бедра ее зашевелились, она слегка застонала от предвкушаемого удовольствия.
Роман вдруг усмехнулся.
– Ты просто развратная девчонка, – сказал он ей.
– Роман! Ты же знаешь, что ты – единственный мужчина, с которым я так веду себя.
Роман ничего не ответил ей, лишь игриво и как-то фамильярно ущипнул ее за грудь.
– Роман! Я хочу тебя! – застонала Холлис.
Роман улыбнулся и вновь принялся ласкать ее тело, постепенно доводя возбуждение Холлис до предела. В самый пикантный момент он вдруг попросил:
– Перевернись на живот, Холлис!
Холлис повиновалась и прикрыла глаза. Роман поцеловал ее в спину и заявил:
– Я же говорил, что отшлепаю тебя. Разве не так?
Холлис начала подозревать недоброе. Роман неожиданно приподнял ее и положил себе на колено, как маленького ребенка, которого хотят наказать.
– Ты, Холлис, позоришь себя и всю свою семью таким поведением.
Он крепко сжал ее руки. Холлис извивалась у него на колене, но не могла высвободить руки.
– Веди себя впредь прилично.
Три шлепка, – и Холлис почувствовала, как у нее защипала, как от ожога, кожа.
– Больно! – закричала она и попыталась вырваться, но Роман не отпускал ее и продолжал шлепать.
Лицо Холлис горело. Роман заглянул в ее кошачьи серо-зеленые глаза, пытаясь понять, что же она чувствует, но они горели лишь животным желанием. И тут он не выдержал. Какая-то дремучая страсть охватила его, и он овладел ею грубо, без ласки, удовлетворив лишь животный инстинкт.
– Я знала, что заставлю тебя сделать это, Роман, – прошептала Холлис с довольной улыбкой на губах. – И я всегда смогу это сделать.
У Романа было такое чувство, словно они, занимаясь любовью, пытались выяснить кто главнее, на чьей стороне моральное преимущество. Это не было актом любви как таковым, это была борьба за власть. И самое ужасное, что Роман так и не понял, кто же победил.
– А что, если твой отец пойдет искать тебя? – спросил он.
– Ему никогда не придет в голову, что его дочь может вот так валяться нагишом на замшелом полу старого летнего домика, – ответила Холлис и сделала вид, что сильно заволновалась. А потом добавила:
– Если отец найдет меня здесь, то, конечно, наши отношения изменятся самым коренным образом. Как честный человек, ты будешь обязан на мне жениться.
– Да, разумеется, – сонно пробормотал он, обессилев от получаса бурной физической активности. Холлис ждала этого ответа от него, хотя прекрасно знала, что католикам нельзя разводиться. И Роман в этот момент был как никогда благодарен своим родителям за то, что они воспитали его в католической вере.
Холлис в постели или же в летнем домике – это одно, а Холлис-жена – это совсем другое.
Он вдруг почувствовал ее руку на своем бедре.
– Холлис, я слишком стар для второго дубля.
Холлис легонько укусила его за плечо, как бы играючись, и вновь провела рукой по его бедру. И через несколько секунд Роман понял, что он вовсе не стар.
