Текст книги "Шафрановые врата"

Девочка кивнула.

– Пожалуйста, пойди и скажи ему, что пришла мадемуазель О'Шиа, – попросила я.

Она вошла в дом, и голоса внезапно умолкли.

Я стояла, ощущая легкую дрожь, и вдруг появился он. Этьен. Мой Этьен. Сначала я поразилась его виду: он был намного худее, чем я его помнила, а костлявость его плеч, которую я вчера отметила, еще больше бросалась в глаза. Его лицо было каким-то отекшим и очень бледным, а может, я просто уже привыкла видеть более темные лица?

Он внимательно смотрел на меня.

Я говорила себе, что люблю его. Но, видя его здесь, такого... безжизненного, я не ощущала ничего похожего на любовь. Я испытывала к нему ненависть. Я вспомнила все, через что прошла, разыскивая его, вспомнила, что была вынуждена иметь дело с Манон. Вспомнила, как ждала его.

Я не думала, что наша встреча будет такой. Я представляла, как он раскроет объятия, а я подбегу к нему. Или я буду рыдать, а может, он разрыдается или мы оба. Я создавала в своем воображении столько картин!

Вместо этого мы просто стояли, глядя друг на друга.

Он сделал несколько шагов мне навстречу. В одной руке он держал стакан; даже на расстоянии я слышала запах алкоголя. Я мимоходом подумала, что его лицо, должно быть, отекло из-за злоупотребления спиртным.

– Сидония? – произнес он, нахмурив лоб.

Я вспомнила о своих кошмарах, в которых стояла перед ним, а он не узнавал меня.

Я сняла хики покрывало.

– Да, – сказала я. Я думала, что мой голос будет дрожать, будет тихим, но нет, и я совсем не дрожала. – Да, это я. Ты меня не узнаешь?

Его глаза округлились.

– Ты выглядишь... ты совсем другая.

– Как и ты, – сказала я.

– Манон говорила мне, что ты в Марракеше. Я не мог в это поверить. Ты проделала весь этот путь... – Он окинул взглядом мою фигуру под свободным кафтаном. Конечно же, Манон рассказала ему, что ребенка больше нет. – Но... как?.. И...

Он не спросил «почему». Но я это услышала.

– Да, – заговорила я. – Я проделала весь этот путь. И я потеряла ребенка. В Марселе. Это на случай, если Манон тебе не рассказала. На случай, если тебе интересно. – Все слова вылились легко, почти без эмоций.

Я знала, что Этьен испытывает облегчение.

Он сокрушенно покачал головой.

– Мне так жаль. Должно быть, это было ужасное время для тебя, – сказал он. – Прости, что меня не было тогда рядом с тобой.

Но он не сожалел об этом. Я это видела; он просто говорил в своей обычной манере. Он всегда знал, что сказать. Он знал, что сказать мне, каждый раз, когда мы виделись в Олбани. Я ощутила в себе что-то грубое и колючее, должно быть, это был один из марокканских джиннов,и я подбежала к Этьену. Я изо всей силы ударила его по лицу, сначала по одной щеке, потом по другой. Стакан выпал из его руки, ударился о плитку и разлетелся на осколки.

– Ты не сожалеешь. Не говори, что ты сожалеешь, это притворство – я вижу это по выражению твоего лица, – сказала я громко.

Я уловила шелест одежды позади себя, мягкие шлепки босых ног по плитке.

«Баду или Фалида», – мелькнула мысль, но я сразу же перестала об этом думать.

Этьен сделал шаг назад, схватившись рукой за щеку. На его щеке была кровь – я ударила его так сильно, что зуб впился в щеку.

– Я заслужил это, – сказал он, ошеломленный, уставившись на меня. Затем он покачал головой. – Но, Сидония, ты не все знаешь.

– Я знаю, что ты сбежал от меня после того, как я сказала тебе, что беременна. Ты уехал из Олбани, даже не позвонив мне, хотя бы для приличия. Не написал. Ничего! Это все, что мне нужно знать.

