Текст книги "Хочешь выжить - худей! (СИ)"

Автор книги: Лилия Хайлис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

Глава 30

Алон кивнул, словно происходившее его не касалось вовсе, двинулся к Сандре и отработанным движением фокусника достал откуда-то из кармана и протянул ей коробочку. Та открылась от первого же прикосновения пальцев девушки. Внутри мерцали серьги, похожие на изумрудные, но необыкновенной работы.

– Твое. – Полинер улыбнулся.

– Я не могу принять такую дорогую вещь, – Сара очень растерялась. – Кажется, ещё весьма старинные вдобавок...

– Нет, – решительно ответил Алон. – Не старинные... Древние. Возьми... – он опять перешёл на ты. – Дотронься и ты мгновенно поймёшь. Это твои, – он криво усмехнулся. – Любимые.

Сандра почувствовала сильный удар изнутри груди и взяла в руки зелёный мираж. Две крошечные искрившиеся льдинки-конфетки не таяли, но жили таинственной, какой-то очень своей жизнью в её руке. Они действительно были её вещью, когда-то забытой, но ставшей родной от первого же слияния с пальцами хозяйки.

– Нет. Здесь нет ни волшебства, ни гипноза, – сказал Полинер. – Ты начнёшь медитировать с ними и постепенно вспомнишь.

Пришло чувство родства. А следом нахлынуло тяжёлое ощущение вины.

– О Творцы! – Выдохнул он. – Я так долго ждал. Неужели ты всё ещё меня не узнаёшь? Сильная ясновидящая, моя ученица.

– Странный блок, – прошептала Сара. – Я почему-то не могу вспомнить... Но я знаю, что мы близки... Мы неотделимы друг от друга... О, Господи! – Буквально вырвалось у неё. – А я ещё смеялась над Юлей за то, что та не в состоянии видеть по собственному заказу... О, Аполлон! – Опять сказала она не только неожиданно для себя, но даже не будучи в силах осмыслить, что говорит: – Как же ты прекрасен!

– Ага, узнала, наконец, – удовлетворённо произнёс Алон.

Конечно, она знала его когда-то. Он звался Лоном Аполом, потом сделался богом и почему-то стал Аполлоном...

– Для дикарей, для дикарей, и только, – дважды, небрежно и отрывисто уточнил он.

– Ты читаешь мысли? – С непонятным страхом уточнила девушка.

– Конечно, – легко ответил Полинер. – Правда, не мысли, а, скорее, – ауру, так же, как ты, там ведь всё и написано... Это и всегда была моя работа: читать ауру людей, ауру Геи – акашу... Тебя вот учил-учил...

– И что? – Вопрос этот вырвался будто сам собой, но задав его, Сара поняла, что с замиранием сердца ожидает ответа.

– И ничего! – Как-то грубовато, и тон этот казался ему несвойственным, выкрикнул он. – Называй меня Алоном.

Её одинаково передёрнуло и от выкрика, и от последовавшего приказа. Он, разумеется, тут же заметил и стал многословно объяснять, мол не начнёшь же рассказывать каждому, как написано в современных документах, "документы, паспорта, бумаги, вечно им нужны какие-то бумаги, вечно требуют доказательств, что ты не кентавр или, как теперь говорят, не верблюд, впрочем, разница небольшая, но одно дело, когда тебя каждый знает в лицо, когда тебе строют храмы, когда на тебя молятся, и совсем другое, когда ты не ты, а бесплатное приложение к бумаге". Казалось, у недовольной этой речи не будет конца, поэтому Сандра решилась.

– Хорошо, – она перебила осторожно, но требовательно. – Кто же тогда я?

– Да что это с тобой? – Алон теперь выглядел раздражённым. – Застопорило совсем? Этот твой, – он кивнул на Иосифа: – Еще не сообщил?

Она передернула плечами. Иосиф нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

– Ладно, извини, – буркнул Полинер. – Ты – Касс, потом – Троянская царевна Кассандра, моя ученица.

