Текст книги "Свадьбы"
Автор книги: Лидия Вакуловская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)
14
Сергей Музы́ка и Михаил Чернов ушли от Колотух до начала грозы. Сергей не хотел идти на свадьбу, да упросил Михаил.
– Будь другом, сделай одолжение, давай сходим, – уговаривал он Сергея.
– Да что там интересного? – отвечал Сергей. – Пить будут, танцевать, кричать «горько». Однообразная картина.
– Когда это ты воспылал любовью к разнообразию? – возражал Михаил. – В море месяцами болтаешься, однообразный шторм покачивает, однообразная селедочка, в трал идет, а тебе почему-то нравится. Сходим, Серега, а? – не отставал Михаил.
– Брось, Миша, ну зачем мы пойдем? – упрямился Сергей.
– Во-первых, нас пригласили – уже аргумент. Во-вторых, я никогда на таких свадьбах не бывал. У вас полугород-полудеревня, значит, обычаи интересные.
– Какие там обычаи? Надрызгаться да глотки подрать – вот и весь сегодняшний обычай, – отмахивался Сергей. – Да и кто без подарка на свадьбу ходит? Вот этот обычай живет и здравствует.
– Нужен подарок? Будет подарок, – живо отозвался Михаил. – Считаю, уговорил вас, товарищ штурман?
– Слушай, друг мой Миша, что нам с тобой на чужое счастье глядеть? – скупо улыбнулся Сергей.
– Ладно, ладно. В общем, решили – идем! Ты за утюжок берешься, а я порулил в магазин.
– Пусть будет по-твоему, – нехотя сдался Сергей. – Ты ведь не отстанешь.
Пока Михаил ходил в магазин, Сергей выутюжил по всем правилам брюки и рубашки, себе и ему. Гладил он у открытого окна, обращенного на дом Серобаб, и потому ему хорошо были слышны голоса за забором, смех и шутки сходившихся на свадьбу людей. В общий шум все время врезался звучный женский голос, раздававшийся сразу же, как на калитке взбрякивала клямка: «А вот и Серафима Ивановна с Сидором Петровичем! Проходите, проходите, милости просим, в дом!..», «Ой, кто пришел! Свистуны пришли! Да еще и маленький с ними! Ишь какой славный хлопчик!..»
Видно, женщина, но не Груня Серобаб а, нет, это не ее был голос, видно, эта женщина специально была поставлена на крыльце для встречи гостей.
Скверно было на душе у Сергея Музы́ки, и он многое отдал бы за то, чтоб не было этой свадьбы, чтоб не выходила Саша замуж. Сергей головой мог поручиться, что любил бы ее всю жизнь, стань она его женой. Но она выходит за другого, значит – мучайся теперь, Сергей Музы́ка, терзайся душой и мыслями, жди и надейся: может, заживет когда-нибудь твоя сердечная рана. Для того он и в Чернигов уехал, чтоб хоть как-то отвлечь от Саши свои безумные мысли. Ехал будто бы с тем, чтоб показать Михаилу древний город Киевской Руси, с церквами и колоколами, с петровскими пушками на валу и с синей Десной, плескавшейся у подножия златоглавого Чернигова, ехал будто бы для этого, а на самом деле хотел убежать от самого себя.
«Прав Миша, прав, – думал Сергей, слыша за забором голоса сходившихся на свадьбу. – Лучше к Колотухам пойти, чем торчать дома и слышать все это!»
Михаил пропадал в городе больше часа, зато вернулся с превосходным обеденным сервизом и был чрезмерно доволен, что ему попался такой красивый. Они хорошенько вымылись во дворе, поливая друг другу холодной водой на спины и головы, нарядились, наодеколонились и, конечно, изрядно опоздали к началу свадьбы.
