Текст книги "Перья столь порочные (ЛП)"
Автор книги: Лив Зандер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)
Перья столь порочные
Лив Зандер
Двор воронов
КНИГА ПЕРВАЯ
Для каждой девушки, которая может полюбить злодея, при условии, что он красив, похотлив и умеет пресмыкаться.
Тропы
Принудительная близость, похищение, интриги
Морально серые персонажи
Магия
«Дева в беде»
Оборотни-вороны
Тёмное фэнтези
От врагов к возлюбленным
Зачем выбирать (МЖМ)
Она невинна, но ей нравится боль
Травма
Найденная семья
Разбитое сердце
Триггеры
Изнасилование
Подробные описания убийств, пыток
Откровенные сексуальные сцены
Упоминание о младенческой смерти
Бесплодие
Упоминание о выкидыше
Упоминание о каннибализме
Увечия
Упоминание о детском изнасиловании (не подробно, в негативном ключе, в воспоминаниях)
Похищение
Плен
Дабкон
Принудительные оргазмы
Игра с ножом
Кровь
Игра с дыханием
Вуайеризм
Шлепки
Бондаж
Анал
«Заткнись и возьми его, как хорошая девочка»
Принуждение
Насилие
БДСМ
Токсичные отношения
Похищение и удерживание в плену
Смерть
Горе
Абьюз
Кремпай
Двойное влагалищное проникновение
Суицидальные мысли
Газлайтинг
Психологически травмированные герои
Глава 1
Галантия
Прошлое, Тайдстоун2
Я убила своего первого Ворона в день, когда умер мой брат в колыбели.
Тем утром глубокие стоны матери разносились от её покоев по балкону внутреннего святилища. Они проникали через дверь в мою комнату всю ночь, выворачивая наизнанку. Сколько ещё ей терпеть роды? Будут ли у моего маленького брата мои волосы – кремовые, как овсяные хлопья в кладовой?
– Галантия… – Риса выпрямилась в бледно-зелёных одеяниях – моя нянька, явно недовольная моими блуждающими мыслями – и заправила прядь коричневых волос с проседью обратно под чепец. – Почему наш добрый король Барат – да хранят его боги и Дранаду – объявил войну королевскому дому Хисал много лет назад и в конце концов напал на город Вальтарис?
– Потому что Ворон-царь, Оманиэль из дома Хисал, много лет назад похитил человеческую невесту короля Барата. – Я посмотрела на изображение преступника в книге передо мной: его длинные чёрные волосы были заплетены, на нагруднике выгравирован герб его дома – ворон, сидящий на черепе. – Он заставил её выйти за него замуж ради… – Мои глаза резко обратились к двери. Неужели мать только что закричала? – Политической… политической выгоды.
Полышался лёгкий кашель.
– Какой политической выгоды?
– Земли… – Мой слух напрягался при каждом спешном шаге за дубовой дверью, при каждом шёпоте. Родился ли мой брат? – Или крепости.
– Галантия…
Мой позвоночник выпрямился, но упрямо непослушные глаза оставались прикованными к двери.
– Армия, может быть.
– Или, быть может, все три пункта, – Риса вздохнула так, как она часто делала, когда я была слишком нетерпелива – это было так же опасно, как сбежать. – Галантия, ты…
– Сколько ещё ждать? Могу я теперь навестить мать? – ноги покалывало, будто они хотели убежать. – Думаешь, малыш уже родился? Думаешь, это мальчик, как говорят целители?
– Да помогут боги, пусть это действительно так, наконец, наследник займёт эту пыльную колыбель. – Перелистывая страницу в книге, Риса покачала головой, лоб её был покрыт глубокими морщинами. – Твоему господину-отцу сейчас как никогда нужно укреплять свою линию и союзников. Это единственное, что удержит Воронов в укрытии от нового восстания.
Снаружи раздался крик.
Пронзительный. Хриплый.
– Он здесь! – Я вскочила и бросилась к двери, зелёные юбки платья развевались за спиной. – Мой брат здесь!
Я подняла засов и открыла дверь лишь настолько, чтобы пролезть в щель и выйти на балкон. Ноги скользили по плитке, влажной от тумана, но я не позволила этому меня остановить.
