Текст книги "Измена"
Автор книги: Линда Барлоу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)
Двадцать пятая глава
– Энни, ты сегодня что-то бледна. С тобой все в порядке? – спросил Флетчер на следующий день. Они стояли на церковных хорах в западной части собора, наблюдая за установкой труб большого церковного органа. Рабочий день шел к концу, и рабочие постепенно расходились по домам.
– Я прекрасно себя чувствую, – сказала Энни. – Мне надо уйти, ты не смог бы все закончить вместо меня?
– Нет проблем.
Энни спешила домой, потому что на сегодня у нее была назначена встреча с Мэтом. Весь день она с волнением ждала этой встречи. Он позвонил ей во время ланча и даже для отвода глаз не попытался завести разговор о стройке, об убийстве или еще о чем-нибудь. «Ты мне нужна», – сказал он, и его голос красноречивее слов говорил о его сокровенных желаниях.
– Если ты подождешь пару секунд, я провожу тебя до машины, – добавил Флетчер.
– Спасибо, но это совершенно не обязательно.
– Я знаю, но убийство Джузеппе и угрозы, что ты получаешь… Думаю, тебе не помешало бы сопровождение сильного мужчины, особенно вечером.
«Но только не такого, как ты», – подумала Энни, но одернула себя. Она все же несправедлива к парню. Джек всегда был с ней вежлив, а сейчас, казалось, проявлял искреннюю заботу.
– Ну хорошо, спасибо, – сказала она.
Они вместе пошли к лифту, который только что установили в южной колокольне. В соборе было темно и мрачно, и Энни вспомнила, как Барбара Рэй описывала ей свое видение. Холодок пробежал по ее спине. Смерть Джузеппе наложила на собор зловещий отпечаток. Теперь он казался не образцом красоты и святости, а вместилищем скорби.
«Сработало», – подумал Флетчер, сопровождая Энни к лифту. Он действовал почти наобум, но результаты превзошли все его ожидания. Энни была уже не такой самоуверенной и нахальной, как несколько недель назад. Она испугана, и страх смягчил ее, сделав еще более женственной.
Конечно, ему следует быть осторожнее. Никаких больше писем с угрозами, раз на сцене появилась полиция. Слишком опасно! Он не может позволить себе испытывать судьбу.
И этих гонок за ее машиной тоже больше не нужно. Он вспомнил то острое чувство возбуждения, когда он выслеживал ее, и еще большее возбуждение, когда он мчался прямо на нее по темной улице. Ее испуг. Черт, он тогда сам себя испугался. В его голове в какой-то миг промелькнула мысль: что, если сбить ее, отправить в полет ее хорошенькую фигурку и бросить здесь, на улице, смятую и сломленную, чтобы она больше никогда не смогла его мучить.
«Бог мой, ты совсем чокнулся», – сказал он себе, ведь он вовсе не собирался ее сбивать. Только в своих болезненных фантазиях, в своих грезах он заставлял ее мучиться. И должен видеть разницу между фантазиями и реальностью – врач в тюрьме крепко вбил это ему в голову.
Он хотел ее только испугать. До сих пор кампания по запугиванию шла превосходно. Хотя анонимный звонок не помешает. Его, естественно, нужно сделать из таксофона. Это единственно безопасный способ – в нынешние времена никогда не знаешь, у кого может оказаться определитель номера. Лучше всего сделать это среди ночи. Где-нибудь через час после того, как она ляжет в постель. Энни в это время уже будет спать, но не настолько глубоко, чтобы не услышать телефонного звонка. Она еще не совсем очнется ото сна, когда возьмет трубку, и ее обычная защитная реакция будет ослаблена.
Интересно, она спит голой или нет? Джек представил, как она перекатывается по постели, пытаясь дотянуться до телефонной трубки, и контуры ее обнаженного тела призрачно проступают в темноте. Когда он услышит ее голос, он ничего не станет говорить. Но она почувствует связь – очень глубокую, потаенную связь – с другим живым, мыслящим и обуреваемым желаниями существом.
А может быть, ему удастся раздобыть одну из этих электронных штучек – преобразователь голоса, и он сможет говорить с ней, не рискуя быть узнанным. Он не отказался бы побеседовать с ней инкогнито. Рассказать ей, что он с ней сделает, когда они останутся одни. Он будет добиваться от нее абсолютного смирения и безжалостно пресекать любые ее попытки к сопротивлению. Когда он добьется своего, Энни будет в его власти окончательно и бесповоротно. На одну ночь она будет всецело принадлежать только ему, и он будет делать с ней все, что захочет. А он хочет… он хочет всего.
