Текст книги "Хочешь выжить - худей! (СИ)"

Автор книги: Лилия Хайлис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Глава 17

Фиана припарковала свою Хонду на верхней площадке гаража и на лифте съехала в холл гостиницы. Получив ключ – заняла процедура вселения не больше десяти минут – девушка на другом лифте поднялась в свой номер, села на кровать и позвонила гадалке Юле.

Легко договорились о встрече на завтра. Фиана спустилась в казино. Играть, разумеется, не стоило: все равно что просто сидеть и бессмысленно выбрасывать деньги в мусорку... Да и не за тем сюда явилась, села в баре и принялась рассматривать околачивавшихся мужчин. Звонить Тому тоже пока не стала: по-обыкновению, придерживала на случай полного провала в поисках. Риновский Том не попадал под правило одной ночи, слишком уж с ним все было скучно, кто к такому привяжется, счастье, что еще вообще не опротивел. Вероятно, благодаря тому, что на все соглашался, даже сам вызвался поискать третьего для разнообразия.

Фиана сделала маленький глоток любимого калуа и достала сигарету. Именно разрешением курить, где угодно, казино и привлекали ее больше обыкновенных баров. Накурено, правда, уже до состояния висячего топора, это при кондиционерах. Как же тут травят себя и других!

В темноте зала, едва освещенного цветными лампочками и экранчиками игральных машин с зазывными картинками, люди, похожие на тени или привидения, деловито бродили с пластиковыми ведерками фишек и монет между клубов дыма в поисках удачи. В везении нуждался каждый, особенно здесь, где в борьбе с азартом человек оставался один на один...

А на стороне противника, где-то на уровне подсознания или даже в генетическом наборе выстраивались годы былых обид, бедности и унижений. В момент какого-то специального, очень субъективного, противостояния, когда скопление пережитого взмывало в душе в пик, близкий нервному срыву, срабатывал неведомый включатель и – начиналось: запой, обжорство, загул, магазины... а у вот этих – игра.

В невеселых размышлениях Фиана даже не заметила приближения Тома. Тот пристроился рядом и занудил: – Если ты здесь, то почему я этого не знаю.

Он жил в Рино и работал диллером на рулетках в соседнем казино. В смысле, шулером. Что его занесло сюда? И с какой стати вдруг претензии?

– Я только приехала, – миролюбиво сказала Фиана. – Буквально час назад. Просто еще не успела тебе позвонить.

– В самом деле? – Усомнился тот. – Или высматриваешь себе кого-то другого?

Ну надо же! Заревновал, что ли? Она пожала плечами, и сей невинный жест вызвал целую серию поучений: – Я сколько раз тебе говорил об опасности! Ты же страшно рискуешь во всяком отдельном случае, когда ведешь к себе в дом... или номер... Короче, в свою кровать – незнакомца! А если это убийца!

– Ну пусть меня прикончит, – Фиана снова пожала плечами. – Только "спасибо" скажу.

– А если покалечит... И оставит ползать по жизни... Тоже будешь благодарна?

Том внушительно посмотрел ей в глаза. Фиана молчала, и он протянул: – A я тут мечусь, как дурак, третьего ищу, чтоб без риска...

– Ну, и как твои успехи на этом поприще? – Впервые с момента встречи, она посмотрела на него более или менее заинтересованно.

– Ты знаешь, есть один... Кстати, твой соотечественник... Скрипач. Говорит, играет на женщинах, как на скрипке.

– Имя? – Фиана очень испугалась, потому что догадалась в секунду, о ком речь.

И, конечно, услышала единственно верный ответ: – Алекс.

– Ты ему рассказал обо мне?

– Нет, ждал твоего ОК. Так как? Подойдем к нему познакомиться?

– Да ни за что! – заорала Фиана. – Сам его...!

Пикантное слово, выкрикнутое на первый взгляд приличной дамой, да еще во всю громкость, привлекло широкого зрителя. На парочку стали оглядываться.

– С ума ты сошла! – предположил Том. – Я ж тебя не принуждаю, просто... Если он тебе не нравится мне даже лучше.

– Ты здесь причем? К тебе это не имеет отношения.

