Текст книги "Измена"

Автор книги: Линда Барлоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

Пораженная тем, что она прочла в газетах и услышала в новостях, Энни вспомнила выражение бешенства на лице Мэтью Кэролайла.

Третья глава

Спустя полтора года

– Красота, правда? – сказал Сэм Броди, стоя рядом с Энни на противоположной стороне улицы от только что возведенного кафедрального собора в городском районе Миссон.

– Да, – только и ответила Энни. Новое здание поражало воображение. Хотя ей приходилось работать на многих строительных площадках, она никогда еще не видела такой громады. Стройка началась полтора года назад. Сначала был заложен массивный фундамент, потом завершен и стальной каркас, основа конструкции. Черед был за стенами и высокой сводчатой крышей современного здания, выдержанного в традиционном готическом стиле. Каменщики завершили большую часть наружных работ, осталось установить несколько замысловатых каменных изваяний. Тем временем началась внутренняя отделка, а эта часть непосредственно касалась Энни.

Энни, Сэм Броди, Дарси и Сидни Кэнин сегодня вместе с двумя из шести членов строительного комитета Церкви Единого Пути производили обход строительной площадки и по ходу дела вносили изменения в проект.

Она была обеспокоена, так как в последнее время одна за другой стали возникать мелкие, но досадные проблемы.

Хотя Энни не была архитектором или инженером-строителем, ей случалось сталкиваться и с проблемами, требовавшими от нее технических знаний. Она старалась не отступать перед ними и если чего-то не знала сегодня, то во что бы то ни стало старалась разобраться к следующему дню.

Работая в преимущественно мужском окружении, она то и дело сталкивалась в офисе подрядчиков с этаким снисходительным «не забивайте этим свою хорошенькую маленькую головку», но после полутора лет работы покровительственный тон исчез. Энни была уверена, что ей удалось добиться уважения строительной бригады.

– Можете войти, – сказала она. – Надевайте каски и пойдем внутрь.

– Босс, вы давали разрешение людям из церкви и архитектурной фирмы прийти сегодня на стройку?

Паул Мак-Энерни, владелец и управляющий «Мак-Энерни Констракшн», один из самых крупных строительных подрядчиков побережья, дымил сигаретой, слушая Джека Флетчера, звонившего ему по сотовому телефону со стройплощадки.

– Не нужно никакого разрешения, Флетчер, ты должен сам обо всем позаботиться. – Как руководитель работой подрядчиков он обязан был быть в курсе всех дел.

– Я не знал, что они придут, – сказал Флетчер.

– Брось, парень, ты сам мне тысячу раз говорил, что эта баба, менеджер проекта – как ее там? – Энни Джеферсон – все время на стройке.

– Она-то – да. Она и еще одна женщина – представитель наших заказчиков. Но в этот раз они привели с собой уйму народу и проводят осмотр.

– Они что, отвлекают рабочих?

– Да, в общем, нет, но вы знаете, как такие вещи замедляют работу. Сколько можно осматривать?

– Погоди минутку, Флетчер. – Мак-Энерни отложил трубку и принялся просматривать последние данные на экране своего компьютера. До последнего времени показатели работ по собору были просто отличными, и ничто не мешало ему получать такой кругленький доходец. Он улыбнулся. Вот именно, что кругленький.

Большая часть строительных работ была окончена в срок и без перерасхода. А вот субподрядчики были бездельниками. Внутренние работы шли в последнее время медленно. Зачем-то все делалось так чертовски старательно. Наверное, потому, что это была церковь, этот дерьмовый кафедральный собор, и все трепетали перед славой Господней.

Мак-Энерни не верил в Бога. Он считал религию дурацкой фантазией, придуманной, чтобы ослабить естественный страх человека перед смертью. Но он верил в силу предрассудков и видел, какое они оказывают влияние на рабочих, занятых на строительстве собора. С тех самых пор, как во время земляных работ раскопали кость человеческой ноги, кое-кто из рабочих сразу же начал жаловаться и причитать, что это место проклятое.