– Значит, ты проделала весь этот путь сюда, чтобы сказать мне это? – Внезапно он покачнулся, но удержался на ногах и тяжело опустился на стул. – Чтобы ударить меня?

– Нет. Я приехала сюда, чтобы найти тебя, потому что...

И в этот момент в дверях появилась Манон.

– Потому что она не контролирует свои эмоции, – сказала она. – Как ты себя ведешь! – упрекнула она меня, качая головой, но ее лицо выражало удовлетворение. – Как в Америке называют тех, кто так ведет себя, а? Женщина легкого поведения? – Она посмотрела в сторону ворот. – А вы чего уставились? – крикнула она.

Я повернулась и увидела у ворот Баду, прижавшегося к Фалиде. Она обняла его, как будто хотела защитить.

– Убирайтесь! – еще громче крикнула Манон.

Фалида взяла Баду за руку, и они выбежали на улицу, оставив дверь открытой.

– Я знаю, что ты не очень хорошо себя чувствуешь, – сказала я, тяжело дыша. – Манон говорила мне. Что это такое? Что за джинны?

– Я не могу больше заниматься врачебной практикой, – сказал он, поднимая руку и глядя на нее как на своего врага. – Я не могу полагаться на себя. А значит, нести ответственность за чью-либо жизнь. – Теперь он снова посмотрел на меня с мукой на лице. – Все, что я могу делать, – так это консультировать. Но это ненадолго. Моя жизнь кончена. Я видел, что происходило с моим отцом. Теперь это происходит со мной. Это хорея Гентингтона.

Название мне ничего не говорило.

Я шагнула к нему.

– Мне жаль, что ты болен, Этьен. Но почему ты не сказал мне? Ты не должен был меня так бросать. Я бы поняла.

– Я бы поняла! – передразнила меня Манон. Это прозвучало резко, со злорадством.

– Мы можем куда-нибудь пойти? – спросила я, взглянув на нее, а затем снова посмотрела на Этьена. – Куда-нибудь, где мы сможем остаться наедине? Только ты и я? Разве тебе нечего сказать мне? О нас? О нашей жизни в Олбани?

– То время ушло безвозвратно, Сидония, – сказал он. – Ты и я в Олбани... Все прошло.

Я не хотела, чтобы Манон услышала что-то еще – то, что Этьен и я должны были сказать друг другу.

– Пожалуйста, Манон, – резко бросила я. – Уйди в дом. Не могла бы ты оставить нас ненадолго одних?

– Этьен? – протяжно произнесла она. – Ты хочешь, чтобы я ушла?

Он посмотрел на нее.

– Я думаю, так будет лучше.

Почему он так бережно относился к ней? Она этого не заслуживала.

Манон ушла, шурша шелковым кафтаном. Как только она скрылась с глаз, я подошла к Этьену и села напротив него. Нас разделял низкий столик с медным подносом, на котором стояла шиешаМанон.

– Мне все ясно, Этьен. Я ничего не понимала, пока Манон не рассказала мне о болезни, передающейся от родителей к ребенку. Э-э... как ты ее назвал?

– Гентингтон, – сказал он низким голосом, уставившись на свои колени. – Хорея Гентингтона. Она проявляется иногда в период полового созревания, а обычно после тридцати, поэтому родители сначала не знают об этом. В пятидесяти процентах случаев она передается от родителя ребенку.

Мы помолчали. Следы от моих пощечин краснели на его пепельных щеках.

– Паранойя, депрессия, – через некоторое время продолжил он. – Спазматические судороги. Проблемы с равновесием и координацией. Невнятная речь. Припадки. Слабоумие. В конце концов... – он опустил голову и закрыл лицо руками.

Я смотрела на его макушку, как за день до этого смотрела на макушку Ажулая.

Волна жалости охватила меня; несмотря ни на что, я была не каменная.

– Мне жаль, Этьен, – сказала я. – Теперь я знаю, что именно из-за этого ты оставил меня. Потому что ты не хотел, чтобы я видела твои страдания. И ты не хотел, чтобы у твоей жены была такая жизнь. И у нашего ребенка. Но люди, которые любят друг друга, так не поступают. Они заботятся друг о друге, что бы ни случилось.

