Текст книги "Хочешь выжить - худей! (СИ)"

Автор книги: Лилия Хайлис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Гадалка делилась этим ощущением с Фианой раньше. Дикое переутомление всегда накатывало после удачной догадки. Значит, именно это с девушкой когда-то и произошло: для того, чтобы помешать соединиться с желанным, ее отдали в монастырь. И там, выходит, родители постарались. Чего же так не хотели? Боялись? Или просто, лишь бы нагадить?

Лапни чувствовала: в этом что-то есть, какая-то доля правды... Но не все. Кусочка, а то и большинства лоскутов не хватало, чтобы слепить все одеяло этой жизни, вернее, понимания о превращении ее в таковую из той прекрасной и счастливой, какою она могла бы быть... Разгадка еще таилась в намертво забытом прошлом.

Глава 23

Дина смотрела в зеркало на свое округлившееся лицо и вздутый желудок. Ах, как хотелось бы отыграть назад и начать все сначала. Допустим, подобное возможно, и что? Выдержала бы она до беседы с Черри дикое, постоянное чувство голода? Кто бы вытерпел и не сдался? Да, она не героиня. Надо так страшно наказывать за обычную человеческую слабость? Может, вообще тогда убить? Выкинуть в резервацию – вот кара для злостных слабохарактерных уродов... Нет, она не станет о себе так больше думать. Она внушит себе красоту. Она, Дина, Ундина Уайт, с сегодняшнего дня она красавица. Значит, она достойна нормальной приличной жизни... Пусть она не устояла... Она способна себе простить и идти дальше...

Почему-то большинство женщин не испытывает страданий, вот ведь одну ее, Дину так грохнуло. Дескать, еще и родить захотела – расплачивайся за эту милость судьбы! Или, наоборот, судьба так расплачивалась с ней? За какие дары? Или грехи? Ладно, да, хорошо, поддалась мстительности, а раньше? В самом раннем детстве, ведь была же маленькая девочка добрая, открытая, а получила? Насмешки, дразнилки, издевательства – тогда-то за какие проступки!?

Нельзя так думать, именно эти воспоминания делают Дракулу сильнее. Как бы снова закопать ТУ МОГИЛУ...

Молодая женщина всхлипнула и перевела взгляд вниз. Ноги отекли. Если так пойдет дальше, она скоро не сможет дотянуться до ступней. А до родов еще не близко. И остановиться, запереть рот, прекратить жрать тоже никакой возможности.

Феликс, и тот оказался бессилен: какие бы ни находил слова, как бы ни старался убедить жену замедлить темпы, она лишь ударялась в слезы, а потом ела, стоило только вырваться из-под бдительного ока супруга. Она воровала еду, прятала, скрывалась с какой-нибудь вкуснятиной хоть в туалете, часто по ночам, обманывала, что идет погулять, а сама немедленно покупала съестное и сжирала дотла, плакала, обещала, что похудеет...

Когда-нибудь потом... После родов... И снова что-то жевала. И чувствовала себя преступницей. А уж на работе, в магазине, где одолевал стресс и проклятые зеваки, да еще в окружении сплошных обжираловок с ароматами-дразнилками, там просто спасу не было от лакомств и новых соблазнов.

Проклятый Дракула! Вампир, который сосет не кровь, а душу. Ее собственную душу.

Но теперь пойдет по-другому. Спасибо, Черри. Дина с надеждой посмотрела в зеркало. Феликс, как пожелает, а она, Ундина Слуцкая, достойна любви и уважения, она – это не килограммы веса, она – это прочитанные книги, блеск глаз, свет мысли в голове, благородство души, в конце концов, доброта, честность, она – человек, личность, да она же красавица! Да, ты красавица, Диночка, улыбнулась зеркалу, и зеркало улыбнулось в ответ. И я правда, честное слово, честное-пречестное, я люблю тебя!

Интересно, хоть в какие-нибудь тряпки удастся влезть, – равнодушно подумала молодая женщина, вытаскивая и хладнокровно рассматривая не так давно купленые наряды.

Блузы широченные не только на животе, но даже в плечах, с мягкими удобными брюками, тут пока оставалось все в порядке.

