Текст книги "Хочешь выжить - худей! (СИ)"

Автор книги: Лилия Хайлис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Глава 1

– Вот может мне кто-нибудь объяснить, какого рожна понадобилось этой дурацкой белке на той стороне улицы? – громко возмущалась Дина Уайт, высокая шатенка, стройная, несмотря на широкую кость. – Может, деревья там не из земли растут? Или воздух чище? Или, может быть, небо перекрашено в другой цвет? Что такого, чего нет здесь, унюхала там эта белка? Я лично никакой существенной разницы не вижу... Впрочем, я вообще никаких отличий не вижу...

– М-да, хорошо же начинается медовый месяц, ничего не скажешь, – муж недоуменно чувствовал в себе признаки раздражения. Раздражение не падало, а, наоборот, росло. Как всегда, когда Уайт пытался эти признаки скрыть, он сделал несколько глубоких вдохов. Мерзкая волна в низу живота вроде бы немного улеглась. Феликс сделал ещё один глубокий вдох.

– Тоже мне, самоубийца нашлась.

В голосе Дины всё ещё чувствовалась взбудораженность. – А интересно всё-таки, зачем она перебегала?

– Ни дать ни взять, страсть первооткрывателя, – улыбнулся Феликс, как будто окончательно успокоившись.

– Не белка, а просто натуральная сука, – сказала Дина с сердцем.

– Не понял, причём тут пляж, – язвительно усмехнулся супруг.

– Ага, теперь ты потребуешь сказать "апрель", – и тут же, не давая ему вставить слово, Дина добавила: – А кто мне клялся никогда-никогда-никогда не высмеивать мой акцент? Кто только-что, у священного алтаря, обещал любить, холить и лелеять меня до конца наших дней? – Она даже не заметила, как перешла на родной русский.

– Подожди, подожди... – Феликс бесстрашно оторвал руки от руля, чтобы подкрепить свой протест жестикуляцией. – Вот приедем в Калистогу, в мои любимые "Турецкие Бани", и увидишь, как я умею, – последние слова он тоже произнес по-русски, потому что по-русски ему казалось более торжественно: – холить тебя, любить и лелеять.

– Я не могу ждать, – перебила Дина. – Я хочу, чтоб ты меня холил и лелеял прямо сейчас. Немедленно положи руки на руль. И не смей меня вышучивать. Я очень боюсь, когда люди даже по-хорошему разыгрывают других людей, ты же знаешь. Тебе же известно, откуда я. Не знаю, как там сейчас, но достаточно недавно люди друг другу не улыбались, как здесь. Вот когда другой упадёт и ушибётся, вот смеху-то было.

По крайней мере, она забыла о белке, – подумал Феликс.

Вслух он сказал: – Здесь тоже случается, что чьё-то падение вызывает смех. Особенно в комедиях. Дурного тона. Есть даже плохие актеры, на том и держатся.

Держа на руле левую руку, он правой взял маленькую кремового цвета ручку жены и поцеловал ладошку, прямо в пересечение, похоже, это было пересечение линий жизни и сердца. – Прости. Честное слово, тебе показалось, что я смеялся.

– Просто я очень испугалась, когда увидела эту несчастную белку. Мне показалось, она ринулась прямо под колеса, а я не хотела бы с убийства... – Дина искоса взглянула на мужа, чтобы узреть на его лице признаки иронии, если они есть, но таковых не отметив, продолжала: – Да-да, именно с убийства, даже если это всего-навсего маленькая белочка, я не желаю с такого символа начинать нашу совместную жизнь... Нет, все-таки, зачем это существо вдруг ни с того ни с сего понеслось на другую сторону улицы? Может, там запах вкуснее?

– Поехали, – подумал Уайт, но на этот раз благоразумно решил промолчать. Низ живота дал знать о новой волне раздражения. Это издевательство, когда человек не в состоянии поставить точку на неприятной теме. Волна поднялась и ударила в грудь. Феликс почувствовал, что задохнётся, если услышит о белке ещё раз, и опять сделал несколько глубоких вдохов.

– Пропади она пропадом, эта глупая белка! – с чувством, опять же по-русски изрекла Дина.

– А она о нас и думать забыла... – протянул супруг. Волна не только не утихла, но и грозила вырваться наружу, не предвещая для медового месяца ничего хорошего. Так, ещё раз вдох, выдох через рот. Вдох... Выдох...