– Галантия! – закричала Риса позади. – Вернись немедленно! Мать не разрешает тебе бегать!
О, но как она могла быть недовольна в такой день? Я поспешила вдоль резной каменной балюстрады и колонн, поддерживающих крышу, следуя за криками моего брата. Только мальчик мог кричать так громко! Будущий лорд дома Брисден.
Но его плач становился всё слабее, чем ближе я подходила к покоям матери. К тому моменту, когда я оказалась перед резной деревянной дверью, стояла тишина.
Тошнотворная тишина.
Почему было так тихо?
Я хотела схватиться за ручку, но рука не поднималась. А если мой брат мёртв, как моя маленькая сестрёнка? Риса говорила, что мать потеряла двоих детей после меня. Я не знала, сколько ещё она потеряла до меня. Достаточно, чтобы отец отстранил её однажды, отчего мать плакала.
Проигнорировав боль в животе я надавила на ручку. Большая дверь заскрипела на тяжёлых железных петлях, но только до того момента, как я прокралась внутрь и захлопнула её. Что это был за запах?
Странная сладость разлилась вокруг носа, воздух в покоях матери был не иначе как застоявшийся. Служанки метались по комнате, меняя простыни, оттирая капли крови с пола и отжимая тряпки в умывальнике, стоявшем на табурете возле кровати матери.
Грудь моя приподнялась.
Она сидела там, золотистые волосы у висков завивались и прилипали к влажному лбу. Улыбка, большая и непривычная, растянулась на губах матери, и весь мой страх исчез. Она сияла, глядя на младенца, которого держала на руках, укачивая и шепча ему, завернутому в шерстяное одеяльце.
На лёгких ногах я подошла к её кровати. Какая она красивая. Какая счастливая.
– Мама, – тихо сказала я, остановившись у края кровати, где тяжёлый зелёный занавес был оттянут, чтобы служанки могли взбить подушки и встряхнуть простыни. – Ты в порядке?
– Тсс… – прошептала она, когда малыш сморщил нос, покачивая краснолицое чудо одной рукой, а другой проводя мягким пальцем по дикой копне коричневых волос. Волосы отца. – Ты – всё, о чём я молилась.
Что-то шевельнулось у меня в животе.
Возможно, я была голодна.
– Значит, мальчик?
Ответа не последовало.
О, наверное, она меня не услышала.
Я подошла ближе к её кровати, прочистила горло и наклонилась, чтобы она увидела меня.
– У меня родился брат?
Мать продолжала смотреть на младенца, а комната словно расплывалась вокруг. Почему она не слышит меня? Не видит меня? Я стою прямо здесь!
– Мама?
– Ага, это мальчик, маленькая леди, – сказала одна из служанок, которая стояла на коленях рядом и терла пол пеплом, при этом глядя на меня с хмурым выражением. – Мы уже сообщили вашему господину-отцу. Ах, колокола в часовне будут звонить три дня.
– Три дня…
Такой маленький, мой брат, и в то же время такой важный. Сколько дней отец заставлял звонить колокола, когда нашёл меня в колыбели? Один? Два?
– Он такой красивый, – сказала я, хотя это была ложь. Его голова выглядела странно, лицо покрыто белыми корками, но я не смела говорить об этом. – Можно я потрогаю его?
Мать… молчала.
Она продолжала успокаивать брата, мягко покачиваясь из стороны в сторону, напевая мелодию, которую я никогда не слышала с её губ.
– Я молилась за тебя, – тихо шептала она между нотами. – Ты такой совершенный. – Ещё один напев. – Я люблю тебя.
Чем дольше она говорила ему эти слова – слова, которые никогда не говорила мне, – тем сильнее мои ноги звенели, будто хотели снова побежать. Но куда? По комнате? Нет, мать бы меня отчитала, но… если бы она ругала меня, разве она не посмотрела бы на меня? Увидела бы меня?
Я отвернулась…
…и столкнулась прямо с табуретом.
Он опрокинулся, уронив умывальник на пол с громким лязгом. Поток окровавленной воды растекся по плитке, заставив служанок метнуться прочь, издавая крики и визг. Мой брат рывком вздернул маленькие ручки. Следом последовал его оглушительный крик.