Дина оделась, но без трепета душевного, как бывало раньше с обновками. Даже предстоявший сегодня визит не так, как казалось бы, должен, занимал мысли и эмоции.

Алон Полинер, как ни в чем ни бывало, позвонил вечером и небрежно пригласил их с супругом к себе на яхту на утреннюю прогулку. Дина в первый момент почувствовала, как вся вспыхнула. Вот оно! Сбылась мечта идиота. Но сейчас же и погасла: в голове и в душе прочно застряла сцена, привидевшаяся во время самого обычного дружеского объятия с Черри и Яшкой.

Молодая женщина не могла стряхнуть с себя грезы, она снова и снова просматривала не понятно кем, где и когда запечатленные и прокрученные вдруг кадры. Она без конца вдыхала аромат ТОГО леса и ТОЙ реки, испытывая при этом невероятное блаженство и твердо зная: именно то и есть все настоящее. Ундина была так счастлива и любима ТАМ, как никогда в сегодняшней жизни здесь. И вся растворялась в обожаемом голосе и его песне любви, обращенной, – Дина была абсолютно в том уверена, – к ней. Волшебные звуки вместе с излучениями теплоты и покоя пронзали всю ее. В этих грезах она укрывалась от постоянной виноватости, страха перед резервацией, обиды на несправедливость своей реальности... А потом подползала змея.

Ундину обуревал ужас. Пленка – или что это такое? – доматывалась до конца. Молодая женщина ходила, как сомнамбула, а фильм, словно по мановению волшебной палочки снова начинался с самого начала.

Дина безучастно взглянула на себя в зеркало. Да какая, в принципе, разница, как выглядеть? Не на свидание же, в конце концов... Она положила на живот руку и поговорила с будущим ребенком, и это немного успокоило. Зачем, с какой стати ее вдруг пригласил Алон Полинер? Для чего ему понадобился еще и Феликс? Если раньше Дина мечтала познакомиться с великолепным атлетом поближе и побывать на его яхте, то теперь, приблизившись к исполнению желания, призадумалась: а на кой, собственно, ей дался этот павлин. Ну подумаешь, алые паруса. Ну и? Романтика – это все, привидившееся с песнью Эвридике!

В животе как будто затрепетало крылышко бабочки – неужели шевельнулся ребенок? Дина поняла, наконец: все остальное – полная чушь в сравнении с этим чудом.

– Не слышу шороха, ты готова? – Феликс быстро сунул голову в приоткрывшуюся дверь, чтобы лишний раз уличить жену в тайном поедании очередного куска, не поймал и картинно удивился: – О, да ты ничего выглядишь, вполне достойно.

Дина направила в его сторону очередной непонимающий взгляд, будто спрашивала, откуда здесь взялся, да и кто он вообще такой, этот тип, а главное, какого рожна ему от нее надо и зачем.

Уайт уже не в первый раз наткнулся на это выражение во взоре супруги, и всего его снова передернуло от пренебрежения родной жены. Словно ему отвесили пощечину. Он никак не мог взять в толк, за что – ведь изо всех сил старался быть ей хорошим мужем, все покупать, все для нее делать, разве не преисполненную любви и понимания супругу он заслужил в благодарность? Но стоило о том заикнуться, тут же получал неизменный ответ: – Обратная сторона медали!

Причем тут медаль? Что за медаль? – Бедняга устал злиться, соображая только одно: – Вот она, загадка русской души! Настигла все-таки.

– Ребенок пошевелился! – прошептала Дина. – Как будто бабочка крылышком взмахнула.

Феликс посмотрел в глаза жене, соображая. Когда до него дошло, он подбежал к жене, кинулся перед ней на колени и прижался ухом к ее животу, сетуя на то, что еще ничего не слышит. А потом поднялся и крепко обнял жену.

И Дина пересказала мужу услышанное от Черри, не все, конечно, – только о маленьком мальчике по имени Дэвид.

– Ну да, это очень важно, – спокойно согласился Феликс. – Любовь без всяких условий. Только так и должно быть. Не у всех хватает терпения, но я себя тренирую... – Он внушительно посмотрел Дине в глаза. – Кстати, физическое движение хорошо помогает.

