Текст книги "Немезида"

Автор книги: Линдсей Дэвис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

Елена Юстина приютила нашу британскую беспризорницу, потому что она была такой энергичной, такой

Раздираемая горем и одиночеством, она была так несправедливо обошлась с судьбой. Её нашли младенцем среди руин Лондиниума, и никто не знал и никогда не узнает, была ли Альбия британкой или какой-то полукровкой, возможно, дочерью покойного торговца, рождённой местной женщиной. Она могла быть даже полноправной римлянкой, хотя это было маловероятно. Когда мы предложили её удочерить, мы выпросили свидетельство о гражданстве у британского губернатора, который был мне обязан.

Теперь мы дали Альбии образование, пропитание, безопасность и дружбу, хотя большего и не добиться. В римском снобизме ей предстояло нелегкое сражение. Теперь я принадлежал к среднему классу, с одобрения императора, но, поскольку я был плебейского происхождения, даже моим дочерям требовалось нечто большее, чем уроки ораторского искусства, чтобы их приняли. Я жил с дочерью сенатора, но таков был выбор Елены. Это было законно, но эксцентрично.

«Надеюсь, Авл не давал тебе никаких обещаний». Я осторожно заговорила об этом, все еще не осмеливаясь сказать, что надеюсь, что он не спал с ней.

«Конечно, нет! Я же варварка!» – яростно крикнула Альбия. Затем её голос понизился. «Я просто сглупил».

«Ну, сейчас это может показаться невозможным, но однажды ты его забудешь».

« Никогда не буду!» – возразила Альбия. Её любовь и ненависть были одинаково сильны. У меня было тёмное предчувствие, что она права: она никогда не оправится. Насытившись уличной жизнью в Лондиниуме, Альбия знала, как оставаться в безопасности на этом уровне, но она доверяла Элианусу. Он был членом семьи, теперь её семьи. Она потеряла бдительность.

«Может быть, это и к лучшему, что мы идем в Анций, а то я сам оторву ему голову».

«Ты никогда этого не сделаешь», – горько усмехнулась Альбия.

«Поскольку он на самом деле женат, я мало что могу поделать с этой ситуацией, и ты это знаешь».

«Если бы он не был женат, вы бы что-нибудь сделали?»

Я не ответил ей. Авлу давно пора было жениться. Я считал его выбор неудачным, но я бы решительно воспротивился любому предложению Альбии – ради них обоих.

«Вы говорите о том, чтобы исправить несправедливость, но никогда этого не делаете», – проворчала она.

«Умиротворение – есть прекрасное латинское слово... Надеюсь, вам никогда не придётся видеть, как я вонзаю меч кому-то в рёбра». Это было известно. Но я считал, что возмездие должно соответствовать тяжести преступления. «Элиан был безрассуден и нелоялен. Молодые люди такие же. Молодые женщины могут быть такими же плохими – или даже хуже».

«О, я не жду, что кто-то за меня заступится!» – Альбия снова была готова расплакаться. Моё сердце разрывалось от боли за неё. «Вы оба мужчины. Он ваш друг, ваш родственник, ваш помощник. Вы будете верны ему...»

«Он тоже был твоим другом». Я боялся, что Авлусу взбредёт в голову безумная идея, что они могут остаться друзьями. Он был таким наивным. «Я бы сказал: цени своё прошлое, но живи дальше и забудь о нём. Сделай это ради себя».

Бедная Альбия была совершенно не готова двигаться дальше. Она отвернулась, но я слышал её плач всю оставшуюся дорогу до виллы.

IX

Тишина. Вилла отца на берегу моря, вероятно, никогда не дышала летней светской жизнью, потому что он редко бывал дома; в тот единственный раз, когда я был здесь раньше, я понял, что жизнь здесь была нечастой. Отсутствие владельца было типично для приморской виллы. Для безопасности он оставил немалый штат прислуги, хотя они жили в отдельном крыле от главного дома. Они были начеку, потому что он мог появиться в любой момент – всё зависело от того, какие корабли, прибывающие из Испании или с Востока, согласились бы тихо выгрузить произведения искусства в море, чтобы избавить его от уплаты пошлины.