– Посмотри, что ты наделала! – Мать, наконец, устремила на меня гневный взгляд, а затем посмотрела на что-то позади меня. – Что она здесь делает? Уберите её с глаз моих.
Сердце моё треснуло.
– Но я не хотела пугать моего маленького брата…
– Тсс, дитя… – вдруг Риса схватила меня за руку, развернула и подтолкнула обратно к двери. – Давай дадим Леди Брисден время отдохнуть, а сами заглянем в сад, хорошо? Мейзи приготовит тебе яблоки, разомнёт их и подаст с мёдом, так, как тебе нравится.
Лицо горело, глаза жгло, и всё вокруг расплылось.
– Я не хочу эти глупые яблоки!
– Галантия… – Риса присела передо мной на балконе, обхватила лицо руками и провела большими пальцами по глазам. – Не плачь, Галантия. Никогда не плачь. Давай… будь хорошей девочкой и дыши. Вдох-выдох, как я учила.
Я сжала зубы.
Я не хотела быть спокойной.
Но если я не подчинюсь, мать могла бы узнать об этом, назвать меня капризной и отправить в мою комнату без Рисы. А я не хотела оставаться без Рисы. Не хотела быть совсем одна.
Вдох. Не плачь, Галантия.
Выдох. Не плачь, Галантия.
– Вот так, моя хорошая, – сказала Риса с улыбкой, выпрямившись и взяв мою руку в свою. – Лучше?
– Немного. – Я моргнула, прогоняя слёзы, и заставила себя дышать ровно, как она меня учила. – Ты всё-таки поведёшь меня в сад? За стены? Пожалуйста?
– На этот раз, и только ненадолго. Идём.
Она повела меня по балкону. Когда мы спускались по лестнице, один из колоколов часовни пробил час. К тому времени, как мы добрались до внутреннего дворика внизу, оба колокола звенели так, что уши закладывало.
– Как громко. – Когда конюхи и стражники хлопали в ладоши в знак радости, я сжала её руку крепче. – Колокола звонили, когда я родилась?
– Твой господин-отец не был здесь в день твоего появления на свет, он собирал вассалов для короля Барата, прежде чем вернуться домой, чтобы увидеть маленькую леди.
– Он тогда приказал звонить в колокола? Когда наконец пришёл и увидел меня?
Её губы сжались, и она наконец покачала головой.
– Колоколов не было.
Колоколов не было.
Тот покалывающий зуд на лице вернулся, подползая к глазам, ушам, рту, щекоча так, что губы сами разомкнулись.
– Они радуются моему брату, словно он сам принц. Он некрасивый.
– Галантия! – отчитала Риса. – Как ты можешь говорить такое ужасное? И про собственного брата?
Мои ноги тяжело волочились по раздробленным ракушкам, когда мы проходили мимо западной стены. Вольеры молчали с тех пор, как отец ушёл на охоту ранее.
– Прости… я не знаю, почему это сказала, – тихо произнесла я.
Я хотела брата или сестру с самого детства. Кого-то, с кем можно было бы играть в мяч, прятки, читать книги вслух. Любую забаву, чтобы коротать скучные часы, когда мне не разрешали бегать, ездить верхом… или даже играть с детьми слуг.
Всегда была только Риса и я.
Во время сильных бурь она позволяла мне забраться к ней в постель. Иногда даже прятала меня под платьем служанки и брала на пляж, позволяя часами играть с волнами.
Сердце переполняло от этих воспоминаний.
Но всё равно оно никогда не было полностью полным.
Всегда как будто ощущалась… пустота.
Риса остановилась и обернулась ко мне, сжатые губы медленно расправились в мягкую улыбку.
– Перед сном ты попросишь у богов прощения.
– Я попрошу, – сказала я, настороженно прислушиваясь к зловещему завыванию, как когда ветер прорывается сквозь расщелины утёсов, где гнездятся чайки. – Обещаю.
– Хорошо, – сказала она. – Нельзя говорить о…
Она продолжала, но её голос исчез под другим завыванием, доносящимся из чёрной щели двери рядом с нами. По воздуху расползался неприятный запах – смесь собачьего дерьма из вольеров и внутренностей, которыми отец кормил их после охоты.
Темницы.
Живот сжался.