Мак-Энерни не любил подобных историй. Они повышали нервозность в бригадах, а чем больше рабочие нервничают, тем хуже идут дела: характеры портятся, начинают назревать конфликты, люди временами становятся невнимательными, и в результате происходят аварии. Строительство – опасная работа. Несмотря на то, что компания застрахована от несчастных случаев, невозможно застраховаться от недобросовестности рабочих, если они не чувствуют себя спокойно на рабочем месте. А множество дурацких историй о монашках, скелетах и древних обрядах, безусловно, не добавляли спокойствия.

Мак-Энерни взял трубку, чтобы продолжить разговор с Флетчером. И тут ему снова пришло в голову, что он, в сущности, плохо знает Флетчера и принял его на работу, положившись на слово Сэма Броди, утверждавшего, что он лично его проверял.

До сих пор Флетчер работал нормально. И следил за тем, чтобы рабочие придерживались графика, а это имело решающее значение в работах такого объема.

– Послушай, Флетчер, мне не нравятся эти последние задержки в работе, – сказал он. – Ты отвечаешь за эти дела, так что, будь добр, наведи порядок.

– Хорошо, сэр.

– Можешь, если нужно, выгонять кого угодно. Эта блондинка – дизайнер из «Броди Ассошиэйтс» – их управляющая проектом, так? Вот вы и должны разобраться между собой и уладить все эти дела.

– Хорошо, я поговорю с ней. Она неплохой работник, ее уважают почти все, кто работает на стройке.

«Теперь уже уважают?» – подумал Мак-Энерни. Подумать только, и это та женщина, которую все считали не очень-то компетентной, а всего-навсего малоопытным дизайнером, ничего не смыслящим в строительстве. Броди недавно тоже отмечал хорошую работу этой бабы. Это показывает, сказал он Сэму, что не стоит недооценивать людей.

– Ну что ж, рад слышать, что вы поладили. Если возникнут проблемы, дай мне знать.

– Хорошо, сэр. Я постараюсь.

«Да уж постарайся, задница», – подумал Мак-Энерни, вешая трубку.

Его распирало от злости не из-за снисходительного тона, которым Мак-Энерни разговаривал с ним, а из-за того, что приходится в ответ лизать тому задницу. Но ему самому нравилось быть главным и командовать людьми, которые ему лижут задницу, желая что-то получить.

Он сидел в своем трейлере-офисе, припаркованном вместе с другими трейлерами, фургонами и машинами на свободной стоянке вблизи стройки. Флетчер любил свой трейлер, который стал для него уютным маленьким домиком. Здесь был компьютер, сотовый телефон, маленький холодильник, где он держал сэндвичи и пиво, и микроволновая печь, чтобы подогревать кофе и замороженную пиццу. Была даже узкая кровать, стоявшая вдоль одной стенки, а в задней части размещалась канистра. Все это он использовал значительно чаще, чем могли вообразить его хозяева. Так было лучше, чем ехать домой, в эту паршивую маленькую квартирку в Кастро. Он сделал глупость, поселившись в этом районе, полном сточных канав и педерастов.

Флетчер прокрутил в голове свой недавний разговор с Мак-Энерни. Этот тип – дерьмо. Но Флетчер знал, что должен заставить себя проглотить злость, быть любезным и почтительным. Но уж конечно, он не собирался забывать, что должен быть предан не «Мак-Энерни Констракшн», а прежде всего архитектору, Сэму Броди.

Вот Броди – парень что надо. Он много для него сделал, и хоть Флетчер и не любил быть чьим-то должником, но он не мог не признать, что обязан Броди всем. Броди знал о его делишках, но готов был закрыть на них глаза, что тогда просто изумило Флетчера. Если учесть, что Броди – золотой мальчик, богатый и хорошо образованный, которого, казалось, должно было только передернуть от отвращения к мерзким эпизодам чужой постыдной биографии. Что мог знать этот мальчик из общества о реальной жизни, этом порочном, грязном мире низменных страстей и алчных лап!