Том обиделся: – Ладно, хватай кого ни попадя, дождешься. – Он вскочил и ушел, не простившись.

Лапни ухмыльнулась: все равно примчится по первому зову... Или без зова, как ни в чем не бывало. Все с этим героем-любовником давно известно наперед. Настроение, правда, обделал своими прогнозами. Интересно, каким было его детство, что с ним творили родители... Хотя, не до него и сегодня выходной... И он ничего о себе не пытался рассказывать: мужчины в пациенты не записываются... Тут уж папочка расстарался, церковник, будь он проклят... Нет, о прошлом не думать. Лучше забыть, если б можно было забыть.. Или хотя бы простить, как того требует программа.

– Вам плохо? – раздался участливый голос.

– А не пошел бы ты... – терпеть она не могла как раз вот такие участливые тенора, от которых по обстоятельствам можно ждать, чего угодно, зато напоказ они очень-очень смиренные.

– Ну зачем же так, – незнакомец явно от огорчения перешел на русский.

Фиана воззрилась на него. Смутный силуэт в полутьме. Лица и глаз не рассмотреть.

– Нет, если вам полегчает от того, что нахамили мне, – разглагольствовал человек, – то прошу вас, – он жестом изобразил широкое приглашение: – не стесняйтесь.

Вот именно такой и мог оказаться изощренным садистом и, как только что предсказывал Том, оставить ползать по жизни.

– Отнюдь, – он покачал головой: – Даже наоборот. Я воинствующий, – он сам себе улыбнулся: – Или воинственный? Как правильно применительно к филантропу?

– Однохерственно, – лаконично нагрубила девушка.

Человек на этот раз благосклонно пропустил ее хамство и опять вежливо улыбнулся: – Всякое создание Творца заслуживает жалости и любви.

От этого заявления Фиану, презревшую пошлятину в любой форме, особенно постулаты, хотя бы немного отдававшие христианством, всю передернула судорога застарелой ненависти.

– Кроме собственных детей, – язвительно дополнила она. Потом спохватилась: – Вы читаете чужие мысли?

– А ничего особенного в этом нет... – На незнакомца явно не действовали ни ее ожесточение вообще, ни открытая яростная неприязнь лично к нему. – Телепатия не изучена наукой, но это не означает ее полного отсутствия в материальном мире... Как не отрицает и существования миров нематериальных... Конечно, наука отвергает все, чего не в силах понять, тем не менее, чего только не случается... – Незнакомец явно решил, что собеседница из тех женщин, которые "любят ушами". Какой кошмар, она еще считала занудой Тома. – Кстати, детей в этой жизни у меня пока нет, я даже не нашел еще свою любимую...

Фиана саркастически расхохоталась. Любимую он не нашел! Мыслитель хренов.

Тот, наконец, поморщился: – Зачем же вы так? Меня не знаете, ее... Или ее знаете?

– Как же, – съязвила девушка. – Как же Ее-то не знать?

Собеседник смутился: – Я просто не подумал, что вы не помните свои прошлые воплощения. Да и в этой жизни по идее должны как-то пересечься... Возможно, уже...

– Моя твоя не понимает, – пробормотала Лапни. – Так что вы начали про телепатию?

– Ладно, для тех, кто не в курсе, человек – это одновременно передатчик и приемник, – уклончиво сообщил непрошеный учитель. – И нет, я не взялся вас покорять... Поверьте, мне это совершенно ни к чему. Просто хотел помочь.

– По-мужски, да? – уточнила Фиана.

– Вижу, насолил вам сильный пол.

Девушка молчала.

– Вас очень обидели? – настаивал мужчина.

– Слушай, какого ты ко мне привязался? – заорала она. – Подвигов ищешь? Тогда тащи меня в койку! Я точно ищу партнера на сеанс. Если еще польщусь на такого... Блаженного...

– Вот как раз этого не надо, – ответил он. – В том смысле, что одноразовый секс – это не панацея. Ну полегчает ненадолго, но ведь не излечит.

– Без вас знаю, – буркнула Фиана.

– Ну вот, видите, – обрадовался тот. – И польститься на меня выйдет зря.

– Вы же свободны... – Ядовито подначила она,

– Я сказал, что ищу свою любимую, – возразил человек, – но я занят ею.