– По древнегреческим мифам, Аполлон подарил Кассандре дар ясновиденья, – медленно начала девушка. – Но она отвергла его любовь, – на этих словах Алон заметно поморщился, – и бог наказал провидицу тем, что заставил людей никогда не верить её предсказаниям...

– Да ладно тебе, – перебил он её. – Они и всегда-то всё переиначивали, а этот ещё слепой был... И фантазер вдобавок. Просил же я его тогда на базаре...

– Так ты действительно знал самого Гомера? – Ахнула Сандра. В голове у нее не укладывалось, что перед ней Аполлон, и вдобавок он еще знал...

– А кто его тогда не знал, – махнул рукой Алон. – Да и счастье большое якшаться с этими гениями. То пьют и машут кулаками, то развратничают, то ноют, то бьют себя в грудь, то, наоборот, дерутся на дуэлях... И вечно сидят без гроша, и никогда им ничем не угодишь... И постоянно требуют внимания... И, разумеется, плюс ко всему прочему, никогда ни с кем не уживаются, даже сами с собой. Этот, конечно, еще без конца цеплялся ко всем со своей кифарой... Приставал философией... В душу лез песенками... Подумаешь, певец... Ни голоса, ни слуха... Ну и сочинял бы поэмы... Сплошной вымысел... Нет, надо было непременно их петь... Сам себя хотел переплюнуть...

– В каком смысле? – Спросила девушка.

– А! – Скривился Алон. – Орф всегда со мной соревновался... Подумаешь, конкурирующая фирма... Как теперь говорят... Женщины ему нравились только мои... Да-да, даже ты, – он кивнул Саре: – А ты полагала, я не замечал?

Яшка изумленно возвел брови, пожимая плечи, потом приложил руки груди и, глядя то на Сандру, то на Иосифа, стал отрицательно качать головой.

Полинер между тем увлеченно проолжал: – Ага, рассказывай... Всё изобретал новые формы... Хулиганские словечки... Дурные рифмы.... Какие-то дешевые темы для массовой популярности... Гром вместо музыки... Радость для кентавров... Они-то его и растерзали... Вот в результате и доизобретался, в одной прекрасной жизни оказался слепцом. То есть, именно тем, кем на самом деле и являлся. А теперь? Вон, полюбуйся на него, алкаш алкашом, – Полинер кивнул на онемевшего Яшку. – Играешь хоть на барабане? Сочиняешь хоть попсу, клоун несчастный... Докуролесился? Ладно, по крайней мере, зрячим родился...

– Я русский офицер, четырежды твою мать, блин, – выпятил грудь Цыган...

– Ну и радуйся, – отмахнулся Алон. – И нечего, нечего, нечего тут на меня кулаками махать. – Он сделал неуловимое движение ладонью и Яшка отлетел назад на несколько шагов, едва удержавшись на ногах.

– Это по-прежнему не делает тебе чести, Апол, – с упреком сказал Иосиф.

– Опять же, тебя не спросили, – огрызнулся тот.

– Хорошо, – кивнул Иосиф. – Вроде бы я слышал голос Рамтея? – Он снова кивнул, только на этот раз куда-то вверх. – С ним-то хотя бы пообщаться можно?

– Сколько угодно, – осклабился Алон. – Ты прав, он здесь, в своем аэробиле. Только Рамтей изменился. Заметь, он прилетел с нами... Просто скуки ради. И Артема здесь, и Фина, и Арс... Тоже скуки ради... Удивляюсь, что мы тут не устроили новый потоп еще во времена инквизиции... А потом в прошлом веке...

– Вы серьезно были к этому близки? – не поверил Иосиф.

– Пожалуй, – усмехнулся Полинер. – Рамтей все колебался. Не считал себя вправе вмешиваться в развитие чужого мира, а сейчас все-таки и он хлопнул кулаком. Решился, наконец. Допекли. Неужели тебе все еще жаль этих тварей?

– Они не твари, они человеки, – горько сказал Иосиф под саркастический смех противника. – Прошу тебя, позови Рамтея. Дальше мы с Касс как-нибудь справимся сами.

– Знаю я, как вы справляетесь, – весело ухмыльнулся Алон.

– Да что вы себе позволяете! – вдруг вступила в разговор Дина.