– Да, но я-то чуть инфаркт не получила, когда увидела ее прямо перед машиной.

– А ты разве не испугался? – Дина упорно гнула своё.

– Испугался, конечно, но ничего, видишь, все обошлось.

Единственное, что требовалось в этой ситуации от него, – сохранить хотя бы внешнее хладнокровие. И оказалось чертовски трудной задачей. Вдох... – Хорошо, что водитель сзади шел достаточно далеко. В результате и страховки остались сыты, и белки целы.

Уайт выдохнул, а потом сам обрадовался, до чего изящно, да еще точно к месту, ему удалось скаламбурить, перефразировав известную русскую пословицу.

– Только ты у меня что-то слишком нервничаешь в последнее время, – примирительно сказал он, стараясь представить себе отчётливо и в деталях, как волна потихоньку разбивается и уходит от горла. – Ничего, все уладится. Калистога есть Калистога... Там даже воздух целебный, не говоря уж о воде... Перво-наперво, договоримся о времени на сдвоенную минеральную ванну с массажем... А хочешь попробовать грязь?

– Ага, – рассеянно сказала Дина.

Феликс поаплодировал себе мысленно. Жена явно успокоилась и теперь с интересом следила за дорогой.

– А что, ты много раз пробовал эту самую... Сдвоенную минеральную ванну?

Она задала этот вопрос небрежно, с видимым безразличием, но Уайт уловил скрытый подвох, проклял про себя русскую подозрительность, особенно приправленную женской логикой, а вслух расхохотался.

– Что ты! – ответил он, всем своим видом выражая крайнее удивление тем, что такая мысль вообще могла прийти кому-то в голову. – Это просто традиция в нашей семье. Когда-то мой пра-прадедушка с компанией друзей катался на лыжах в Тахо, грохнулся и сломал ногу. После того, как кость срослась, нога долго сильно отекала, наконец, кто-то посоветовал несчастной жертве лыжного спорта съездить в Калистогу, посидеть в минеральном бассейне. Вот предок и сидел там до опупения, от скуки рассматривая рекламные проекты различных услуг, пока не наткнулся на рекламку сдвоенной минеральной ванны. И ванна эта запала ему в душу. А времена тогда были достаточно пуританские, вот он и дал себе слово приехать в Калистогу в медовый месяц, чтобы окунуться в эту самую ванну вместе с молодой женой. Рекламка, между прочим, до сих пор передается каждому мужчине нашей фамилии в день свадьбы и хранится до следующей свадьбы в качестве семейной реликвии.

– Ничего себе! – Дина заулыбалась. "Врет как сивый мерин", – подумала она. "Нашел где-то в библиотеке или рассчитывает, что потом забуду... Ничего, уж это-то проверить ничего не стоит..." Все так же весело улыбаясь, она спросила: – Значит, она сейчас у тебя, эта рекламка?

– Конечно, – беззаботно подтвердил Феликс. – Дядя, который женился последним, прислал, когда узнал, что я женюсь. Кстати, эта рекламка была первой не из мусорных почтой после того, как я вернулся из Москвы. Я, правда, проболтался раньше времени, у нас ведь ещё полагается преподносить ее молодой жене непосредственно перед окунанием.

– Как романтично...

Напряжение спало. Пейзаж по сторонам дороги повеселел, появились виноградники.

– Боже мой, – вздохнула Дина. – Как не похоже это всё на Россию!

Кусты винограда в обе стороны от дороги к горизонтам росли, цепляясь к колышкам, торчавшим из-под земли, на абсолютно одинаковом расстоянии друг от друга. Каждый листочек казался свеже-промытым, сочная зелень задиристо сверкала на солнце. Время от времени в ярком пейзаже, будто из интернетовских открыток, материализовывались затерянные в зелёных морях белые кружевные здания, чтобы, вписавшись в фон чистейшего неба застыть в виде красочной иллюстрации к весёлой сказке.

Фантастические строения подплывали к окнам и манили остановиться и войти: знаменитые на всю Калифорнию дегустационные залы, дворцы, один пышнее другого, то белоснежные, украшенные греческими колоннадами, то веселые, со всякими завитушками, наверняка, в стиле каких-нибудь Людовиков, то прочные, как крепости, из серого камня немецкие замки, то обвитые со всех сторон плющом английские обители привидений.