– Думаю, нельзя судить о человеке только по его прошлому, – сказал этот золотой мальчик. – Я хочу знать одно: надежный ли ты парень, такой, которому я могу доверять сейчас – сегодня, через месяц, через год? Это все, что меня волнует.

– Я хочу похоронить свое прошлое, глубоко похоронить, – ответил Флетчер. – Если вы мне поможете это сделать, то сможете убедиться, какой я чертовски надежный малый.

– Хорошо, – сказал Броди, – вы приняты.

Броди сдержал слово. Он ни разу не припомнил Флетчеру его уголовного прошлого, даже не бросил на него ни единого подозрительного взгляда. Он полностью доверял ему и даже замолвил за него словечко перед Мак-Энерни.

Флетчер считал себя человеком Броди. Он был готов на все, лишь бы не разочаровать своего патрона.

Выходя из трейлера, Флетчер заметил Сэма Броди, направляющегося в собор с дизайнером и менеджером проекта мисс Джеферсон.

Энни Джеферсон…

Энни…

Четвертая глава

Все шло гладко, пока Энни водила гостей по стройке, показывая им во всех деталях это прекрасное здание. Она как раз начала объяснять им, как проходит установка витражей ручной работы, когда все услышали громкую перебранку, доносящуюся откуда-то сверху из восточной части собора со строительных лесов, тянувшихся вдоль огромного розового окна, по традиции размещенного над главным входом.

Два мужских голоса уже поднялись до крика, и, обернувшись на шум, все увидели, как парень бесшабашно спрыгнул с лесов, где он до этого работал. Сделав непристойный жест рукой человеку, который все еще оставался высоко на строительных лесах над церковными хорами, он вразвалку удалился со строительной площадки.

– Кто-нибудь понимает, что здесь происходит? – спросил Сэм.

Энни объяснила, что молодого грубияна зовут Вико и он племянник того пожилого человека, который по-прежнему стоял вверху на лесах, итальянца Джузеппе Бриндеши, мастера-художника и всемирно признанного специалиста по витражам. Вико – распущенный и неуправляемый хулиган, который любит поиздеваться над своим дядей, устроившим его сюда на работу.

Джузеппе увидел группу посетителей и начал спускаться с лесов – большинство рабочих не утруждало себя этим долгим спуском, пользуясь вместо этого подъемными кранами либо подвесными лифтами. Но Джузеппе любил щегольнуть своей отличной физической формой.

– Извиняюсь за поведение своего племянника, – сказал он пришедшим. Энни заметила, что он сильно расстроен. – У молодежи сейчас нет никакого уважения к старшим.

Джузеппе был сильным, коренастым мужчиной лет под пятьдесят. Энни подумала, что лет двадцать назад он был настоящим сердцеедом. Его глаза искрились лукавством, и от него исходило ощущение неиссякаемой энергии. И в те редкие моменты, когда он не был полностью поглощен работой над своими витражами, он считал своим долгом дать Энни в полной мере почувствовать силу своего мужского обаяния.

Она познакомилась с Джузеппе через Франческу Кэролайл, которая как председатель строительного комитета Церкви Единого Пути высоко оценивала его работу. Хотя он и семья его сестры постоянно жили в Сан-Франциско, Джузеппе большую часть времени проводил за пределами страны, выполняя реставрационные работы в знаменитых кафедральных соборах Европы. В сущности, он только что возвратился после годового отсутствия, и Энни была благодарна, что он сумел выкроить время для этой работы, несмотря на свой очень напряженный график.

Джузеппе обнял Энни и располагающе улыбнулся Дарси.

– Ну как тут моя маленькая мадонна? – спросил он Дарси, на что она ответила своим заливистым смехом. Однажды он сказал ей, что она похожа на изображение святой девы на одном из красивейших витражей в соборе Св. Петра в Риме. Дарси показалось безумно смешным то, что ее принимают за святую, а следовательно, чистую и непорочную деву.

– Как идет работа? – спросила Энни.

