Текст книги "Романтика. Вампиры (антология 2012)"
Автор книги: Лилит Сэйнткроу (Сент-Кроу)
Соавторы: Алексис Морган,Нэнси Холдер,Карен Ченс,Кимберли Рей,Аманда Эшли,Дина Джеймс,Кэти Кламп,Триша Телеп,Рэйчел Винсент,Кэтлин Кирнан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц)
– Для дебютантки я слишком стар и опытен.
– Я не дебютантка! – вырвалось у меня.
Стоп! Первое правило ИСС – не разговаривать с объектами.
Прицелься и вонзи! Только как, если меня схватили за запястья и кол вот-вот упадет на пол.
Я затравленно огляделась по сторонам. Неужели никто мне не поможет? Ни дядя Джимми, ни шкафы-вышибалы? В клубе слишком людно. Раз я их не вижу, они, скорее всего, не видят меня. Вампир пригвоздил меня к стене и загородил обзор, так что со стороны мы казались обычной парочкой, обнимающейся в темноте.
Вампир еще сильнее сжал мои запястья, и кол выпал из ослабевших пальцев.
– Ты точно целка! – ухмыльнулся он, сверкнув белоснежными зубами. – ИСС на последнем издыхании, раз посылают за мной целку. Ты хоть знаешь, кто я?
– Какая мне разница?
– Я – Максимилиан Марчетт, для друзей – Макс.
– Мне это должно что-то говорить?
– Марчетты – старейшая из уцелевших вампирских семей. Знаешь почему?
– Дубль два – какая мне разница?
– Потому что мы знаем, что делать с ИСС. – Темные глаза вампира буравили мои даже сквозь рейбаны. Не будь я уверена, что речь о разрушении и смерти, голову дала бы на отсечение: он хочет меня завалить.
Но нет, я не поддамся. По сексу я, конечно, соскучилась, по этого вампира уничтожу.
– Знаешь, сколько раз в меня пытались загнать кол? – не унимался вампир.
– Мы что, играем в «Двадцать вопросов»? Не знаю и знать не хочу, так что давай к делу.
– Дела не получится. Только не у девственницы с колом! Да, ИСС, видать, точно вымирают!
– Или резко поумнели.
– О чем это ты? – оглядев меня с головы до ног, спросил Марчетт.
– Вот об этом. – Я его поцеловала.
Разумеется, дело было не в том, что я умирала от желания, а Макс буквально источал сексапильность. Тактический расчет! Надо же отвлечь его и внушить обманчивую мысль, что меня легко завалить! Ну или куснуть.
Любая перспектива отвлекла бы Макса настолько, что я успела бы вытащить из заднего кармана второй кол. При условии, что он выпустит мои руки…
Так и вышло: едва оправившись от шока, Марчетт ответил на поцелуй. Его язык скользнул мне в рот и начал обжигающе-нежные движения: туда-сюда, туда-сюда. Сильные руки выпустили мои запястья и скользнули вниз, на талию. Я ему подыграла. Что греха таить, следующие несколько секунд я плыла по течению – отвечала на поцелуи, наслаждалась силой объятий и остротой зубов, царапающих мою нижнюю губу. Искра возбуждения пронзила меня, на пару мгновений изменив приоритеты, но быстро погасла, и я вернулась к реальности. К пониманию того, что передо мной вампир, которого надо убить. Если, не дай бог, облажаюсь, можно будет распроститься с карьерой вообще и с медицинской страховкой в частности.
Руки тряслись, но я сумела сунуть правую в задний карман. Пальцы сжали кол, и через пару секунд я всадила его между ребрами Макса.
– Нужно избавиться от тела, – полчаса спустя сказал дядя Джимми.
Мы стояли недалеко от клуба, в темном проулке, у оранжевого мусорного контейнера. Вампир бесформенной кучей лежал на асфальте. Вокруг кола, воткнутого в грудь побледневшего Максимилиана Марчетта, пузырилась кровь.
– Прости! – шепнула я.
Только Макс не слышал. Он не шевелился и не открывал глаза. Мое сердце болезненно сжалось.
– Все нормально! – подбодрил дядя Джимми. – Об уничтожении тела не думай. Это же твое первое задание! Езжай домой и отпразднуй, а я все улажу.