– Боже мой! – опять вздохнула Дина. – Я и не предполагала, что такое возможно.

Феликс одной рукой обнял молодую жену, притянул к себе и поцеловал в левую щечку. Казалось бы, их величественный Космонавт не замедлил движения, все же малютка-Фольксваген немедленно подал голос сзади.

– Боже, – прошептала Дина. – Разве здесь могут быть у кого-то проблемы? В раю ведь должно забываться все плохое...

Феликс беззлобно, скорее автоматически выставил в окно средний палец, затем включил сигнал левого поворота и с ехидной улыбкой стал тормозить.

– Вот тебе, – все так же беззлобно сказал Феликс. – Посмотрим, что ты сейчас запоешь.

Дина поглядела в зеркало заднего вида. Все, что она могла видеть, были красные жирные щеки, а под ними – несколько трясшихся подбородков. По саркастической улыбке мужа женщина поняла: он заметил в заднем зеркале этот натюрморт еще раньше.

– Да, – удовлетворенно кивнув головой, отметил Феликс. – Свинья. И у них проблемы всегда и везде. Не в аду, так в раю.

Наконец, Уайт сделал свой левый поворот. Фольксваген устремился вперед, показывая рывком, как надоело ему ждать.

– Интересно, чем руководствуются такие типы, выбирая себе машину...

– Может, растолстел после покупки?

– Что ж, – сказал Феликс, в корне пресекая попытку очередного волнения. – Вот оно, лучшее лекарство от стресса, – он кивнул на очередное роскошное здание, перед которым они, наконец, остановились.

– Вполне по-русски, – согласилась Дина. Глядя на вывеску, она с удовольствием отчеканила вслух: – Дегустационный зал "Зеленый Змей".

– Вообще-то я упражнения имел в виду, – пояснил супруг. – Просто, для начала, чтобы доехать спокойно. – Через парочку миль пробежки ощущаешь свежесть и радость к жизни.

– Мускатное хорошо сбрасывает стресс.

Дина мечтательно улыбнулась, что ей очень шло.

– Нет, правда, каждый дегустационный зал оснащен прекрасным спортивным оборудованием, – Уайт покивал, как бы придавая больший вес своим словам. Конечно, рестораны не для "свиней" я имею в виду.

– Интересно, почему "свиньи" так не любят потеть на спортивных машинах? – Дина задала этот вопрос не из особого любопытства к толстякам, а просто, чтобы показать, что она вполне лояльна и разделяет отношение здорового населения к обжорам. В душе ее зато пребольно кольнуло.

Боже, почему! Ведь она давно похоронила все то и приказала себе забыть тот уголок души, где находится могила ужасов, ТА МОГИЛА, – и вот, пожалуйста... Через столько лет именно в медовый месяц прошлое воскресает, зачем надо было его теребить? Ведь рикошетом бьет по ее, Дининому достоинству и даже сущности...

– Почему? – муж расхохотался громко и обидно. – Я полагаю, они боятся немного похудеть, вот почему. Знаешь этот анекдот... Кабан по ошибке является в "Стройный Джо" и заказывает гамбургер... Нет, этот анекдот не для твоих розовых ушек... – Феликс чмокнул жену в щеку.

Его искусству изящно парковать машину можно было только позавидовать. Он выключил мотор, легко выскочил из золотого, с переливами, будто и не проехал только что сотню миль, Космонавта и, одним прыжком оказавшись со стороны своей прекрасной пассажирки, открыл ей дверь. Ну, а Дина уж, конечно, тоже постаралась не ударить лицом в грязь и вышла из машины столь же элегантно и непринужденно, как муж. Феликс принял ее в объятия и наконец, по-настоящему поцеловал в губы.

Глава 2

– Я тебя нашел, как в сказке, точнее, в мифе... Одиссей так нашел Пенелопу, – радовался Феликс. – Поехал свататься к Прекрасной Елене, а увидев, решил: пусть дружище Менелай имеет это счастье, мне же нужна мудрая и верная подруга, в горе и в радости, в кровати, конечно, тоже, но и в беседе, и в старости... Следовательно, это надолго.

Дина на подобные предсказания всегда реагировала одинаково: плевала три раза через левое плечо, чтоб не сглазить. Во всяком случае, с первой частью заявления она соглашалась без спора.