– Так вы уже встречались и потерялись? – Сама не зная, зачем, спросила Фиана о том, что ее совершенно не интересовало.

– Можно сказать и так.

– Она живет в Рино? – Даже под дулом пистолета ей не удалось бы ответить, с какой целью устроила первому встречному этот допрос.

– Не знаю.

– А по Интернету пробовали? – Фиана продолжала настаивать, так и не понимая своего навязчивого любопытства.

– Там же нужно имя, а я не имею представления, как фамилия, – терпеливо отвечал подследственный. – Да и имени, как такового, не знаю. Только звучание, да и то необязательно полностью.

– А по фотографии? – Или это в ней заговорила профессия?

– Понятия не имею, как выглядит она теперь...

– Ей что, сто лет? – Видимо, профессия.

Мужчина ответил удивленно: – Да нет, с чего вы взяли? – Немного подумав, он сказал: – Впрочем, кто знает... – Он снова задумался и, наконец, произнес: – Нет, вряд ли.

– Поняла, – догадалась Фиана. – Вы сумасшедший.

Человек улыбнулся: – Каждый из нас слегка тронутый. Все мы тут не в себе.

– Тут – вы имеете в виду, в казино?

– Нет, конечно.

Главное, не создавалось никакой возможности рассмотреть его получше, только худощавость бросалась в глаза.

– На улице тоже уже темень, – посетовал незнакомец. Нет смысла выходить, все равно рассмотреть меня не удастся.

– А вы в этом отеле остановились? – Фиана снова сама удивилась собственному вопросу, затем другому. – Или живете в Рино?

– Я? В Рино? А может быть...

– Действительно, почему бы и нет?

– А потому... – человек наклонил голову: – Кстати, меня зовут Иосиф. Я недавно переехал сюда из Нью-Йорка...

– Куда переехал-то? – Опять? Лапни не узнавала себя. Да ей-то какая разница?

– Пока сюда.

– В отель? – Ее уже прилично разозлило это загадочное даже для самой себя глупое участие к незнакомцу.

– Дался вам этот отель! – ну надо же, кажется, и мужчина рассердился. – Нет, конечно, – тут же парировал он ее соображения. – Я никогда не сержусь, зачем это?

– Вот черт, – подумала Фиана. – Надо же, навязался на мою голову. И чего я с ним вообще разговариваю? Какого... он мне сдался?

– Знаете, может, лучше не упоминать дьявола всуе... Даже если всего-навсего черт.

– Всуе! – буквально вскричала девушка. – Так и ты церковник! Как же вы меня достали!

– Вы не воспринимаете все, связанное с христианством? – Немедленно догадался чуткий Иосиф.

– Ненавижу, – не раздумывая, вышвырнула из себя Фиана.

– Это очень сильное слово... А позвольте спросить, за что?

– Позволю и даже отвечу: за то, что утопили в крови всю историю, а теперь мучают собственных детей.

– Вы говорите о людях.

– Само собой.

– Мало ли что творят смертные... Причем же тут Уэш... – Незнакомец резко оборвал себя: – Я имею в виду, причем тут Иисус?

– Притом.

– Все же?

– С него началось самое страшное, – уверенно сказала Фиана. – С его сладенького ханжества. С его лжи о гуманности.

– А как вы думаете, почему он вообще заговорил о гуманности? – Менторским тоном поинтересовался Иосиф.

– Чокнутый был. Или тронутый, как вы изволили выразиться.

– И вам не приходило в голову, что мир на тот момент действительно отчаянно нуждался в гуманности? – Иосиф продолжал тем же нарочито вежливым, сочувственным и одновременно настойчивым учительским тоном, которого она, кстати говоря, вообще не выносила.

– Этот паршивый мир отчаянно нуждается в человечности с момента его сотворения по сей день, – запальчиво заявила Фиана. – И всякий, кто объявлял, что несет именно человеколюбие, необходимое всем, начинал новую эру, еще более кровавую и жестокосердную, чем предыдущие. Самое страшное из всего, о чем я читала, – это христианство и коммунизм.

– Фашизм забыли, – вежливо напомнил чудак. – Да и мусульманство нисколько не лучше остальных...