Только я не хотела праздновать. У меня сжимался пищевод, а в глазах потемнело от страха. В любую секунду дядя Джимми мог нагнуться, внимательно посмотреть и понять, что глазомер снова меня подвел и вампир жив.
Я держала ладонь на груди Макса и чувствовала пульс, да и кровь пузырилась. Джимми уже наклонялся к Максу…
– Нет, я сама! – нервно сглотнув, выпалила я. – Задание мое, значит, и тело сама уничтожу.
– Помнишь процедуру? – с сомнением поинтересовался Джимми. – Нужно вытащить кол, отрезать вампиру голову, а тело оставить в ближайшем крематории ИСС.
– Да-да, я все помню! – убежденно закивала я, а увидев в дядиных глазах неуверенность, добавила: – Пожалуйста, позволь мне все сделать до конца! Это же моя обязанность! Только возьми его за ноги и помоги затащить в пикап. Дальше справлюсь сама.
– Он отнюдь не пушинка!
– А я не зря каждый день в спортзале вкалываю! – Я демонстративно согнула руку, играя мускулами. Но главное – самостоятельность. На заданиях я буду одна, и тела придется уничтожать самой, поэтому лучше учиться всему сразу.
Дядя кивнул, взял вампира за ноги, я – за руки, молясь всем богам, чтобы сознание не возвращалось к Максу еще какое-то время. Не то… не то Джимми сообразит, в чем дело, вонзит в него кол, и все, прощай, красавчик! По некой причине – из-за моей гиперчувствительности, его вампирского обаяния или того и другого вместе – мне этого не хотелось. Зато очень хотелось, чтобы Макс Марчетт очнулся в моих объятиях, а его страстных поцелуев хотелось еще больше.
Ближайший морг ИСС оказался в Верхнем Ист-Сайде. Отличное место, чтобы резать и крошить, избавляя мир от клыкастых паразитов. Дядя Джимми позвонил в морг и сообщил дежурному, что я скоро буду, затем сделал мне ручкой.
Я быстро отъехала от клуба и свернула налево, в Бруклин, – там у меня двухкомнатная квартира, а перед домом крошечный дворик. Не люкс, конечно, но это мой дом, и самое главное – там безопасно.
Я остановилась у подъезда и добрых пятнадцать минут вытаскивала Макса из пикапа. Еще у клуба я завернула его в ткань. К счастью, кровотечение остановилось и ткань кровью не пропиталась.
– Новый ковер, – объяснила я страдающему от бессонницы соседу, который выглянул на улицу и предложил помощь.
Я кивнула, и старик вышел из подъезда.
– Хочешь, помогу развернуть? – любезно проговорил старый мистер Уимбл, когда мы втащили рулон в мою квартиру. – Запросто!
– Спасибо, но я еще не решила, куда его постлать.
Я дождалась, когда старик уйдет, и повернулась к Максу.
Не сразу, но я развернула его и затащила в спальню. Уложить Макса на кровать оказалось непросто, но я справилась и тут же приступила к самому неприятному – выдиранию кола из груди. Тянула, тянула и наконец вытащила! Макс шумно вздохнул и выгнулся. Несколько секунд из открытой раны хлестала кровь, а потом остановилась.
Я расстегнула Максу рубашку и как могла перевязала рану. Потом опустила жалюзи, задернула шторы, накрыла Макса одеялом, упала в кресло и стала ждать.
«Не спать! – одергивала я себя. – Не спать! Нужно караулить, не то проснусь искусанная и в крови».
Глаза слипались, но я заставляла себя смотреть на Макса. За окном рассвело. Значит, он должен спать, верно? Раз так, у меня есть еще несколько часов. Можно закрыть глаза и подремать минут пятнадцать…
Хррр!
Проснулась я ближе к вечеру. Макс сидел на кровати, прислонившись к стене, и смотрел на меня. Выглядел он куда лучше, хотя бледность еще не прошла. Повязку снял: рана на груди уже затягивалась.
– Зачем ты это сделала? – после небольшой паузы спросил он.
Меня захлестнуло чувство вины, но я решительно его подавила.
– Дай подумать… Ах да! Потому что ты – кровосос и убийца.
– Я не про кол. – Макс заглянул мне в глаза.