Он поднял голову и посмотрел мне в глаза. Его глаза были темными и тусклыми. Мне захотелось узнать, о чем он думает. Всегда ли его лицо было таким непроницаемым?

– Но уйти, не сказав ни слова, Этьен... Даже не попытаться объясниться. Этого я не понимаю. – Теперь я говорила спокойно. Рассудительно.

Он опустил глаза.

– Это было малодушие, – сказал он, и я кивнула, возможно, желая подбодрить его. Что я хотела услышать? – И неуважение к тебе. Я это знаю, Сидония. Но...

Но – что? Скажи, что ты сделал это, чтобы защитить меня. Скажи, что ты сделал это из-за любви ко мне.Но как только эти мысли пришли мне в голову, я вдруг поняла, что Этьен недостаточно благороден, чтобы хотеть защитить того, кого он любит. Только не Этьен! Он не благородный человек. Он, как он только что сам признался, трус.

– Я проделала весь путь сюда, в Северную Африку, чтобы найти тебя. Вот как я верила тебе тогда. Тебе и себе. Мне нужно было найти тебя и попытаться понять... – Я запнулась.

Его лицо по-прежнему было непроницаемым. Мне снова захотелось ударить его. У меня просто руки чесались. Я сцепила пальцы.

– Вот как сильно я любила тебя когда-то, – произнесла я, отметив прошедшее время. Любила.– Значит, все это было для тебя игрой? – спросила я, удивляясь тому, что повторяю слова Манон. – Ты всего лишь проводил со мной время, а я была настолько наивной, настолько слепой, что верила, будто ты относишься ко мне так же, как и я к тебе?

– Сидония, – заговорил он, – когда я встретил тебя... Меня влекло к тебе. Ты помогла мне забыть о моем горе. Ты была добра ко мне. Незадолго до того, как я увидел тебя, я уже точно знал, что проиграл в генетическую рулетку. Я знал, что меня ждет в будущем. Я не хотел думать об этом. Я только хотел... Мне нужно было не думать... – Он запнулся.

– Ты хотел отвлечься? – Я не узнала собственного голоса. И снова я повторила слова Манон.

– Конечно. Как я и говорила тебе. Он никогда не любил тебя. – Это была Манон, снова появившаяся в дверном проеме. Она подошла к Этьену. – Разве ты не замечаешь очевидного?

Я посмотрела на нее, затем снова на Этьена.

– Очевидного?

Этьен отвернулся от меня.

– Манон, только не так, – сказал он и снова посмотрел на меня. – Если бы я знал, где именно ты находишься в Марракеше, я бы пришел к тебе. Я не знал этого, Сидония, – оправдывался он. – Я хотел поговорить с тобой наедине. Не... – Он умолк, а Манон рассмеялась. Это был невеселый раскатистый смех.

– О, Этьен, ради бога, просто скажи этой женщине правду. – Она подошла к нему и вцепилась в его рукав своими пальцами с накрашенными ногтями, похожими на когти. – Она сможет смириться с этим. Она только с виду хрупкая, но внутри она как сталь. Поэтому скажи ей правду. Или это сделаю я. – Она наклонилась к нему и поцеловала. Долгим поцелуем в губы.

Я была слишком шокирована, чтобы что-то сказать.

Этьен оттолкнул ее руку, прижал дрожащие пальцы ко лбу. Не глядя на меня, он вышел со двора через открытую дверь. Я осталась сидеть на месте и все еще не могла ничего сказать от потрясения.

– Ну вот, – сказала Манон. – Теперь ты знаешь. – Она издала что-то вроде «тсс». – Такой слабый, несчастный человек. И это не имеет отношения к его болезни. Он всегда был таким.

– Знаю – что? О чем ты говоришь? – Может, мне показалось, что она его так поцеловала?

– У него сейчас очень трудное время. Попытайся смириться с этой правдой. – Она села рядом со мной, закурила трубку и затянулась. Я почувствовала запах кифа.– Он просто не может принять тот факт, что сделал то, чего, по его утверждению, не хотел делать.