Затем они с Горнией вышли на лодке в судоходные пути. Я не собирался повторять этот процесс. Кстати, я бы оставил лодку себе.

Я напомнил рабам, кто я, и объяснил ситуацию. Они выглядели подавленными из-за смерти моего отца, хотя и не чувствовали себя обязанными проливать настоящие слёзы. Примерно то же самое чувствовал и я, поэтому не жаловался.

Естественно, они решили, что Альбия – какая-то дурочка, которую я хотел соблазнить за спиной жены. Рабы всегда так думают. Именно такое поведение мужчины чаще всего видят от своих хозяев. Устав от вождения, я отреагировал вспыльчиво.

Я чувствовал себя старым. Когда-то, оказавшись под опекой очаровательной юной девушки, я бы поддался соблазну. Я всё ещё помнил те счастливые дни, но амбивалентность была пороком, который я утратил. Я был женат. Альбия была моей семьёй. Я видел в ней сварливого подростка, которого мне нужно было оберегать, несмотря на её бунтарский дух, а она видела во мне отвратительного, старого и немощного, как и любой отец.

Разочарованные скандалом, рабы, которые, казалось, были достаточно добродушны, как только привыкли к ситуации, приготовили нам барбекю на пляже. Жареная рыба, только что выловленная в море и копчёная в оливковом масле, способна исцелить любую грусть. Альбия попыталась продолжить ссору. Но она слегка улыбнулась, когда я заметил, что ей нравится быть безрадостной. По крайней мере, она поела. Одиночество не повлияло на её аппетит.

На следующий день я осмотрел поместье. Оно оказалось ещё больше и роскошнее, чем я помнил, и полным сокровищ. Альбия ходила за мной по пятам, разинув рот, и бормотала: «Это твоё?»

«Это моё. Или только половина, если отпрыск Талии вылупится с мужскими гениталиями».

«Вы могли бы его кастрировать». Резкое новое настроение Альбии породило интригующие юридические вопросы.

На этой вилле, защищённой от солнца и штормов соснами, папа хранил свою любимую коллекцию – вещи, которые ему очень нравились. Мне они тоже нравились. Мне скоро предстояло вернуться сюда надолго; там было столько всего, что нужно было каталогизировать. Мне нужно было привезти Хелену, показать ей это великолепное место, изобилие антиквариата и мебели. Возможно, это станет нашим постоянным летним убежищем. Если она возненавидит это место, что я считал маловероятным, здесь было так много вещей на продажу, что мне придётся тщательно планировать время наших аукционов, чтобы не перегрузить рынок.

«Собираешься ли ты освободить верных рабов во имя твоего дорогого отца, Марк Дидий?» – обычный вопрос.

Как всегда, я ответил уклончивым вздохом. Я мог бы освободить часть от имени Па. Я бы сделал это, если бы мог. Я хотел сначала оценить их. То, что с ними будет, не будет иметь никакого отношения к тому, насколько хорошо каждый из них служил моему отцу при жизни; это зависело от того, какой налог на освобождение мне придётся заплатить, если я их освобожу, или от того, какую цену за них выручат на рынке рабов.

Любой, кто имел специальную подготовку или был красив, подвергался большей опасности оказаться в рабстве или быть проданным. Я уже мыслил как магнат. Если у них была высокая рыночная стоимость, я был менее склонен отпускать их на свободу.

Монументальные статуи для контракта на строительство амфитеатра были выстроены рядами в лесу. Вблизи они представляли собой сплошную мешанину: безымянные известные личности в триумфальных позах, с дубинками и в доспехах; у некоторых лица и драпировки были обветшали, словно они уже украшали общественные места. Я подумал, не украли ли их с постаментов; однако у некоторых постаменты сохранились.

Одна партия оказалась новой. Они были вырезаны по одной модели, но с разным оружием или шлемами. Я не удивился. Скульпторы-подсобники обычно делают простую фигурку в старомодной тоге, а затем предлагают вам заказать настоящую голову вашего дедушки по сниженной цене. Так почему бы не клонировать сановников для амфитеатра?