«Рейбаны на тумбочке!» – спохватилась я.
– Зачем ты. меня спасла?
– Ты же вампир, вот и скажи!
Яркий золотой огонек, на миг вспыхнувший в глазах Макса, сменился странной гримасой, потом вспыхнул снова. Казалось, он пытается проникнуть в мои мысли и найти ответ там. Пытается, но не может.
Макс разочарованно нахмурился, его глаза вспыхнули от недоумения.
– Ну, говори! – потребовал он.
– Глазомер подводит, – равнодушно пожала я плечами.
– Ерунда! – покачал головой Макс. – Для ИСС у тебя кишка тонка, и ты это понимаешь.
Я действительно понимала. Горькая правда мучила меня с тех пор, как я завалила практику, но панический страх не давал признаться в этом ни родным, ни даже самой себе.
– Ну, говори правду! Зачем ты меня спасла?
– Ты не заслужил смерть! – невольно вырвалось у меня. – По крайней мере, насколько мне известно. Ты не пытался ни укусить меня, ни обидеть как-то иначе.
– Может, сейчас попытаюсь?
– Может. – Собрав волю в кулак, я посмотрела на Макса. – Тогда мне придется тебя убить.
Макс буравил меня взглядом, словно сканируя мозг, потом с досадой покачал головой. Он откинулся на подушки, но, наверное, слишком резко, потому что с его губ сорвалось шипение.
– Больно?
– А ты как думаешь? – прорычал он. – У нас все чувства обострены до предела.
– Тебе ибупрофен можно?
Макс кивнул. Я побежала на кухню и через пару секунд вернулась со стаканом воды и двумя таблетками.
– Вот, выпей!
Я присела на краешек кровати и приподняла голову Макса. Он открыл рот, и я положила таблетки ему на язык. Губы Макса скользнули по моим пальцам, и я… словно увидела мир другими глазами. То же самое я чувствовала в клубе, когда он пригвоздил меня к стене, – прилив новых сил, трепет, дикое желание. Да, я желала его прямо сейчас, сию же секунду.
Макс схватил меня за руку и поцеловал кончики пальцев:
– Не все вампиры – мерзавцы. Да, мы пьем кровь! – Он оскалился, и острые клыки скользнули по тыльной стороне моего запястья.
Я замерла, и Макс отпустил мою руку. Его глаза вспыхнули еще ярче – теперь в них читался голод.
– Кровь нам жизненно необходима. – Очевидно, Макс взял себя в руки, потому что дикий огонек в глазах погас. – Далеко не каждый вампир намеренно калечит и убивает.
Может, и так, но меня по-прежнему колотило. От чего – от страха или от поцелуя Макса?
Набравшись смелости, я поднесла стакан с водой к его губам. Макс смотрел на меня блестящими темно-карими глазами. Читать мои мысли он не мог, но, как мне казалось, чувствовал, как я на него реагирую: стук сердца, дрожь в коленях, а еще…
– Тебе нужно отдохнуть! – выпалила я, поставила стакан на тумбочку и пересела в кресло.
«Разве я боюсь? Нет!» – решила я, подтягивая ноги к коленям. Я отлично понимала, насколько опасен Макс, но пока он представлял опасность лишь для моих гормонов.
Макс смерил меня бесконечно долгим взглядом и наконец кивнул. Потом улегся поудобнее, закрыл глаза и уснул.
Макс проспал четыре следующих дня, а я не отвечала на звонки дяди Джимми, которому не терпелось узнать, где я бросила тело, потому что из моргов ИСС не сообщали о новых поступлениях. Макс поправился бы куда быстрее, но без крови – вопреки желанию, терзавшему нас обоих, становиться донором я не хотела – выздоровление затянулось. Он просыпался на несколько часов, пил болеутоляющие и снова засыпал.
Конечно, мы разговаривали. Сначала о разных мелочах – где родились и выросли, о любимых песнях и фильмах. Затем перешли к более серьезным темам – жизни вампиров и ИСС. Макс рассказал о своей семье – двоих братьях и сестре, которая владеет известным на Манхэттене брачным агентством. Я узнала, что больше всего на свете вампирам нравится плодить себе подобных и хорошо зарабатывать. В свою очередь я рассказала ему о родителях и дяде Джимми и о том, что мечтаю быть не богатой, а счастливой и найти себя – хоть в рядах ИСС, хоть за барной стойкой. Я даже призналась, что пробовала рисовать, и показала свои картины.