Но грудь, напротив, как-то странно приподнялась. Так со мной иногда бывало, когда я проходила мимо этого места. Может, из-за звуков, доносящихся изнутри? Иногда я подслушивала сквозь камни. Стон. Хрип.
Плач.
– Что там такое, дитя? – Риса дёрнула меня за руку, и когда я сделала лишь один шаг вперёд, её взгляд последовал за моим. – Ни за что не спускайся туда. Слышишь меня, Галантия?
Я продолжала смотреть в щель зияющей тьмы.
– Что там? Воры?
– Я скажу тебе, что там, – шепнула она, держась за мой взгляд с дрожащей решимостью. – Крысы! – Она рассмеялась, видя, как я подпрыгнула, и снова потянула меня вперёд. – Крысы размером с початки кукурузы в амбаре!
Я последовала за Рисой через западные ворота, оглядываясь через плечо, когда она не смотрела.
Это были те звуки, что я слышала? Писк крыс и царапанье маленьких когтей по камню?
– Крысы не такие большие, – сказала я.
Я подняла взгляд на мрачное небо, улавливая солёный бриз, что скользил между стенами. Волны бились о близлежащие утёсы, на которых возвышался Тайдстоун, гремя в такт крику серой чайки, парящей на ветру над глубоким, широким морем.
Грудь расправилась от этого вида.
– Куда ты думаешь она летит? – спросила я.
Риса резко остановилась.
– О, нет… мы пришли слишком поздно, Галантия.
Она показала рукой на тропу, что вилась через луга перед Тайдстоуном, усыпанные валунами размером с мою голову. Яблони росли словно солдаты, выстроенные в ровные ряды вдоль дороги – все пустые.
Я указала на одинокую телегу у края поля, с плетёными корзинами, полными красных и жёлтых яблок.
– А эти?
– Их с деревьев не сотрёшь нашим потом.
– Но деревья растут на землях моего отца. – Я отпустила руку Рисы, залезла на телегу и подняла пустой мешок из корзины с яблоками. – Нам нужен всего один. Никто и не заметит.
– Поймайте его! – крик из ворот заставил меня подпрыгнуть. – Не дайте пленнику сбежать!
Сердце заколотилось в груди, когда я заметила высокого юношу, который крался среди бочек. Он бросился по тропе, его длинные чёрные волосы были спутаны и грязны, штаны порваны, а зелёно-синеватые ноги торчали, словно тонкие хрупкие костыли. Он отчаянно оглядывался, будто за ним гонится волк. Откуда он появился?
В мгновение ока, тёмные теневые струи закружились вокруг его шатких ног, худых рук, впавших щёк. Его голая нога зацепилась за один из камней, и он рухнул на землю.
Но так и не коснулся её.
Вместо этого он превратился в стаю из одного, двух… пяти ворон. Чёрные птицы хлопали крыльями, каркая хриплым «кар-кар», но не поднимались в воздух. Казалось, их крылья сломаны, все они кувыркались и толкались по тропе, не взмывая.
С порывом чёрных перьев, круживших на ветру, птицы снова собрались в одного мальчика, который продолжал бежать. Падал. Вставал. Бежал снова.
Мои пальцы онемели.
Ворон.
Колдуны и ведьмы с магией чёрной, как их перья, и кровью, чёрной, как смола, в их испорченных сердцах, говорил отец. Они были блудными существами. Несчастными. Испорченными. Гнусными.
– Не дайте Ворону сбежать! – закричал один из стражей. – Поймайте его!
Мои мышцы напряглись.
Да, мы должны были его поймать!
Как будто сжавшись от холода, пробежавшего по конечностям, пальцы крепко сжали плетёный край корзины для яблок. Я взглянула на мальчика, затем накренила корзину со всей силой.
Десятки яблок покатились по земле. Он наступил на одно из них, и это выбило из под него бледную, синевато-зелёную ногу. Размахивая руками, как бесполезными крыльями, он споткнулся и упал.
Бух.
Его голова ударилась о камень, качнув лицо в сторону. Спутавшиеся волосы рассыпались, открывая родимое пятно под мочкой уха, чёрное и круглое.