Он мог побиться об заклад, что на нее это тоже подействует. Ее бросит в жар и в холод, даже несмотря на испуг, это сидит в ней: ожидание человека, который помог бы ей понять себя, смог бы повергнуть ее на колени, молить о необузданных и диких ощущениях, которые только он в состоянии дать ей.
Но сначала он должен сделать ее беззащитной. Для этого нужно всерьез ее напугать, чтобы она бросилась к нему в поисках защиты. Он хотел, чтобы она громко кричала о своей покорности и ее унижение было полным.
В тот же день немного погодя он слегка подрегулировал переключатели в только что установленном лифте: при нажатии на кнопку первого этажа лифт должен был спуститься в подвал.
Когда они вошли в лифт, Флетчер предоставил Энни самой нажать на кнопку, так как он вовсе не хотел быть заподозренным в причастности к тому, что должно было произойти.
Они начали спускаться. Лифт был совсем маленьким в этой узенькой часовне. На церковных хорах он делал вторую остановку, а дальше поднимался до комнатки, расположенной прямо под колоколами.
Он наслаждался близостью Энни, мог вдыхать аромат ее духов и тот особенный ее запах, который сводил его с ума.
Лифт миновал первый этаж и продолжал спускаться. Флетчер украдкой бросил взгляд на Энни, но она не обращала никакого внимания на контрольную панель. Взгляд ее был устремлен прямо на дверь, а мысли, видимо, блуждали за сотни миль отсюда. О чем это она, интересно, думает? И что причиной этому мягкому, мечтательному выражению лица?
Лифт остановился, двери раздвинулись, Энни устремилась наружу, но тут же остановилась, как вкопанная. Флетчер, шедший сразу за ней, с разгона налетел на нее. От близкого соприкосновения с упругим, теплым телом его обдало жаром.
– Это что-то не то, – пробормотала она.
– Похоже на подвал, – ответил он. – Наверное, нажала не ту кнопку.
– Я уверена, что нажала правильно.
– Ну тогда какая-то неисправность, – сказал он, принявшись возиться с контрольной панелью. Он потянул за проволочку, которую ослабил заранее, и верхний свет в кабине погас.
На Энни навалилось удушье. Она ринулась из лифта в подвал, но там тоже было темно.
– Свет! Включи свет! – крикнула она, и волна плотского желания нахлынула на Флетчера, уловившего в ее голосе нотку неподдельного ужаса.
– Он не включается, эти проклятые электрики что-то набузили при установке. – Он постукивал по контрольной панели, делая вид, что пытается исправить ее. – Вот черт, ничего не получается, – сказал он и последовал за Энни в башенный подвал.
Он знал, что помещение тут довольно тесное, еще недоделанное. Ничего, кроме бетонного пола и стен из цементных блоков. Здесь он легко мог припереть ее к стенке. Кричи не кричи, все равно отсюда ее никто не услышит.
– Вот черт, Джек, тут же должен быть свет. – В ее голосе проскакивали истерические нотки. – По крайней мере хоть фонарь-то у тебя есть?
– Нет, к сожалению.
– Я знаю, что это ребячество, но я боюсь темноты.
Флетчер ликовал: в ее голосе звучала паника.
– Тут где-то должна быть электрическая лампочка, – сказал он, двигаясь на ее голос. По правде сказать, лампочку он предусмотрительно вывернул заранее.
– Здесь должна быть еще и дверь, – сказала она, и он услышал, как она ощупывает стену в поисках выхода.
Может быть, нужно действовать. Сделать все прямо сейчас. Зачем чего-то ждать, что-то придумывать? Все так отлично складывается, Энни в его руках. И не нужно ловить момент. Сейчас он самый подходящий.
Он услышал, как она возится с чем-то, и вдруг луч света резанул ему по глазам. Проклятие! У нее оказался фонарик. Он не подумал об этом.
– А, вот ты где, – сказала она неуверенным тоном. – Я отыскала это у себя в сумке. Ну а теперь, где ж тут дверь на лестничную площадку? Вот она. Слава Богу, я нашла ее.
Его подмывало просто схватить ее и разом положить всему конец, но она оказалась слишком проворной. Едва обнаружив дверь, она бросилась к ней и распахнула ее настежь. Через мгновение она уже взбиралась по винтовой лестнице на первый этаж.
