Текст книги "Под небом Финского залива"

Автор книги: Лира Ерошевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

Да, у нас в школе его изучают, а как же. Тема дружбы и братства, патриотизм. А смотри-ка, в двенадцатом веке у нас уже царствовала женщина, а ведь это – Восток. По результатам своего правления сродни вашей Екатерине Второй, только ваша Екатерина – "импортная", а наша Тамар – доморощенная, и пять веков их разделяют как– никак. История говорит, что она была красива, мудра, добродетельна, благочестива, жертвовала всем ради Грузии и трона...

Была чужда пиров, развлечений, беззаботной жизни и даже роскоши, подхватила Света. – Вот в это я уж совсем не верю. Как ты думаешь, действительно было так, как говорит история, или это та легенда, которая создается народом со временем о властителях, которым удается чего– либо добиться для своей страны?

О, блистательная, богоподобная Тамар! Кто теперь может знать, какой она была в действительности, но то, чего она достигла во времена своего правления, перевешивает все то, за что ее можно было бы осудить.

А вот смотри, какой великий труженик – Константин Гамсахурдиа, один роман "Давид-строитель" чего стоит, наверное, всю жизнь просидел за письменным столом. А на его роман "Похищение луны" я слушала в Большом театре оперу на либретто Тактакишвили. Но особого впечатления она на меня не произвела, по музыкальности она, пожалуй, на последнем месте среди всех опер, которые я когда-либо и где-либо слышала. Но главную партию там исполнял Юрий Гуляев. Его загримировали так, что узнать невозможно было. Сделали ему грузинский нос, это из его– то, курносого. Представляю, каково он себя чувствовал в таком гриме под светом рампы. Но пел отлично, ничего не скажешь. Его пение компенсировало остальные недочеты оперы.

Много раз была в Большом?

Да нет, всего четыре раза: балеты "Лебединое озеро" и "Спартак" и опера "Ригалетто" и "Похищение луны". Вся и все.

А я вообще ни разу не был в Большом театре.

Понятно. Откуда у тебя такая возможность? Если бы ты в Москве жил... Кстати, а где ты живешь?

В Ставрополе... Но я один раз пытался попасть, когда в Москве в командировке был. Однако не сумел.

Трудно попасть – я знаю. Иностранцы чуть не весь театр закупают. Этот Большой театр такой маленький, что внутри негде даже разместиться хорошему буфету, просто поражает мизерностью внутреннего пространства, особенно после Дворца съездов, где можно затеряться и не найтись. Но сам зал – это, конечно, великолепие, хотя тоже небольшой, всего две тысячи мест с маленьким хвостиком.

Они проболтали до обеда. Перед тем как идти в столовую, Вано сказал:

Давай после санаторного часа сходим в привокзальный ресторан, гостиничный я посетил, а в этом еще не был, надо отметиться.

Пойдем, – согласилась Света. – Так уж и быть, составлю тебе компанию. Когда они встретились в условленный час, Вано было не узнать. Он весь благоухал. Клетчатую рубашку заменила рубашка кремового цвета, которая очень шла к его смуглому лицу, волосы были тщательно уложены.

Ты посмотри пижон какой. – Сказала Света. – Жаль, что в этом ресторане почему-то совсем нет девочек, уж они бы возле тебя покрутились.

Несмотря на ранний час, ресторан был заполнен наполовину. Не было ни одного полностью свободного столика. Они подошли к столику, за которым в праздном одиночестве сидел мужчина неопределенного возраста, лицо которого было покрыто сетью глубоких морщин, хотя по осанке ему нельзя было дать больше пятидесяти.

– Садитесь, садитесь,– пригласил их мужчина.– Я скоро уйду, зашел просто поужинать, я здесь в командировке.

Вано со Светой сели.

Ну коли вы так гостеприимны...– сказал Вано.

Супруги? – спросил мужчина.

Нет,– ответила Света.– В санатории вместе отдыхаем.

Это хорошо,– хрипловато изрек мужчина. Почему это хорошо – было неясно.