Я их пересчитал. Сто одиннадцать. Юпитер! Па монополизировал рынок.

Доверьтесь ему. Амфитеатр Флавиев был бы практически: статуи, предоставленные

Геминус. Неудивительно, что этот мерзавец Клувиус хотел, чтобы я отошёл в сторону и позволил ему вмешаться.

Я дал указание, чтобы статуи были доставлены в Рим с помощью...

Какую бы систему перевозок ни установил Геминус. «А я хочу, чтобы прибыло сто одиннадцать. Сто двенадцать докажут мне, что вы действительно добросовестны». Стюард не обратил внимания на моё чувство юмора. Глупо; если он не заметит моих шуток, то может оказаться на невольничьем рынке.

«Я могла бы остаться здесь и присматривать», – вызвалась Альбия.

«Нет, спасибо». Я не давал ей шанса сбежать. «Девушка, если хочешь сбежать, сначала обсуди со мной логистику. Для эффективного побега тебе понадобятся план, бюджет, подробные дорожные карты, крепкая палка, подходящая обувь и хорошая шляпа».

«Ты неинтересный, Марк Дидий». Альбия открыто признала, что я её хорошо понимаю. «Я хочу вернуться в Британию».

'Нет.'

«Тетя Елены, Элия, разрешила мне остаться с ними...»

«Я сказала нет, Альбия».

Переходим к следующему этапу нашего путешествия.

Мы могли спуститься по прибрежной дороге в Анций – прямая, но плохая тропа, сплошь унылые дюны и москиты, – или же морем. Для этого нам пришлось бы добираться до Остии почти десять миль в неправильном направлении, а затем пережить тяготы жизни в крупном торговом порту, а потом меня ужасно укачало. Я решил продолжить путь на повозке, на юг, по Виа Севериана, может быть, миль пятнадцать. Это заняло всего день, хотя и долгий, жаркий. Затем мы остановились в посредственной гостинице. Из неё открывался вид на море, полное восхитительной живности, но блюдом дня были недельной давности яйца. Даже мой омлет был жёстким.

На следующее утро мы попытались найти торговцев статуями. Горния оказалась права. Их дом был заперт, и там никого не было. Даже сторож не ответил на наш стук. Альбия попыталась забраться через балкон, но ставни были надёжно закрыты.

Я сделал стандартные запросы. Примилла и Модестус держались особняком, как

Зажиточные представители среднего класса часто так делают. У них был солидный дом на берегу моря, никаких явных финансовых проблем, никаких скверных слухов о том, почему они сбежали. Никто из соседей не видел их месяцами и не знал, куда они уехали. Правда, соседи избегали моих вопросов, хотя в этом городе издавна селились знатные персоны; люди были сдержанны.

Анций когда-то был столицей вольсков, которые в далёком прошлом долгое время враждовали с Римом. Когда он стал нашим, город находился достаточно далеко от Рима, чтобы состоятельные люди, желая избежать беспорядков и кредиторов, выбирали его в качестве убежища. Вдоль берега тянулись роскошные виллы. Цицерон владел величественной усадьбой. У отвратительно богатого Мецената был свой дом. Древняя императорская семья, Юлии-Клавдии, особенно любила это место. Именно в Анции Август был официально провозглашён Отцом Отечества. Здесь родились Калигула и Нерон; Нерон основал колонию ветеранов и создал новую гавань.

Новые Флавии должны были вскоре прибыть в эту часть побережья. Земельные агенты, должно быть, составляли списки подходящих домов для будущих цезарей, чьи карманные деньги состояли из военной добычи.

Это было превосходное место для торговцев. Город выглядел немного пыльным в межсезонье, но его легко можно было преобразить. По слухам, изысканные прибрежные виллы были украшены эксклюзивными оригинальными произведениями искусства и дорогими современными репродукциями. В большинстве огромных домов всё ещё жили люди, имевшие средства на обновление дома и сада. Удивительно, что пара уважаемых торговцев искусством покинула место с таким потенциалом.