Я посмотрела на ее губы, сжимавшие мундштук. Она только что целовала Этьена. Не как сестра.

– Да, – продолжила она, – он говорил, что не позволит джиннампойти дальше. Что он не передаст свою болезнь.

Я открыла рот. Все перепуталось, все было неправильно.

– Но... он знает... что ребенка больше нет... – Мой голос доносился до меня как бы издалека.

Манон пожала плечами, показывая, что это ее мало трогает.

– Но он есть, – сказала она, оторвавшись от мундштука.

Я потрясла головой.

– Что ты имеешь в виду?

Она снова затянулась, а потом сделала долгий медленный выдох и пристально посмотрела на меня.

– Баду, – сказала она.

Время шло. Я просто смотрела на нее.

Наконец Манон снова вынула изо рта мундштук.

– Я заставила его захотеть меня. Вот и все. После похорон его отца, когда он все еще считал меня только дочерью служанки, я попросила его помочь мне в маленькой пустячной работе. Чтобы он почувствовал себя сильным, словно я была слабой женщиной, нуждавшейся в помощи мужчины. – Она ухмыльнулась, вспомнив это. – Случайное прикосновение, долгий взгляд... Для меня это была просто игра. – Она снова затянулась, прикрыв глаза. – Это было просто, Сидония. Мне не пришлось прикладывать много усилий, чтобы поставить его на колени. – Она щелкнула пальцами. – Это как поймать рыбу на жирного червя. Я решила, когда увидела его на похоронах отца, что накажу его так, как он того заслуживает. Я заставлю его желать меня, позволю ему прикоснуться ко мне, попробовать меня, а потом... пуф! – И снова она щелкнула пальцами. – Я выгоню его. Я заставлю его сходить с ума. Как я делала это с другими мужчинами. Для меня удовольствие наблюдать, как они извиваются на крючке, а затем отпускать их. Но больше они уже не могут плавать так, как плавали раньше. Они сломлены. – В ее глазах разгорелся огонь. – Отравлены желанием ко мне.

Я вспомнила о коленной чашечке и зубе трупа. То, как она уколола меня отравленной костью.

– Конечно, я заставила его ждать. Я заставила его дико хотеть меня, он просто потерял голову. И в конце концов я отдалась ему, зная, что он вернется. Он приходил ко мне снова, и снова, и снова. Он никогда не знал такой женщины, как я. Не мог насытиться мной.

Я старалась не сравнивать, не думать о том времени, когда мы с Этьеном были вместе. Присутствовал ли в наших отношениях тот огонь, та страсть, о которой говорила Манон?

– Наверное, у нас все было так же, как у нашего отца и моей матери. Наш отец был загипнотизирован моей матерью. Он писал ей признания в любви. Я хранила их после ее смерти. Он писал, как ему нравилось овладевать ею в комнате рядом с той, где его жена читала или развлекала гостей. Ему доставляло удовольствие знать, что его жена находится в пределах слышимости, эта необходимость таиться заводила его. И так же было с Этьеном. Я заставляла его овладевать мной там, где нас могли увидеть, где он ощутил бы себя униженным, если бы его застали с дочерью служанки.

– Нет, – прошептала я, не желая слушать о ее фантазиях.

– После того как мы стали любовниками, я заставила его купить этот дом на мое имя. Я заставила его оформить официальный документ, по которому мне выплачивается ежемесячное денежное пособие, пожизненно. Пожизненно, – повторила она. – Он всегда будет поддерживать меня. Конечно, это пока он будет думать, что я люблю его, что я хочу только его, что мы всегда будем вместе. Что ни один мужчина не может удовлетворить меня так, как он. Он клюнул на все это. Пообещал, что останется в Марракеше и будет работать врачом в Ла Виль Нувель. Мы договорились, что у нас не будет детей. Он и не заикался о том, чтобы мы поженились. Конечно нет. Он, великий французский врач, – и женится на скромной марокканской служанке? О нет! Я всегда буду его содержанкой. Я думаю, в душе он считает, что ни одна женщина не стоит того, чтобы на ней жениться. Женщина для дружеского общения, для интимных отношений – oui. Для брака – нет.