– Это ты что себе позволяешь, – усмехнулся Полинер. – Не в твоей весовой категории богов критиковать.

– Да как ты смеешь оскорблять мою жену!

– Как вам не стыдно так с женщиной!

– Козел ты, а не Апполон!

С трех сторон на Алона бросились Феликс, Яшка и Фиана. За ней, на ходу ее отодвигая, рванул Роберт.

Бедная Ундина застыла, будто ей плюнули в лицо.

– Все на одного, да? – С презрением веселился Полинер.

– Тебе не стыдно, Лон? – тихо, но его вопрос почему-то отчетливо услышали все, спросил Иосиф.

– Я поняла, почему Кассандра сделала свой выбор, – сказала Сара.

– Значит, теперь между нами действительно все? – Лицо Алона исказила мука. – Вот из-за этих ничтожеств?

Сандра молчала.

– Здравствуй, Уэшеми, – сероглазый титан, спустившийся по трапу из своего аэробиля, протянул Иосифу руку. Русые волосы развевались на ветру.

Иосиф протянул руку в ответ. Перед великаном он казался маленьким и тщедушным.

– Здравствуй, Рамтей, – улыбнулся Иосиф. – Я рад тебя видеть.

– Взаимно, – улыбнулся тот. – А уж как я-то рад, что сегодня тебе не придется снова погибнуть... Преждевременно.

– Спасибо, – без тени юмора поклонился Иосиф. – Впрочем, кто знает, все еще впереди.

– Не каркай, – махнул рукой Рамтей. – Может, наконец, удастся дожить... Как там у вас? До ста двадцати?

– Ну да, – Иосиф расхохотался. – Чтоб и склероз, и простата, и недержание мочи... Что там еще...

– Перспективы блистательные, – кивнул титан. – А к нам никак? – Рамтей похлопал себя по карману. – А то ведь и амброзией бессмертия поделимся, если что... Заберешь Касс, а? Прости, я понимаю, тебе должно быть больно все это... ведь ты и она, вы ведь тогда и остались, чтобы помочь им... Нынешним... Ну что ж, мы все на тот момент были смертными... Я хотел сказать...

– Как ты оказался здесь? – Вместо ответа перебил Иосиф. – Ведь ты помогал людям когда-то? Неужели ты пришел уничтожить тех, кому подарил огонь... знания?

– Слишком много воды утекло, – ответил титан. – Я понял, что ошибся. Не нужны их потомкам мои дары. Вернее, не на то, что надо, они применили полученное от меня и добытое на этой основе самими...

Иосиф молчал.

Рамтей тяжело вздохнул: – Неужели ты не видишь, Уэшеми, они же еще хуже нас!

Иосиф молча смотрел на гиганта. Тот продолжал.

– Мы хоть были честными, разве нет? Эти же приобрели страшное качество: хитрость! Они постоянно лгут, интригуют, лицемерят – мне противно это наблюдать. Я не в силах выносить ханжества.

– Это все началось уже тогда, – зеленые глаза потемнели. – Пусть не атланты, но я замечал нечестность среди других, мы с Касс еще в те времена говорили об этом, – вспомнил Иосиф. – Рамтей, да ведь это всего навсего страх, просто кто-то из них первым испугался сказать правду.

– Возможно, только я думаю иначе, Уэшеми. Не правды – а ответственности за страшное содеянное. А меня сейчас пугает оставлять их в живых. Да, я был готов начать их уничтожение сегодня... Отсюда... Если бы они не убрались... Потом еще выяснилось, что вы с Касс здесь... Как же без вас? Рука не поднялась на этот раз. И Лега здесь, вижу, – Рамтей тяжело обвел взглядом замершую Фиану. – А я так перед тобой виноват, милая... Лега, простишь ли ты меня когда-нибудь? Впрочем, ты ведь так и не знаешь, что с тобой произошло...

Фиана смотрела на титана во все глаза и молчала.

– Я не смог, не сумел, не успел тогда тебя защитить.

– Я действительно ничего не помню, – только и смогла выдавить из себя девушка. Она стояла, вся красная, чувствовала это, хорошо понимала, насколько ей несвойственно так краснеть, да еще на публику, и ничего-ничего не могла с собой поделать.

