Текст книги "Под небом Финского залива"

Автор книги: Лира Ерошевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)

единственное, что меня еще связывало с прежней жизнью. Его письма становились все длиннее и длиннее, и однажды я получила от него письмо, которое я до сих пор помню наизусть, потому что я читала его без конца, чтобы не сойти с ума от безысходности моей тогдашней жизни. Вот что он мне написал: "Света, вчера видел тебя во сне, и если бы ночью, когда спишь, а то днем – просто отдыхал, лежал -спал, не спал, просто дремал и так ясно увидел тебя, ты даже не можешь себе представить, какой это был ясный сон. Он мне не понравился. Чувствую, что-то у тебя стряслось. Сейчас настроение подавленное, даже аппетит потерял. Пиши больше о себе, ничего не тая, я ведь здесь никому не расскажу. Как у тебя дела на работе? И вообще соскучился я по тебе. И сам не знаю, как все это получилось, и встречались-то мы с тобой так просто, как друзья, по-товарищески. Но что-то от тебя осталось. И расстались-то мы с тобой как-то холодновато, а вот остался в памяти тот последний вечер, и не могу его забыть. Порой думаю, хоть бы на одну минуту залететь к тебе на "Спутнике", только бы взглянуть. А когда дома был – думал... да ничего я не думал, все как-то попросту, шутя, выходило. А здесь все повернулось иначе, и только сейчас до меня дошло, как до жирафа на "третий день"... До него хоть на третий день дошло, а до меня на десятый месяц после того, как я тебя не видел. Только сейчас я понял, что в моей жизни случилось что-то такое, о чем в наши годы только мечтают, что я нашел для себя что-то очень дорогое, но сумею ли я сохранить эту свою драгоценность, ведь еще два года с лишним служить, срок немалый. Ведь ты не вещь, которую можно купить и продать. Эх, Света, если бы я сейчас тебя встретил! Все те вечера без нежных слов и т. д. (под т. д. Толя, наверное, подразумевал поцелуи) стали для меня такими милыми и дорогими, что заставляют много думать и гадать, что и как. Ведь кажется, что чем больше проходит времени без встреч, то забывается все, что было: и хорошее, и плохое, а у меня получается наоборот, чем больше проходит времени, тем больше я о тебе думаю и мечтаю. Света, когда я приехал из командировки, ты уже тогда была у нас. Увидев тебя, я заинтересовался тобой. А ты, наверное, знаешь, тебе девчонки рассказывали, ведь шило в мешке не утаишь, я в это время встречался с Ниной. Мы тогда с ней поссорились. Скажу тебе все честно, не буду скрывать, я ее очень любил, и ссорились мы с ней не один раз, но я почему-то ни на кого не обращал внимания. А на этот раз встала на моем пути ты. И зачем ты только приезжала к нам? Помнишь, ты уезжала на Центральный и пробыла там месяц. Этот месяц я опять встречался с Ниной, но приехала ты, и опять я все переиграл. Я шел тогда к ней, но увидел, что приехала ты, и повернул назад. Она даже сюда присылала письмо. Но что прошло, то прошло, она же при тебе еще просваталась, и я пожелал ей счастливой жизни. А ты пишешь, что время и расстояние накладывают свой отпечаток. А я считаю, что время и расстояние проверяют чувства". Вот основное, что было написано в этом письме. Да, конечно, я его выучила наизусть, потому что мне нужен был хоть какой-нибудь теплый уголочек, где не гулял бы сквозняк через продуваемый коридор равнодушия к человеческой судьбе, мне нужно было хоть за что-то зацепиться в моем полете через неприязнь и отчуждение тех людей, с которыми мне так долго предстояло быть рядом, и то, что где-то и кто-то сейчас думает обо мне и даже чувствует, как мне плохо, давало мне силы выносить мое тусклое существование. Но я понимала и то, что теплые слова, написанные мне Толей, почти объяснение в любви, не говорили о его любви ко мне, это была обычная ностальгия солдата по тому, что осталось в его прежней жизни, на "гражданке", и больше ничего. Поэтому и пришло все это к нему на десятый месяц, как пишет он, а когда был рядом – никаких особых чувств ко мне не питал и питать не будет, если волей судеб опять окажемся вместе. Так думала я. В армии солдаты влюбляются иногда по одной фотокарточке или просто обретя переписку с любой девушкой, Нину он