Любовь к русской женщине логически вытекала из увлечения Уайта всем русским. Началось это странное пристрастие, когда мальчику было четыре года отроду. По воскресеньям "ребёнка" водили на Рыбачью Пристань. Может, обдуваемый всеми ветрами извилистый берег когда-то действительно был пристанью для рыбаков, теперь же ни одного живого рыбака Феликс тут ни разу еще не увидел. А водились здесь, среди бесчисленных ресторанов, сувенирных магазинов, аттракционов и всяких смешных музеев неожиданностей только туристы да отпрыски обеспеченных горожан.

В розовом детстве каждый воскресный поход за развлечениями обязательно сопровождался катанием на карусели и мороженым на площади Гирардели. Это были веселые времена, когда Феликс ещё мечтал, как вырастет и станет работать главным крутильщиком, будет чинно рассаживать детей, а Анжелу в ее воздушном розовом платьице с голубенькими бантиками, обязательно посадит отдельно, вон на ту белую, самую милую лошадку...

Девочку в ангельском розовом платьице он однажды случайно увидал перед магазином Диснея. Держа маму за руку, неземное существо мечтательно разглядывало в витрине бальный наряд Золушки.

– Мамочка, – попросила девочка. – Пожалуйста, не покупай мне больше мороженого: купи мне лучше вот такое платьице и туфельки.

– Мне очень жаль, – ответила ее мама. – Я вижу, тебе действительно нравится этот наряд... Раз ты решила отказаться от мороженого... Но ведь все дело в том, – дама вздохнула, – что так одеваются принцессы, а ты, хоть и зовут тебя Анжела, и ты принцесса для меня, но для остальных людей ты все-таки самая обычная девочка.

– Ничего, – рассудительно ответила дочь. – В таком случае, я начну усердно заниматься балетом не два, а десять часов в неделю, а потом, когда вырасту, стану балериной Большого театра. Я вырасту красивой девочкой и замечательной балериной, а потом в меня влюбится принц. Он сильно-пресильно в меня влюбится; и вот в один день прекрасный принц приедет в Москву и попросит меня стать своей принцессой, тогда-то я привезу его сюда и скажу: – Я, конечно, буду твоей принцессой, милый, но мне понадобится вот это платье с золотыми кружевами.

– Что такое – Москва? – чуть позже, случайно, а может, нарочно оказавшись рядом с Анжелой на карусели, рассудительно спросил четырехлетний Уайт.

– Ну как ты не знаешь, – по-взрослому ответила девочка. – Это же столица России, там находится Большой театр, самый лучший балет в мире. Когда я вырасту, я стану в нем танцевать.

Феликс не успел допросить ее, что такое Россия, потому что Анжела вдруг распустила губы так, что всё её лицо превратилось в один большой рот, и разрыдалась.

– Живот разболелся? – догадался мальчик.

– Я просто подумала, когда перееду в Москву, мне придется жить так далеко от мамы... – Прошептала девочка. Но потом успокоилсь и сказала: – Как же я сразу об этом не подумала! Ведь во дворце бывает много комнат, я попрошу принца дать мамочке одну.

Из знакомства с Анжелой Феликс сделал два вывода: во-первых, на принцесс хорошо смотреть издалека, да и то не тогда, когда они плачут. Во-вторых: есть какая-то непонятная Россия, Москва, и главное, этот, как его, театр...

Позже, когда регулярное поедание мороженого на площади Гирардели осталось, но идея карусели себя изжила и сменилась канатоходцами, Феликс уже знал, что такое Москва. В поисках информации о России он вычитал по Интернету, что в Москве находится не только самый лучший балет, но и самый лучший цирк в мире. Теперь уже десятилетний мальчик понял: он станет канатоходцем. Вот это жизнь: ловко всходить по канату вверх, чувствуя спиной восхищенные взгляды Кэйтлин из пятого "би"...

Но онажды на сороковом пирсе, будущий канатоходец наткнулся на клоунов, показавшихся ему необычными. Он довольно долго простоял перед ними, наблюдая их пассы. Разные люди клали долларовые бумажки в черную шляпу, с которой подходила к прохожим гибкая девушка, одетая рыжей Пеппи. Феликс положил в шляпу все свои "мороженые" деньги. Пеппи немного поговорила с ним. Оказалось, это были актеры русского цирка. Позолота мечты померкла.