Явились уже после того, как прикатили на мотоцикле двое милиционеров, бросив пост у столовой-ресторана. Однако и их, как и прочих опоздавших, распоряжавшиеся на свадьбе Марфа с Палашкой усадили за стол, им тут же налили штрафную, а когда они выпили, налили еще. Марфа опять вспомнила, как не узнала Сергея, когда он шел с вокзала, а Палашка опять похвалила его за то, что он так здорово вырос. Вася Хомут дважды подходил к Сергею с протянутой рюмкой, чокался с ним и выпивал за своего покойного друга Николая, отца Сергея. И играл оркестр, и ломали каблуки о землю танцоры, и пел в одиночку знаменитый тенор Кондрат Колотуха. Потом он пел в паре с известной в прошлом хористкой городского (теперь церковного) хора Татьяной Пещерой, которая от сознания, что поет с оперным певцом, так широко раскрывала рот, форсируя звук, что решительно всем были видны ее превосходные металлические зубы. Потом все хором пели «Распрягайтэ, хлопцы, конэй» и «Подмосковные вечера».
В общем, все на свадьбе было по-свадебному, и не хватало только жениха и невесты, чьи места пустовали на переднем крае стола, охраняемые с боков Настей и Петром Колотухами, которым не раз приходилось подниматься и целоваться, когда гости начинали скандировать: «Горько!..»
– Ну что, товарищ штурман, свадьба идет, а молодых нет? – сказал Михаил Сергею, обратив внимание на сию немаловажную деталь. – А кто говорил: ничего интересного?
Михаил танцевал полечку с блондинкой, краковяк – со смугленькой, гопачок – с рыженькой, чарльстон – с длинноносенькой… Он хотел вовлечь в танцы и Сергея, указывал ему глазами на девушек, которых, по его мнению, следовало бы пригласить, однако тот оставался сидеть под навесом. А потом и вовсе выбрался из-за стола и, ничего не сказав Михаилу, танцевавшему теперь с кудрявенькой, пошел к калитке. Михаил заметил это, извинился перед кудрявенькой и направился вслед за ним. Когда разразилась гроза, забились в окнах голубые молнии и затрещал гром, заглушив радиолу в доме Серобаб, Сергей и Михаил ходили по комнате, курили и вели такой разговор.
– Да нет, ты пойми, какого беса здесь сидеть? – говорил Сергей, жадно затягиваясь дымом. – Река паршивая, осень на носу, – какой тут отдых? А я тебе дело предлагаю: утренним поездом едем в Гомель, успеваем на симферопольский рейс – и завтра же в Крыму. По крайней мере, пейзаж.
– Слушай, дорогой мой товарищ штурман. Между прочим, я не дурак, ты меня к этой братии не причисляй.
– Между прочим, я этого не сказал.
– Между прочим, не сказал, но думаешь. Кто, скажи, рвал сюда паруса: ты или я?
– Я, конечно.
– Кто затеял ремонт дома и оттащил в банк валюту? Ты или я?
– Ерунда. Мое присутствие не обязательно. Отремонтируют без меня.
– Слушай, Серега, я ведь в самом деле не дурак. Какая-то девчонка взмахнула ресничками, повела глазками – и ты в нокауте. Из-за какой-то дуры он бежит из собственного дома. Да она замуж вышла! – Михаил резко выбросил руку к окну, указывая на соседний дом, и зажмурился, ослепленный вспышкой молнии. Открыл глаза и повторил: – Замуж вышла! Ты можешь уразуметь этот элементарный факт? Между прочим, не предполагал, что ты способен разыгрывать мелодрамы.
– Между прочим, это мое личное дело, – нахмурился Сергей. – И еще, между прочим, я не кусок бесчувственного железа, брошенный в виде якоря на грунт. – И вдруг, отбросив хмурость, почти просяще сказал: – Миша, давай уедем. Ну, пойми ты меня: не могу я здесь оставаться.
– Эх, Серега, Серега! – вздохнул Михаил. – Какие мы с тобой морские волки, если пара глазок черт знает что с нами делает? – Он бросил в пепельницу окурок, прикурил новую папиросу, сказал: – Ну, в Крым так в Крым. Будем надеяться, что там твоя мировая скорбь пройдет.
Кто-то застучал в окно. Сергей оглянулся, прильнул к окну, увидел какую-то фигуру с куском клеенки на голове и распахнул створки.
Из-под клеенки высунулась голова Васи Хомута.