– Сносно, – был ответ. – Кое-что мне тут не нравится, но это, как всегда.

«Сносно» – у Джузеппе была высшая оценка. Он был не просто мастером, он привык доводить свою работу до совершенства.

– Я сегодня привела с собой своего босса, – сказала ему Энни. – Он хотел познакомиться с вами.

Сэм вышел вперед, и Энни представила их друг другу. Когда Сэм в своей обычной дружественной манере протянул руку Джузеппе, Энни с удивлением заметила, что тот чем-то смущен. Он пристально смотрел на Сэма, и в его взгляде читалось замешательство.

– Мы не встречались раньше, синьор? – спросил Джузеппе.

Сэм удивленно взглянул на него и пожал плечами.

– Если это так, то приношу извинение за свою забывчивость, – ответил он любезно. – У меня короткая память на лица.

– Ну а у меня отличная память на лица и внешний облик людей вообще, – сказал Джузеппе.

– Который вы с таким совершенством воссоздаете на своих витражах, – подхватила Энни. – Нам очень повезло, что мы заполучили ваш талант. Это будут самые прекрасные витражи во всем городе!

– Во всей стране, если не во всем мире, – поправил Джузеппе. Скромность не входила в перечень его достоинств.

– Похоже, вы почти закончили с розовым окном, – заметил Сид Кэнин.

– Да. Завтра мы начинаем работу над большим витражом, что над дверьми в поперечном нефе, – ответил Джузеппе и махнул рукой в сторону передней части собора, откуда доносился интенсивный стук молотков. – Там сейчас устанавливают леса.

– Можно мне подняться с вами и взглянуть на него поближе? – спросила Дарси, глядя на розовое окно.

Джузеппе кивнул и улыбнулся. Он, похоже, уже забыл свою ссору с племянником.

– Ты же у нас архитектор, а, мадонна? Тогда давай поднимайся. Я тебе кое-что покажу.

– Будь осторожна, Дарси! – крикнул ей Сэм, когда она начала карабкаться вверх.

Дарси обернулась и послала ему кокетливую улыбку:

– Ты поймаешь меня, если я упаду?

– Если ты станешь падать, я уж лучше отбегу от греха подальше, – засмеялся он в ответ.

– Вам надо быть осторожнее, – сказал Сидни своим обычным похоронным голосом. – Если кто-нибудь упадет и получит травму, службы техники безопасности тут же схватят нас за горло.

Когда обход был закончен и Энни вместе с коллегами вышла на грязную стоянку, где были припаркованы трейлеры строителей, Джек Флетчер отозвал ее в сторону.

– У нас тут неприятности, – сказал он, – ты видела, что произошло между Джузеппе и его племянником?

Энни кивнула.

– В сущности, я застала только конец.

– Нам нужно выставить этого щенка подобру-поздорову.

– Послушай, Джек, я знаю: парень – не сахар, но мне казалось, что мы можем дать ему срок для исправления.

– У нас нет выбора. Тут недавно были полицейские с ордером на арест Вико. Оказывается, парень между делом уже несколько месяцев руководит бандой торговцев наркотиками.

– Вот черт! – сказала Энни. Теперь понятно, почему Джузеппе был так зол. Он так старался наставить парня на путь истинный. Мальчишка, правда, очень способный, но он с десяти-одиннадцати лет связан с шайкой. – Бедный Джузеппе! Он такой отличный работник и порядочный человек. Эта история с его негодяем племянником убьет его.

– Вполне может быть. Но у нас нет выбора, Энни. Мы обязаны уволить парня.

– Да, ты прав, – устало ответила она. – Давай так и сделаем.

Это был один из тех моментов, когда она ненавидела свою работу. К счастью, им не часто приходилось увольнять кого-нибудь, но она каждый раз переживала за уволенных рабочих.

– Это нельзя откладывать, – сказал Флетчер. – Я займусь бумагами.

– Было бы правильнее, я думаю, дать ему еще один шанс, но не можем же мы в самом деле держать на работе нарушителей закона.