А в седьмом, на физкультуре, юноша подружился с Грегом. Выяснилось, оба любят баскетбол и терпеть не могут историчку миссис Травис. Попутно оказалось, родители Грега – эмигранты из России, мама преподает желающим русский язык. Феликс пожелал, и как-то само собой получилось, что к девятому классу стал говорить по-русски лучше Грега, предпочитавшего всем языкам в мире чёрный слэнг.

В девятом же Уайт прочел в оригинале "Повести Белкина", затем "Героя нашего времени" и выяснил, наконец, кем хочет стать: Печориным. Вот это и есть настоящая жизнь: без промаха стрелять из пистолета и покорять гордячку Мери из десятого "А", потом гордость школы гимнастку Изабель из девятого "си" и, наконец, смешливую красавицу Лизу из модельной школы.

Фантазер-романтик теперь практиковался в сарказме на друзьях по футбольной команде и пробовал насмешливое безразличие на девчонках, которые привлекали его только внешне своими длинными в мини-юбочках ногами и девчачьими округлостями. Очень скоро стало ясно: на неискушенных американок образ этого, как сама же назвала его русская критика, "лишнего человека" действует еще сильнее, чем на русских княжен.

Феликс стал самым популярным парнем в школе: для спортсменов считалось за честь с ним дружить, девушки вздыхали, слали ему записки с просьбами о свиданиях, звонили по-телефону и звали на выпускные балы. Уайт никому не отказывал ни в дружбе, ни в любви, особенно в тех случаях, когда из совместного похода в спортивный клуб или на танцы мощно было извлечь что-то конкретное, тут уж он пользовался завистью сверстников всего Черчхилла.

К одиннадцатому классу, однако, выяснилось: самый заметный парень в школе так никогда и не обзавелся постоянной подружкой. Девицы потеряли надежду, а самые языкатые из них начали поговаривать о том, привлекает ли его женский пол вообще. Никто, в том числе и он сам, несмотря на то, что уже начал было беспокоиться, не понял: на самом деле Феликс слишком сильно вжился в роль русского офицера с красивым именем Печорин.

Постоянная подружка появилась позже, в Беркли. Студент Уайт по-прежнему оставался офицером Печориным и, благодаря русской классике, утвердился популярным и в университете. Никакой такой особой любви к Джессике не было, просто существование постоянной девушки оказалось удобным, по-крайней мере, другие, порядком надоевшие, перестали к нему липнуть так рьяно. Но когда Джессика поняла, что на будущее здесь надеяться не стоит, и ушла к Тому, собравшемуся делать после университета докторскую по медицине, Феликс вдруг поймал себя на том, что испытывает одно единственное чувство, и чувство это отнюдь не назовёшь сожалением. Скорее, наоборот: вздох, который Уайт чуть ли не заставил себя исторгнуть из своей груди, оказался вздохом облегчения.

Феликс понял: он так же, как русский кумир, обречен на одиночество, пожал плечами и решил делать карьеру по-американски.

Русский в это время как-то не то, чтобы забылся, – отошел на второй план, а пригодился вдруг, причем самым неожиданным образом, уже в Ай-Би-Эм, куда Феликса после университета взяли компьютерным инженером.

Когда босс, сорокалетний Иэн Барнаби, вызвал своего молодого подчиненного к себе в кабинет и спросил его, правда ли, он, Феликс Уайт, говорит по-русски, можно было подумать, скажем, о каких-нибудь переговорах, или о рекламном проекте, да о чем угодно, только не о том, для чего босс вызвал его на самом деле. Реальность, как случается чаще, чем хотелось бы, превзошла всевозможные фантазии.

Барнаби пододвинул к собеседнику распечатанный с Интернета лист, расчерченный на клетки. В каждой из клеток помещалась фотография девушки, дополненная краткой информацией по-английски. Слегка обалдевший Феликс успел заметить Светлану, восемнадцати лет, стройную, интеллигентную, любительницу кино и театра, потом Татьяну, хорошую хозяйку, а дальше Иэн перебил его, положив сверху лист с увеличенной клеткой. Надпись гласила: Дарья, восемнадцать, музыка, танцы, я жду тебя, мой избранник, возраст-внешность значения не имеют, интеллигент, хорошо устроенный, порядочный.

– Почему-то они все хотят интеллигентов, – с сомнением в голосе отметил Барнаби. – Как ты думаешь, они имеют в виду просто интеллект или ещё что-то, чего я не знаю, и похож ли на это я?