Храм Фортуны был крупным общественным памятником. Я обратился туда за информацией. После безрезультатного визита Горнии некий Секст Силан, племянник Примиллы, оставил записку, в которой просил всех интересующихся обращаться к нему. Мне пришлось вымогать деньги у жрецов, чтобы они мне сообщили; было бы куда более любезно, если бы племянник просто нацарапал записку мелом на запертой входной двери дома своего дяди.

Плохая новость заключалась в том, что Силан жил в Ланувии. Чтобы добраться туда, нам пришлось ехать по безымянной дороге через местность на северном краю Понтийской равнины, славящуюся своими неблагоприятными условиями. Понтийские болота имеют грозную репутацию. Тем не менее, летом они должны были пересыхать, а Ланувий находился на отроге Аппиевой дороги, которая вела прямо в Рим.

Х

Ланувий был древнейшим городом на вершине холма в Лациуме, на Альбанских горах, к югу от Аппиевой дороги. Над городом возвышалось несколько храмов, особенно богато украшенный храм Юноны Соспы, которому принадлежала большая часть земель между этим местом и побережьем. Проезжая через него, мы знали, что почва здесь необычайно плодородна, хотя население было очень редким. На протяжении большей части пути мы не видели никого, кроме нескольких бледных рабов. Судя по состоянию дороги, транспорт здесь был необычным, а рабочие смотрели на нас так, словно никогда не видели путешественников. Ну, они смотрели, пока Альбия не взглянула на них. Затем они нервно отвернулись.

«С холмов стекает множество рек, несущих вниз богатый аллювиальный ил». Я бы взял на себя роль Елены, будь она с нами. Даже если у Альбии разбито сердце, ей не обязательно быть невежественной. «Итак, на Понтийской равнине одни из лучших земель в Италии для выпаса скота и выращивания сельскохозяйственных культур, но людей там почти не встретишь. Уровень грунтовых вод очень высок, а песчаные дюны на побережье сдерживают наводнения, поэтому большую часть года, особенно к югу отсюда, это место чумное. Тучи кровососущих насекомых делают болота практически непригодными для жизни. Держитесь получше, они переносят ужасные болезни».

Мы находились севернее настоящих болот, что меня вполне устраивало. Были попытки их осушить. Все попытки провалились.

Высокая цитадель в Ланувии, должно быть, была более благополучной. С её акрополя открывались великолепные виды на равнину и далёкий океан. Как и большинство мест с видами, эта была активно заселена братьями, владевшими виллами. Чтобы обеспечить их потребности в обслуживании, процветали мелкие ремесленные мастерские. Силан был специалистом по терракоте.

На обочине перед его домом сидел ряд веснушчатых детей. Когда наша повозка подъехала, все они гурьбой набросились на неё. Я попытался договориться с ними, что они позаботятся о наряде, то есть не будут пинать осла и снимать колёса. Я надеялся, что они слишком малы, чтобы сдвинуть сундук с деньгами.

Притворяясь крайне застенчивыми, никто из них не проронил ни слова. Когда я вошёл в мастерскую, Альбия встала в дверях, строго глядя на кусачек. В её нынешнем настроении она была пугающей; это сработает.

Дети, должно быть, унаследовали веснушки от матери. Она никогда не...

появилась; вскоре я понял, что она мертва – вероятно, истощена и умерла при родах, судя по опасному количеству потомства, которое она оставила.

Силан был коренастым, рябым мужчиной, с лёгкой раздражительностью, свойственной ремесленникам, вызванной тревогами, связанными с монопольным предпринимательством. В качестве жеста, подчеркивающего его индивидуальность, он носил на левом предплечье браслет, притворявшийся золотым. Его туника была тусклой и рваной, но он был в рабочей одежде, так что это ни о чём мне не говорило. Ассортимент в его мастерской был хороший: искусно сделанные, изысканные акротерии в греческом стиле для крышных украшений, несколько горгулий, обычные полки с плиткой и настенные дымоходы, а также обычные декоративные изделия для дома, кадки для растений и балконные поддоны. Всё было красиво. Я бы купил у него.