Вот черт! Он следовал за ней, чувствуя себя разгоряченным конем, которого осадили на полном скаку. Он догнал ее уже на выходе из часовни.
– Мне очень жаль, что так получилось, – выдавил он. – Я завтра первым же делом позабочусь, чтобы лифт отремонтировали. Давай-ка я тебя провожу, – сказал он, взяв ее за руку.
Она выдернула руку, побежала к машине, запрыгнула внутрь и, подняв из-под колес клубы пыли, вылетела со стоянки.
Вот так. Он не на шутку перепугал ее.
Замечательно!
Энни ехала домой, чувствуя себя совершенно разбитой, и то и дело поглядывала в зеркало заднего вида.
Лифт, безусловно, мог сломаться. Черт побери, в новостройках такое случается сплошь и рядом. Она понимала, что несправедливо подозревать человека только из-за того, что он тебе не нравится. Как несправедливо она относилась к тому же Мэту.
Джек Флетчер ничего плохого не сделал, даже пальцем до нее не дотронулся. А ужас, охвативший ее, когда погас свет, – ее застарелая болезнь; и ей было бы ничуть не легче, если бы с ней был в тот момент кто-то, кого она любит и кому доверяет.
Но тем не менее она не могла унять дрожи. В глубине души Энни была уверена, что еще легко отделалась.
Двадцать шестая глава
– Что это за место? – спросила Энни, когда Мэт свернул на длинную подъездную дорогу. Лил сильный дождь и стеклоочистители едва справлялись с работой. Мэт вел машину медленно и осторожно, вглядываясь сквозь ветровое стекло в дорогу.
Энни, сидя рядом с ним в «порше», залюбовалась грациозностью его, казалось, самых обычных движений. Вот он своими длинными ногами выжимает тормоз и сцепление. А вот его ладная рука, облаченная в черную шоферскую перчатку, привычно и ловко манипулирует рукоятью переключателя скоростей. И лицо у него в профиль такое спокойное, такое сосредоточенное, такое… ну, красивое.
«Да, похоже, я не на шутку в него втрескалась, – подумала она. – Подумать только, я похожа на влюбленную школьницу!»
– Моя вилла. Вообще-то она принадлежала Франческе. Это часть ее состояния.
Состояние теперь перешло к нему. Если бы Мэтью признали виновным в убийстве, он не смог бы его наследовать. Интересно, кто бы тогда был наследником?
– Мэт, а у Франчески было завещание?
– Я знаю, что это странно, не было. Я-то свое составил и много раз просил ее сделать то же самое. Даже устраивал ей встречи с адвокатом, но она отказалась. У нее было предубеждение против завещаний.
– Почему? – Потому что ее родители погибли в кораблекрушении через неделю после того, как составили свои завещания. Такое вот случайное совпадение. Но она была уверена, что завещания приносят несчастье, и даже отговаривала меня. Она боялась, что, подписав его, я скоро умру. – Он помолчал. – Обо всем этом говорилось на суде.
Она взглянула на него.
– Я не слишком пристально следила за процессом, – призналась она.
– И слава Богу. Если б ты знала, как ужасно сидеть в зале суда и выслушивать повествование о своей жизни, которое преподносят как правду совершенно незнакомым людям и которое имеет лишь отдаленную связь с действительностью.
– Мне кажется, правда – вещь тонкая и у каждого своя.
– Но обвинение даже не пыталось докопаться до правды, – с горечью сказал он. – Они были озабочены только тем, чтобы состряпать как можно более убедительную версию о том, что я – жестокий и бессердечный убийца. И они в этом вполне преуспели, нужно отдать им должное.
Он остановил машину перед каким-то темным сооружением. В окнах не было ни единого огонька, хотя по бокам здания горела пара прожекторов. Насколько она могла различить сквозь проливной дождь, оно казалось легким и воздушным, этакий неординарный, замечательный архитектурный образчик.
– У Франчески было большое состояние? – спросила она.
– Относительно среднего американского уровня довольно значительное, – ответил он. – Этот дом и земля чего-то стоят, и еще она обладала приличным капиталом, удачно вложенным в ценные бумаги, большую часть которого она унаследовала от родителей.
– Но я что-то не припомню, чтобы ее состояние активно обсуждалось во время процесса.
– Оно не обсуждалось просто потому, что ее личная собственность была ничтожной в сравнении с моей. Никому ни на минуту не пришло в голову, что я убил ее из-за денег.