– Очень неплохо! – похвалил Макс, разглядывая большую абстракцию на стене спальни.
– Ты так говоришь, потому что я тебя спасла.
Макс ухмыльнулся, а потом стал серьезным.
– Нет, правда, картины хороши. Почему не отнесешь их в какую-нибудь галерею?
– Это тебе с ибупрофена кажется! – пошутила я, хотя, конечно же, обрадовалась.
Отнести в галерею? Макс действительно считает, что я… Почему бы нет?
Мы говорили обо всем, и, когда рана затянулась, мне стало грустно. Макс Марчетт теперь воспринимался не как вампир, а как друг. Он собирался уйти, а мне очень этого не хотелось.
Последние часы перед закатом я сидела в спальне и смотрела, как спит Макс. Смотрела и не могла отвести глаз. Вампирские чары он на мне больше не испытывал, но и без них я считала его самым сексапильным парнем на свете. Судите сами – широкая грудь с завитками темных волос, спускающихся по мускулистому животу туда, где лежала простыня. От него пахло опасностью и еще чем-то непонятным. «Запах сладкий, густой, – думала я. – Настоящий аромат декадентства!»
В животе заурчало. «Когда я в последний раз занималась сексом? – спросила я себя. – Господи, даже когда в последний раз мастурбировала, не помню!» Солнце село, Макс Марчетт открыл глаза, и желание, вспыхнувшее в темном закоулке души, накрыло меня с головой.
Ни один из нас не сказал ни слова – мы просто посмотрели друг на друга, и все получилось само собой.
Макс взял меня за руку, притянул к себе и накрыл собой. Он поцеловал меня, и, почувствовав обжигающие прикосновения его языка, я едва не задохнулась. «Господи, у него эрекция!» – подумала я. Именно этого момента я ждала с тех пор, как мы впервые поцеловались.
Макс осыпал поцелуями мою шею, и я запрокинула голову. Желание заполнило меня всю, я больше не могла ждать. Когда он обхватил губами мой сосок, я застонала и вцепилась ему в волосы, плотнее прижимая к себе. Я раздвинула ноги и тут же почувствовала его, затвердевшего, горячего…
– Подожди… – прохрипела я, но Макс впился в меня поцелуем.
– Не беспокойся, со мной предохраняться не нужно, – шепнул он.
В отношении секса существовало древнее правило, и сейчас я могла проверить его на себе. Макс ведь не просто парень, а вампир! От этого я завелась еще сильнее и шире раздвинула ноги. Р-раз – и Макс вошел в меня во всю длину. Удовольствие пронзило, словно стрела, и мне показалось, что в спальне резко убавилось воздуха.
В глазах Макса ярко вспыхнул золотой огонек. Шея напряглась, губы судорожно сжались, но в следующую секунду в полумраке блеснули клыки.
Только я не боялась, потому что знала: без моего согласия Макс меня не укусит. Если бы хотел, укусил бы давно, чтобы скорее поправиться. Нет, дело было не в крови, а в сексе.
Почувствовав Макса глубоко внутри себя, я обвила ногами его бедра. Он начал двигаться: вперед-назад, вперед-назад. Мое тело напряглось, и я, громко застонав, кончила. Его оргазм не заставил себя ждать – Макс вскрикнул и вытянулся струной. Он в изнеможении упал на кровать, притянул меня к себе и обнял. Я уткнулась ему в шею, осторожно положила руку на мускулистую грудь и затаила дыхание.
Через несколько бесконечно долгих минут, когда пульс пришел в норму и вернулась способность здраво рассуждать, я открыла глаза. Взгляд упал на тумбочку – там лежало удостоверение ИСС, и я вдруг почувствовала чудовищность своего поступка. Я не только предала принципы ИСС и спасла вампира, а переспала с ним, да еще и запала на него.