Та улыбнулась: – Я как раз об этом думала. С сегодняшнего вечера начинаем прогулки. Каждый день. В любую погоду. Только не на машине, а по набережной, ладно?

Алон встретил их на пирсе, радушно протянув руку Феликсу, представился и первым долгом, с недоумением глядя тому за плечи, сообщил: – Не вижу гитары.

– Не понял, – весь ощетинился Уайт.

– Гитара где?

– К-какая гитара? – Феликс с явными признаками неудовольствия на лице, уставился на Ундину: – Мы обещали привезти гитару?

Дина пожала плечами.

Полинер недоверчиво улыбнулся: – Ну не лира же... Впрочем, хорошо, что тогда? Балалайка? – Он ухмыльнулся: – Или, может, вообще еще какая-нибудь арфа?

– Гусли забыли, – поддакнул гость, намекая на знание русского фольклора.

– Неужели я ошибся, – засомневался хозяин. – Хочешь сказать, что ты бросил струны?

– Перешел на клавиши, – ответил Уайт и поклонился. – Только не музыкальные, а компъютерные. А вот со струнами как-то не пришлось...

Вся троица спустилась по трапу в роскошную, хорошо освещенную гостиную. Дина с вялым интересом озиралась по сторонам в поисках чудес.

Алон Полинер в упор рассматривал на свету Феликса и бормотал, как заведенный: – Как мог я положиться... Да нет, не должно... Главное же обязано остаться...

– Ну извините! – злобно бухнул Уайт, который уже весь извелся от неловкости.

Нет, в самом деле, мало ему было неприятностей от склонностей жены к перееданию, так тут еще этот хлыщ пристал непонятно, с чем. Самым же пакостным в ситуации было ощущение собственной неполноценности, которое гость выловил не то из тона хозяина, не то из бросаемых тем взоров, не то из какого-то неведомого излучения, испускаемого убранством, а может, и стенами яхты. Феликс явно чувствовал себя не в своей тарелке и сам понимал: так чувствовал бы себя неадерталец, оказавшись в зале современного дома, да вот не знал, как переменить первое впечатление.

Алон, по всей вероятности, понял, что перегнул палку, и попытался спасти положение, предложив гостям коктейли.

Дине досталась пахучая фруктовая смесь – Алон уже знал от дамы о ее интересном положении. Феликс попросил чего покрепче. Он пригубил янтарную коньячную каплю, надеясь хоть немного расслабиться.

Внезапно сплошная белая стена каюты озарилась голубым сиянием телевизора и из отдельных искорок соткались сначала лучи, а потом – объемное изображение женщины в тунике. Дина подумала: – Боже, какая красавица!

Феликс молча поднял глаза и застыл в благоговейном восторге. Может, это ангел в первозданном великолепии спустился с небес? Или гиперборейская богиня снизошла до смертного? Да почему же гиперборейская – Афродита? Венера? Нет, все-таки, пожалуй, вовсе не ангел, но ОНА – само совершенство, неужели такие бывают? Или это какой-то странный сон?

Алон зато сморщился при виде Венеры, будто увидел не ее, а крупным планом симптомы болезни, связанные с ее именем.

– Приветствую, – поздоровалась женщина и осмотрелась. Увидев Дину, обратилась к Феликсу, словно продолжая давний спор: – Ну, и чем она лучше меня?

– Час от часу не легче, – подумал тот и стряхнул с себя восторженное оцепенение. Голос дамы был резким и, заговорив, она тут же потеряла привлекательность. На ангела точно уже не тянула, превратилась в обычную капризную красотку. – Может, они тут все сумасшедшие?

– Дада, похоже это не он, – припозднился с объяснением Алон. Элементарной вежливостью он себя озаботить, похоже, отказался.

– Как так? – удивилась та и снова перевела подбородок на Ундину. – А она?

– Он не играет на гитаре, – сообщил Алон. – Я лажанулся, как щенок.

– Ты хочешь сказать, что и она не она?

– Нет, тут я проверил. Как раз она – это точно она.

Уайты остолбенели. Ни муж, ни жена не знали, как реагировать. Наконец, Дина выдавила: – Разве мы знакомы?