любил! Не зря у него вырвалось с болью: Зачем ты только приезжала к нам?", и предыдущая строка звучала как упрек, что я стала на их с Ниной пути. Может, и встречаться стал со мной назло Ниночке, а потом по инерции – пошло-поехало. Но не знала я об их отношениях вначале, долго не знала, а когда узнала, то уже и сама питала к нему какие-то сложные, но по крайней мере более теплые чувства, чем он ко мне, и только моя неопытность уберегла меня от того, чтобы он об этом догадался, хотя, казалось бы, все бывает наоборот – именно опыт женщины учит ее скрывать свои чувства. А может быть, дело было в том, что существование Рафика и нашей с ним любви удерживало мои чувства к Толе в оболочке скованности, как внутренне, так и внешне, хотя Толя мне и нравился. Нельзя же любить одновременно двоих, поэтому моя симпатия к Толе так и осталась только симпатией, хотя в моем тогдашнем существовании она значила не так мало. И наверное, я бы дождалась его и вышла за него замуж, если бы он сделал мне предложение, не побоявшись того, что он не имел высшего образования, которое имела я. В то время для многих образованных девушек отсутствие образования у их друга было препятствием к замужеству. Для меня этой проблемы не существовало, Толя был смышленым парнем, и я не чувствовала никакого барьера при общении с ним, а общественное мнение меня всегда мало трогало, у меня всегда и по поводу всего существовало свое собственное мнение. Лишь одно в дальнейшем могло сыграть свою отрицательную роль, это – если бы Толя стал выпивать, вот этого я, пожалуй, боялась, когда размышляла о своей дальнейшей судьбе. Но она распорядилась иначе. Через два месяца моего мучительного вживания в коллектив, который не хотел меня принимать в наказание, что я не уступила жене директора своей должности, вдруг, как снег на голову, приезжает сватать меня только что получивший погоны лейтенанта выпускник зенитно-артиллерийского училища, с которым я познакомилась, когда он только начинал учиться на первом курсе. Это военное училище держало шефство над нашим институтом, и у нас часто устраивались совместные вечера. Вот на одном из таких субботних вечеров, куда мы отправились вместе с моей двоюродной сестрой, я и познакомилась с курсантом по имени Глеб. Весь вечер мы с ним танцевали, играли в какие-то игры, лотерею и расстались, договорившись, что я приду к ним на танцы в следующую субботу. Но буквально на следующий день я познакомилась с Рафиком, который сразу мне очень понравился, и больше я уже никогда не появлялась на танцах этого училища, потому что все три года встречалась с Рафом и никогда даже не вспомнила о том курсанте, с которым всего-то провела один танцевальный вечер. Но случилось так, что, перед тем как Глебу выпуститься, моя сестра встретила его на танцах. Они протанцевали один танец, во время которого он спросил, где я нахожусь в настоящее время, и моя сестра сообщила ему мои координаты. И вот он, надев погоны лейтенанта, заявился ко мне в парадной офицерской форме, чтобы по всем правилам этикета сделать мне официальное предложение. Я просто обалдела от удивления и неожиданности, когда увидела его, но, как ни странно, сразу узнала. Однако красивая офицерская форма не произвела на меня никакого впечатления, потому что за ней я не увидела абсолютно ничего, ни плохого, ни хорошего, ибо я совершенно не знала этого человека. "Глеб,– сказала я ему.– Но ведь я совершенно не знаю тебя и не люблю".– "Узнаешь,– ответил он.– Полюбишь, дело времени. А я тебя не мог забыть все три года. Моей любви хватит на нас двоих". Я не буду много рассказывать о наших долгих диалогах, в которых моим главным аргументом было то, что я его не люблю, а он говорил, какой он хороший, что я его обязательно полюблю, и обещал "золотые горы" в нашей совместной жизни. Тем не менее у меня хватило ума сказать ему "нет", хотя я понимала, что это единственный выход из той нетерпимой атмосферы, в которой я находилась, так как только брак с военнослужащим давал свободный диплом при выпуске из института и возможность увольнения с работы "по распределению" без обязательной отработки трех лет. Вечером он уехал, но через три дня приехал опять и