Мальчик смотрел на меня, не моргая. И продолжал смотреть, даже когда раздавленный камень под его лицом стал пропитываться кровью, образуя идеальный круг, обрамляющий его бледные черты.
Не чёрная, как говорил отец.
А алая.
– Что это? – глубокий баритон отца разнёсся по округе, перекликаясь с топотом коня, пока он не остановил скакуна. Он спешился, бросив взгляд своих ореховых глаз – которые я унаследовала от него – сначала на мёртвого мальчика, а потом наконец посмотрел на меня. – Твоя мать лишится чувств, если узнает, что ты покинула стены. – Он снова взглянул на мальчика. – Что здесь произошло?
Другой страж поклонился и медленно подошёл к отцу.
– Принц сбежал с той… его злой магией.
Принц?
Я оценила мальчика взглядом. Он не выглядел как принц. Принцы были красивыми, галантными и сильными. Этот мальчик был грязным, худым и мёртвым.
– Пока остальные занимались суматохой в темницах, я преследовал принца, но… – страж посмотрел на меня. – Похоже, Леди Галантия положила этому конец.
– Хм-м, так и надо. Этот был бесполезен в снятии проклятия с Валтариcа. – Отец снова окинул сцену оценивающим взглядом, солнце блеснуло на белом каменном амулете на его шее, но взгляд смягчился, когда он остановился на мне. – Правда ли то, что страж говорит? Ты подвела этого Ворона к справедливости?
Я проглотила ком в горле, ведь отец редко говорил со мной, если не был доволен, а довольства от него я почти никогда не видела.
– Д-да, мой Господин…
– Милорд! – целитель Тарген выскочил из ворот и поспешил к отцу, его тонкие белые пряди волос, торчавшие во все стороны на пёстрой голове, развевались на ветру так же, как и коричневые одеяния. – Милорд, я приношу… боги простят меня за то, что я должен сказать.
Отец выпрямился в своём коричневом кожаном охотничьем костюме, челюсти на мгновение сжались.
– Ты несешь весть о моем первенце?
– Милорд… – Тарген склонил голову, наклонившись ближе к отцу и прошептав: – Ваш сын жил короткое время, в один момент выглядел довольным, а в следующий его дыхание стихло… как и у остальных.
Мои мышцы напряглись, когда я наблюдала, как руки отца сначала дрожат, а потом сжимаются в кулаки по бокам. Значит, мой брат умер? Как все остальные до и после меня?
Отец долго смотрел на колокольню часовни, затем снова обратил внимание на меня. Он разжал руку и положил её мне на голову. Лишь лёгкий удар, но сердце моё закружилось в груди.
Он отошёл, крича стражникам:
– Если кто спросит, почему сегодня в Тайдстоне звонили колокола, пусть будет известно: это потому, что моя сильная, послушная дочь, леди Галантия, убила грязного Ворона.
Одна слеза скатилась по моей щеке, затем другая, и грудь стала тяжёлой, словно они все собрались внутри моего сердца. Впервые оно казалось полным. Впервые я почувствовала себя любимой.
Глава 2

Галантия
Наши дни, Дорога в Аммаретт
– Художник, наверное, изобразил его вдвое красивее, – спина ныла от слишком долгого сидения в карете, и я держала в руках золотую рамку с портретом принца Домрена. – А значит, на самом деле он всего лишь наполовину так хорош собой, как осёл в конюшне. Буквально. Лицо у него довольно длинное.
– Галантия! – резкий упрёк Рисы утонул в привычной интонации, она сидела напротив меня рядом с матерью. – Недостойно дамы говорить плохо о любом мужчине, особенно когда он – принц.
Не просто мужчина.
Даже не просто принц.
Мой жених.
– О, прошу, я всего лишь тренируюсь в будущей роли, – я бросила портрет куда попало и скрестила руки под этим нелепым гнездом кремовых локонов, которое мне пришлось носить, – пыткой была лишь немного меньше, чем душная тяжёлая бродированная3 мантия. – Если жена не может говорить плохо о муже, то какие радости ей остаются в браке?
Риса вздохнула, как делала это каждый день последние десять лет, только теперь она ещё и вплетала своё раздражение на мой счёт в вязание. Ещё одна шаль в цвет нашего дома, судя по бледно-зелёным рядам, которую она вытаскивала из плетёной корзины на полу, чтобы положить рядом с собой на золотое бархатное покрывало.