– Да уж, – сочувственно произнес Рамтей. Взгляд великана снова уперся в Иосифа. – Но они и сами, в конце концов, уничтожат себя. Разве ты этого еще не понял?

– Во-первых, не надо торопить события, – ответил тот.

– Я вижу, ты за них все так же горой, – титан криво усмехнулся. – Ты по-прежнему рвешься им помогать... Даже удивительно, особенно после всего, что они натворили...

– В каждом из них все равно развивается такое же эго, как в каждом из нас, – отвечал Иосиф. Несмотря ни на что.

– Такое же, да не совсем, – протянул Рамтей.

– Ты так не думал раньше. Не мог же ты ошибаться до такой степени.

– За последние двенадцать тысяч лет я сильно изменил мнение. А во-вторых?

– Поможешь мне спасти тех, кто не столь агрессивен?

– А ты уже знаешь, как разобрать, кого спасать? В смысле, зерна от плевел? Ну если да, то ради нашей старой дружбы... Хотя повторяю, лично я в них разуверился окончательно. А в-третьих?

– Твое мнение уважаю в любом случае, имеешь на него право.

– Благодарю. Но тогда, объясни мне одну вещь...

– Если это в моих силах.

– Ты действительно полагаешь, что основная проблема этой волны эго в агрессивности?

– Я подумаю, – вздохнул Иосиф. – В конце концов, не мы с тобой их создавали...

– Учти, Уэшеми, у тебя может быть не так много времени, как тебе сейчас кажется.

– Да, возможно.

– Что ж, договорились, – кивнул Рамтей. – Я тоже уважаю твое мнение. Вспоминаю, что когда-то любил твои песни. Кстати, ты все еще поешь? Сочиняешь стихи? Играешь на тере?

– Теперь это называется гитара, – сказал Иосиф. – Конечно. Как же без нее.

Эпилог

– Подумать только! Снова эта глупая белка! – воскликнула Дина.

– Самое интересное, опять на том же самом месте, что и всегда. – Феликс даже оторвал от руля правую руку, и только для того, чтобы внушительно помахать перед женой в воздухе указательным пальцем.

– Ты что! На дорогу смотри! – Ундина, кажется, испугалась, еще больше.

Четырехлетняя Мэричка закричала сзади: – Где белочка, мамуля, где моя любимая белочка?

– Твоя любимая белочка, – мгновенно сменив тон на заговорщицкий, начала Дина: – Твоя любимая белочка убежала вон на то огромное дерево. Там, в вышине, в густой зеленой кроне живут ее детки...

– И кушают конфетки? – Подсказала Мэри. – Много-премного?

– Нельзя деткам конфетки, тем более много, – на корню отрезала Дина дочерины поползновения. – Белкины детки кушают орешки.

– В них скорлупки золотые, да?

Феликс прыснул: – Еще бы. Сплошное золото.

– Ладно, – милостиво сказала Мэри. – Джорджик, рассказывай дальше.

Красивый шестилетний мальчик, до тех пор молча размышлявший над чем-то своим, послушно продолжил начатую раньше сказку: "А потом прилетели тарелки, забрали Бармалея вместе с Бабой-Ягой и всех спасли. Конец.".

– Неправда! – закричала Мэри. – Разве тарелки умеют летать? Мамуля?

– Да, умеют, – спокойно отозвался Джордж. – Скажи ей, папа.

– Ребенок, – ответила Дина: – Старший брат рассказывает тебе сказку, а в сказках все правда и все летает, даже Бабы-Ягийные ступы, ковры и тарелки.

– Все зависит от фантазии, – одновременно нашелся и Феликс. – В фантазиях возможно все, в том числе и летающие тарелки. И вы знаете, однажды даже я видел несколько...

– Что? Съела? – Торжествующе спросил Джордж.

– И ничего я не съела... Мамуля, – протянула Мэричка: – А тетя Фиана сделает мои любимые как-летки?

– Наверно, – Дина пожала плечами. – Она же всегда для тебя их готовит.