– Ну как же... Разве что, буддизм не жаждет чужой крови, – Фиана рассмеялась истерическим смешком. – Только фашизм не был ханжой: о своей бесчеловечности объявил заранее и называл вещи своими именами. Другое дело, кому от этого легче... Но хотя бы знали, чего от них ждать. О мусульманстве мало что знаю.

– Не скажите, – Иосиф покачал головой. – Неужели не слыхали, что и фашисты прикрывали красивыми словами о всеобщем счастье свою беспощадность, свирепость, садизм.

– Счастье для немцев, – возразила Фиана.

– Ваши рассуждения очень похожи на те, что некогда высказывал один мой старинный знакомый. Мой... соперник. Мизантроп был редкостный.

– Понятно. Выходит, тот и сманил эту... вашу? И почему она предпочла его, я поняла тоже.

– Отнюдь, – ответил странный собеседник. – Уверяю вас, вы ошиблись. Все произошло совсем наоборот.

– Хотите сказать, она предпочла филантропа вас? Так она дура?

– А вы считаете невероятным, что меня могла избрать умная?

Фиана оценивающе уставилась на Иосифа. Его черты по-прежнему терялись в темноте, но по мере того, как девушка всматривалась в них, знакомые контуры вдруг начали смутно проступать в его облике... Странное чудится, вернее, невероятное... Как такое могло померещиться во тьме? С ума она сходит, что ли?

– Нет-нет, да не волнуйтесь вы так. Многие находят меня похожим на Него, – криво улыбнулся собеседник, задрав голову к небу, то есть, куда-то в сторону потолка.

– И вы этим пользуетесь?

Тот пожал плечами и, вопреки своей манере на все находить ответ, горестно промолчал.

Из ее сумки раздались чуть слышные в гуле казино трели телефонного звонка.

Иосиф молча смотрел на Фиану. Она и не думала доставать трубку, все равно, это, скорее всего, был Яшка со своим хамством... Или Джейсон со своими Клэрами... На худой конец, Том со своим либидо...

Ей уже было не до любовных игр. Иосиф начисто отбил всякую к тому охоту... Интересно, какая дура... или умная могла предпочесть его кому-то, кто рассуждал вообще, в принципе... Тем более, мизантроп, а зло притягивает... Урод, что ли...

– Уверяю вас, есть на свете женщины, их даже достаточно много, которые находят привлекательными именно беседы со мной... И уж никак не внешность. Кстати, красивее того поэта я никогда никого не знавал.

– Так он еще и поэт?

– Бард по-вашему, – поклонился Иосиф.

– А по-вашему, кто? – подловила девушка.

– Пожалуй... Стихи, струны, – да, конечно, бард...

Как можно бросить красивого барда ради этого придурка?

– Между прочим, я тоже бард, – сообщил Иосиф. – Только песни у нас разные, да и мы мало похожи. У него там сплошная красота, романтика, паруса алые... У меня же вечный спор.

– Между кем?

– Между добром и злом, так ведь полагается, – Иосиф смущенно улыбнулся. – Еще смешные мистические, про потоки разных созвездий: например, "поток Овна", про круги ада "О чем задумался, товарищ Вельзевул", или монолог быка перед боем "Фиеста", песня гадкого утенка, – короче, разные.

Фиана бросила на него недоверчивый взгляд.

И тут рядом возникли два качка в джинсах, а между ними тип в костюме и под галстуком. Тип вежливо обратился к Иосифу: – Я уже просил вас освободить мое казино от вашего присутствия.

Едва тот попытался открыть рот, как тип протестующим жестом руки его заткнул: – В последний раз говорю с вами вежливо. Если вы сейчас же не уйдете молча, моя охрана будет говорить с вами по-другому. Прошу ничего не отвечать, мне не нужны здесь проповеди, просто уходите по-хорошему. И впредь не появляйтесь.

– Вы не имеете права! – с места в карьер заорала Фиана.

– Еще как имею, – сказал тип.

– А в чем дело? – поинтересовалась она чуть тише. – Я вообще-то заплатила за номер в этом отеле.

Качки молниеносным движением построились по обе стороны.

– К вам это не относится, – поклонился тип. – Я обращаюсь только к вашему спутнику. Его присутствие здесь излишне.