Флетчер изменился в лице.

– Да, мадам, полагаю, одного преступления для этого проекта вполне достаточно.

Она поняла, что он имел в виду Мэтью Кэролайла, которого обвиняли в убийстве жены, а значительная часть финансирования строительства шла через Франческу от него.

– Мистер Кэролайл формально не является преступником, – напомнила она Флетчеру, – он еще не признан виновным.

– Мэтью Кэролайл? – недоуменно сощурился на нее Флетчер. – А, да, конечно, нет. Да и скорее всего не будет. Но это доказывает только то, что к богачам подход особый.

Энни пожала плечами и откланялась. Уже уходя, она вдруг подумала, что что-то в Джеке Флетчере ей не нравится. Хотя он всегда был вежлив, ее беспокоило то, как настойчиво он пытается отстранить ее от принятия решений. Она как-то указала ему на это, как ей казалось, мягко и ненавязчиво, и вроде бы стало немного лучше. Но все же, когда ей приходилось иметь дело с Флетчером, она научилась задавать ему много вопросов и добиваться подробных ответов. Женщине совсем не просто работать в этой чисто мужской среде. Но зато так увлекательно.

Пока Энни удалялась, Флетчер беззастенчиво оглядывал ее длинные стройные ноги и бедра, обтянутые юбкой. Энни Джеферсон всегда одевалась элегантно и по-деловому, предпочитая строгие костюмы, которые мягко подчеркивали ее стройную фигуру, не выставляя ее, однако, напоказ. У нее были великолепные ноги. А груди – однажды жарким днем ему удалось мельком разглядеть их под прозрачной блузкой – просто закачаешься. И личико милое: ясные голубые глаза, глядевшие на удивление невинно для женщины, которая несколько лет пробыла замужем, чувственный рот, прямой нос с тонкими ноздрями, которые раздувались, когда она злилась или была чем-то расстроена, хотя эта сдержанная особа недолго позволяла отрицательным эмоциям отражаться на своем лице.

Почти с тех пор, как Флетчер впервые ее увидел, он хотел ее. Именно – хотел, так как никогда не думал о каких-то серьезных отношениях и не вступал в них. Только постель. И редко дважды с одной и той же женщиной. Ему не нужна была постоянная женщина, он не хотел неизбежных конфликтов, мелкого вранья и бесконечных жалоб, что он невнимательный или невезучий, или ни на что не способный.

Еще он не хотел, чтобы кто-то совал нос в его прошлое.

Он только хотел поиметь как можно больше женщин. Предпочтительно хорошеньких и не строптивых.

Энни просто сразила его. Она была внешне очень спокойна, но ему хотелось, чтобы под маской светскости скрывалась женщина, обуреваемая теми же низменными страстями, что и он. Тем не менее тут нужна осторожность, ведь не так-то просто затащить в постель женщину, если она – твоя коллега по работе. По нынешним временам тебя могут затаскать по судам, если кому-то только показалось, что ты не прочь переспать: о своей сослуживицей. Настоящее раздолье для него было несколько лет назад в барах, где он находил женщин, которые готовы были сами прыгнуть в постель без малейших усилий с его стороны. Он был недурен собой, и им нравилось его гармоничное мускулистое тело.

Но с появлением СПИДа промышлять в барах стало опасно. Особенно здесь, в городе голубых. И теперь он ловил удачу в гимнастических залах. Последнее время у женщин появилась мода накачивать мышцы. И там, в залах с зеркальными стенами, он мог подать им знак, они могли ему ответить, и все можно было устроить почти без единого слова.

Проблема была в том, что Флетчер не любил атлетических женщин. Он любил нежных. Он любил ласкать и сжимать в ладонях мягкие груди, а не жесткие мышцы. Он не хотел грубых девок, которые запросто могли прижать и скрутить его. Он хотел такую, которая была бы трепетной и беспомощной в его руках, хотел робкую и пугливую дамочку, а не накачанную корову.