«Так и есть, – сокрушенно думала я, прижимаясь щекой к плечу Макса. Казалось, его сердце бьется прямо под моей ладонью! – Я – полное ничтожество, предательница!» Как ни странно, вместо горечи я ощущала уверенность: Макс Марчетт – именно тот, кто мне нужен, хоть и вампир. Что скажу родным и как буду оплачивать счета, я не представляла, но интуиция подсказывала: все наладится. Может, даже с живописью получится, но даже если нет, ничего страшного. Едва ли не впервые в жизни я чувствовала спокойствие, умиротворение и уверенность.
Или я просто находилась во власти его чар? «Вампирские чары», – беззвучно проговорила я, но сама себе не поверила. Макс ведь искренне удивился, что не может читать мои мысли. Он не такой, как все, и я не такая.
Макс погладил меня по спине, и я задрожала. «Еще! Еще!» – кричало ненасытное тело. Он снова накрыл меня собой и заглянул в глаза. У меня чуть сердце не остановилось.
– Знаешь, конец – лишь новое начало.
– И что сейчас начинается? – с улыбкой спросила я.
– Мы! – коротко ответил Макс и впился в меня поцелуем.
Перевод А. Ахмеровой
Алексис Морган
Когда все поставлено на карту
– Что, подсудимого уже доставили?
Джослен Слоун недаром славилась самообладанием, достойным древних стоиков. Сопровождающий ее караульный молча кивнул, не уловив в ее вопросе ничего, что могло бы выходить за пределы профессионального интереса. Да и с чего бы вдруг? Насколько он, как и все находящиеся здесь при исполнении, мог знать, это было всего лишь еще одно расследование, еще один судебный приговор, который требовалось сначала подтвердить, а затем тут же исполнить.
Поначалу она думала, что это чья-то дурацкая шутка. Но нет, запрос о назначении ее на ведение этого дела был действительно подан самим заключенным. Крепко сцепив руки за спиной, она стояла сейчас неподвижно, с застывшим выражением лица – почти как на военном смотре. Подчиняясь требованию момента, она готовилась сохранять невозмутимость и далее, когда войдет в камеру для допросов, где перед ней предстанет один из наиболее могущественных вампиров своего поколения – Рафферти ОʼДей, в прошлом ее друг и почти любовник.
Дверь в дальнем конце мрачного помещения отворилась, и вышедший в форме охранник жестом предложил ей пройти внутрь.
– Заключенный ожидает вас, Канцлер. Если имеете при себе какое-либо оружие, прошу оставить его здесь.
– Ты никак собираешься учить меня моему ремеслу? – Губы Джослен скривились в пренебрежительной усмешке. – Думаешь, я прикончу его сразу, не успев войти? Разве не глупо так портить себе удовольствие?
Отпихнув опешившего тюремщика, она прошла дальше, на ходу доставая свой табельный сканер. Круглый экран индикатора тут же осветился, и прибор издал пронзительный сигнал предупреждения.
Она резко повернулась к охраннику:
– Немедленно отключи все имеющиеся здесь камеры слежения! Если хоть одна из них будет работать, пока я допрашиваю заключенного, я буду вынуждена доложить об этом нарушении своему начальству. Не сомневаюсь, они будут рады позволить мне выразить свое неудовольствие любым угодным мне способом.
Она сделала шаг к охраннику, и, поскольку значительное преимущество в росте позволяло ей в прямом смысле слова смотреть на него сверху вниз, буквально испепелила его уничтожающим взглядом.
– Заключенный может быть хоть двадцать раз виновен, но никто не может лишать его установленных законом прав, пока я не приму соответствующего решения. Еще раз вмешаешься в порученное мне проведение допроса – и заплатишь кровью. Своей кровью. Уверена, заключенный не откажется, если ему предложат кое-что посвежее тех консервантов, которыми вы его пичкаете.
– А если он находится здесь лишь из-за судебной ошибки… – теперь она уже обращалась не только к тюремщику, но также и к сопровождающему ее начальнику караула, – вы оба займете место в освободившейся после него камере.
Произнеся это, она, стремясь придать дополнительный вес своим словам, а также напомнить этим двум особям мужского пола, что она хоть и не вампир, но все же не принадлежит к их человеческому племени, зловеще улыбнулась, обнажив два своих ослепительно-белых клыка. Как и все прочие Канцлеры, она не причисляла себя ни к тому ни к другому виду, хотя физически была намного сильнее похожих на нее женщин.