Я встала, спрыгнула с места, взяла её спицы из корзины и протянула их её больным от подагры пальцам, прежде чем снова сесть. Молчаливое извинение за каждый презренный комментарий, который я позволила себе за последние две недели в этой дороге.
И за те, что ещё впереди.
Я не могла иначе.
Мать называла меня сварливой, упрямой или похуже каждый раз, когда приходилось проводить со мной больше десяти минут. Долгое вынужденное терпение моего общества в карете не улучшало её строгую оценку, а скорее уменьшало моё желание доказать обратное. Бедная Риса была зажата где-то посередине.
– Отвратительно, – продолжала мать, глядя на поля с коричнево-зелёными колосьями пшеницы, которые уже не казались чем-то новым, так что слово было, скорее всего, очередной своевременной оценкой её неприятной дочери. – Союз Дома Брисден с короной – столько же честь, сколько благословение, даже для избалованного существа вроде тебя.
Моё горло сжалось.
Избалованная…
О, да, леди Брисден всегда была готова дать мне всё, о чём я никогда не просила, и ничего из того, чего я так отчаянно желала. Её объятие было в тугости моих шелковых корсетов. Её ласка – в богатой ткани моих платьев. Её поцелуй – в зелёном камне, вставленном в золотую оправу на груди.
– Избалованная по твоему желанию, мама, – сказала я. – Ты, конечно, не станешь винить дочь за ошибки родителей в её воспитании?
– Всегда такая сообразительная в ответах, – глаза матери сузились, редкое проявление эмоций, совершенно неуместное на её обычно строгом лице. – Мне следовало позволить Рисе приложить ремень к твоей заднице.
Я сместилась, дыхание участилось от внезапного образа удара по спине кожаным ремнём. Какую боль это причинит? Жгучее жжение? Или скорее холод, распространяющийся по телу? Я не знала.
Боль была чужой.
– Возможно, и следовало, – бросила я вызов, будто готовясь поднять юбки перед Рисой, хотя я была на голову выше старой женщины. – Почему ты этого не сделала?
Что-то беспокойное закрутилось в груди, пока я ждала ответа. Замечание по поводу моей наглости, упрямства, непослушания. Что угодно! Как насчёт отсутствия у меня пениса? Она не жаловалась на это уже месяцы.
Мать лишь сжала губы.
Холод. Отчуждение. Молчание.
Как… разочаровывающе.
Я наблюдала за этой женщиной, которая меня родила – и при этом с огромным трудом, если верить словам Рисы. Тусклый свет, играющий на жемчужной косе матери, лишь подчеркивал её седые волосы, а сжатые челюсти искажали её королевские черты. Ещё хуже было то, что я всё равно находила её красивой, с природной грацией, которая, должно быть, когда-то вызывала зависть всей знати.
Когда, казалось, не осталось больше о чём спорить, я убрала локон с лица. Те мои беспорядочные кудри, что уже уложила Риса, были укрощены теми же жемчужными шпильками, что носила мать. Она даже не замечала их, вероятно, потому что для этого пришлось бы посмотреть на меня. Что ж, можно снять их.
Я вытащила одну из шпилек, опустив её на покрывало. Зачем я их вообще выбрала? Как бы мать ни любила жемчуг, он никогда не выделялся на фоне моих белоснежных волос.
– Но я согласна, – сказала я после бесконечных минут неловкой тишины. – Эта помолвка – благословение. Для короны, разумеется.
В конце концов, Тайдстоун оставался последним оплотом между безжалостной местью Ворона и столицей Дранады – Аммаретт. Тогда как некоторые человеческие лорды уже принесли присягу узурпатору, который теперь возглавлял этих черноволосых колдунов и ведьм, отец оставался непреклонен в отражении их атак. Что может быть лучше для сохранения верности лорда Брисдена королю Барату, чем объединение домов?
– Ты должна поблагодарить своего отца за устроенную этим союзом свадьбу и за всё, что он тебе дал, – мать махнула рукой по изысканному интерьеру нашей кареты, вероятно, напоминая обо всех удобствах, которые были мне предоставлены вместо хотя бы одного доброго слова от родителей. – Поистине, Галантия, здесь нет места для твоего уныния.