Несмотря на то, что по крайней мере часть времени Энни работала в строительной каске, ей всегда удавалась оставаться леди. И одевалась она как леди, носила костюмы, юбки, блестящие туфли на небольшом каблучке и подобранные к ним в тон дамские сумочки. Она пользовалась неяркой губной помадой, а красивой формы маленькие ногти были покрыты розовым или бежевым, но ни в коем случае не красным лаком. Она была так свежа и так нежна и говорила всегда таким приятным тихим голосом, и даже если что-то не ладилось, с ее лица не сходила терпеливая улыбка. Она была женщиной до кончиков ногтей и была воплощением всех его желаний.

Он любил представлять себе Энни Джеферсон тоненькую, изящную и совершенно голую, распростертую под ним, ее напряженное, поверженное тело и блестящие капли испарины, выступающие на ее медово-золотистой коже, и ее запрокинутую голову, и ее глаза, расширенные от страсти – нет, лучше от страха, – и ее сочные губы, растянутые в крике.

Одна ночь.

Это все, что он хотел. Все, что ему было нужно.

Одна ночь, которую она надолго запомнит.

Пятая глава

Дарси достала тарот и задумчиво стала разглядывать карты.

– Разложи-ка и мне тоже, – сказала Энни.

– Ты же в это не веришь, – прищурилась на нее Дарси.

– Не верю. Ну… мне кажется, что не верю, – добавила она с улыбкой. – Но ты всегда так серьезно к этому относишься, что я уже начинаю ждать всяких ужасных смертей и всевозможных несчастий.

– Да, в последнее время что-то слишком много именно ужасных смертей и несчастий. Это верно, – заметила Дарси. – Но тут для тебя есть и несколько хороших карт. Сильный, красивый мужчина. Любовь и страсть.

– О, это как раз то, что мне нужно, – хорошие карты, пророчащие замечательные приключения и красивых, великодушных, способных на большие поступки мужчин!

– Эй, постой, – засмеялась Дарси, – не забывай, что это мои карты, так что у меня все права на этих парней, если они, конечно, существуют.

Они, как обычно, вечером после работы собрались вместе поужинать. В этот раз была очередь Энни готовить, и пока она делала салат, Дарси читала тарот.

– Ну а что ты припасла для себя? – спросила Энни, поджаривая в духовке ломтики хлеба.

Нижний этаж дома представлял собой обширное пространство без стены, отгораживающей жилую часть от столовой и кухни, и Энни было видно, с какой яростью Дарси смотрела на последний расклад, прежде чем смешать карты.

– Прямо беда, – мрачно проговорила Дарси, – и когда я только брошу заниматься этой ерундой? От нее одно расстройство. Если им верить, так мне, похоже, навсегда придется смириться с участью унылой тетки, влачащей жалкое существование старой девы.

– Глупости какие! – воскликнула Энни. – Уж тебя-то никак не назовешь унылой теткой. Все обожают тебя, Дарси.

Это было правдой, а не просто комплиментом лучшей подруге. Женщины любили Дарси за простоту, жизнелюбие и отзывчивость. Мужчины – за легкость, дружелюбие, последовательность и за искренний, заразительный смех.

– Я ненавижу свою жизнь, – сказала Дарси. – Я хочу быть такой, как ты: всегда вежливой со всеми, дипломатичной, спокойной и держаться с таким же достоинством. – Дарси лениво взяла в руки пульт и включила телевизор. – Интересно, у тебя хоть когда-нибудь бывает чувство, что ты кипишь от возмущения?

Энни закусила губу и улыбнулась. Было ли у нее такое чувство? Да она с ним просто сроднилась! Ведь первую половину жизни она только и занималась тем, что кипела от возмущения.

Отца она не знала, а мать отправили в тюрьму за вооруженное ограбление, когда ей было три года. После этого Энни кочевала из одного воспитательного дома Сан-Франциско в другой. Она обожала свою мать, поэтому не могла понять, почему полиция забрала ее, и возненавидела полицейских.