– Еще как! – в ту же секунду отрапортовала раскрасавица. – Просто ты мне нагадила и забыла... А я все помню! Ведь это из-за тебя тогда он намылился к кентаврам! – Дада всхлипнула. – И сам погиб, и меня бросил... На растерзание... Как будто ты могла оценить его песни, как я.

Дина, совершенно ошалев, пожала плечами: – Да я вас впервые вижу! Господи, еще и кентавры какие-то...

Сильнее всего ее шокировали метаморфозы Алона Полинера от щедрого романтического красавца до... нет, невозможно даже определить степень хамства человека, пригласившего гостей для... чего???

– Кем надо быть, чтоб ТАКУЮ бросить, – подумал Феликс. – Она, конечно, не идеал собеседницы, но ни ума, ни такта от такой внешости и не требуется. – Уайт не мог отвести глаз от красавицы. – Да еще имя-то, имя какое. Дада – нарочно не придумаешь!

– Как же, разумеется, впервые, – с издевкой и горечью произнесла та. – Может, и не я потом показала ему тебя, уже замужнюю и с детьми? Это ж надо, хотела отомстить, а получилось? Как будто позарез мне нужно было то яблоко, червивое, ко всему прочему.

Алон ее перебил: – Фадита, придержи лошадей. Эвридика смертная, ты что, не понимаешь? В смысле, она все позабыла. Все предыдущие жизни!

– Ты ошибся, Аполлон! – с торжеством и неожиданно сама для себя воскликнула Дина. – Я помню себя Эвридикой, но только Феликс действительно не Орфей! Тут ты дал маху. И чтоб я уводила любимого от нее (Дина с победной ухмылкой показала побородком на Даду-Фадиту, в свою очередь) – не было такого!

Феликс изумленно уставился на жену. Та только сейчас начала соображать, что именно высказала лощеному хозяину яхты.

– А где тогда Орф? – завизжала раскрасавица. – Где этот подонок?

– Откуда ты знаешь? – недоверчиво поинтересовался Алон у Дины, не реагируя на выкрики Фадиты. – Вероятно, ты уже встретила его в этой жизни? Такой же бабник и пьяница?

– Где он? – вопила Дада.

– Зачем вы ищете Орфея? – спокойно спросила Дина.

– В рожу его наглую хочу плюнуть! – незамедлительно проорала та. – Мечтаю!

Алон снова сморщился: – Тебе лишь бы в кого-то плевать.

– Так зачем вы его ищете?

Полинер неопределенно пожал плечами: – Да просто хотел взглянуть, в кого он превратился в этой жизни. Все ли еще пытается со мной соревноваться. – Он снова пожал плечами. – Нет, это ж надо было ему – со мной состязаться!

Феликс теперь не мог оторвать глаз от собственной жены. Она то была собой, Диной Уайт, молчаливой, в меру насмешливой любительницей плотских утех, то преображалась в одухотворенную... Он никак не мог подобрать нужное слово. Воительницу? Амазонку? Тигрицу? Актрису? Пожалуй, кто перед ним – один бог знает. Да и знает ли?

– Ты не меняешься в своей жестокости, Аполлон! – (Уайт снова не сумел подыскать правильного эпитета к окраске эмоций своей супруги – презрительно? – это слово обозначало так мало) обличило хозяина яхты очередное перевоплощение Дины. – Что ты намереваешься с ним сделать? Кожу с него содрать?

Алон поморщился, в который раз за короткое время: – Да сдался он мне... С какой стати вы все вообще пристали к этому забияке – Марсию? – Все молча смотрели на Полинера, ожидая откровений, и те незамедлительно последовали. – Несколько тысячелетий назад случился у меня спор с одним... Философ доморощенный, тоже мне еще... Он пытался убедить меня в необходимости реинкарнаций эго для эволюции. Я же утверждал: таким образом эго скорее деградирует, в каждой жизни наживая себе новых врагов, новые комплексы и со всем этим новые недостатки. Никто не исправляется. Все наоборот. На примере этого щенка... Орфа... Хотел доказать свою теорию.