– А дядя Яша обещал научить меня играть на гитаре! – пошел в контр-атаку Джордж.

– Вот тебе и Печорин, – улыбнулся Феликс. – С гитарой.

– Попытка увековечить в детях любимых литературных героев провалилась с треском, – объявила Дина и добавила: – Бант на свою гитару не забудь прицепить.

– Может еще изменятся, – сказал Уайт.

А сзади продолжалось свое.

– Мамуля, а тетя Сара сделает мои любимые блинчики с сыром?

– А тетя Черри обещала сочинить новую сказку!

– Мамуля, а тетя Аэлита нарежет мне мой любимый арбузик?

– А дядя Двайт и Дэвид обещали со мной поплавать.

– Мамуля, а дядя Роберт сделает мое любимое барбекю?

– А дядя Люк и дядя Иосиф обещали сыграть со мной в футбол.

– Мамуля...

– Я больше не могу этого слышать, – прошепала Дина только для Феликса. – Ее беспокоит одна еда. Получается, ей моя проблема передалась генетическим путем? Что будет? Я жить не могу! Постоянно чувствую себя виноватой. Это же ужас какой-то. Выходит, мало того, что я всю жизнь живу под гнетом избыточного веса, так теперь этот же кошмар грозит еще и моему ни в чем не повинному ребенку? За что? Проклятье Кассандры ведь относилось только ко мне. Боже мой, чем я так страшно прогневала тебя.

– Дина, пожалуйста, успокойся, – сказал Феликс. – Ты же не хочешь испугать детей. Мы потом поговорим.

– Как будто ты можешь сказать мне что-то новое.

– Нет, конечно, что нового тут скажешь...

– Мамуля, а что такое – проклятье? – поинтересовалась Мэри?

– Это очень плохое слово, малышка, – за маму ответил папа. – Иногда так случается, когда мама расстраивается, у нее срываются плохие слова. Мы сейчас это слово запоминать не станем.

– А почему мама расстроилась? За ге-де-чи-че-чки? Я плохая девочка?

– Нет, солнышко, что ты. Ты очень хорошая девочка. Просто взрослые иногда расстраиваются. Просто так. Ты не виновата.

– Кто бы мне так сказал, – подумала Дина. – В мои-то четыре годика. Какое счастье, что я тогда не решилась уйти от Уайта.

– Мамуля, – снова ворвалась в ее мысли дочурка: – А ты уже не грустная?

– Нет, маленький, – через силу улыбнулась Ундина. – Разве я могу долго грустить, когда у меня есть ты и Джорджик?

– Я не маленький, – обиделась Мэри. – Я большая. В меня влюбился Джимми из другой группы. Очень хорошенький. Сладкий.

– Приехали, – Феликс обратился к жене. – Видишь, а ты переживала, – и тут же снова обернулся к дочери: – Мне надо волноваться?

– Нет, я не думаю, – по-взрослому рассудила девочка. – Он толстый.

– Вот тебе, пожалуйста, – подскочила Дина. – Час от часу не легче.

– Мамуля, а почему толстых не любят? – спросила Мэри.

– Я сейчас умру, – шепотом, только для Феликса произнесла Ундина. – От разрыва сердца.

– Кто это тебя научил таким глупостям? – грозно вопросил тот.

– Я не знаю... – Мэри распустила ротик, готовясь удариться в слезы.

– Да подожди ты...

Похоже, терпение Феликса рухнуло. Дина легонько толкнула его в бедро. Вдох – выдох.

– И сразу слезы голосить, – весело сказал молниеносно взявший себя в руки Уайт.

Но теперь в атаку пошел Джордж: – Папа, а ты толстых любишь?

– Вопрос поставлен не совсем верно, сынок, – серьезно ответил Феликс: – Во-первых, люблю я в этом мире, кроме своих родителей, только троих человек: маму, Мэри и тебя, потому что вы мои, а я ваш. Все остальные люди могут мне нравиться или нет. Во-вторых, нравятся мне люди, если мне с ними интересно общаться, если они не приносят мне никаких неприятностей, не втюхивают всякое го...

– Что такое – втюхивают? – перебил Джордж.