Вано сделал заказ, посоветовавшись со Светой: салаты,

шашлык, бутылочку вина. Принесли быстро.

Меня зовут Андреем Петровичем,– сказал мужчина. – Здесь вкусно готовят. Я захожу сюда ужинать. Жаль, что здесь нет музыки.

А музыкальный автомат,– кивнула Света в угол.

Это не то, я люблю, когда играет эстрадный оркестр. Скучно здесь, а готовят хорошо.

Света внимательно посмотрела на него и поняла, что Андрей Петрович и выпил хорошо. Остатки водки в графинчике и рюмка наполовину пустая да грязная тарелка – все, что оставалось от его ужина. Вано наполнил рюмки вином, предложил Свете:

Давай выпьем за красивую жизнь.

Давай,– согласилась Света. Только объясни, что это такое.

Хотите, я вам свою жизнь расскажу? – спросил Андрей Петрович.

Расскажите, послушаем,– Вано выпил рюмку, Света тоже приложилась, занялись салатами.

В молодости я интересным юношей был,– начал рассказ Андрей Петрович.Да, да, не смотрите, что от меня сейчас осталось. В политехническом институте учился, сокурсницы на меня заглядывались, а я влюбился в продавщицу из магазина, где "Беломорканал" покупал. Красивая девчонка была, живая, кокетливая. Ребята возле нее так и вертелись, всех отвадил. Женился. Она мне через пять месяцев сюрприз преподнесла, сына родила, даже и не знала чей, как оказалось... Ладно, простил я ей все, ребенка, как своего, полюбил. Сначала ничего жили, пока ребенок маленьким был, а потом стал я замечать, что приходит домой она навеселе, ну, естественно – отдел спиртных напитков. Настоял я, чтобы она в другой отдел перешла – бакалейный. Перейти перешла, а выпивать еще чаще стала. Начались у нас скандалы на этой почве, правда, были и просветы. А потом, после смерти матери, захотела она отца к нам забрать. Он в деревне жил, инвалид войны, вместо ноги – деревяшка. Продал там домик, деньги – на книжку, стал у нас жить. Квартира у нас двухкомнатная, хоть и маленькая, а все же ребенок свою детскую имел. Здесь – сына в свою забрали, отца в маленькой поселили. Вот тут началось! Он-то, оказывается, давно пил, а тут вместе с дочкой они запили. Он всю пенсию пропьет, на наши деньга живет. Она – не знаю, на какие деньги пила: я отбирала у нее зарплату стала, так как сам стал хозяйством заниматься. А она все бутылки ему таскала, жалела, такой несчастный – пусть утешится, и сама возле него попивает... И бесполезно стало с ней воевать. Квартиру забросила, грязь из всех углов. Мы с сыном генеральную уборку сделаем -на два дня хватает. Посуду ей мыть некогда, готовить -некогда, в свободное от работы время стала по подружкам шастать, таким же, как сама, выпивохам. Ну и довели ее эти подружки, прирезали при очередной пьянке, прямо кухонным ножом, чего искала – то и нашла. Похоронили мы ее, семь лет, как похоронили, подружка из тюрьмы давно вышла. И остался я с сыном и инвалидом-пьяницей. В дом зайти нельзя – вонь стоит от перегара и неопрятности тестя моего. Сын, слава Богу, умница, в институте учится и деда обиходует как может. А я с горя тоже запил. Что за жизнь?! Держусь пока на работе, хотя уж предупреждали меня, да только ничего мне не дорого, потому что не могу я больше такой жизнью жить, и выхода нет никакого. С ужасом думаю, если сын женится – уйдет, поскольку никакая девушка у нас жить не станет, то и в дом зайти не захочется.

Послушайте, Андрей Петрович, а если вашего тестя в дом ветеранов устроить? – посоветовала Света.

Думал об этом... Сын не хочет, дед он ему. Говорит: стыдно нам будет. Женщину бы какую найти, ведь мне всего сорок три, да какая на такое-то пойдет, а теперь и сам с этим зельем справиться не могу. Кому я такой нужен, когда сам себе противен? Вот теперь живу – доживаю, и ничего впереди не брезжит, кроме смерти.