Охранник стал торопливо набирать шифр кода на висящей у двери клавиатуре электронного замка. Однако, похоже, он забыл, что вместе с недюжинной силой она также наделена острым слухом, который намного превосходил человеческий. Его «прессует сука», его бормотание себе под нос донеслось до нее сквозь неумолкающий писк сканера без всяких искажений, как если бы он сказал это в полный голос.
– Сладкий мой! – наклонилась она к самому его уху, понизив голос до жуткого шепота. – Ты даже еще не знаешь, как я прессую! И лучше бы тебе этого никогда не узнать!
С этими словами она прошла в тюремный коридор и с грохотом захлопнула за собой тяжелую дверь.
У самого входа в камеру с заключенным она остановилась и, чтобы хоть как-то успокоить натянутые нервы, сделала глубокий вдох. Так и не почувствовав облегчения, она толкнула стальную дверь. До последней секунды стараясь оттянуть тот неизбежный момент, когда ее с Рафферти взгляды наконец встретятся, она упорно не сводила глаз со стальной обшивки. Напомнив себе, что ее никогда еще не упрекали в робости и что дальнейшее промедление все равно ничего не даст, она решительно шагнула в камеру.
Последний раз проверив на ходу сканер, она подошла к столу, за которым уже сидел заключенный. Рафферти поднял глаза не сразу, и это дало ей несколько драгоценных мгновений, чтобы незаметно взглянуть на своего подопечного. Никогда раньше, насколько она помнила, его волосы не имели такого всклокоченного вида, да и их необычный натуральный оттенок – невозможно было точно сказать, блондин он или шатен, – теперь, казалось, навсегда был утерян. Да… похоже Северо-Американская Коалиция не слишком-то разоряется на поддержании гигиены среди заключенных.
Однако она здесь совсем не для того, чтобы с разных сторон оценивать внешность Рафферти, – ее лишь интересует, виновен он или нет, и точка. Как только она убедится, что расследование проведено грамотно, а приговор в отношении него справедлив, ей придется решить, какой смертью ему умереть. Она знала, что некоторые представители ее профессии обожают растянуть процесс, не упуская ни одной возможности, когда можно заставить подсудимого испытать боль или страх. Заключенный уже и дух испустил, а они еще долго смакуют каждое такое мгновение. Джослен, конечно, не могла одобрить ни их методы, ни такое их отношение к делу.
Ей платили не за пытки, а за приведение приговора в исполнение, да и то лишь после того, как сама завершит свое собственное расследование. Если же ее выводы по порученному делу не совпадут с выводами официального следствия, она будет вправе отменить судебное решение. Пожалуй, если бы не эта деталь, ее работа была бы совсем невыносимой.
Рафферти поднял голову. В тишине камеры послышался негромкий лязг цепей, которыми он был прикован к креслу. Наконец он выпрямился и встретился с ней взглядом:
– Джослен…
– Рафферти… – Она села напротив и достала из своего кейса документы с материалами дела.
– Извини, что приветствую тебя сидя…
Он улыбнулся, хотя улыбка его выглядела не очень естественной, когда он, оставаясь в кресле, без видимых усилий натянул до предела стягивающие его цепи. Судя по его стертым в кровь запястьям, он уже не раз пытался освободиться. Она прикинула в уме, не стоит ли ей приказать на время допроса снять с заключенного все оковы. Тот Рафферти, с кем она работала раньше, никогда не причинил бы ей никакого вреда, но кто знает, все меняется… Сейчас, глядя в эти холодные голубые глаза, нельзя было не заметить отблеск яростного пламени, которое, видимо, уже давно жгло его изнутри. Невидимое действие этого огня неизбежно должно было отразиться и на его внешности. На изможденных чертах лица уже не осталось и следа той беззаботной улыбки, что прежде всегда придавала ему особенный шарм.
Вытянув скрещенные в лодыжках ноги, она откинулась в своем кресле:
– Я просмотрела твое дело. Ничего не хочешь мне сказать?
В ответ он лишь пожал плечами:
– Если б я сказал, что невиновен, ты бы мне поверила?
Она, может, и поверила бы, да уж больно все улики говорят не в его пользу.
– Я могу выслушать твою версию событий. Это все, что я могу обещать.