Он делал вид, что хочет быть дружелюбным, но сдерживал себя. Я смягчил его, в основном рассказав, сколько денег привёз его дяде и тёте. Он оказался в неловкой ситуации. Его родственники таинственно исчезли. У них не было детей. Будучи единственным племянником, он чувствовал себя обязанным взять всё на себя, хотя даже не знал, живы ли Примилла и Модест. В отличие от меня, он считал, что не имеет законного статуса наследника, поэтому не мог вести переговоры.

Я посочувствовал. «Так что же случилось? Я работаю в этой сфере; возможно, смогу дать тебе совет». Силан был не из тех, кто доверяет информаторам или даже знает, чем мы занимаемся. «Силан, что случилось? Я видел их дом в Анции; он совершенно заброшен. У твоего дяди и тёти, должно быть, были слуги, но они тоже дематериализовались. Ты привёл сюда рабов?»

Понимание его практических трудностей, должно быть, завоевало его доверие. Силан вздохнул.

«Они сбежали. Я не стал за ними охотиться. Пусть бегут, если смогут найти себе пропитание». Этот человек не был ни жадным, ни мстительным. Приличный человек. Нечасто мне попадались такие. Я старался не находить в этом ничего подозрительного.

Он казался расстроенным из-за пропавших тёти и дяди, встревоженным ситуацией, совершенно подавленным. «Мне сказали, что дядя ушёл первым, а потом тётя пошла его искать. У неё хватило ума приказать одному из их рабов прийти и сообщить мне, если она тоже исчезла».

«Так куда же делись Примилла и Модестус?»

«Тебе лучше этого не знать, Фалько».

Я был взволнован. «Попробуй».

«Они пошли к Клавдиям». Силан говорил так, словно я должен был знать, что это

Имелось в виду. Стоило мне лишь поднять брови, как он вернулся к началу истории: «Дядя и тётя владели собственностью, сельскохозяйственными угодьями. Изначально они зарабатывали деньги именно так, но вы знаете, каково это. Никто не остаётся на равнине, потому что быстро заболевает. Любой больной вскоре умирает. Только рабов можно уговорить остаться там и заниматься сельским хозяйством. Те, кто может себе позволить переехать, так и поступают».

Они поднимаются в горы или перебираются на побережье. Так, около двадцати лет назад Модест стал торговцем произведениями искусства в Анции, хотя они всегда сохраняли свою землю.

«Мой отец вел с ними дела, как я уже говорил; Геминус знал их долгое время... Так что же произошло?»

«Вспыхнул пограничный спор. Я знал об этом – ссоры не утихали годами. С некоторыми соседями, как известно, трудно иметь дело. Несколько месяцев назад скот забрел на дядины земли и нанёс большой ущерб. Модестус любит отстаивать свои права – он пошёл разбираться. Но так и не вернулся. Тётя Примилла – женщина отважная; она отправилась на его поиски.

С тех пор ее тоже никто не видел.

«Эти соседи – те самые Клавдии, о которых вы говорили?.. Так вы сообщили об этом? Вызвали власти?»

«Я сделал всё, что мог. Прошло много времени, прежде чем я что-либо услышал. Как только я узнал, что мои родители пропали, мне пришлось нанять кого-то, кто присмотрит за моими делами, прежде чем я смогу отправиться в Анций. Мне удалось заинтересовать местного магистрата. Отряд отправился на разведку. Они ничего не нашли. Клавдии все отрицали, что видели моих родственников. Так что ничего нельзя сделать».

«Это звучит слабо!»

«Ну что ж... это же пустоши, Фалько. Чужаки туда не ходят».

«Что... расстроило болотных духов с перепончатыми лапами, и они тебя утопили?» – удивился я. «Смутьянство – это домашняя понтийская традиция, и всем приходится с ней мириться?»

Пока я неистовствовал, Силан выглядел так, будто ему не везло. «Дело в том, Фалько, что я прекрасно знаю, что произошло. Мои тётя и дядя расстроили не тех людей и поплатились за это. Никто не может найти их следов. Никто из местных ничего не видел. Нет никаких доказательств. Так что я не собираюсь связываться с Клавдиями и исчезать сам, не так ли? Так что да, именно так хулиганы и уходят от ответственности, но нет, я не оставлю своих детей сиротами».