снова повел на меня свою атаку. К тому времени я успела уже получить письмо от своей сестры, которая приводила ряд доводов за то, чтобы я "рискнула". Она писала: "Мало ли женщин выходят замуж, едва зная своих будущих мужей, а потом прекрасно живут, появляется и любовь, и взаимопонимание. Что ты теряешь? Тебе еще три года там загорать, а здесь – готовый жених, все же офицер, направляют в Подмосковье, не куда-нибудь к черту на кулички, симпатичный парень, не будь дурой, время работает не на нас". Я и сама понимала, что через три года я уже окончательно перейду в разряд "старых дев". Почти все мои сокурсницы вышли замуж еще до выпуска либо сразу после выпуска из института. И я сломалась, Я решила рискнуть! И самую большую роль в моем решении имел тот факт, что я вырывалась из недобрых объятий своего рабочего коллектива. Об остальном я старалась не думать, потому что думать было страшно. Глеб не вызывал, у меня особой симпатии, но и антипатии тоже, я надеялась, что сумею полюбить человека, если он будет ко мне хорошо относиться. О, как я ошибалась! Я вырвалась из одних жестких объятий, чтобы попасть в еще более бесчеловечные и безжалостные. Но об этом коротко потом. А пока доведу до конца рассказ, связанный со своими предыдущими героями. Директор отпустил меня очень легко и даже радостно: как же, освобождалась должность для его супруги, которую она могла занимать, по крайней мере, до следующего выпуска специалистов из сельхозинститута, для этого мне было достаточно прийти к нему вместе с Глебом, одетым в синюю парадную офицерскую форму, и написать заявление, что я прошу освободить меня от занимаемой должности в связи с выходом замуж за военнослужащего такого-то, всего лишь! В принципе, я могла бы, воспользовавшись такой удачей и получив расчет, отказаться от замужества с Глебом под каким-либо выдуманным предлогом, но моя порядочность не давала мне такой возможности. Глеб в тот же день потащил меня в ЗАГС, и те три дня, которые мы должны были ждать, перед тем как расписаться, он жил у нас в семье, так как двери училища и общежития для него уже закрылись. Все, птичка попалась в клетку! И дверца клетки тоже захлопнулась. С каким тревожным чувством шла я расписываться... У меня даже не было белого платья, недавно сшитое платье желтого гнета заменило мне свадебное, чего можно было ожидать от этого брака даже согласно простым приметам, в которые мы тогда не верили. Свадьбы у нас не было, мы жили бедно, мать из последнего тянулась на мою учебу, стипендия была маленькая, хотя я получала повышенную, да и в сельхозинституте вообще стипендия была повыше, чем во всех остальных, что и сыграло не последнюю роль в том, что я выбрала учебу именно в этом институте. Мы посидели часок за столом с моими родными и на другой день, почти через неделю после начала отпуска Глеба, поехали к его родным, в Казахстан. Его родные, мать и три замужние сестры, были недовольны, что он так скоропостижно женился, обижались, что не были приглашены на свадьбу, долго пришлось убеждать их, что свадьбы у нас не было. Одна из сестер после первой рюмки за столом, который был устроен по поводу нашего приезда, сказала: "Не успел штаны натянуть, вместо того чтобы помочь первые годы материально матери женился, видишь ли, привез кралю, кому она здесь нужна?!" Правда, потом мы с ней подружились, она вообще-то была неплохая девица, просто у них была такая сумбурная и дерганная семья. За три недели, что мы там пробыли, у них чуть ли не каждый день были скандалы, то между Глебом и сестрами, то между сестрами и их мужьями, и мать без конца утихомиривала их скандалы доколю-таки властно и жестко. Про Глеба она сказала: "Я всех своих детей в детстве наказывала – била, но Глеба бить было нельзя, он весь побелеет, глаза закатит, ручонками в меня вцепится, задрожит, и я перестала его трогать, боялась – какой приступ с ним случится". Для меня казалась странной их жизнь с непрекращающимися ссорами. Правда, нужно отдать должное Глебу, там он меня защищал от бесконечных косвенных нападок сестер, которые мри мне делали упреки в его адрес, что он без их совета и согласия женился. Наверное, они в чем-то были правы, но мне все