Уайт вдумчиво рассмотрел начальника. Интеллигента в том смысле, в котором понимают это слово русские, тот напоминал меньше всего.

Ведь, судя по книгам, русские интеллигенты должны были много читать, а, кроме того, быть философами, бессеребренниками, тощими, сероглазыми, всегда простуженными, постоянно пить до тошноты крепкий чай и кашлять, без конца болтать на кухнях о будущем человечества, кутаться в потрепанные свитера, курить одну за другой и спать на гвоздях.

Иэн Барнаби, если и читал что-нибудь, то вряд ли это были книги, скорее, журналы... Пожалуй, спорт какой-нибудь, "Новости на яхте" ну и, конечно же, "Преуспевающий бизнесмен". Философию босса можно было определить и исчерпать двумя словами: потенциальный клиент либо никто. Будущее человечества занимало шефа несколько однобоко: как поведут себя акции и что новенького придумает конкурирующая фирма... Отсюда можно судить об отношении к деньгам. Физически сильный, в спортивный клуб ходит регулярно, одет элегантно, как полагается одеваться начальнику отдела крупной фирмы.

Феликс взглянул на фотографию Дарьи с некоторым сомнением во взоре. Босс поймал этот взгляд.

– Молодая, да? – улыбнулся Барнаби.

– Меня бы обеспокоило то, что возраст-внешность для неё не имеют значения. Как внешность может не иметь значения?

– Я понял, она просто хочет вырваться в Штаты.

– Тогда она тебя бросит, как только получит гражданство.

– Конечно, бросит, – согласился босс. – А зато я три года смогу бесплатно спать с молодой русской красавицей, а потом повторить это дело с новой, и так, сколько захочу. Так как ты считаешь, сойду я за интеллигента? – наивно переспросил он.

– Попытка не пытка, – уклонился от прямого ответа Феликс, попутно блеснув знанием русского. И, конечно, объяснил, что кровавый лидер русских прошлого века прежде, чем дать санкцию на допрос с пристрастием, любил повторять сию фразу, полную глухих согласных. Случалось же это достаточно часто для того, чтобы жуткая присказка превратилось в известную пословицу.

Короче, в результате беседы Феликс был взят в Москву в качестве доверенного лица и переводчика.

Дарья оказалась смазливой, худенькой, черноглазой девицей, обладательницей остренького подбородка, звонкого, но не без томности голоска и супер-модной одежды и косметики. Вокруг неё постоянно крутилось бесчисленное множество родственников, которых почему-то изводили всякие трудно излечиваемые болезни, из-за чего нужда в деньгах на лекарства и операции стала постоянным аккомпаниментом этого романа. Спать с женихом "молодая русская красавица", однако, не спешила, на что Барнаби реагировал с точки зрения настоящего мужчины. "Значит, порядочная девушка", – одобрительно кивал он. Зачем ему порядочная девушка, Уайт так и не понял.

Познакомившись, потенциальные молодожёны перезванивались несколько месяцев. Чаще всего звонил Иэн. Иногда и Дарья звонила. Конечно, по коллекту: с компьютером она не дружила. Случалось это, когда очередная болезнь валила в постель очередного родственника и требовались новые доллары на лечение. Барнаби сопел, но деньги слал.

Потом невеста приехала в гости. В тот момент, когда Иэн вдруг обнаружил, что все его банковские счета опустошены, а кредитные карточки, наоборот, забиты, он взбунтовался и потребовал хотя бы интимной близости взамен. Но Дарья предпочитала до свадьбы не вступать в сексуальную связь. А в первую брачную ночь сообщила, что почувствует себя продажной девкой, если ответит на домогательства мужа только ради денег и американского гражданства. И предложила доведённому уже до безумия Барнаби проявить себя таким мужчиной, ради которого она бы захотела в будущем пойти на всё. Иэн понял, что всё-таки не загадочный русский интеллигент, а обычный американский бизнесмен, по-бычьи наклонил голову и аннулировал брак. Дарья сообразила, что перегнула палку, сама бросилась к Иэну в кровать, но было поздно. От нескольких бурных часов Барнаби, конечно, не отказался, но жениться на русских зарёкся и отослал "this bitch" домой. Эпопею он закончил следующим заявлением: – Лучше я остаток жизни буду тратить деньги на дорогих проституток!

Зато Феликс в Москве встретил Дину.