– Так и философ твой тоже здесь? -впервые за визит Феликс улыбнулся.

– Должен появиться, – кивнул Алон. – Во всяком случае, приз наш... переходящий из жизни в жизнь, по-моему, обнаружился... В Сан-Франциско... Философ всегда появляется, где она.

– Та женщина? – спросила Дина, которая снова была собой. – Любимая?

– Ну да, – кивнул Полинер.

– Приз переходящий, – уточнила Ундина.

Алон густо покраснел.

– Стоп! – пронзительно вскрикнула Дада. – Орф где?

– Да не знаю я, – Дина пожала плечами. – Я только о себе поняла, да и то недавно.

– Эвридика – ведь это символ любви, – подумал Феликс. – Лицо возлюбленной... Ничего, кроме еды, ее не интересует. Та самая, кого воспел мифический Орфей, превратилась в подобие жвачного животного. Как могла стать такою Эвридика? Стоп, выходит, вся история, изображенная в мифе, произошла на самом деле? А, кстати, что еще за намеки с яблоком?

– Ты нашел эту... свою? – брезгливо поинересовалась Фадита.

Алон кивнул и подошел к инкрустированному лакированому столику, на котором валялась газетная страница. – Вот, – похоже, ее объявление. – Он поднес ближе к стене-экрану страницу с объявлениями, одно из которых было обведено.

– Кас-Сандра, – прочитала красавица и с отвращением хмыкнула: – Мне-то она на кой? А ты, конечно, уже звонил? Призу своему?

– Пока нет, – гордо ответил Алон. – Но собираюсь, конечно.

– Можно взглянуть? – с замиранием сердца попросила Дина.

Ундина сама не знала, чего ждет от этой Кас-Сандры, но какое-то шестое чувство подсказывало: хуже не будет.

Глава 24

Кас-Сандра, она же Александра Гродман, родилась в Силиконовой Долине, в солнечном Калифорнийском городке с птичьим названием Купертино.

Родители ее, еврейские эмигранты из Москвы, родину свою ненавидели и иначе, как злобной мачехой не называли. Даже само слово "родина" вызывало у обоих рвотные рефлексы или, в лучшем случае, – саркастические замечания.

Единожды эмигрировав в Америку, никогда не возвращались в родные пенаты. И в Европу избегали ездить: – Они помогали нацистам убивать евреев! – возмущалась мама. – У всего этого континента руки в еврейской крови.

Папа немедленно подхватывал: – А о героизме евреев, об участии в Сопротивлении, о подвигах на фронте, о восстании в Варшавском гетто – обо всем этом забыли мгновенно, вернее, нарочно вычеркнули из памяти, ведь для всех так удобнее. Хоть в России, хоть во Франции... Не говоря уже о Польше... Придумали же издевательство, – "евреи сражались в Махачкале" – и уже сколько лет поют эту мерзость.

– Да? – вспомнила мама. – А речи на празднествах победы? Кого угодно вспомнили и благодарили за участие в борьбе и триумф успеха, только не евреев. Да одно это невозможно простить!

– Все по Сартру! – вздохнул папа.

Как-то в подростковом возрасте Сара наивно поинтересовалась, откуда антисемиты могут узнать, что папа с мамой евреи, ведь это в документах не написано.

– Бьют не по паспорту, а по морде, – тут же отозвался папа.

– У нас на носах написано, – одновременно объяснила мама.

– Религия написана на носу? – Не сдавалась Сара.

– Бедный мой ребенок, – вздохнула мама.

– В Европе быть евреем – не религия, как здесь, а раса, – отчеканил папа. – Которую отличают специфические черты лица.

– И узнают евреев соответственно по носам и по глазам, – закончила мама.

Когда Сандре было семнадцать, она сдуру написала на русском сайте знакомств красивому Питерскому парню. В ответ получила длиннющее матерное послание, полное проклятий пархатым жидам и тупым америкашкам.

Девушка долго плакала, стеснялась показать сообщение маме, но, в конце концов, показала, заодно расспросив, что такое пархатые, что такое жиды, почему американцы – америкашки, что это вообще такое и почему тупые. В смысле, разве мы все тупые? А заодно – что такое – дальше шло перечисление каждого матерного слова целым списком по отдельности, причем с сильным акцентом.