Андрей Петрович допил рюмку, вылил в нее остатки из графинчика.

Вы уж больно мрачно на все смотрите,– сказала Света. – Пить вам, конечно, бросить надо, и тогда остальное еще все может нормализоваться. Не старый вы еще, может, и женщина какая неплохая вами заинтересуется. Встряхнуться вам надо. Как-то вы на себя рукой махнули. Сын женится – внуки появятся, опять радость. Да и тесть ваш – не вечный же, если так пьет. Самое главное – сами завяжите.

Я бы завязал – опереться не на что,– поник Андрей Петрович головой, смотрит в рюмку – глаз оторвать не может.

Вано молчит, может, не находит что сказать, а может, неприятен ему этот разговор – нельзя понять по выражению лица. Вино пьет маленькими глотками, "для настроения",-так сказал, только какое может быть настроение после такой исповеди.

– Да, завязать мне надо, только опереться не на что,– повторил Андрей Петрович перед тем, как опрокинуть рюмку.– Ладно, не буду я вам мешать.

Подозвал официанта, расплатился, попрощался с Вано и Светой и пошел расслабленной неустойчивой походкой к выходу. Света смотрела ему вслед, как будто виноватой себя чувствовала, что не такая у нее беспросветная жизнь. Вано сказал:

Нельзя такого человека жалеть – совсем раскиснет. Опять наполнил рюмку вином под шашлык:

Пожелай мне счастья!

Ты думаешь, что оно есть? – спросила Света.

А почему нет? Должно быть!

"На свете счастья нет, а есть покой и воля". Тебе покоя и воли?

Нет, мне надо обыкновенного человеческого счастья.

Хорошо, Вано. Будет тебе счастье. Только ты должен очень сильно его желать и верить, что оно к тебе обязательно придет.

А тебе пожелать счастья?

Нет, мне не надо. Я даже не хочу знать, что это такое. Потому что когда узнаешь, а потом вдруг потеряешь – то уже никакого покоя не будет. А когда не знаешь, что это такое, то думаешь, что жизнь прекрасна только потому, что ты живешь на белом свете. А счастье – оно не может длиться долго. Это так естественно: это закон природы, в котором нет и не может быть постоянства. Все меняется. Значит, счастье может превратиться в свою противоположность – несчастье. Покой и воля – вот то, что мне нужно. Как правильно сказал поэт! Покой – чтобы никаких там извержений Везувия, и воля – чтобы быть свободной в своих желаниях и поступках. Вот этого мне и пожелай.

А разве ты этого не имеешь? – спросил Вано.

Пожалуй, имею. Вот давай за это и выпьем, чтобы подольше моими спутниками были покой и воля. И еще – пусть звездные минуты иногда осеняют меня своим крылом, до сих пор они были ко мне благосклонны. Они вполне могут заменить счастье и хороши тем, что человек знает, как они коротки, и не пытается их, как жар-птицу, поймать и удержать за хвост, он легко смиряется с их кратковременностью, хранит их в памяти и надеется, что они однажды опять постучатся в его дверь, если и не постучатся, то ожидание этих звездных минут сделает жизнь человека вполне сносной. А счастье? Счастье – это что-то эфемерное.

Ты, наверное, говоришь о большом счастье, а мне нужно маленькое.

Разве счастье может быть большим или маленьким? Счастье – это счастье, оно всегда большое и высокое. Другое дело, люди его по-разному понимают. Каждый человек – по-своему. По сути счастье – это осуществление мечты человека, а мечта у каждого своя: у одного – маленькая, у другого большая, но это только со стороны видно: а для человека счастье полновесное исполнение заветного желания. Поэтому твое маленькое счастье стоит большого. А радостные минуты такие крохотные. Но человеку, который когда-то познал счастье, мало звездных минут, ему опять подавай счастье, а второе счастье приходит редко, и человек чувствует себя самым несчастным человеком на свете. Вот яркий пример – Андрей Петрович, все его счастье теперь в рюмке. Нет, я не хочу счастья. И потом, к счастью человек привыкает, и оно уже не кажется ему счастьем, а к звездным минутам привыкнуть невозможно, потому что они изначально непостоянные величины, и когда приходят, то всегда воспринимаются остро и пронзительно. Хотя, конечно, и счастье – непостоянная величина, но оно все-таки более продолжительно, и человек думает, а может быть, на мой век его хватит, но такое если и встречается, то очень редко. Счастье вообще редкое явление. Говорят, его надо заслужить. А как и чем – никто не знает. А звездные минуты приходят даже к тем людям, которые ничего не совершили выдающегося, чтобы заслужить встречу с ними.