Гнев и горе утраты матери вылились в агрессивность, и к тому времени, когда ей исполнилось семь лет, Энни уже пользовалась дурной славой в Департаменте по социальной защите как «неуправляемая» и «конфликтная». Воспитатели не могли с ней сладить. Она была груба и драчлива, и во всех начальных школах, куда ее посылали, ее поведение было головной болью педагогов. Несмотря на то, что тесты на интеллект устойчиво показывали ее высокий уровень, все прикрепленные к ней работники социальных служб в один голос утверждали, что у нее нет никакого интереса к учебе.

Попалось ей и несколько хороших учителей, искренне преданных своему делу, которые много сил потратили на то, чтобы войти к ней в доверие. Одна такая учительница обычно брала Энни к себе домой после школы, кормила ее пирожными с молоком и рассказывала чудесные истории о героях и злодеях, о богах и богинях. Эта учительница даже подарила Энни свою любимую книгу мифов и легенд. Хотя ей еще трудно было читать, Энни любила рассматривать цветные иллюстрации с изображением Персея с зеркальным щитом и огромным мечом, сражающегося с Медузой Горгоной. И еще одну, где Эрос освобождает Психею, прикованную к скале над морем, томящуюся в ожидании ужасного чудовища, которое должно появиться и поглотить ее.

Приемные родители, в семье которых Энни жила в то время, были очень набожными христианами. Однажды вечером перед ужином приемный отец застал ее разбирающей по слогам книжку с мифами. Он взял у нее томик, пролистал его и тут же объявил книжку нечестивой и кощунственной. Не обращая внимания на протестующие вопли и ярость Энни, он сжег драгоценную книгу в камине, а Энни крепко выпорол ремнем.

Энни убежала и поклялась, что покончит с собой, если ее попытаются вернуть обратно. Тогда ее послали в детский дом для трудных детей. К десяти годам Энни стало абсолютно ясно, что она никому не нужна. Через год она начала воровать. Все работники социальных служб и приемные родители с малых лет вбивали ей в голову, что она дочь воровки, и она решила, что ее святая обязанность – продолжить семейную традицию.

Она воровала, но больше врала о своих подвигах. И занималась этим не столько по нужде, сколько из принципа – ведь у нее украли все, что ей было дорого. К тринадцати годам она уже три раза попадала под арест и была на пути к тому, чтобы пойти по материнским стопам.

У нее были белокурые волосы, хорошенькое личико и ангельские голубые глаза, и лучшей ее уловкой было изображать испуганного ребенка из хорошей семьи, который случайно заблудился в городе. Она за версту узнавала сердобольных простаков, которые за пару улыбок сквозь слезы бежали покупать ей еду и одежду, кормили ее мороженым и давали денег на такси или автобус, чтобы добраться «домой». Когда она вытягивала из них все, что можно, то исчезала. Обычно вместе с их бумажниками.

Все было прекрасно, пока она не попробовала свою забаву на Чарли Джеферсоне, в то время студенте колледжа, который на поверку оказался не столь мягкий, как казалось вначале. Энни к тому времени исполнилось уже четырнадцать, но она была мала ростом для своих лет. И прятала грудь под мешковатой рубашкой, чтобы сойти за десятилетнюю.

Чарли по первой же ее просьбе дал ей пятидолларовый банкнот, но она мельком заметила, что бумажник у него довольно тугой. Она отвлекла Чарли – точнее, думала, что отвлекла, – и потянулась за бумажником, но он оказался проворнее, схватил ее за руку, и все ее дерганья, брыкания и вопли «Грабят! Насилуют! Убивают!» не производили на него никакого впечатления вплоть до прихода полиции. А потом, к ее крайнему изумлению, он заявил полицейским, что она – его младшая сестра, которая вздумала бежать в какую-то банановую республику, и что он ведет ее домой. Может, потому, что дежурный офицер не знал ее, а может быть, потому, что и у нее, и у Чарли был невиннейший вид, их обоих отпустили. Чарли, чья хватка не ослабевала ни на минуту, потащил ее к своей машине.