– Пытаются продать. Короче, а толстые они или нет, меня совершенно не волнует.

Феликс покосился на жену проверить впечатление. Произвел. Та безмятежно улыбалась, будто не была только что близка к нервному срыву.

– А если я буду плохой мальчик, ты меня все равно будешь любить? – Джордж, видимо, решил поставить все точки над "и".

– Конечно. Я же тебя люблю не за что-то там, а просто так. И ты не будешь плохой. Потому что ты хороший.

– Откуда он знает, как надо воспитывать? – В миллионный раз поразилась мужу Дина. – Почему у меня не было такого папы? Да я сама уже, наверно, давно потеряла бы выдержку и наорала на всю компанию, а потом сидела бы и ругала себя последними словами за то, что я последнее дерьмо, а не мать, прости меня, господи. А потом еще убивалась бы этим воспоминанием всю жизнь. Да он же меня облагораживает! Мне же с ним просто повезло.

– А если я буду толстый, ты все равно будешь меня любить? – Джордж упорно гнул свою линию.

– А если я потолстею, ты будешь меня любить? – Феликс твердо посмотрел на сына в заднее зеркало.

– Я понял, папа. – Джордж выдержал взгляд и объявил, как будто ему было не шесть, а все двадцать шесть: – Ты отличный отец, папа, – объявил он. – Я всегда буду тебя любить. Я хочу стать таким, как ты.

Тут Мэри решила, что молчала слишком долго: – А я? А меня? А если я сделаюсь плохая или толстая? А дядя Яша любит тетю Черри, даже если она толстая?

– А разве тетя Черри толстая? – Феликс вздернул бровь, сам себе удивляясь. Мысленно он даже успел похвалить себя за проделанную над собственным сознанием работу по отношению к толс... э-э-э... людям разной весовой категории. – Вот вспомни, когда тетя Черри рассказывает вам у костра свои сказки, и вы все вместе готовите на длинных палочках зефирки над огнем, разве ты тогда думаешь о том, что она толстая? Или, наоборот, она кажется тебе красивой, потому что тебе с ней интересно, и весело, и вкусно?

– Красивая, красивая! – обрадовалась Мэричка. – Папочка, а теперь ты сочини мне какую-нибудь вкусную сказку. Как тетя Черри.

– С Черри по части аппетитных сказок соревноваться сложновато, – признался Феликс. – Ладно, слушай... В одном конфетно-мармеладном королевстве, в самом его ванильном центре, на цукатном берегу лимонадной реки в сердце пирожно-эклерной столицы, в сладком дворце, который назывался Наполеон, жила-была молочно-шоколадная принцесса, вкусная-превкусная... И с ней очень хотела познакомиться другая принцесса, которая жила далеко-далеко, в другом городе. Она была такая забавная и прелестная девочка, что все прохожие улыбались, повстречавшись с ней...

– И ее звали Мэричка, да, папочка? Правда, я угадала? – Захлопала в ладоши малышка.

– Ну как же, ты – и не угадаешь, – счастливо засмеялся Феликс.

– А у принцессы Мэрички был старший брат, – включился в игру Джордж. – И он торжественно принес присягу на своей игрушечной шпаге, что Наполеон будет съеден!

– Я вся в шоколаде, – подумала Дина. – Нет, на самом деле, у меня не семья, а сплошная Гирарделевая сказка. Похлеще еще, чем в том конфетном дворце в Санта-Елене. А Феликс-то, Феликс! Когда это он успел стать таким? – размышляла Ундина. – Отцовство сделало его таким, что ли? Или он всегда таким и был, но я почему-то этого не замечала? До того последнего вечера... Или Сара что-то наколдовала на расстоянии, чтобы искупить свою вину? Но ведь я и представить не могла, что подобные папы существуют на свете... Можно ли было поверить, что из Менелая сделается такой муж и такой отец... Интересно, сколько жизней должно было пройти, и каких... И потом Феликс сумеет так решительно переменить свое неприязненное отношение к толстякам... Да, у меня не было, но моим детям достался такой папа, значит, мне отчаянно повезло.