Ты так здорово рассказываешь об этих звездных минутах, что я уже не знаю, чего мне хочется: счастья или тоже звездных минут.

Выбирай: или счастье, или звездные минуты? Не будь жадным. Что-то одно! Потому что они несовместимы друг с другом, или – или. И еще, как счастье, гак и звездные минуты не любят, когда их не ценят. Учти на будущее, когда к тебе придет то или другое. Вообще, за все хорошее всегда нужно благодарить судьбу и не проклинать ее, когда она преподносит тебе не очень приятные сюрпризы. И это первое условие твоего благополучия, когда нет счастья. Так за что пьем – за счастье или звездные минуты?

Давай все-таки за счастье, как я его понимаю.

А как ты его понимаешь?

А ваг этого позволь тебе не рассказывать, потому что я слышал, что желание исполняется только тогда, когда хранится в тайне.

– Ну хорошо, Вано, счастья тебе, от всей души! А тебе звездных минут!

выпили до дна. Хорошо, что кино было слабое, а то

бы Света совсем захмелеть могла с непривычки. А для Вано – что фруктовый сок для ребенка.

Знаешь,– сказал он,– у нас без вина не садятся за стол, это как таблетка, которая способствует пищеварению. Может, поэтому у нас и долгожителей много, есть такая точка зрения у медицины.

Вполне возможно, считается, даже спирт в малых дозах полезен, дело в том, что не все умеют пользоваться умеренными дозами. Сколько водка ломает человеческих судеб. Была бы моя воля, запретила бы я эту водку, как наркотики, потому что это по сути одно и то же. Для настроения вполне достаточно вина или шампанского. Правда, ввели бы "сухой закон".

Ты же знаешь, этого никогда не случится, а если и случится, то ненадолго. Найдется столько же причин против "сухого закона", сколько их существует для пьянки. Скорее наркотики станут свободной статьей дохода.

Да, здоровье нации – в руках самой нации. А здоровье будущего поколения никого не интересует, как и все, что может случиться, когда нас не будет,– сказала с сарказмом Света.

Да, нас не будет, а водка будет существовать вечно. Из какой глуби веков она к нам явилась, но с каждым поколением увеличивает число своих поклонников. В наше время люди гибнут не за металл, а за металлическую крышечку от бутылки. Очаровательница-завоевательница!

А ты, Вано, что, совсем водку не пьешь?

Пью, но редко, когда сильно прижмут в какой-нибудь мужской компании.

И часто прижимают?

Бывает. "Жить в обществе и быть свободным от общества – нельзя .

Я не о тебе и не о водке, а об этом ставшем крылатым изречении. С одной стороны, да, общество формирует человека, его взгляды. А с другой стороны – яркая индивидуальность всегда поступает сообразно своим убеждениям, за которыми стоит личное понимание явления в связи с тем, как оно сопрягается с категориями добра и зла, а не сообразно том) , как мыслит большинство окружающего его общества. Ведь общество в разные эпохальные периоды мыслит по-разному относительно одних и тех же жизненных фактов и представляет из себя иногда не лучшее образование. Поэтому каждому человеку важно иметь свое миропонимание, несмотря на общественные философские воззрения или взгляды на те

или иные деяния. А мы иногда, ссылаясь на известные изречения, оправдываем свои неприглядные поступки.

Да, я с тобой согласен, мы часто идем на компромиссы там, где нужно быть принципиальным. Но ведь иначе можно нажить много врагов. Тебя будут считать "белой вороной", или занудой, или зазнайкой, или еще Бог знает кем.