– Да, они считали, что ты убил ее, чтобы предотвратить развод, в результате чего она бы получила половину твоих денег.
– Это точно. Мы были женаты двадцать лет – с самого основания «Пауэрдэйм». Мы не подписывали брачного контракта, и, таким образом, по законам о разделе имущества штата Калифорния она с полным основанием могла претендовать на половину моего состояния. На два миллиарда долларов, другими словами.
Энни рассмеялась, слегка потрясенная такой цифрой. Как мотив для убийства два миллиарда долларов не так-то просто было сбросить со счетов. Неудивительно, что обвинение было столь категорично в своих выводах.
– А вместо этого получилось так, что после ее смерти все ее имущество перешло к тебе?
– По правде говоря, ее деньги я отдал на благотворительные цели. Она бы сама так распорядилась в завещании, если бы составила его. Франческа часто говорила, что хотела пожертвовать все Барбаре Рэй и Церкви Единого Пути. Франческа любила Барбару Рэй. – Помолчав, он добавил: – Мне кажется, что все служители Церкви были в шоке, узнав, что Франческа не оставила завещания, и были несказанно рады, когда я отдал им эти деньги.
– Так что для строительного комитета собора смерть Франчески была отчасти на руку?
– По правде сказать, для них было бы значительно больше пользы от живой Франчески. Она лично вносила большую часть средств на строительство.
И львиная их доля, насколько Энни было известно, вынималась из кармана Мэта.
– Ты великодушный человек, Мэт.
– Ну, когда ты богат, как Крез, не трудно проявлять великодушие. Я уже не знаю, куда мне девать эти деньги.
– Зачем мы сюда приехали? – спросила Энни, идя позади Мэта по пустому дому. Это был дом-призрак. Та мебель, что осталась, была покрыта белыми пыльными чехлами, придававшими ей странные, призрачные очертания. В библиотеке Энни остановилась, глядя на залив, где волны разбивались о скалы.
Мэтью подошел к ней сзади. Энни не ожидала, что он так близко, и едва не вскрикнула от неожиданности, когда он дотронулся до ее плеча.
– У тебя нервы шалят?
Она еще не рассказала ему о том, что произошло в подвале часовни, отложила на потом. Ей не хотелось нарушать атмосферы этого вечера.
– Есть одно место, куда я бы хотел свозить тебя сегодня вечером, – сказал он.
Сегодня вместо того темного седана он вел «порш», и она рассмеялась, поскольку на ее памяти он сменил уже третью машину. – Лимузин, который был на похоронах Джузеппе, в счет не идет, – засмеялся он в ответ. – Он – наемный.
– Да, я слегка нервничаю, – призналась она.
– Почему? Из-за того, что мы вдвоем в столь уединенном месте?
Похоже, ему требовалось время, чтобы убедиться в ее доверии. «Но это ничего, – успокоила она себя. – Доверие должно приходить понемногу».
Она улыбнулась ему.
– Ну, а из-за чего же еще? Я чувствую себя юной девой из далекого прошлого. А ты – суровый рыцарь, похитивший меня и заточивший в своем замке возле моря.
Его глаза заблестели.
– Думаю, что смогу войти в образ.
– Правда?
– Запросто. – Он сжал ее запястья и завел ей руки за спину. – Сожми вместе руки, девица, держи их так, и горе тебе, если ты осмелишься шевельнуть хоть пальцем.
Она повиновалась и стояла смирно, в то время как он провел ладонями по ее груди, а потом медленно расстегнул блузку и спустил ее с плеч. Она не носила бюстгальтера, и, любуясь, он задержал взгляд на ее груди, лаская ее обнаженную спину.
– Ты выглядишь сейчас такой беззащитной, – прошептал он.
– Я чувствую себя беззащитной.
Он наклонил голову и прикоснулся к ее губам.
– Мне это нравится. Это дает мне странное ощущение могущества. Теперь я понимаю, почему похищения девиц были в такой моде.
Она улыбнулась в ответ. Была ли это игра… или он таким образом пытался открыть ей правду о себе? В любом случае это производило впечатление!
– На колени! – приказал он.
Энни опешила. На колени?
Он слегка потянул, а потом сдавил пальцами один ее сосок.
– Ах, – у нее перехватило дыхание, но потом на нее напал смех.
– Не раздумывай, а выполняй, девица.
Она опустилась на колени, по-прежнему держа руки за спиной, и изо всех сил стараясь проделать это грациозно. Она взглянула на него снизу вверх и заметила какую-то ошалелую радость на его лице, будто он не мог поверить, что подобное могло случиться, и был захвачен этим зрелищем.