– А чего ты тогда ревела и стеснялась показать нам? – ввязался папа, которому онемевшая мама передала бразды правления.

– Почувствовала сильную злобу, – ответила Сандра, не задумываясь. – От самого духа сообщения. Не то, что там было написано, а то, чем оно дышало, как давило.

– Русский дух! – прокомментировал папа.

Мама покачала головой: – Ну?! Как вам такое понравится! Разве можно связываться с этими бандитами? Они же готовы дружить с кем угодно, только не с евреями. Ладно, мы, ненависть к нам там уже вошла в генетический набор, но хотелось бы узнать, что им сделали американцы? А с другой стороны, почему – ладно, мы? Почему даже я уже с этим соглашаюсь? А что мы им сделали?

– Он там пишет, евреи сделали славян алкоголиками, – заикаясь, кивнула на письмо Сандра. – Как?

– А вот так! – Сардонически расхохоталась мама. – Очевидно, два еврея хватали славянина за бока и крепко держали, а третий вливал бухло ему в глотку.

Папа письма не читал, но немедленно подключился: – Там никогда ничего не изменится. Если даже начнется послабление, то через некоторое время последует реакция еще страшнее, чем было до того как. Это народ, которому непременно нужны враги. Разве сложно найти, кого обвинять? Так американцы! Так вдруг украинцы! Так китайцы! Так сами русские! Лишь бы враги.

– Ты о чем? – спросила Сара. – Это то, что при Сталине? А чьи на самом деле враги они были?

Родители отвечали дружным дуэтом: – Даже вопроса этого тогда никто не задал. Враги и враги. Потом, когда реабилитировали – уже друзья так друзья.

– Про реабилитацию очень интересно было посмертно узнать моему пра-дедушке, – подхватила мама. – Расстрелянному, как врачу-убийце. Мы не извиняемся, но ошиблись. Не того репрессировали. Слово-то какое нашли для своего бандитизма, интеллигентное! Не угробили зря, не уничтожили ни за что ни про что, не загубили за милую душу, – репрессировали!

– Я читала про дела врачей, – сказала Сара. – И подобное потом возвращалось?

– А как же! – воскликнул папа. – В разных формах, под разными именами. Там же история идет не по спирали, как в нормальных цивилизациях, а по синусоиде: вверх-вниз, вверх-вниз... Либеральный период – кровавая диктатура – смутные времена, снова смягчение – культ – анархия... И так всю дорогу. Я имею в виду не технику, конечно, а сознание правительства и граждан. Шаг вперед и две назад. Народу на ровном месте потребно создавать себе божков типа Ивана Грозного. Вот он перебирает, перебирает, перебирает, пока не попадет на такого. И начинается кровавое царствие. Потом кровавая смена, кровавая смута, кровавый отдых, снова перебор, пока не найдется новый божок на кровавое царствие. Где-то так.

– Причем с момента возникновения России, как государства, – добавила мама.

– Которому хорошо не тогда, когда там хорошо, а когда другим плохо, – глубокомысленно припечатал отец. – Хотя полной информации на сегодня у нас нет. Только на момент нашего отъезда. В чем-то можем и ошибаться.

– Умом Россию не понять, – с глубоким вздохом процитировала мать.

– Одного я не понимаю умом... – протянула Александра. – Нет, вопросов два, даже три.

Родители переглянулись, но выслушать наладились.

– Первый: если вы евреи, то почему до сих пор не в Израиле? Второй: если вы так ненавидите Россию, то почему постоянно о ней думаете и говорите? Третье: если у русских антисемитизм в генах, то почему обе мои бабушки и оба моих дедушки до сих пор переписываются и перезваниваются со своими друзьями, которые русские, даже посылают им подарки, деньги?

Родители снова переглянулись и отвечали не по пунктам, а сумбурно, перескакивая с одного на другое и перебивая друг друга. Обоих вывезли оттуда детьми. Почему не в Израиль – так решили родители, накушавшиеся измов. А друзья? Не все же русские все-таки одинаковые. Есть же среди них исключения, которых эти гены как-то не коснулись.