Это так страшно?

Это неприятно, наверное,– пожал плечами Вано.

И значит, мы должны подстраивать свое поведение под тот образ действий, который нам не нравится? Но который отвечает общепринятому мнению?

Да, и получается заколдованный крут, выходит опять же – Ленин был прав,– поддразнил Вано Свету.

Это если бояться того, кто о тебе что скажет. А если не бояться, то можно быть самим собой и поступать соответственно своим принципам, а не приспосабливаться к нравам большинства, если эти нравы тебе не кажутся нравственными или просто приятными и приемлемыми для тебя. Вот смотри, было время, когда было не принято и вообще считалось зазорным, если люди из высшего общества женились на женщинах из низших сословий. Тем не менее находились смельчаки, которые нарушали эти условности, как, например, Федор Волков, сделавший своей законной женой крепостную актрису своего театра. Да сколько таких мезальянсов было, если вспомнить. Или в наше время некоторые белые женщины выходят замуж за чернокожих, и, что бы ими ни двигало любовь, расчет или безысходность, все-таки надо иметь смелость перешагнуть через общественное мнение, да ведь еще надо взять на себя и ответственность за то. в какой общественный переплет могут попасть их дети, все это не так просто, как кажется со стороны. Да зачем далеко ходить? Давай возьмем твою Грузию. Если мужчина имеет относительную свободу выбирать себе жену, то отдать свою дочь за русского в грузинских семьях считается нарушением старинных традиций и обычаев, хотя, казалось бы, даже религия не мешает такому союзу: и те и другие – православные.

Да выходят и за русских парней сколько угодно.

А сколько остаются старыми девами только потому, что родители когда-то воспротивились такому браку. Или еще совсем недавно считалось позором родить ребенка не от мужа, тем не менее женщины рожали наперекор всему и сумели переломить общественное мнение. Теперь уже никто не осуждает тех женщин, которые, не имея реальной возможности выйти замуж, решаются завести ребенка, чтобы испытать хотя бы чувство материнства, если другого не дано, и не остаться на старости лет в полном одиночестве. Я вспоминаю, когда я училась в институте, ворвалась к нам соседка с таким воем, что мы все перепугались. Оказалось, что ее единственная дочь "забрюхатила" . Часа полтора она изливала нам свое горе, ругала свою дочь и выла так, как воют только по покойнику, и то если умер горячо любимый человек. Однако, когда родилась внучка, стала подрастать, сколько радости было у них с мужем. А потом случилось так, что дочь попала в автомобильную аварию и погибла, и какое же благодарение судьбе, что у них осталась внучка, которая хоть как-то могла заменить им их утрату, а главное, их миновала беда остаться на старости лет без поддержки родной души. Вот и разберись, в горе или в радость было рождение внучки. Поэтому надо со смирением принимать все, что Бог дает,– так говорят верующие люди. Хотя пути Господни неисповедимы, но это только для нас, а не для него, он наши пути знает. А общественное мнение страшит только тех людей, которые не имеют своего собственного представления по тому или иному вопросу и твердых убеждений, к которым они пришли через свой опыт и познание окружающего их мира со всеми его парадоксами. Твоя жизнь – и живи ее так, как тебе хочется, а не так, как хочется общественному мнению или твоим родителям. Совет можно выслушать, но решение нужно принимать самому, и тогда никого не придется винить, если вдруг твое решение не даст тех результатов, которых ты от него ожидал. А если твое решение увенчается успехом, то и общество по-другому заговорит, и ты себя уважать станешь, что не сломался в угоду кому-то, кто еще неизвестно, заслуживает ли твоего уважения.

У меня такое впечатление,– сказал Вано,– что ты пытаешься этим монологом в чем-то самоутвердиться. Так или не так?

Не знаю... Если только на подсознательном уровне... Да нет... У меня не было таких экстремальных ситуаций, когда можно было бы проявить свою свободу от общества, но в общем-то я всегда поступаю так, как считаю правильным, а как это выглядит со стороны, меня не волнует, хотя мнение близких людей мне не безразлично, мне всегда хочется, чтобы они понимали, почему я поступила так, а не иначе, какие побудительные причины мною руководили.