– Я хочу знать, в чем он виноват, – твердо сказала девушка. – Украл что-нибудь? Обидел кого-то? Испортил ваше имущество?

Иосиф наблюдал за перепалкой с благосклонной улыбкой и отстраненным интересом, словно не к нему относилось происходившее.

– Он все знает, спросите потом самого, – вывернулся тип и заявил: – Так сам покинешь помещение или мне применить силу?

Виновник происшествия молча улыбался.

– Я желаю знать немедленно, причем от вас, – ледяным и снова сильно повышенным голосом сказала Лапни. – За какие провинности вы изгоняете осюда моего знакомого, чем оскорбляете его и меня?

– Хорошо, – процедил тип. – Он ведет себя неэтично по отношению к нашему заведению.

– То есть?

– Он не просто объясняет клиентам, что играть плохо, – он еще рассказывает о нашей якобы нечестности, придумывает вслух, каким образом мы способны облапошить, чем отпугивает людей, добивается, чтоб те не играли! – потеряв терпение, закричал тип. – Мы не впервые терпим из-за него убытки. Иди в другое казино, монах! Если тебя здесь еще куда-то пускают.

Он посмотрел на своих молодцов и те, схватив парня за бока, стали выволакивать его из-за стойки. Фиана вскочила и заметалась, никто вокруг не обращал на них внимания. Наконец, Иосиф, со словами "хорошо, я уйду" выдернул руки. Его легко отпустили, только подтолкнули по-направлению к дверям, а затем двинулись следом на некотором расстоянии.

Лапни расплатилась и понеслась за компанией, но Иосиф как будто растворился в воздухе.

Глава 18

Алые паруса снова дразнили солнце, бороздя залив Золотых Ворот в синеве неба, тонувшей в сапфировой воде. Яркие блики заигрывали с красавицей яхтой, то сновали сверху вниз, то прыгали по сторонам, то задорно подмигивали из-за парусов. Картина выглядела бы мультяшной, если бы хрустальный звон чистого, лишь чуток подмалеванного непонятным розовым маревом, воздуха тонюсенько не пронизывал шум Рыбачьей Пристани.

Что бы ни отдала Дина, лишь бы вместо проклятого магазина оказаться сейчас на борту загадочной яхты и побеседовать с Алоном Полинером. Молодой женщиной почему-то владела твердая уверенность: хозяин ало-парусного великолепия именно он.

Дина рассказала о необыкновенном знакомстве мужу. Феликс ревновать не стал (кто, в самом деле, в здравом уме приударит за беременной женщиной!), только невразумительно хмыкнул об изобилии чудаков в излюбленном Фриско. Но еще ни один мужчина никогда столь ярко не занимал ее воображение. И ничего не хотелось так сумасшедше, как посетить чудо-парусник. Даже мысли о ребенке и разговоры с ним, будущим маленьким существом, не отвлекали Дину от размышлений об Алоне и алых парусах. О Якове она и вспоминать забыла.

Молодая женщина поглаживала живот, нежно обращаясь к своему малышу, обещая ему (или ей?) любовь, внимание и поддержку, а сама высматривала, не мелькнет ли где на гребне волны кумачовое чудо.

Чудес не бывает, и дверь сегодня открывалась только ради зевак. Радовало отсутствие занудливого нахала из музея восковых фигур, но другие посетители доставали любимыми вопросами, в тысячный и миллионный раз, снова и снова одно и то же: русская ли Дина, откуда точно родом, покупает ли матрешки сама для себя. Отругивалась она на все в мозгу, заученными фразами (лемуриянка, блин, подумаешь, знатоки географии, не ваше дело), – но вредные мысли явно прорывались наружу: по выражению лиц чувствовалось, отлично понимали.

На площади творилось все, как всегда. Из бара напротив уже выкатили несколько демонстрационных столиков с расставленными на них крошечными, будто кукольными, бокальчиками, заполненными шоколадной и кофейной водками: пей, не хочу.

Из фабрики Гирардели выпустили подростков, одетых в разные характерные костюмы героев известной детской конфетной игры. Разноцветная гвардия бродила вокруг с подносами угощений, предлагая их всем и каждому. Одна принцесса Лолипап, вся обвешанная леденцами, срывала их с собственного наряда и, приплясывая, протягивала детям по конфетке в руке.