это неприятно было выслушивать, я чувствовала себя лишней и ненужной в их семье, тем более что они не стеснялись об этом говорить в открытую. Через три недели мы уехали обратно, и Глеб поехал к месту службы в Подмосковье. Я пока осталась дома: должна была приехать к нему тогда, когда он получит хоть какую-то жилплощадь. Толе я перестала писать, и дома меня ждали четыре письма от него: два – пересланных мне хозяйкой с места моей бывшей работы и два – написанные им на мой городской домашний адрес, в которых он спрашивал только об одном, почему я не пишу, что случилось? Писал, что неизвестность для него хуже всего, и умолял написать и объяснить – в чем дело. Он служил в Белоруссии, мы обычно не задерживали ответы, да и письма доходили быстро, поэтому мое месячное молчание показалось ему подозрительным. "Может, ты на что-нибудь обиделась?' спрашивал он. За что я могла на него обидеться, обижаться я могла только сама на себя, так как после моей поездки к его родным я поняла, что с Глебом мне будет нелегко, вспышки гнева, которые я наблюдала в нем по отношению к сестрам, меня настораживали. Я написала Толе, что вышла замуж, так как старше него на четыре года и неизвестно, захотел бы он соединить свою судьбу с моей после службы. Закончила я письмо строчкой из песни: "Прости меня, но я не виновата, что я любить и ждать тебя устала". Какое отчаянное письмо написал мне Толя в ответ, через каждые три строчки он повторял, что этого не может быть и он не верит, что так все молниеносно могло случиться. Он писал, что всегда знал, что я старше него на четыре года, но это для него никакого значения не имело и нисколько не пугало, что ходит он теперь, как дурной, и сои не идет к нему "Ведь для любви возраст не существует. Ты пишешь, что могло бы быть так. что ты ждала бы меня три года, после службы я бы на тебе не женился. Как же ты не права! Одна бы ты не осталась, да и ждать тебе осталось немного, каких-нибудь три-четыре месяца Через:три месяца я бы смог приехать в отпуск суток на восемь.. Думал и мечтал я совсем не гак, как получилось, все мечты мои пошли прахом, полетели ко всем чертям. До меня здесь только дошло, как ты для меня дорога. Это не красивые слова, я их никогда и никому не говорил. Мы бы обязательно были вместе. До чего мне не везет в жизни. Да. судьба резко со мной обошлась, размечтался романтик неудачный. Снега, если будут трудные минуты, то ты не забывай, что у тебя есть старый друг, я всегда к твоим услугам, в минуту отчаяния протяну тебе руку. И знай, Света, если придется после армии жить где-нибудь поблизости, ох и несчастный будет твой муж – не видать ему тогда тебя, как своих ушей". Письмо было на восьми страницах, в нем он впервые назвал меня "любимая". "Эх, Света, Света, что ты наделала! Я не верю этому! Света, неужели ты действительно за год так устала ждать, эту песню, наверное, пьяный написал. И все же я не верю, здесь что-то не так, ты подумай получше и напиши, чтоб я точно убедился в твоем замужестве, только тогда я пожелаю тебе счастливой жизни". Никак не хотелось ему верить в то, что уже совершилось. Я написала ему еще одно письмо, писала, чтоб он не грустил, что он еще будет счастлив, найдет свою судьбу и т. д. Короче, всякие слова утешения, и попросила, чтобы иногда вспоминал меня. В ответ он мне написал, что ему дают отпуск и через две недели он будет в городе, чтобы встретиться со мной, если я этого захочу. "Света, еще ты пишешь, чтобы я вспоминал тебя, я тебя никогда не забуду, никогда-никогда". Потом он просил, чтобы я сразу же написала ему и сообщила, как мы можем встретиться, чтобы не узнал муж, у него на этот случай был целый план с телеграммой и условным текстом, но я не ответила на это письмо, хотя в это время все еще жила дома и могла бы встретиться с Толей, но мать мне сказала: "Выскочила – все, сиди, я за тебя отвечаю, никаких встреч". И я послушалась, хотя душа моя рвалась навстречу Толе. Вскоре я уехала к Глебу. Жизнь наша не сложилась. Глеб имел вспыльчивый крутой характер, мог ударить ни за что ни про что, обругать нецензурными словами, ревновал без всяких на то причин, без конца устраивал мне скандалы. Жизнь с ним стала