– Сережа, детка, рыбка моя. Миша, золотце, у вас лампочка в угловой комнате мигает! – сипленько доложил Вася. – Я домой бегу, смотрю – мигает. Сережа, рыбка, замыкание может быть! У Колотух уже провода погорели.
– Спасибо, дядя Вася, сейчас выключу, – ответил Сергей и тут же сказал: – Дядя Вася, зайдите на минутку, у меня дельце к вам есть. – Он затворил окно и пошел на кухню: впустить в дом Васю Хомута и выключить свет в маленькой угловой комнате, где мигала лампочка.
И опять же странное дело: Вася возвращался со свадьбы, хотя и пьяненький, но пьяненький в меру.
– Вот гроза так гроза! – весело говорил Вася, входя на кухню и сбрасывая с себя мокрую клеенку. – Вот так разгулялись небеса! В минуту свадьба была и нет ее. Я, Сережа, детка моя, Миша, золотце, под столом сидеть утомился. Выскочил и домой бегу, а у вас лампочка с улицы замыкает.
Сергей изложил Васе Хомуту свою просьбу. Тот, не дослушав, вскрикнул:
– Сережа, мамочка, все сделаю! Вася Хомут сказал – крышка! Миша, детка, чтоб я подвел? Никогда! Сережа, твой батько меня знал: Вася скажет – закон. Езжай спокойно: дом, как огурчик, тебе сделаем. Миша, счастье мое драгоценное, я почетный строитель! – Он приложил руку к пиджаку, украшенному значками-наградами.
Под кухонным окном кто-то быстро пробежал. Потом кто-то постучал в наружную дверь. Сергей вышел в темные сени, отворил дверь и попятился на кухню, увидев Сашу. По ее лицу стекала вода, вымокшее свадебное платье прилипло к телу.
Она переступила порог и замерла, точно испугалась чего-то.
– Саша, рыбка моя, детка моя, горе мое, цветочек мой ненаглядный!.. – начал Вася Хомут.
– Сережа, я хочу вам сказать… хочу тебе сказать, – решительно произнесла Саша и вдруг умолкла. Глаза ее снова испуганно расширились.
Молчал и Сергей, ошеломленный ее внезапным приходом. Вместо него голос подал Михаил:
– Что случилось? Вы что, уже поругались с мужем и удрали от него?
– Удрала, – сказала Саша. Она порывисто подошла к Сергею, торопливо заговорила: – Сережа, ты говорил… ты спрашивал… Сережа, увези меня, я уеду с тобой! Если ты говорил правду, увези меня!.. Мы успеем на ленинградский, еще пятнадцать минут!..
– Саша, жизнь моя, василечек мой аленький, ты что плетешь? – изумился Вася Хомут. – Куда ты парня зовешь? Да его твоя мать Груня вместе с тобой в сырую землю зароет!
– Пусть, дядя Вася, пусть! Я к ним больше не вернусь!
– Как это – не вернешься?! Ты жена законная, а жена законная, мамочка моя…
– Все равно, дядя Вася, все равно я туда не вернусь! – горячо перебила Саша Васю Хомута.
Михаил с Сергеем переглянулись. Михаил все понял.
– Переодевайся, быстренько! – приказал он Саше, указывая на соседнюю комнату. – Брюки, рубашка, пиджак – все на спинке кровати! – И стал быстро излагать план действий: – Я ухожу с ней, беру билеты в последний вагон. Серега, ты подбежишь с чемоданами. Давай укладывайся! Дядя Вася, вы остаетесь здесь. Минутку… вот вам ключи от дома. В половине двенадцатого, – он посмотрел на ручные часы, – да, в половине двенадцатого вы заходите к мамаше Груне и вежливо объясняете, где ее дочь.
– Миша, мамочка, рыбка моя… – взволновался Вася Хомут.
– Тсс-с, дядя Вася, иначе нельзя. Иначе там подумают… кто их знает, что они подумают! Нужно, нужно, дядя Вася, успокоить людей. Все-таки там мать, отец… А поезд уже отойдет. Значит, будет исполнено?.
– Миша, жизнь моя, ягодка зеленая… – Дядя Вася, слово строителя?