– Изнасилователь малолетних! – упираясь, вопила она.

– Я – студент колледжа, – невозмутимо парировал он, – а вот мои родители действительно изнасилователи малолетних. Они коллекционируют таких неисправимых щенков, как ты.

Оказалось, что его родители преподают в экспериментальной школе для трудных подростков. Там делали упор на индивидуальный подход, а не на дисциплину, и Энни первым делом предложили посещать занятия по греческой и римской мифологии. Но даже после этого Энни продолжала демонстрировать свой строптивый нрав, и Джеферсонам потребовалось несколько месяцев, чтобы завоевать ее сердце и убедить, что она все же кому-то нужна.

Она редко встречалась с Чарли, который в то время поехал изучать архитектуру, но не забыла, что он сделал для нее. Она была уже красивой восемнадцатилетней девушкой, когда он на все лето приехал домой. И вновь то провидение, которое свело их несколько лет назад, дало о себе знать.

Сначала казалось, что из их отношений ничего не получится. Пытаясь освоиться в социальном круге Джеферсонов, Энни почувствовала себя безнадежно отсталой и отверженной. Хотя в общих чертах она научилась себя хорошо вести, но тонкости светского этикета – о чем говорить, как обращаться, как правильно использовать столовые приборы, как одеваться, как поддерживать вежливую беседу, как себя держать в различных ситуациях – все это не давалось ей. «Я никогда не буду достойна тебя», – говорила она Чарли, а он только смеялся в ответ и убеждал, что научит ее всему, чему нужно.

Он умел найти верный подход. Как мифический герой Пигмалион творил свою Галатею, так Чарли буквально создавал ее, развивая в ней ум, честолюбие, воспитывая жажду к новым знаниям. Она поклялась, что никогда не даст ему повода пожалеть об их любви.

С помощью Чарли она окончила школу и поступила в колледж. Он учил ее всему, что знал и любил в архитектуре, поощрял ее художественные наклонности. Одно время она мечтала пойти по его стопам в архитектуру, но в конце концов выбрала внутренний дизайн, а на последнем курсе переориентировалась на общий дизайн.

Они с Чарли поженились.

Вместе они основали «Фабрикэйшнс». До его смерти она и не представляла себе, насколько от него зависит. И как же трудно было пробиваться самостоятельно в этом суровом реальном мире!

– Энни? – Голос Дарси вернул ее к действительности. – Иди-ка сюда, взгляни на это. – Дарси усилила звук телевизора. – Кажется, присяжные снова в зале суда. Они улыбаются и переглядываются. Вот черт, мерзавец, по-видимому, все же выкрутился.

Энни поспешила в жилую часть комнаты. Ей не приходилось спрашивать: «Какие присяжные?» Процесс над Мэтью Кэролайлом по делу об убийстве был одним из крупнейших событий за последние несколько лет.

– Они что, оправдали его?

– Они еще не огласили вердикт, но, видно, судья собирается что-то сказать.

Показали присяжных заседателей, восьмерых женщин и четверых мужчин, судью – женщину средних лет, переговаривающуюся с судебным приставом. Их портреты были во всех газетах, на местном и центральном телевидении. Процесс был долгим, все доводы и защиты, и обвинения без конца пережевывались в прессе. Окончательные аргументы были представлены несколько дней назад, и с тех пор присяжные совещались.

Энни с самого начала испытывала смешанные чувства по поводу этого разбирательства. У нее было ощущение, что, казалось бы, два абсолютно не связанных между собой процесса – строительство собора и суд над Мэтью Кэролайлом – множеством нитей переплетены друг с другом. Поскольку Франческа Кэролайл являлась главной движущей силой строительства собора, ее насильственная смерть и последовавший за этим процесс над ее мужем бросали тень и на проект.

По мере того как медленно, но неуклонно – камень за камнем – строился собор, так же медленно и неуклонно разрушалась репутация Мэтью Кэролайла. У прессы не было сомнений в исходе процесса: если верить им, он был уже осужден и признан виновным.