Так к какому же выводу ты хочешь меня подвести?

Что это изречение на деле – пустая догма?

Просто мы его не так и не там применяем. Оно звучит на уровне широкого философского и политического обобщения, а мы пытаемся привязать его к любому бытовому факту, ссылаясь на него там, где нам хочется оправдать какие-то свои неблаговидные поступки или проступки, от которых несвободно общество в целом, но которые ничто не мешает не совершать нам лично, если мы понимаем их неблаговидность. Это я уже как раз к твоему случаю мысль подвела, чувствуешь?

Ладно, я молчу. Надеюсь, от того, что я выпью рюмку– другую, человечество не пострадает.

Впрямую – нет, а косвенно – неизвестно. Но вот если мы не рассчитаемся с официантом в ближайшие пять минут, то пострадаем оба, поскольку опоздаем к закрытию и завтра нас выгонят из этого экологически благополучного пятачка, а мне придется досрочно окунуться в столичную загазованную атмосферу.

Проблему экологии они обсуждали на пути к автобусной остановке, мимолетом, мимоходом, как и на уровне власти. Очень "второстепенный вопрос" для тех, кто не живет вечно, а в этом быстротекущем времени имеет свои экологически чистые пятачки, но не на месяц, а на всю свою оставшуюся жизнь. Но так ли надежны эти пятачки, если не изменить ситуацию экологии в целом?

Вселенная отвечает на этот вопрос – ее никто не слышит...

ДЕНЬ ПЯТНАДЦАТЫЙ

За завтраком Света полностью игнорировала Геннадия, как будто пустое место перед ней зияло вместо него. Поболтала ни о чем с Аней и первой вышла из-за стола. Поднялась в палату, взяла свою вышивку и шкатулочку с нитками, вышла на воздух. Вано ждал ее на скамейке. Уже успел новые газеты купить, сидел – просматривал. Света рядом примостилась с вышивкой, она так увлеклась ею, что иголка так и мелькала в ее руках.

Ну что? – спросил Вано.– Не надумала еще мне красоты природы показать?

Нет,– ответила Света.– Не надумала. А что, без провожатых заплутать боишься?

Одному – воробью и то чирикать не хочется.

А я сколько раз слышала – чирикает и в одиночестве.

А ты вот прислушайся, как он в одиночестве чирикает и как в компании с другими. Большая разница.

Так тебе компании не хватает? – спросила Света.

Мне твоего внимания не хватает.

Так не могу я свое внимание распылять и на тебя, и на Тариэла,пошутила Света, оправдываясь.

Ладно, вышивай своего Тариэла.

Да не мой он, это ваш национальный герой. Что ты против него имеешь?

Только поэтому и терплю,– сказал Вано и опять уткнулся в газету.

Вышел Сережа со спортивной сумкой на плече, прошествовал к выходу, кивнув Свете мимоходом. "Куда это он – с сумкой на плече?" – подумала Света без особого любопытства. Мысли текут лениво, только руки свое дело делают. Уже хвост у тигра появился и одна лапа. Вано опять газету отложил, за Свету принялся:

Охота тебе эти крестики ставить? Человек рядом сидит, а ты на него ноль внимания, давай поговорим лучше.

Одно другому не мешает. Давай поговорим.

Вот скажи: почему не спрашиваешь, холостой я или женатый?

А почему я должна тебя об этом спрашивать?

Все девушки обычно спрашивают.

Значит, им интересно, а мне все равно. Здесь все холостые.

Совсем тебе не нравлюсь? Промолчала Света.

Почему ничего не скажешь?

А что ты от меня хочешь услышать? Что ты парень красивый? Красивый. Больше мне нечего тебе сказать. Хочешь, чтобы тебе больше сказали, найди другую девушку. Вон Маринка одна ходит, тоже какая красавица.

Зачем мне дети? Мне сорок лет. Мне жизнь устраивать надо. Я тебя полюбил.