– Миша, мамочка…
– Дядя Вася, на будущий год я привожу вам из Англии отличный плотницкий топор. Услуга за услугу. – Говоря это, Михаил надевал пиджак и плащ. Потом крикнул в темноту: – Саша, побыстрее можно?
– Я оделась, – ответила Саша, выходя из комнаты в мужском костюме и в плаще, неуклюже вздувшемся на ней.
– Пошли! – приказал ей Михаил, открывая дверь.
Вася Хомут стал часто взмаргивать и протирать руками глаза, точно пытался понять: не сон ли он видит?
В половине двенадцатого ночи дождь хлестал с той же силой. Сверкали молнии, и в небе грохотало так, точно по железному мосту вскачь проносились телеги.
Вася Хомут накинул на голову клеенку, запер дом Сергея Музы́ки и побежал под дождем к Серобабам.
У Серобаб еще веселились. Играла радиола, в просторных сенях курили мужчины. Женщины вносили из кухни в большую комнату пироги и чашки с чаем.
Вася Хомут вошел в сени, сбросил с себя клеенку, стряхнул с нее на пол воду, сказал курившим:
– Мамочки, детки, гости дорогие, пойдемте со мной! Я вам новость важную несу!
Вася Хомут прошел в большую комнату, отыскал глазами Груню и Гната, отыскал глазами жениха Гришу Кривошея, потом расстегнул пиджак, извлек из-под него свадебное платье Саши и сказал, придавая голосу внушительность:
– Груня, мамочка, рыбка моя, Гнат и Гриша, детки мои драгоценные! Вот вам мокрое Сашино платье, а сама она уехала. Музы́ка ее с другом моряком увез, и вы ее больше не ждите. Они на станцию побежали, а меня попросили платье передать.
И вторично в этот свадебный день, правда, уже не в загсе, а в собственном доме Серобаб, наступила пауза, точно такая, как в финале гоголевского «Ревизора».
Груня недрогнувшей рукой поставила на стол сито с горячими пирогами, вынутыми только что из печи, и шагнула к Васе Хомуту, по-мужски засучивая рукава шелковой кофты. Вася дрогнул, чуть попятился, но, передумав, смело остался на месте, держа на вытянутых руках мокрое и измятое платье Саши. Груня тоже передумала. Круто развернувшись, она прошагала к Сашиной комнате, распахнула дверь. В пустой комнате шумел дождь, влетавший с улицы в растворенное настежь окно, барабанил по столу и по полу. На полу валялись черепки разбитого кувшина и опавшие лепестки роз.
Трагическую тишину нарушил не менее трагический вопль, падение живого тела и звон бьющегося стекла – это мать Гриши Кривошея, Дарья Капитоновна, упала в обморок, свалив при падении что-то стеклянное. Тогда все всполошились и вскричали:
– Разбойники! Грабители!..
– Невесту украли!.. Сашу украли!..
– Да тут их целая шайка! Днем водочный грабят, ночью чужих невест!..
– Гриша, хлопцы, бежим на станцию! Мы отобьем ее!..
– Гриша, стой, она ведь голая! Захвати ей чего надеть!..
– Ох ты господи, сейчас несу!.. Держи, Гришенька, жакетку… Плащ, плащ ей нужно, дождина лупит!..
– В милицию надо!.. Срочно заявить надо!..
– Павел, где твой чемоданчик? Тащи сюда… Давай Сашкино барахло в него… Гриша, побежали!..
– А я говорю, заявить! Милиция обязана среагировать!..
– Да кто ж против? Бежимте в милицию! Пока хлопцы до станции добегут, мы в милиции будем!..
Было всего без двадцати двенадцать, когда у Серобаб резко прервалась свадьба и гости как очумелые стали выбегать из дому, спотыкаясь и чертыхаясь в темноте двора, пронизанного дождем и слабым отсветом уже удалявшихся молний. Затем и вся полутемная улочка огласилась громкими голосами и топотом бегущих ног…
Пассажирский изрядно опаздывал: то ли из-за грозы, то ли по иной неизвестной причине. Гроза покидала городок, и ливень уже отлил свое, но небо еще не закрутило до отказа все свои краны, из них на землю докапывали последние капли, распыляясь в воздухе водяной пыльцой.