– Уныния?
Сдерживая смех, я провела рукой по тонким золотым нитям, украшавшим моё платье слоновой кости, каждая строчка тщательно размещена, чтобы подчеркнуть ценность моего чрева. Если уж на то пошло, я с нетерпением ждала жизни вдали от молчаливого разочарования отца и словесного презрения матери.
Не говоря уже о душащих ограничениях бессмысленных правил, которые обернули меня как фарфор на многие годы. Не бегай, Галантия. Не плачь, Галантия. Не ходи под дождём, Галантия. Не трогай кинжал, Галантия.
Для кого-то, кто всегда находил во мне лишь повод для презрения, леди Брисден обладала нездоровой одержимостью моей безопасностью – то, что я раньше считала её способом показать, что она меня любит. В конце концов, я пришла к выводу, что это было не столько желание сохранить меня живой, сколько нежелание снова наблюдать смерть ещё одного своего ребёнка.
– Вы меня неправильно поняли, мама, – я открыла одно из оконных стекол, перед глазами простиралось обугленное поле, которое мы миновали быстрой рысью. – Я вполне довольна этим союзом.
Я выйду замуж за единственного живого сына короля Барата, наследника трона королевства Дранада. То, что он был внешне столь же привлекательным, как тушёное мясо, меня нисколько не волновало. Возможно, только ужасный принц мог заставить меня почувствовать себя желанной. Обожаемой. Любимой.
Хоть раз в жизни.
В поле впереди женщина стояла на коленях в почерневшей грязи, её белый чепчик был запятнан, а ветхое платье рвалось по швам. Она ни разу не взглянула на нашу карету, всё её внимание было сосредоточено на пахоте земли, в то время как малыш, привязанный к её спине льняной тканью, громко плакал.
– Почему они сожгли все поля? – спросила я.
– Тля, фитофтороз картофеля, черви, рои сверчков, – Риса покачала головой, позволяя блестящим костяным спицам быстро сталкиваться друг с другом. – Единственный способ избавиться от этих вредителей – огонь.
Вредители, которых Вороны распространили по землям, оставив подданных отца голодными, а армию – на полупаёк. Недавно я подслушала, как кухарка говорила другой, что целые стаи этих насекомых затеняли небо, уничтожая урожай.
Виски ныли от каждого пронзительного крика, когда мы проезжали мимо женщины с ребёнком, а дорога после дней дождя была глубоко разрыта, и карету трясло из стороны в сторону.
– Странно, не правда ли? – сказала я. – Вороны держат Замок Дипмарш и Крепость Ханнелинг уже несколько месяцев, но никогда не атаковали Тайдстоун?
– Это морской бриз и ветер, срезающий скалы, – сказала Риса, её волосы давно были белыми, как чепчик, туго уложенные под хлопком, как всегда. – Слава богам, Воронам трудно летать в этих потоках, что делает их лёгкой мишенью для наших стрел и сетей. Без этого, без сомнения, этот… Властелин Теней давно бы превратил наши внутренности в пир для своих последователей.
Властелин Теней.
Это имя шептали с тревогой и страхом от кухонь до конюшен. Одной лишь мыслью этот колдун мог погрузить целую деревню в черноту своих теней, если верить слухам. Откуда он появился, я не знала, но за пять коротких лет он сумел собрать преданную армию Воронов.
– Он не властелин, – сказала мать, резким тоном. – Говорить о нём так возвышает этого узурпатора над тем, кем он на самом деле является: преступником, который грабит, убивает и насилует по всему королевству, не щадя ни одной человеческой души.
– Разумеется, вы правы, моя госпожа, – кивнула Риса и вернула внимание к ряду, который соскользнул со спицы, аккуратно собирая его обратно. – Наш лорд за эти годы подавил немало восстаний, и с этим будет то же самое.
Я стиснула зубы.
Это было не просто восстание.
Таких восстаний у нас было много с моего детства. На протяжении лет уцелевшие Вороны собирались вместе, клянясь отомстить за уничтожение королевского дома Кисал. Их всегда убивали – но не сидя удобно внутри наших крепостей.
Это была открытая война.
И я не была уверена, что мы выигрываем.