Я спросил, не хочет ли он нанять меня для расследования. Он ответил отрицательно. Отчасти это было облегчением. Мне не хотелось заниматься сельской работой. Особенно в Понтийских болотах.

Это самоубийство.

Мне бы это не подошло, но я понимал, почему Секст Силан не стал раскрывать тайну. Он был практичным человеком. Сколько раз я советовал клиентам выбрать такой разумный путь (и сколько раз меня игнорировали)?

Что касается денег, которые должен был Па, мы договорились, что я передам их и закрою счёт. Силан будет хранить деньги в храме Юноны Сосп, пока не пройдёт достаточно времени, чтобы почувствовать, что он может забрать их сам.

Реалистично, это произойдёт скоро. Один взгляд на всех детей, которых он воспитывал, говорил об этом. И я его за это не винил.

Он вышел забрать деньги. Сгоняя с тележки своих веснушчатых малышей, он подтвердил, что воспитывает их в одиночку: у него шестеро детей младше четырнадцати лет.

Я купила кучу его прекрасных терракотовых изделий. Этого хватило бы, чтобы оплатить несколько его счетов за еду, да и вообще, мне они очень понравились. Альбия помогла мне с выбором.

Когда Силан попрощался с нами, он спросил с отчаянием, которое я почти мог простить:

«Ваша дочь производит впечатление очень милой молодой леди. У нее есть муж, Фалько?»

«Исчезни!» – вскрикнули мы с Альбией в унисон.

Неподходящее время, Силан.

XI

Это странное исчезновение двух уважаемых арт-дилеров продолжало преследовать меня. Поездка даёт время для размышлений. И всё же у меня были свои заботы. Если Силан хотел оставить надежду, это было удручающе, но это его личное дело. Я пошёл дальше, избавившись от наличных и получив возможность продать статуи. Странный эпизод закончился. Или нет? Мне следовало бы знать лучше.

Аппиева дорога – легендарная дорога, построенная четыреста лет назад Аппием Клавдием. Она тянется через Понтийские болота, прямая, как копьё, на протяжении пятидесяти миль между Римом и Таррациной. Там, где дорога пересекает болота, она проложена по насыпям, но северная часть широкая, с хорошим покрытием и, если ваш осёл способен на многое, приятно быстрая. Я нанял приличную рабочую лошадь; она не кусала, не ходила по канаве, но и не напрягалась. Мы неспешно спустились по съезду и выехали на знаменитую дорогу прямо перед тем, как она поднималась на Альбанские холмы, мимо озёр Неми и Альбан.

Прочитав дружескую лекцию Альбии (которая почти не ответила), я вынужден был признать, что Аппий, великий строитель, построивший также первый римский акведук, был выше среднего для патриция. Будучи свободнорождённым городским юношей, я находил некоторые его решения сомнительными – например, разрешение сыновьям вольноотпущенников входить в сенат и предоставление права голоса сельским жителям, не владевшим землей. Тем не менее, Аппий Клавдий также опубликовал закон, лишив жрецов возможности хранить его в тайне. Это сделало его покровителем доносчиков.

Мы прошли на север десять миль. Оставалось всего две-три, и мы добрались до гробниц среди пиний, окаймляющих подъезд к Двенадцатому району Рима. В этот яркий и знойный день эти места, порой безлюдные, были отличным местом для путешествия. Мы добрались до тени. Я был бодр; я чувствовал запах дома, а осёл чувствовал запах своего хлева. Альбия лишь тоскливо сопила, но вскоре я смог передать её Елене.

Затем мы наткнулись на вигилов. Поскольку Двенадцатый полк находится под присмотром Четвёртой Когорты, это был отряд людей Петро.

За пределами города дисциплина испарилась. Некоторые, естественно, дремали под соснами. Однако другие проявили себя весьма старательно.

Они сказали, что занимаются делом, о котором мне рассказывал Петроний: труп сброшен в мавзолей. Одного ритуального возложения Петро показалось мало.