продолжением моей беспросветной жизни в том селе, из которого я вырвалась, но еще более черной и невыносимой. Никогда позже я не была так несчастна, как с ним, хотя всякое бывало. Этот период моей жизни был самым темным пятном в моей судьбе. Когда через два года мучений я решила от него уйти, я написала Толе поздравительную открытку в его село, так как знала, что он должен был уже прийти из армии. Он ответил мне письмом, естественно, очень спокойным, писал, что теперь живет в городе, куда ему и переслали мою открытку, работает токарем на заводе, что все девчонки повыходили замуж, и друзья все женаты, и только он один ходит холостым. "Пиши все о себе, как ты живешь? Работаешь ли? До свиданья, пиши, жду, Толя". Это был вариант тех стандартных писем, которые он писал мне в начале своей службы в армии. Ничего того, что я хотела бы там услышать, чтобы открыть ему свою страдающую душу, я не нашла, и я не ответила на это письмо. Через год он женился, об этом я узнала, встретив мужа его сестры, когда сама уже ушла от мужа и приехала в отпуск в свой родной город, где жила моя мама. Толя взял в жены женщину на пять лет старше него и с ребенком, получил в городе квартиру, работал на заводе. И я подумала: зря я ему не написала о своей кошмарной жизни с мужем, может быть, судьба опять соединила бы нас. Но нет, я бы не смогла написать ему об этом, потому что уже не услышала в его письме никакого призыва. А вот теперь, ребята, я хочу пофилософствовать. Для этого я и рассказала вам все это. Смотрите, как все возвращается: я встала между Толей и Ниной, разрушив их дружбу, а значит, и жизнь. Между мной и Рафиком встала Лиля, разрушив нашу жизнь. Я знаю, что Рафик не был счастлив со своей женой, до меня доходили сведения, что он даже разошелся с ней, не знаю, насколько это действительно так. Была ли счастлива Лиля? Или к ней вернулось то же, что посеяла она, не знаю. И теперь смотрите, по протяженности во времени черная полоса в моей жизни как будто была мне запланирована судьбой: вышла ли я замуж или осталась бы в моей "одиночной камере" – все равно она была бы черной и в том, и в другом случае. Я не могла ее повернуть в лучшую для меня сторону в этот период времени. С тех пор я не делаю резких поворотов, живу, как живется, и жизнь моя, несмотря на то что мне пришлось столкнуться со многими проблемами, никогда не была такой невыносимой, в ней всегда было что-то светлое, что мирило меня со всякого рода неприятностями, которые бывают у всех. У меня появилось много замечательных подруг и друзей, в любой рабочий коллектив я входила легко и просто. А главное, я не испытывала больше никакого гнета сверху и имела относительную свободу распоряжаться своей жизнью. Вот обо всем этом и задумалась я, когда цыганка напомнила мне о том времени. Может, все кульбиты моей судьбы действительно связаны как-то со сглазом. Я, конечно, не думаю, что Нина намеренно через какие-то магические приемы или через кого-то, кто занимается черной магией, наложила на меня сглаз, но то, что она переживала, какие-то негативные эмоции, ревность, может быть, зависть, обида – вся эта отрицательная энергетика могла наложиться на мое биополе и вот результат: то, что я сделала по отношению к Нине, разлучив ее с Толей, вернулось ко мне в лице Лили, разлучившей меня с Рафиком. Поэтому и с Толей – не судьба мне была быть вместе. Понимаете мой ход мыслей? Нет, правда, в жизни каждого человека можно проследить такие закономерности: все ходит по кругу, добро и зло, хорошее и плохое, может, здесь и никакого сглаза не нужно. Только человек есть человек, и он обычно ведет себя так, как ему свойственно, не задумываясь особо, что несет в мир своим поступком: добро или зло, ведь иногда эти категории не особо четко выражены. Не всегда человек знает, как его поступок может отразиться на нем самом и на других. Он живет так, как ему подсказывают его индивидуальные черты характера, и потому не зря говорят: посеешь характер – пожнешь судьбу. Я, например, знаю, что некоторые черты моего характера часто мешали осуществлению задуманного, но я все равно не умела стать другой, поэтому и судьба такая а не иная. Характер трудно переделать.