Спустя некоторое время стук по крыше нашей кареты заставил мать выдохнуть длинный стон.
– Мы, кажется, будем ехать по этой дороге два месяца, если будем заезжать в каждую чертову деревню.
Ритм копыт замедлился до шага, когда карета повернула, и за окном поля сменились потрескавшимися избами из глины и соломы. Вскоре появился кузнечный двор, где красные угли дремали в огромной каменной печи, а меха были так же тихи, как и чёрная наковальня рядом.
Мать открыла позолоченный ставень и окно, всё глубже морщась, пока осматривала большую деревню.
– Почему мы останавливаемся?
– Одна из лошадей, мэм, – послышался голос солдата снаружи. – Хромает после того, как сорвала подкову.
– Снова? – с возгласом и лёгким взмахом руки она вновь захлопнула окно, явно страдая от головной боли, прижимая два пальца ко вискам. – Это путешествие невыносимо.
Наконец-то мы с матерью сошлись в одном.
– Я выйду на свежий воздух.
Возможно, впервые в жизни леди Брисден не заперла меня в карете приказом и не читала лекций о том, как осенний воздух переносит белую чуму. О, моя бедная мать, должно быть, действительно устала. Две недели притворства, что меня нет, не могли быть легкими, сидя прямо напротив меня.
Не теряя времени, я подняла подол платья и направилась к концу кареты.
– Открой.
Деревянная дверь опустилась вниз, образуя короткую лестницу, и на лицо легла мягкая морось. Несмотря на тёмные облака, покрывавшие унылое небо, я прищурилась на внезапную яркость после часов, проведённых внутри.
– Дайте лошадям воду и сено. Пусть хозяин гостиницы подготовит комнаты для её милости, – капитан Теолиф сместился в седле своей кобылы, волосы сбриты коротко, как и усы на лице. В наши дни ни один черноволосый человек не носил их с гордостью.
– Стражи дома! Останьтесь рядом с леди Галантией!
– О, эти колени меня убьют, – пробормотала Риса позади, осторожно спускаясь по ступеням на шатких ногах. – Твоё платье утянет грязь, Галантия. Лучше оставаться в карете, не подхватив кашель здесь.
– И как я бы выжила? – я обхватила её руку, чтобы помочь. – Чёртова морось, но мне нужен момент свободы.
Ради себя или матери – не скажу, но я сразу повернулась к команде из шести серых лошадей, фыркающих клубами пара в холодном воздухе. Два солдата следовали за мной, охраняя жизнь, а Риса – напоминать о сохранении моей, чёрт возьми, добродетели.
Повернув налево, я шла вдоль неровной линии забора, его грубые рельсы скользили под пальцами.
– Где все?
– Наверное, сидят у сухого очага внутри, – запыхавшись, сказала Риса, забыв про старые колени, даже солдаты не могли идти так быстро. – Куда ты идёшь?
– Куда угодно.
Куда угодно, лишь бы не в Тайдстоун с этими толстыми стенами, которые я никогда не покидала. Я хотела увидеть, как пьяница выходит из таверны, как человек торгуется с купцом за экзотические товары, как женщина громко ругает мужа. Я хотела увидеть всё то, о чём только слышала шёпот служанок!
Когда сквозь морось раздались крики и гул, я остановилась.
– Ты слышала? Там, за часовней, шум.
Я шла вдоль каменного здания, но толпа деревенских появилась лишь когда я обогнула апсиду4 сзади. Мужчины, женщины и дети собрались полукругом перед деревянной платформой, примыкающей к зданию, с двумя деревянными столбами и поперечиной.
Виселица.
Пульс бился у меня в ушах, заглушая жалобы Рисы о том, что это неподходящее место для леди.
– Они повесят кого-то? Здесь? Сейчас?
– Здесь виселица ни к чему, мэм, – подошёл охранник, расчищая мне путь среди худых лиц, пока наконец не показался человек, который яростно опускал кнут. – Ни к чему для таких, как она.
Волосы на руках вставали дыбом с каждым молчаливым ударом, без единого треска в воздухе. Только звон металлических крюков, прикреплённых к падению, который ударял и рвал спину женщины, раскинувшейся на платформе, платье в крови и лохмотьях.