Ой, Вано, не надо, пожалуйста, таких громких слов. Скажи: понравилась, я поверю.

А это не все равно?

Ну может, у вас все равно, у нас не все равно.

Зачем так: у вас, у нас? Почему не веришь? Раз говорю – знаю.

Потому что я лучше знаю.

Как можешь за меня лучше знать?

Очень просто.

Странная ты девушка...

Может, и странная. Я же тебя не держу, Вано, найди

лучше. От меня тебе все равно никакого толка не будет.

Я не ищу толка... Зачем мне толк? Мне жена нужна, а не толк.

Но ты же меня тоже не спрашиваешь, замужем я или нет. Может, я замужем...

Знаю я, что ты не замужем.

Откуда знаешь?

Сказал, знаю, значит, знаю.

Больше ничего не знаешь?

А что я должен еще знать?

Никто никому ничего не должен...

Трудно с тобой разговаривать.

Ну и не разговаривай. Газетки еще не все прочитал – почитай газетки. Потом мне расскажешь, о чем пишут.

Что там могут писать? Одно и то же.

Зачем же каждый день читаешь?

Привычка,– Вано развернул следующую газету.– Вот, урожаи собирают, БАМ строят, заводы и фабрики работают

– ничего интересного. Тишь да гладь, да Божья благодать.

А ты бы хотел, чтобы разрушали? И чтобы заводы и фабрики останавливались? Или чтобы на каждой странице про убийства писали – очень интересная тематика. Слава Богу, что тишь да гладь, и люди себя спокойно чувствуют. Хватит уже нам всевозможных катаклизмов. Люди только в нормальную жизнь вошли, только войну вспоминать перестали...

Ты спросила – о чем пишут, я тебе ответил. Кто такого хочет? Кто такого может хотеть? – углубился Вано в газету.

Света знай себе крестики ставит: крестик за крестиком

– что-то вырисовывается, как в переводной картинке, которыми Света в школьные годы любила заниматься. Вано все газеты просмотрел, что-то прочитал, что-то без внимания оставил, на чем-то чуть взглядом остановился – отложил в сторону.

Не надоело вышивать?

Нет, не надоело.

Может, в пивбар съездим?

Езжай, Вано, чего тебе возле меня сидеть? Объединись с Толей, он большой любитель и пива, и раков.

Без тебя мне не хочется никуда. Ладно, давай посидим. А может, позагорать на пляж сходим?

Света глаза вверх подняла: солнышко мягкое, небо -необыкновенно нежного лазурного оттенка.

– Позагорать? Интересная идея. Так ведь купаться нельзя, там даже щит стоит: купаться строго воспрещается. Если

только действительно позагорать да воздухом морским подышать, как-никак залив Балтийского моря.

Ну я про то и говорю, чего возле корпуса сидеть. В лес ты со мной боишься ходить, пойдем на пляж, там – люди, там я точно тебя не съем.

Ладно, пойду купальник надену, а то получается, что я зря его с собой везла, думала, возле залива купаться можно будет, а здесь в первую очередь предупредили: никакого купания.

– Ну все, иди, я не буду подниматься, мне не надо. Ушла Света, через несколько минут вышла в купальном

ансамбле, специально сшитом перед отпуском: шелковые серые брюки и свободного покроя блузон, открывающий плечи, держится на планочке, застегивающейся сзади на шее. Света из киевского журнала мод высмотрела этот фасон: грудь закрыта под горлышко, спина – тоже, только плечи обнажены – необычно и прилично. В руках – сумочка, сшитая тоже из этого же материала.

Ох ты! – сказал Вано.– Как же можно такой красивый наряд ни разу не надеть?!

Вот ради него и собралась на пляж,– поиронизировала сама над собой Света.

А я думал, ради меня,– протянул Вано разочарованно.

И ради тебя тоже, а то ты здесь закиснешь совсем на скамеечке, а потом меня винить будешь, что и отпуска не видел.