Туристы озабоченно сновали из магазина в магазин, а самые замученные отдыхали на круглом бортике фонтана.

Дина откусила от куриного шашлычка террияки, раздобытого ею в соседней японской кафешке, где она еще купила палку суши с креветками тампура, гьозу с курицей и круглые рисовые пирожки со сладкой фасолью. Тот, первый самый страшный застарелый голод молодая женщина, наверно, утолила, но раз ввязавшись в эту чудовищную обжорскую вакханалию, уже не могла остановиться, сколько бы Феликс ни пугал ее сложными родами и резервацией. Дракула только оттачивал клыки.

А резервация была так близка, – Дине везде мерещилось зловонное дыхание огромной разжиревшей свиньи, с которой ассоциировалось пристанище для толстяков. Но кусок за куском беременная неминуемо приближалсь к страшной пасти, уже разверстой, чтоб поглотить ее.

Дина доела шашлык, гьозу – и, вздохнув, принялась было за суши, но их пришлось отложить. Дверь отворилась, вошел голубоглазый атлет, портило его лишь уныние на лице и, даже не глядя на товары, направился к ее конторке.

– Где именно вы родились? – с места в карьер спросил парень.

Девушку явственно передернуло, но она собралась и, натянув на лицо ненатуральную улыбку вежливости, ответила стандартным вопросом: – Могу ли я вам помочь?

– Я спросил, откуда вы родом.

– А я спросила, чем вам помочь.

С минуту они стояли, молча уставившись друг на друга.

Наконец, атлет неуверенно усмехнулся: – Это секрет?

– Что тебе нужно? – отбросив улыбку, сквозь зубы процедила Дина.

– Н – ничего... Я просто... Хотел пообщаться...

– Вы всегда ходите по магазинам для общения?

– Да нет... Я не понимаю, чем вас обидел... Со мной работает одна дама... Она русская...

– И что? Я должна зарыдать от счастья?

Молодой человек смешался: – Что я такого сказал? За что вы меня так?

Дина вперила в него глаза. Похоже, он действительно находился в недоумении.

– Как бы вам объяснить... – она задумалась.

Он выжидающе смотрел ей в рот.

– Вы пытаетесь использовать меня и мое время не по назначению, – бухнула она. – Я здесь стою для того, чтоб показывать изделия, которые продаются в нашем магазине. Причем тут мое происхождение?

– Извините, я не подумал, что невинный вопрос можно расценивать, как желание нанести смертельную обиду.

– Вы меня тоже простите, но на извинение это не тянет.

– Ого! – сказал парень и замолчал. Уныние на его лице превратилось во вселенскую скорбь.

Дверь стремительно распахнулась. Вошел седовласый мужчина. Дина сразу узнала предмет своих недельных воспоминаний: тот самый Яков, из "Зеленого Змея", а потом они виделись в бассейне Турецких бань.

– Ты уже здесь! – обрадовался мужчина.

Голубоглазый кивнул: – Фиана с тобой?

– Нет, я сам ее ищу.

– В этом магазине ее точно нет. Я звонил, но она не берет трубку.

– Я тоже звонил. Вчера вечером не брала, сегодня вообще отключила телефон. Она же не имеет право его отключать.

– Сегодня у нее выходной все-таки...

– Может, она в автобусе? – Седовласый, наконец, обратил внимание на Дину и воскликнул по-русски: – Так вот где работают наши красавицы!

Дина смотрела на него во все глаза. Благородные седины, пронзительные иссиня-черные зеркала... какая же душа горит за такими, худощавый, высокий, жизнерадостный – бывают же мужчины! Поздновато встретились – она перевела взгляд на унылого парня. Тот, высоченный, очень спортивный, как будто сошедший с картинки модного журнала, меланхолично смотрел на нее светло-голубыми глазами.

– Не заходила сюда наша сотрудница? – седой сделал фотографическую улыбку. – Тоже русская.

Его явно не заботило присутствие человека, не понимавшего разговора, поэтому в глазах Дины сразу подурнел.