Дина успокоилась под размеренную болтовню мужа и детей, задремала. Ей привиделось, что они уже на месте. Легкий ветерок разносит горький дым костра, над которым орудуют Фиана и Роберт и непременно наколдуют всякую вкуснятину.

Сама же Ундина вместе с Черри что-то режут, чистят, моют, раскладывают холодные закуски, чтоб было красиво и слюнки текли не только от жареного. На Яшке мужские труды по хозяйству: он разводит костер, таскает тяжести, открывает банки, а в перерывах теребит гитару. Рядом неизменно подсаживается разрумянившаяся Черри и сочиняет на вечерний костер умопомрачительные сказки для детей. Каким образом этой женщине удалось облагородить Цыгана, не может понять никто, но в какой-то момент вдруг отметили все.

Иосиф с Люком, сами большие дети, гоняют с малышней в футбол, а Сара хохочет, с гордостью кося на мужа библейскими глазами, и всюду разлетаются ее кудряшки. Время от времени чей-нибудь ребенок с тучей брызг, визжа, с разбегу бухается в басссейн, а там на страже Двайт, и Феликс, и подросший Дэвид ловят все это сотворенное общими силами малолетнее воинство, а Трэйси, Минди и Аэлита со смехом и криками играют с детишками в воде: учат плавать, прыгать, даже танцевать.

Сорванцов, когда соберутся вместе, – орава, куча мала, орда крикунов, и в каждом угадываются родители. Две пары неразлучных, светловолосых, вихрастых, и на первый взгляд абсолютно не отличимых друг от друга близнецов, но присмотришься – и ясно: голубоглазенькие круглолицые мальчишки от Люка и Минди, острые подбородки и капризные губки бантиком – девочки от Трэйси и Двайта. Ну, где копны рыжих кудряшек над лучами зеленых библейских глаз, там без объяснений все понятно. Синие очи Цыгана на воспитанных холеных с вежливыми улыбками лицах маленьких Черри... Сусальные красавцы от Фианы и Роберта с загадочной сумасшедшинкой во взорах... Мысль же о собственных чадах всегда вызывала счастливый вздох.

Ундина вспомнила собственную давнюю мечту убраться в другой мир и презрительно усмехнулась в своей дреме. Какой еще мир, господи. Вот сядут они все к столу. Перво-наперво накормят детей.

Лично она, разумеется, изо всех сил постарается не смотреть на мучное и сладкое, а так же никаких картошек, глаза б мои ее не видели, ладно, один кoчан кукурзы, ну невозможно же даже без кочана кукурузки на гриле, а кроме того – строго-настрого: курица, сколько влезет, овощи – хоть сама знаешь чем ешь, арбуз – да, да, да, клубника и голубика, и черника, уж Феликс расстарался для любимой женушки... Нет, черешня ограниченно... Боже, что это? Опять!!! Новая беременность? Надо будет поговорить с Фианой... И Сарой... Все же сегодня соберутся в годовщину свадьбы Люка и Минди, и дети будут резвиться от души... Вся куча мала детей...

Их накормят и уложат. И взрослые смогут, наконец, отдохнуть сами. Просто посидеть у костра. Недолго, правда. Завтра же с самого раннего утра все сначала. Зато вечером Иосиф возьмет гитару... И попоет от души. Она, Дина, да и вся их компания, все они могут до бесконечности слушать в его исполнении и даже подпевать любимые песни Дольского: и Богему, и Четыре Ангела, и Маму Марию, а потом песни самого Иосифа, хоть по мотивам Мастера и Маргариты, хоть кабаллистическую Поток Овна, хоть Товарища Вельзевула.

И степенно будет себе ползти под яркими звездами отчетливо прорисованного Калифорнийского неба дым от костра, разведенного русским офицером Яшкой Цыганниковым, сумевшим прекратить пить, правда, с помощью жены, друзей и брата по гитаре, Иосифа.

И Люк, с первыми криками близнецов потерявший, наконец, где-то в родилке всю свою вселенскую скорбь, вдруг возьмет и ни с того ни с сего, просто так, потому что ему хорошо, – наш голубоглазый Люк улыбнется.