Пляж был совсем не похож на пляж, нужно было еще найти, где приземлиться, все какие-то колючие кустики торчали из песка, как они только и пробивались-то к свету. Загорающих было мало, может, всего четыре-пять пар, не больше, далеко друг от друга лежали, да под деревом, уже за пляжем, компания небольшая расположилась, видно, местные, не из санатория, в карты играли. Нашла все же Света местечко, где песок лежал толстым ровным слоем, вытащила из сумки два больших полотенца, расстелила рядом.

– Отвернись, Вано,– скинула Света купальный ансамбль, легла в купальнике на полотенце.

Вано тоже разделся, остался в одних плавках, лег рядом. Оба спины под солнце подставили, одежду под голову положили. Ветерок чуть обдувает, но солнышко, хоть и несмелое,– свое дело делает,– такое приятное тепло разливается по коже. "Как хорошо",– подумала Света сквозь дрему, ни разговаривать, ни шевелиться не хотелось -хотелось впитывать всем телом ласковое прикосновение солнца. Света даже не заметила, как уснула, убаюканная шелестом деревьев, закрывающих пляж с внешней стороны.

Приснилось ей, что летит она на корабле, держась за мачту, навстречу чему-то неизведанному, было сладко и страшно одновременно, когда корабль взлетал на волну и потом нырял вниз, сердце замирало от необычности ощущения, но брызги не долетали до Светы, и еще она знала, что надо держаться за мачту как можно крепче, и тогда все будет в порядке. Этот сон снился ей очень часто, повторяясь во всех своих подробностях происходящего с ней. Она даже скучала о нем, когда он ей долго не снился. Однако время от времени он опять тревожил Свету своей незавершенностью и загадочностью, потому что она никогда не знала: куда и зачем она летит на этом раскачивающемся корабле.

Вано перевернулся на спину и прервал Светин сон, задев ее локтем. Света с сожалением покинула свой быстрокрылый корабль, подняла голову, и то, что она увидела, повергло ее в шок. Она опять скорее положила голову на шелковый ансамбль, заменивший ей подушку, и отвернула лицо в другую сторону от увиденной ею картины: со стороны шоссе на пляж, чуть поодаль от того места, где они лежали, пробирался Гена, очень осторожно, как будто что-то выискивая под ногами, в своем сером костюме, несмотря на солнечную погоду, и, как всегда, грызя травинку.

"Хоть бы не узнал нас,– подумала Света, хотя как их не узнаешь, совсем недалеко они от Гены лежат.– Зачем он сюда пришел? Зачем я согласилась прийти сюда? Что он подумает?" – мысли одна за другой вспыхивали в голове Светы, и, самое главное, она почти физически почувствовала, как ему больно и неприятно будет увидеть ее полуголую рядом с Вано. "Хоть бы не узнал, хоть бы не узнал,– повторяла она про себя, как заклинание, втискиваясь через полотенце в песок.– И пусть не знает, что я тоже видела его". Она пролежала так – неизвестно как долго, и, когда осторожно повернула голову в ту сторону, где видела Гену, там никого уже не было. "Как видение ,-подумала Света. Но видением, как и привидением, Гена быть не мог.

Испортилось у Светы настроение, совсем испортилось. Она полностью перевоплотилась в Гену и, видя себя с Вано его глазами, до холодка под ложечкой болела душой за него: каково ему видеть эту сцену пляжной идиллии? "Генка, Генка! Как тебе сейчас плохо, если ты нас узнал...

Прости меня, что я сделала тебе больно. Зачем ты сюда пришел? Неужели ты искал нас? Ведь никогда прежде мы не заглядывали на пляж. Ну совсем непонятно, чего ты сюда забрел. Рыбачишь ты всегда левее... А здесь? Что тебе здесь было делать?" Никак не могла Света объяснить себе появление Геннадия на этом неблагоустроенном и, по сути, заброшенном клочке берега Финского залива. Но то, что она его видела, сомнению не подлежало.

Ну что? Загорела немного? – спросил Вано, кладя свою руку на ее спину.

Убери руку,– заорала Света так громко и сердито, что Вано тут же отдернул ее, как от горячего утюга или чайника.