– Такая... – продолжал тот по-русски, не обращая внимания на своего товарища. – Не красавица, но довольно яркая. Фианой кличут.

Голубоглазый парень, видно, услыхав знакомое имя, закивал, даже лицо слегка посветлело, и поддакнул: – Фиана. Вери бьютифул.

– Прямо, – заржал седой. – Это он в нее влюблен. Ну по уши.

Молодой забегал глазами с Дины на седого и обратно: – Вот даз ит мин – лью...б...ло?

Седой снова заржал: – Вот тебе и бло! Бля! – ой, извините, – он приложил руку к груди.

Дина немедленно поняла, о какой именно Фиане идет речь (сколько здесь может быть красивых некрасавиц Фиан из России), а еще – благородные седины сильно идут вразрез с этим типом. Тот, наконец, счел нужным снова представиться, видимо, забыл о том знакомстве в бассейне: – Яков. Можно Яшка. Можно просто цыган. А этот разносчик депрессии – Люк.

Цыган кивнул на парня и тот немедленно отозвался: – Ты намекаешь, что у меня депрессия?

– Русский учи! – заржал Яков.

– Это Соединенные Штаты Америки, – напомнил Люк.

– Ах, извините, пожалуйста, – начал было Яков, но в это время Люк выглянул в окно, сказал: – Пора, – и поспешно двинулся к выходу, на бегу бросив: – Фианы, наверно, не будет. Ей с самого начала не нравилась эта идея.

Дина посмотрела в окно. Что-то там неуловимо изменилось, и она даже не сразу поняла, что именно.

– Я еще потом к вам зайду, – пообещал Цыган, хотя никто его не приглашал, и выскочил наружу следом за голубоглазым Люком.

Народу на площади прибавилось. Непривычный, прямо скажем, для Рыбачьей Пристани народ. Одна за другой к фонтану подъезжали инвалидные коляски, втискиваясь в узкий вход с улицы, где стоял автобус, доставивший сюда всю их компанию.

– Хорошо, что Феликс этого не видит, – подумала Дина. Но зато в ней самой что-то дрогнуло, когда коляски сгруппировались у фонтана вокруг уже знакомых Люка и Якова.

Дракула почувствовав себя неуютно в дневном освещении, съежился и заполз в какую-то тень. Дина на время даже забыла о еде.

Яков-цыган раздавал инвалидам плакатики с какими-то надписями, издалека сложновато было их разглядеть. Наконец, подкатилась последняя коляска, и Люк по каким-то своим соображениям стал выстраивать несчастных в очередь. Затем он пошел впереди, а коляски по одной за ним, в обход по Гирардели и на улицу. Яшка замыкал следствие. Дина выскочила посмотреть. Когда они подъехали ближе к лавке, прояснились надписи. "Мы не свиньи!", "Мы люди!", "Мы тоже имеем право на уважение и любовь" – гласили плакатики, каждый из них буквально кричал о чужой невысказанной боли.

Ундина оглянулась по сторонам. Со всех сторон из других лавок, баров и ресторанов повалил народ поглазеть на неслыханную процессию.

Кто-то первый вытянул указательный палец в сторону коляски, которая едва вмещала оплывший живот на отекших бедрах, и насмешливо крикнул: – Смотрите! Кабан! Жиртрест приполз! Сейчас нас сожрут!

Другой весело-изумленно выставил уже средний палец и заорал: – Уважения и любви свиньям! Это им-то, кому только жрачку подавай!

Третий догадался бросить в коляску помидор с криком: – Лови, обжора, лопай!

Следом, уже точно попадая в пассажиров, с грязными комментариями полетели куски бананов, град виноградин, недоеденные сласти, даже вафля с мороженым, наконец, в ход пошли и яйца. Туристы закрывали глаза своим отпрыскам, чтобы оградить их от неприятного зрелища.

Демонстрация, точнее, групповое восхождение на эшафот, продолжалась целую вечность, свернуть было некуда. Инвалиды сосредоточенно уходили в себя, глядя только вперед, нарочито не замечая враждебности толпы. Неповоротливые, они часто не умели увернуться от летевших в них предметов, только пытались оттереть одежду или лицо.