– Ух ты, – сказал он. Он рухнул на пол и прижал ее к себе. – Я бы отнёс тебя в спальню, но не могу ждать ни минуты.
Она весело засмеялась, и они принялись срывать друг с друга одежду.
В эту ночь в уединенной прибрежной вилле Мэт предстал перед Энни в совсем другом свете. Первую ночь он был сам не свой от страсти, но сегодня он проявлял сдержанность и был очень властным. Он продемонстрировал ей все свое искусство любви, в котором знал толк, и устоять против него было невозможно.
В ту ночь она поняла, что с радостью сделает для него все, чего бы он ни попросил, по крайней мере в постели. Коленопреклонение, как она вскоре поняла, было лишь началом.
Была в нем такая сила, что перечить ему казалось немыслимым. Он завладел ею полностью. И не просил – приказывал. Отказать ему было столь же невозможно, как остановить восход солнца поутру.
Она почувствовала, что в постели он стремится взять все в свои руки, и ему доставляют наслаждение ее доверие и послушание. Но при этом он проявлял трогательное внимание к ее желаниям и прихотям. Своим низким, волнующим голосом он требовал от нее, чтобы она описывала ему свои фантазии, говорила ему такие вещи, в которых она никогда не признавалась ни одному живому существу. Даже Чарли не был посвящен в ее самые сокровенные любовные фантазии. Она стеснялась обсуждать с ним непозволительно неприличную игру своего воображения, свои сексуальные прихоти, порой казавшиеся слишком дикими, не предназначенными для чужого уха. Но она вскоре поняла, что Мэта Кэролайла ничем нельзя смутить или обескуражить. Его собственные мечты и прихоти, которые он поверял ей, были ничуть не менее дикими и возмутительными, чем ее.
– Я хочу, чтобы ты была откровенна, – говорил он. – Я требую этого. От Франчески я тоже этого добивался. Никаких секретов. Передо мной твое обнаженное тело, но этого мало. Мне нужно твое обнаженное сердце, твоя обнаженная душа.
– Ты слишком много просишь, – шептала она.
– Я знаю, но все равно у меня будет то, что я прошу.
– Я дам тебе все, что смогу.
Он прижал ее своим крепким обнаженным телом.
– А я возьму все, что ты сможешь мне дать.
– Взгляни-ка, – сказала она ему этой длинной-длинной ночью. – Ты заметил? – Поднявшись, она подошла к окну и оглядела утес с северной стороны от дома.
– Что?
– Мне кажется, я видела вспышку света. Он тоже подошел к окну и стал вглядываться в темноту, пытаясь различить что-нибудь сквозь туман и потоки дождя.
– Может быть, просто отблеск, – сказал он. Он неторопливо обвил ее руками. Его большие ладони волнующе скользили по ее спине и плечам. Он наклонился и поцеловал ее в губы.
Энни с готовностью ответила на его поцелуй, но чувство тревоги не покидало ее. Эта вспышка походила на свет от фар какой-то машины, которые зажгли и сразу же потушили. Она слегка отстранилась и прошептала:
– У меня сейчас какое-то жуткое ощущение. Как будто за нами следят.
Он улыбнулся.
– Если даже и так, сейчас много не увидишь. Слишком темно, да и туман очень сильный. – Он поцеловал ее еще нежнее. – Расслабься, Энни.
Мэту снилось, что он стоит на прибрежной дороге и смотрит вверх на дом, проступающий неясной призрачной громадой сквозь туман и дождь. И тут он видит темный, последней модели седан, медленно выплывающий из полумрака. Его мотор работает так тихо, что его ворчания почти не слышно из-за бури, а фары потушены. Водитель пристально смотрит на дом и дает клятву, что Мэту Кэролайлу никогда не видать счастья в жизни. Что его уделом будет страдание. Что он потеряет все, что ему дорого. Что он умрет.
Мэт беспокойно заметался во сне. Он был с Энни. Он был счастлив.
Водителю это не нравилось. Так не должно было случиться. Это было совсем не по плану. По плану Мэт Кэролайл должен быть уничтожен. И если кто-то – Энни Джеферсон, к примеру, – посмеет встать на его пути, ей тоже придется умереть.
Мэт проснулся, будто от толчка, его сердце бешено колотилось. Он привлек к себе Энни и обнял ее покрепче.