Свет, а можно спросить, что же это за черты характера у тебя, которые так влияют на твою судьбу? – спросил Сережа.

Ты, Сереж, хочешь прямо на атомы меня разложить. Достаточно и того, что я вам рассказала. А характер со стороны всегда виднее, наблюдай и делай выводы.

Мне кажется, что у тебя довольно-таки ровный и симпатичный характер,продолжил Сергей.

– Кажется... Характер человека проявляется в экстремальных ситуациях, а не тогда, когда человек находится на отдыхе. Есть у меня одна черта, которой сама не рада и которая здорово мне мешает, а вот избавиться от нее не могу. Но это черта, о которой я знаю, а сколько, наверное, черт, которые людям не нравятся и о которых я даже не догадываюсь. Однако по возможности стараюсь не отвечать на зло злом, по крайней мере умышленно, ну а если допекут... А потом можно сделать зло, думая, что делаешь добро, иногда в жизни и так бывает. Не зря говорят: жизнь прожить – не поле перейти. Нет такого человека, который не совершал бы ошибок в своей жизни.

Да, Светка, не встретили бы мы цыганку, и ничего бы мы о тебе не знали,– подвел итог Сережа.

А что здесь знать-то? Никакого секрета я из своей жизни не делаю. У каждого человека есть что рассказать, просто не каждый любит раскрываться.

– Свет, а с мужем ты официально разведена? – опять

Сережа спросил, Гена молчал, как будто в рот воды набрал. Света засмеялась:

– Разумеется, сколько уж времени-то прошло. У него давно другая семья, только живет со второй женой не лучше, чем со мной. Жена его приезжала как-то ко мне на него жаловаться, смех да и только. Вот опять подтверждение того, что человека не переделаешь.

Свет, а как же ты в Москву попала? Ты же, я так понял, в Подмосковье жила,– Сереже все хочется узнать, пока Света раскрывается.