Вооружённые ломами и жаждущие насилия, его воины разбивали мавзолеи и заглядывали внутрь в поисках других тел, которым там не место. В обветшалом придорожном некрополе многие гробницы были настолько древними, что никто не знал, кто их построил. Их было легко обыскать, как только бдительные соскребли спящих бродяг с обветшалых ступенек. Другие, даже самые старые, всё ещё использовались семьями; благодаря хорошему питанию и мужественности нашего народа, некоторые римские кланы имели длинную родословную.

Один капризный хозяин, должно быть, поставил условием его присутствия; я видел, как Тиберий Фускулус, доверенный Петро, скрывал своё нетерпение, пока этот ворчливый щеголь без конца возился с замком. Я подкатил тележку… и когда Фускулус снова освободился, он подошёл. Он был располневшим, разгорячённым и красным. Альбия дала ему воды. «Бери всё. Кому какое дело?» Она раздавала свою щедрость с лёгким фатализмом, словно ей самой было всё равно, умрёт ли она от жажды.

Фускулус, мудро избегая агрессии Альбии, сообщил мне, что больше трупов не обнаружено. «Ну, много, – пошутил Фускулус, – но ни один из них мы не связываем с этим делом».

«Скоро ли Петроний вытащит тебя оттуда?»

«Ещё нет, Фалько. Упрямый нищий убеждён, что мы нашли ритуального убийцу».

«Тогда Петроний Лонг должен отсиживаться до следующего новолуния, иначе будет

«Ро» в месяце или красная туника, принесенная домой из прачечной – какой бы странный триггер ни подсказал этому убийце, что ему пора пролить еще больше крови».

«Обычно, – согласился Фускулус, – босс был бы рад затаиться. Особенно летом, когда он любит рано вернуться домой к вашей уважаемой сестре и вздремнуть на их прекрасной солнечной террасе».

Мне было смешно. У Петро была своя эксцентричная сторона: он никогда не любил, чтобы кто-то знал о его привычках, и даже не сказал своим людям, что живёт с Майей.

Конечно, они все знали. «Что изменилось?» – спросил я.

«Государственная тайна. Рот запечатан.»

«Очень взрослый! И ты собираешься этим поделиться?»

«Абсолютно нет, чёрт возьми, Фалько. Это совершенно подло, одно слово тебе.

«И меня бы зажарили на вертеле, засунув мне в задницу пучок орегано».

Устав от мальчишеских разговоров, Альбия прервала его: «Полагаю, Тиберий Фускул, это значит, что дядя Луций не высказал тебе своего мнения по этому поводу?»

Он посмотрел на нее почти так же изучающе, как Силан, прежде чем спросить, замужем ли она. «Умница. Нет, дядя Луций – скупой ублюдок – не раскрыл своих великих замыслов».

Я усмехнулся. «Тогда мне придется спросить его самого».

«Ты сделай это, Фалько». Фускулус снова занялся поисками гробниц. Я пришпорил осла. Когда повозка дернулась и тронулась, Фускулус крикнул нам вслед без злобы: «Главная зацепка в том, что мы нашли багаж!»

Интересный.

Это было так интересно, что мне не терпелось расспросить Петрония об этом. Сначала я вернул повозку в конюшню, отвёз Альбию домой и сделал вид, что благополучно вернулся к семье. Примерно через полчаса я выскочил к Петро.

Елена заметила, как я ухожу. Я подмигнул ей и пообещал поделиться сплетнями, как только вернусь. Она вздохнула, но не вмешалась.

Петроний, как ни странно, примерял тогу. Это редкое зрелище заставило меня рассмеяться.

– пока я не выяснил, почему. Наступали сумерки, так что душные улицы немного остыли; однако этого было недостаточно, чтобы взвалить на плечи фунты тяжёлой белой шерсти. Похоже, выбора не было: Петро пришлось заменить своего трибуна, Рубеллу. Старшего офицера Четвёртой когорты вызвали на важное совещание на Палатине.