Мороженое попало в голову очень полной женщины с безвольно повиснувшими в коляске, будто резиновыми, ногами. Бедняжка не доставала до вафли, сцепившейся с волосами. Конусная трубка возилась открытым жерлом по волосам, обильно покрывая их жирной жижей, а пострадавшая так и сидела, насколько была в состоянии прямо, с белыми потеками на затылке. И продолжала продвигаться вперед, напряженно уставившись в ей одной известную точку на горизонте. По круглым щекам женщины стекали слезы.

К ней торопилась дама, с которой в том же ресторане знакомила молодоженов Фиана. Черри, – вспомнила Дина, – на самой высокой скорости, позволяемой полнотой, понеслась к несчастной, на ходу выхватывая из пакетика "клинекс" белую салфетку, и стала очищать той волосы.

– Прекратите издевательства! – заорала Ундина. Не помня себя от жалости и негодования, она с другой стороны подбежала к женщине, которой пыталась помочь Черри, вложила ладонь в похожую на подушку руку и двинулась вместе с процессией.

Яшка метался от одного обидчика к другому, кроя четырехэтажным русским матом направо и налево, а особо изощренным не стеснялся раздавать тычки. Люк впереди собирал свою гвардию прямо в автобус, видимо, отказавшись от парада по улицам Пристани Рыбаков.

Буквально через десять минут на площади уже ничего не напоминало о происшедшем, кроме метания по ветру нескольких разодранных обрывков лозунгов.

Люк исчез, скорее всего, уехал в резервацию вслед за автобусом утешать разгромленных демонстрантов.

Яков с возгласом: – Ну и сволочи! Какие же, мать их, сволочи! – ворвался в магазин, куда за минуту до того вернулась зареванная Дина. На него было страшно смотреть. Цыган стал быстро наматывать круги, с каждым шагом все ближе подбираясь к стеклянным полкам, а она боялась, вот-вот он начнет их крушить вместе с выставленными товарами. Она предложила ему чаю, он так удивленно воззрился в ответ, словно его угостили невероятной субстанцией. Стало совершенно ясно: приедет домой и напьется в дым.

Оба подавленно молчали.

Наконец, Яков заговорил: – Сами свиньи!

Он заметил в окне Черри, та устало брела, поминутно оглядываясь по сторонам, как будто искала кого-то.

Цыган быстро открыл дверь и окликнул женщину. Она обрадованно вернулась. Яков пригласил ее войти.

Дина рассматривала Черри и чувствовала, как понемножку успокаивается. Было в этой даме нечто домашнее, уютное и мягкое, даже чрезмерный вес ей как-то шел. Вся она казалась чистой и холеной. Больше всего поражала стрижка, волосок к волоску, прическа искрила ухоженностью, несмотря на только что пережитое волнение. Пахло от Черри хорошими духами, вроде и знакомыми, правда, они никак не узнавались.

Дина подбежала к вошедшей и обняла ее. Та легко раскрыла ответные объятья и женщины стали поглаживать одна другую по плечам, успокаивая друг друга.

Яшка, недолго думая, придвинулся к ним и со словами "а я что, лысый?" крепко обхватил руками обеих.

Когда горячая и сильная рука легла на плечи, Дина внезапно, совершенно неожиданно для себя выпала в какое-то другое измерение. Стены магазина раздались и превратились в пахучий, зеленый, пронизанный солнечными лучами лес. Молодая женщина покойно лежала на сочной траве изумрудной лужайки, вдыхая ароматный букет цветов. Чуть ниже чистотой и прозрачностью голубой воды блестела река, вкрапливая в жаркий воздух прохладу и свежесть.

Вдруг как будто откуда-то издалека, хоть и отчетливо раздался романтичный перебор струн. Гитара? Виолончель? Скрипка? Ундина не могла определить. Звуки потихоньку усиливались. Послышалось мужское пение. Язык не был ни русским, ни английским, ни французским. Дина не знала и никогда не слышала такого разговора. Тем не менее, она интуитивно понимала все. Наконец, бархатный мужской голос пропел под струнные рулады: – Я люблю тебя, Эвридика!

Все существо Дины – или она была теперь кем-то другим? – ее охватило ощущение блаженства и особенного, неземного, не испытанного раньше счастья. Она обожала певца и радовалась каждой ноте.