Да, жила два с половиной года после того, как ушла от мужа, а потом замполит части, в которой я работала заведующей библиотекой, сказал мне: "Светлана Николаевна, я вас больше на сессию не отпущу, есть у вас одно высшее образование – достаточно, мне на этот раз некого оставить работать за вас". А я тогда училась заочно на третьем курсе библиотечного института. Хорошо, что он заранее предупредил. Можно, конечно, было пожаловаться на него в политотдел, он не имел права не отпускать меня на сессию, тем более что я училась по профилю своей работы, но мне не хотелось даже уговаривать его, я подала заявление об увольнении, сама нашла себе замену, сдала библиотеку, она была небольшая, и уехала на сессию. А в институте я рядом с расписанием занятий увидела объявление, что в одно престижное заведение требуется заведующая библиотекой с опытом работы по специальности, и, хотя это была Москва, я решила съездить – посмотреть и поговорить. А они уже долго не могли никого найти: платили библиотечным работникам мало, так что особо желающих не было сидеть на этих крохах, за меня там так схватились, что пробили московскую прописку, как дефицитному работнику, и дали общежитие. Вот я в этом общежитии еще два с половиной года прожила, прежде чем семь квадратных метров – комнату получила в коммунальной квартире. Это я вот недавно разжилась однокомнатной с раздельным санузлом – от организации, где сейчас работаю. Правда, об общежитии у меня остались самые теплые воспоминания, жили мы дружно и весело, всего по три человека в комнате, хотя была масса всякого рода неудобств, как во всяком общежитии. А когда семиметровку получила, то моей радости предела не было. Честно сказать, я вообще с небольшими запросами в материальном плане, привыкла скромно жить, считаю – не это главное.

А что главное для тебя? – опять допытывается Сергей.

– А главное для меня в данный момент совсем вас не заговорить, потому что уже на ужин пора. Это ж надо, как время быстро пролетело, вот что значит путешествовать в прошлом времени.

– О, правда... Надо идти,– Сережа первым поднялся. Столик остался в одиночестве, совсем немногие

пользовались его гостеприимством. Скучно ему было стоять одному на юру.

Свет, а как это тебя после сельхозинститута на библиотечную работу перемахнуло? – Сергей поддержал Свету за локоть на спуске.

Очень просто. Когда я приехала к мужу, то как раз освобождалось место заведующей библиотекой части, и я пошла на эту должность. А потом мне понравилась эта работа. Когда был смотр библиотек всех частей ПВО Московской области, то я вывела свою библиотеку на второе место, за что получила денежную премию. С тех пор я не изменяла этой профессии. Диплом сельхозинститута остался невостребованным. Сделаешь поворот, а за ним целый хвост тянется, и до следующего поворота, который еще и встретить надо, от тебя мало что зависит. Попала в колею – и идешь по ней, пока она куданибудь не приведет. И вот здесь надо правильный выбор сделать, чего я никогда не умела, не считая смену профессии, а вернее, не хотела поступаться некоторыми своими принципами, хотя и знала, что надо поступить так, а не эдак. Впрочем, я никогда ни о чем не жалею и своей настоящей жизнью, можно сказать, довольна, хотя никогда ни один человек не бывает удовлетворен своей жизнью полностью, всегда ему какой-то малости не хватает.

– Свет, а вот после того, как ты ушла от мужа, хоть раз к тебе большая любовь постучалась?

Даже не раз, Сережа, а два раза, но песнь не сложилась...

Сама виновата?

Может, и сама, а может, опять же – судьба, мне хочется думать, что последнее более имело место. Ох, любопытный ты, Сережа, только про это я вам рассказывать не буду.

Да не любопытный я, это только ты у меня интерес вызываешь. А что, разве это очень плохо?

А вот этого я не сказала. Мне импонирует твоя раскованность, иногда мне ее не хватает, а иногда я и сама могу быть такой, отчего это зависит не знаю. Наверное, от настроения. И от того, кто с тобой рядом. Вот с вами я чувствую себя свободно и просто, хотя и знакомы мы всего

второй день, но мне почему-то легко быть с вами откровенной.

– Вот и мы себя так же чувствуем,– сказал Сережа за себя и за Гену, который так и не произнес ни одного слова.

ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ

Света пришла в столовую, когда все уже сидели за столом и ждали завтрака, который сразу же и привезли, как только Света устроилась на своем месте. Поели дружно. Аня с Саней, как всегда, поспешили в процедурный кабинет, чтобы сделать укол. Света проделала эту процедуру до завтрака, и сейчас ей никуда не надо было спешить, они с Геной не торопясь пили кофе. Сережа позавтракал, подсел к их столику:

Есть идея!

Вчера Толя был после обеда в городе, на всех стенах объявления расклеены: требуется большая массовка для Ленфильма, который снимает здесь какую-то картину. Как? Поразвлекаемся?

Поедем,– загорелась Света.– Когда-то я часто на Мосфильм ездила и на студию имени Горького, подрабатывала, по трояку платили, но набиралась сумма со временем. Там сначала талончики дают с названием картины, в который ты снимался, а как наберется – идешь получать: в Мосфильме – в определенные дни, а на Горьковской студии – в любое время, когда придешь. Я помню, однажды иду по двору студии имени Горького, а мне навстречу Вячеслав Тихонов – мой любимый актер, я как увидела, так чуть в обморок не упала от неожиданности, но не растерялась: рот – до ушей, взгляд – восхищенный. "Здравствуйте",– говорю и, проходя, все ему вслед смотрю, а он поздоровался и тоже мне вслед оборачивается и улыбается. Сдается мне, что он меня за кого-то, с кем когда– то встречался или снимался, принял. В общем-то, не знаю, что он там думал, но довольна я этой встречей так была, будто он мне в любви объяснился.

Ба, да ты у нас еще и артистка, оказывается,– сказал Сергей.– Тогда точно поедем.

Ребята, только надо обязательно документы с собой взять, давайте по-быстрому наверх, а то на автобус опоздаем, встречаемся на "круге", возле нашей скамеечки.

Все обернулись быстро. Рейсовый автобус как будто только их и ждал, и через несколько минут они уже входили в помещение, которое временно арендовала съемочная группа Ленфильма. Народу было много, но из санатория, кроме них, никого не было.

А Толя не собирался? – спросила Света.

Нет. Он сказал, что лучше в пивбар пойдет, там интереснее, а главное, раков вареных подают к пиву, а он их очень любит – деликатес, как-никак.

Кинокартина снималась под рабочим названием "Колода без туза".

Надо понимать, карты крапленые: либо про шулеров, либо про бандитов. Короче – детектив, наверное,– определил Сергей.

А мне кажется,– сказала Света,– это образное выражение, а туз – это главарь какой-нибудь шайки.

А, все равно,– сказал Сережа и посетовал: – Платят мало, ну что это пять рублей за целый день, даже на пивбар не хватит.

Сколько ж тебе этого пива нужно? – возразила Света.– На пиво как раз хватит, а вот на что-нибудь покрепче – увы...

Они зарегистрировались у женщины, сидящей за столиком в конце коридора, потом их направили по разным костюмерным: Свету – в женскую, ребят – в мужскую.

В женской костюмерной народа была тьма. На вешалках вдоль стены висели самые различные платья и костюмы -не понять, из каких эпох. Одеться нужно было так, как одевались деревенские бабы в двадцатых годах. Костюмерша их консультировала. Света тем не менее перемерила немалое количество платьев, кофт, юбок – то малы были, то велики – и остановилась на хлопчатобумажном костюме: юбка до пят и кофта навыпуск, отделанная красной тесьмой. На голову белый платочек в черную крапинку повязала. Такая симпатичная бабочка получилась. Еле пробралась к зеркалу: все хотят посмотреться, прямо не отходят от зеркала, всё меряют, меряют и меряют. Некоторые женщины никак не могут на себя подобрать – нет больших размеров. Свете в этом отношении все же легче было – размер ходовой. Света взглянула на себя из-за чужих плеч понравилась сама себе, красная тесемка и по юбке настрочена в несколько рядов. Нормально!