Обычно Петрония брали с собой, чтобы он шёпотом поправлял Краснуху всякий раз, когда она ошибалась – искажать факты было прерогативой любого ленивого трибуна. На дворе был июль, а Краснуха отсутствовала. Поскольку он не удосужился сообщить префекту Вигилеса, что украл отпуск, Петро, если бы захотел, мог бы вывалить Краснуху в муловом навозе. Однако глупо было бы так поступить.

«Фалько, ты же знаешь, что я думаю о краснухе...»

Я заверил его, что думаю то же самое. Маркус Рубелла был чрезмерно разрекламированным, сверхамбициозным, ненадёжным, эгоистичным мерзавцем. Однако я считал его…

Лучшее, что могла получить группа: «Расскажи мне, Петро».

«От краснухи?»

«Занимаюсь этим делом, идиот».

«Мы нашли спрятанный пакет, который, должно быть, принадлежал жертве убийства.

Возможно, он заметил, что за ним следят, поэтому спрятал свои вещи прямо перед тем, как его схватили.

«Какая связь с дворцом?»

«Он нёс проект прошения императору».

'О?'

Петроний поморщился. «Ужасные стоны. Жалобы на местную преступность. Это Общественному позору позволяли слишком долго тлеть; власти в наших регион просто не будет решать этот вопрос... Император должен взять на себя инициативу и отказываются терпеть неудобства, причиняемые преступниками, которые хвастаются, что они Иметь особую защиту... Конечно, никто никогда не подслушает. Тем не менее, я засунул его наверх – дал бедняге последний шанс на аудиенцию.

«Это меньшее, что я мог сделать», – подумал я.

«Ты знаешь, кто он?»

«Я же сказал, что это черновик, болван! Никто не расписывается на частном черновике».

«Глупый я! Значит, это не помогло?»

«Я бы сохранил его, если бы он был полезен. Конечно, мне пришлось сообщить этим жукам-свиткогрызам, что писатель был найден со вспоротым от паха до глотки животом и оторванными руками».

Подробности были новыми. Я скривился. «Плутон! Это привлекло бы внимание к твоему отчёту».

«Похоже на то. Что на меня нашло? Теперь какой-то придурок хочет получить брифинг».

«Присматриваю за его спиной», – сказал я. «Ты справишься. Ты своё дело знаешь. И ты там уже был». Петроний был со мной во дворце. Однажды мы обсуждали политику с императором и целой толпой лакеев. Веспасиан нас оценил. Тем не менее, мы тогда выудили у него комиссионные. «Кто послал повестку?»

«Какой-то парень по имени Лаэта».

Я резко остановился. «Клавдий Лаэта? Я пойду с тобой».

«Не вмешивайся. Мне не нужна нянька, Фалько».

«Лаэта – это проблема. Он мастер притворяться покладистым. А потом вытащит твои яйца, засунет их в старый вязаный носок, закрутит его себе над головой и собьёт тебя с ног твоим же магическим механизмом».

«Для поэта, пишущего на досуге, ваши образы никуда не годятся», – угрюмо заметил мой старый друг. Но, должно быть, он нервничал из-за встречи, потому что позволил мне пойти с ним.

В отличие от него, я не шёл на тогате. Лаэта был главой главного секретариата. Этот человек поручал мне столько сомнительных заданий, что я не ожидал от него никакого уважения. Единственным достоинством Лаэты были его постоянные попытки предать Анакрита, главного шпиона. Я наблюдал со стороны и пытался стравить их друг с другом.

Мы с Петронием неторопливо вышли из патрульного дома. Я радовался возвращению. Запрокинув голову, я вдохнул последние капли тепла тёплого городского дня.

Я слышал тихое гудение голосов семей и групп друзей, которые ели, болтали, собирались, чтобы насладиться тихими часами дня, прежде чем вернуться к своим обычным привычкам – прелюбодействовать с жёнами друг друга и обманывать друг друга в бизнесе или игре в кости. Вереницы визжащих девушек, продающих гирлянды, расходились по домам; теперь никто не покупал цветы к ужину. Звуки флейт и барабанщика соперничали со стуком посуды из переулка, очевидно, из задней двери нескольких баров. Ароматы жареной еды, плавающей в масле и приправленной тимьяном и розмарином, парили чуть выше уровня улицы.