– Ну тогда я, пожалуй, не буду и начинать, Джос. Отправь меня обратно в мою камеру. Я и так уже пропускаю вечерний отдых.
Она сделала вид, что не заметила, когда он назвал ее уменьшительным именем.
– Если ты не хочешь говорить, зачем же тогда послал запрос на мое участие в этом расследовании? Не один десяток других Канцлеров с радостью бы ухватились за возможность вести твое дело.
В ожидании ответа Джослен не проронила ни звука. Правда заключалась в том, что ему был предложен на выбор целый список Канцлеров, но он выразил желание послать свой запрос лишь на ее имя. Если уж ему и суждено умереть в последний раз и тем самым закончить свою долгую жизнь, пусть ее лицо будет последним, что он увидит!
Вряд ли бы ей понравилось узнать об этом. Особенно теперь, когда уже ни ему, ни ей все равно ничего не исправить. Чтобы эта безрадостная истина не вышла наружу, он предпочел ответить ей упрощающей все дело ложью:
– Я знаю, ты, по крайней мере, сделаешь это без лишней боли.
Джослен со всего размаха хлопнула папкой с документами и, гневно сверкнув на заключенного глазами, склонилась над столом:
– Это тебе не игра, Рафферти! Мне, может быть, и не всегда нравится моя работа, но я в ней чертовски хорошо разбираюсь! С болью или без, но ты обязательно умрешь!
А он все же надеялся… Надеялся даже сейчас, хотя предугадать, как повернутся события в этой чрезвычайно рискованной игре, было, пожалуй, еще слишком рано. Нутром же он чувствовал, что его шансы на спасение резко подскочили, как только Джослен переступила порог камеры для допросов.
– Расскажи мне все, Рафферти. – Ее голос понизился до шепота. – Я не хочу…
Она, казалось, не могла подобрать нужных ей слов, но тут он пришел ей на помощь:
– …стать той, кто проткнет мне сердце? Ты что, думаешь, я способен на убийство? Мы оба знаем, что я здесь только потому, что тот парень оказался человеком, а не вампиром! – С его стороны это была провокация, и они оба понимали это.
– Постой, Рафферти. Ты не хуже меня знаешь, что мне не платят за то, чтобы я выносила моральные осуждения. Моя работа Канцлера заключается в том, чтобы еще раз изучить свидетельские показания, проверить улики, а затем на основании проделанной работы решить вопрос, справедлив ли вынесенный тебе приговор.
– Хорошо, понял. С чего бы ты хотела, чтобы я начал?
– Начни с начала, не ошибешься.
Неожиданно для нее его история началась совсем не с того момента, как она могла бы подумать, но тем не менее…
– Помнишь тот первый раз, когда мы оказались друг против друга за одним столом? – Он не стал дожидаться ее ответа. – Я помню очень хорошо. Ты тогда заметно нервничала, войдя в зал, битком набитый разъяренными людьми и вампирами: это были твои первые официальные переговоры в роли Арбитра. Я даже сейчас не вспомню, из-за чего мы тогда, собственно, так враждовали.
Джослен с негодованием тряхнула головой:
– Люди утверждали, что ваши детеныши устроили охоту на их отпрысков. На самом же деле несколько подростков на спор проникли на территорию вампиров, ну и некоторым пришлось заплатить за свою дерзость.
Рафферти с трудом сдержался, чтобы не выказать свою радость. Выходит, эта встреча запомнилась ей не меньше, чем ему самому.
– Как я уже сказал, обстоятельств этого дела я не помню, но все, что касается тебя, запомнил до мелочей! Несмотря на то что ты была одна против всех, ты тут же перешла в наступление и не переставала давить, пока и нам и им не пришлось тебе уступить!
Она была сейчас столь напряжена, столь красива, однако все еще не готова выслушивать от него подобное. Пока…
– Этот экскурс в прошлое занятен, но вряд ли приведет нас куда-либо…
Оʼкей, а что, если он скажет ей вот это:
– Та встреча полностью изменила меня, Джос. Ни одной похожей на тебя девушки я никогда не встречал. Прежде я терпеть не мог отбывать предписанное мне мандатом время в Совете Коалиции. Целыми днями приходилось там торчать среди вонючих людишек, часами готовых препираться по любому, самому незначительному поводу. В тот день, когда ты вошла в зал как новый Арбитр, на самом-то деле все и началось…
Джослен вскочила со своего места, сверкая глазами:
– Это что же, значит, в том, что ты теперь обвиняешься в убийстве, моя вина? Ты так решил защищаться?