– На самом деле, мы такие же евреи, как сами русские. А там так даже свинину жрали наравне со всеми, – высказалась мать. – Нет, нельзя же ко всем с одной меркой, получится тот же расизм... Есть нормальные русские, не отравленные ядом шовинизма, которые не станут делить людей по национальностям и рассказывать, что они мол не антисемиты, потому что, дескать, вот у меня друг, еврей, но хороший...

– Поколения наших предков рождались и умирали там, русский язык и литература давно стали нашим родителям родными, – добавил отец. – Они приняли ту культуру, многие женились и выходили замуж за неевреев... Но по форме наших глаз и носов, по фамилиям и по крошечным вкраплениям древних обрядов и имен, например, за то, что в определенное время года мы печем треугольное печенье (какое преступление!), они определяли, что мы не русские, а таки евреи.

– Что мы там чужие и хотим им зла. Гойская логика! – вступила мама. – А ведь мы думаем по-русски! И самое страшное, что начинаем им и в этом уподобляться.

– А самое-самое страшное, даже представители их интеллигенции не стеснялись быть антисемитами. Где, в каком обществе слыхано подобное – кто-то из их писателей сочинил, что у нас какой-то мировой заговор, другая кровь, что нас надо изгонять из страны, где мы родились, учились, работали и дружили или уничтожать, – возмущался папа. – Не абы кто – Солженицын написал атисемитскую книгу, где пытался научно доказать, что евреи действительно заслуживают такого отношения! В принципе, та же Махачкала, та же наша вина во всех их бедах, те же анекдоты, возведенные в степень псевдо-философии с псевдо-историей, помноженной на псевдо-литературу, – не кто-нибудь – автор романа о ГУЛАГе, сам Солженицын!

– И через это прошла мировая история, – вставила Сара. – Я уже прочитала Сартра (родители со значением переглянулись). Но в ваше время ведь существовал Израиль, что ж бабули-дедули не уехали туда? И вы потом?

– Дай Бог Израилю выстоять и победить! Но это не наша страна. Нас антисемиты сделали гоями, чуть ли не такими же антисемитами, как сами. Я же говорю, мы думаем по-русски! Многие уезжали туда и чувствовали себя чужими. А бабули-дедули не хотели уезжать из одних измов в другие. Хотели отдохнуть в свободной стране эмигрантов. Скажи "спасибо", что хоть не потянулись в Германию за хорошей жизнью. А то бы еще имели теперь и в Европе арабье под носом...

– Спасибо, – съязвила девушка. – Можно подумать, здесь мало арабов.

– Ох, везде хватает этих цурэс...

– Сами же говорите, нельзя ко всем с одной меркой.

– Это уже другой разговор, об этих вообще не будем. Сейчас о фрицах.

– Может, тоже не все фашисты?

– Ага, не все. Только почему-то там нео-фашисты снова прут к власти. Именно там. Нет, ну действительно, как можно было дойти до того, чтобы простить немцам...

Папа перебил разбушевавшуюся маму: – Прощение – это личное дело каждого. Что же касается немцев, то можно подумать, что Гитлер смог бы уничтожить шесть миллионов евреев, если бы весь мир ему не помог!

– Так мы и не поехали в Европу! – выкрикнула мать. – Ладно, в Данию, а к остальным я не еду. Они хотели дружить с арабами? Вот и имеют испражнения на своих центральных улицах и площадях! Значит, именно это и заслужили! К арабам нельзя с одной меркой? Зло добром тоже не победишь!

– Все арабы зло? – вставила Сара.

Ее не услышали.

Отец машинально кивнул и продолжал свое: – Но окончательно забыть землю, где похоронены предки, а язык и культура всосались в жизнь и кровь, невозможно. Даже таким, как мы, кого увезли оттуда детьми. Дома русский язык, раз в неделю русская школа, друзья родителей – русскоязычные эмигранты, русское телевиденье, русские мероприятия в Джуйках... Да, ходим иногда в синагогу и сидим там, как бараны, печем все те же ументаши, едим мацу, хороним на еврейских кладбищах, но это скорее дань древности, происхождению, а в душах – увы! – мы все равно остаемся русскими. Не можем вырвать из сердца страны, распявшие нас. И друзей тоже никто не отменял... Нет, все это вокруг да около...