– Нет, конечно, но та встреча предопределила все, что потом со мной произошло. – Он подождал, пока она вновь опустится в кресло. – В тот первый раз я был председателем только потому, что меня назначили. Впоследствии я стал вызываться сам, причем так часто, как только это было возможно делать, не вызывая подозрений. Однако, похоже, я был недостаточно осторожен. Мой интерес к тебе, должно быть, стал слишком очевиден.
Как обычно, Джослен любой намек своего собеседника схватывала на лету:
– Так вот почему твоя нареченная невеста так меня ненавидела!
– Ну меня-то, как выяснилось, Петра ненавидела еще больше! Ненавидела так, что подвела меня ни много ни мало под смертную казнь!
– И что, у нее была на то причина?
Это был вопрос по существу, и он должен был на него ответить:
– Мне нужно было подпитывать себя кровью, Джос, даже когда ее не было рядом. Это часть нашей природы – от этого никуда не денешься. Кроме того, Петра выбрала меня вовсе не потому, что между нами возникла какая-то эмоциональная привязанность, а просто из-за моего высокого статуса. Когда же она стала слишком явно выражать свое недовольство из-за моих продолжительных отлучек по делам Коалиции, я с легким сердцем предложил ей закончить наши отношения. В конце концов, среди нашего племени найдется немало тех, кто не хуже меня мог бы соответствовать ее требованиям как спутник жизни. Она не колеблясь приняла мое предложение.
Джослен удивленно выгнула бровь, явно не разделяя его уверенности в последнем высказывании.
– О чем ты думаешь, Джос?
– Я думаю, ты жестоко ошибаешься относительно чувств Петры. Если она действительно настолько ненавидит тебя сейчас, что готова уничтожить, значит, прежде любила!
Рафферти обдумал, но тут же отбросил такую возможность:
– Сомневаюсь, что Петра вообще способна любить кого-то, кроме себя. Нет, я думаю, она просто сообразила, что истинная причина, почему я ее отпускаю, – это ты. Если бы я вступил в союз с какой-то другой подругой нашего с ней рода, она спокойно приняла бы мое решение. В конце концов, ведь и она сама расторгла свою предыдущую связь, когда мы с ней только решили сойтись. Я убежден: именно в том, что я заинтересовался тобой и пренебрег ею как своей соплеменницей, она видит особое для себя оскорбление.
Он откинулся в кресле, ожидая взрыва эмоций. Долго ждать ему не пришлось.
– Рафферти! Что бы она там себе ни воображала, мы никогда с тобой не переступали грань! Никогда! Ни разу! – Джослен вскочила и стала быстро ходить туда-сюда по небольшой камере.
– Это не совсем так, Джос.
Она замерла на полушаге и затем медленно повернула к нему лицо:
– Ты имеешь в виду тот вечер, когда ты испил моей крови?
Огонь в его взгляде напомнил ей то, о чем на самом деле она никогда не забывала. Ее рука невольно потянулась к небольшой двойной отметине на коже, которую он ей тогда оставил, но в последний момент сдержала этот порыв. Он-то, конечно, знал, где этот шрам находится, даже если никому больше это не было известно. Да и откуда? Эти маленькие отметинки могли быть замечены разве что при медосмотре.
В своих мыслях она невольно перенеслась в ту ночь. Кланы вампиров тогда отчаянно враждовали между собой: их союзы со сложной иерархией то возникали, то распадались, расстановка сил менялась не то что каждый день – иногда каждый час. Как уже напомнил Рафферти, подпитка кровью своих собратьев не считалась среди вампиров чем-то предосудительным, – пожалуй, это даже было в порядке вещей. Но в тот день из-за сложностей в отношениях между группировками кому-то из дружески расположенных к клану Рафферти вампиров пришлось прибегнуть к услугам того, кого он сам уже выбрал себе временным партнером. В сложившейся обстановке Рафферти не решился рисковать выгодным для себя нейтралитетом и потому был вынужден опасно долго обходиться без свежей крови.