– Не поняла, – протянула Сандра.

Папа почему-то осмотрелся, будто желая удостовериться в отсутствии лишних свидетелей, и странным шепотом продолжал: – Иногда мне приходит в голову совершенно кощунственная мысль. Заключается она вот в чем.

Он прикрыл глаза, вдохнул побольше воздуха и выпалил: – Главная еврейская идея заключалась не только в едином Боге, но еще и в едином мире для всех, то есть, в космополитизме! Патриотизм вместе с границами был насильственно выдуман для рабовладельчества, точнее, для удерживания рабов на местах! И вбит в головы насмерть, поскольку выгоден властелинам. А евреи по природе своей как раз бессеребренники, кочевники... Это весь мир из страха создает о нас свои стереотипы, потом крестовыми походами, инквизициями, погромами, холокостами, терроризмом и остальными прелестями от антисемитизма навязывает этот выдуманный портрет нам и, наконец, всей своей вековой ненавистью призывает нас к ответу...

Отец работал в известной NASA инженером по вентиляции и кондиционерам воздуха. Мать преподавала русский язык в школе для взрослых американцев. Сара изучала языки, потому что давались легко: русский, испанский, французский, иврит.

Россия манила. В один прекрасный день, несмотря на мольбы и даже запреты родителей, Сандра устроилась в посольство и поехала за корнями.

– Хотя бы не называй себя там Сарой, – напутствовали родители.

Это и не понадобилось. В первый же выезд в метро молодой парень из толпы, в которой Сандра никак не могла сориентироваться, а потому мешала всем вокруг, назвал ее Саррочкой. Вроде, угадал правильно, но в голосе и тоне парня звучала насмешка, чуть ли не издевка. Девушка даже сначала не поняла, откуда ему известно ее имя, только почувствовала укол обиды. Разобраться и принять за неоспоримый факт, что любой встречный способен испытывать к тебе антипатию и даже неприязнь из-за формы твоего носа и открыто, иногда с яростью выражать эти эмоции вслух, обзывая походя Сарами и Хайками всех женщин с типичными признаками внешности, много времени не заняло, поскольку такие уму не постижимые гнусности случались часто.

Шесть месяцев для Сандры оказалось достаточно, чтобы начисто утратить интерес к мировой загадке русской души. Девушка уехала, не возненавидев, но и не полюбив родину родителей. Еврейкой Сара себя тоже так и не почувствовала, но имя приняла. Русские корни тем более перестали ее занимать...

Вернувшись домой Сандра поняла: она является отторженным от всего мира существом и в самой ее природе намертво засело скрытое уродство. Девушкой овладело осознание собственной нечистоты. Грязь проникала в мир от мерзкой отравы из крови, – тогда стало ясно: внушенное Александре понятие о второсортности ее еврейской сущности уже пустило метастазы в мозг, – именно четкое осмысление этого ощущения в противоречивой совокупности с его лживостью и навязанностью извне привело Сару на чаты ВДА. Душой она все равно знала: все ТО излечится и уйдет, она сделает все, чтобы вернуться к прежней себе, прекрасной, любимой, радостной и чистой.

В это же время у девушки начались видения, в которых она то плавала наперегонки с юной русалкой, то скакала на седом кентавре, то целовала окровавленные руки зеленоглазого барда. Черты этого барда прояснялись изо сна в сон. Скоро Сандра представляла себе его лицо, будто недавно встречались.

Сара увлеклась буддизмом, пытаясь разобраться в себе. Одновременно стала активно посещать чаты ВДА и проходить программу, чтобы заново принять себя. Тут-то она по-настоящему и полюбила древнее имя Сара. Псевдонимом для программы выбрала тоже древнее, Кас-Сандра.

Почему – и сама не знала, только заново потянулась к мифам древней Греции, а легенды о провидице Кассандре перечитывала множество раз, пока не вызубрила наизусть. И выяснилось: так же, как троянская царевна, Сандра умеет предсказывать будущее.