Опасаясь посторонних глаз, насквозь промокшие беглецы дожидались поезда в дальнем конце перрона, за штабелем просмоленных шпал, где по их расчету должен был остановиться последний вагон. Саша стучала зубами, Сергей держал в своих руках ее озябшие руки, подносил их ко рту и согревал своим дыханием. Михаил нервничал: то и дело чиркал спички, чтоб взглянуть на часы, то и дело выходил из укрытия посмотреть, как там на перроне.
Слава богу, на ночном перроне ничего подозрительного не замечалось, хотя было уже без двадцати двенадцать и Вася Хомут, по всей вероятности, уже сообщил Серобабам о побеге Саши. Черный мокрый перрон был совершенно пуст, даже дежурный милиционер убрался в вокзал. Беглецов тревожило опоздание поезда.
И вдруг он появился, блеснув из темноты огненным оранжевым глазом. Мокрый тепловоз потащил вдоль перрона мокрые вагоны с ночным, синеньким светом в окнах. Поезд вздрогнул и замер, остановив последний вагон точно против штабеля просмоленных шпал.
Когда они поспешно садились в вагон, вокзальное радио объявило женским голосом, таким же сырым, как сама погода, что в связи с опозданием поезда остановка сокращается до трех минут.
Как только вошли в купе, Михаил распорядился:
– Сергей, открывай чемоданы. Давай глянем, чем мы располагаем. Саше надо переодеться, иначе не довезем ее живой.
– Не нужно… Я не очень промокла, – слабо запротестовала Саша.
Однако Михаил сам извлек из чемоданов два спортивных костюма (Сергей совершенно потерялся от счастья и весьма туго соображал), велел Саше надеть на себя сразу оба костюма и вывел Сергея из купе, оставив Сашу переодеваться.
В коридоре они постояли секунду, потом закурили: Сергей – «BT», Михаил – «беломорину» (они всегда, еще с мореходки, курили разное). И тогда поезд тронулся. Вагон пополз мимо темных ларьков, мимо темной багажной к освещенному вокзалу. Поравнялся с ним, позволяя Сергею и Михаилу хорошо увидеть и сам вокзал, и нескольких провожающих, покидавших перрон, и дежурного в красной фуражке, с жезлом, который вместе с дежурным милиционером направлялся в здание вокзала.
Неожиданно вагон сильно дернулся и со свистом зашипели тормоза, – кто-то сорвал стоп-кран. И сразу дежурный по вокзалу, милиционер, а за ними и не успевшие уйти провожающие побежали к голове поезда.
– Не хватало, чтоб кто-нибудь под колеса попал, – сказал Михаил, припадая к окну.
– Скорей всего, опоздал какой-нибудь раззява, – предположил Сергей.
Перроном пробежал в вокзал мужчина. Затем из вокзала выбежало трое дружинников с повязками на рукавах, а с ними и милиционер в кителе.
В голове поезда явно что-то стряслось, но что – Михаил с Сергеем не могли видеть из окна. Тут поезд снова тронулся, вагон стал приближаться к месту происшествия и они увидели, как двое милиционеров тащат под руки какого-то парня. Парень упирался, мотал головой и что-то выкрикивал, но милиционерам помогали дружинники и набежавшая толпа, так что все попытки парня вырваться были тщетны.
Если бы Саша не переодевалась в купе, а тоже стояла у окна, она узнала бы в задержанном своего жениха, вернее, законного мужа Гришу Кривошея. Возможно, увидев, что милиционеры и дружинники не слишком-то деликатно обращаются с Гришей, Саша пожалела бы его, выпрыгнула бы из вагона и бросилась на помощь Грише. Но, увы, она не видела этого, и поезд, набирая скорость, все дальше уносил ее от родного городка и от законного мужа Гриши, попавшего в милицию.
Гриша Кривошей не попал бы в милицию и не был бы задержан, если бы бригадиру поезда не вручили на станции Бахмач отпечатанную на машинке бумагу с приметами преступника, ограбившего в городе Щ. винно-водочный павильон.
Гриша не попал бы в милицию и не был бы задержан и в том случае, если бы не выскочил на перрон один и если бы не прыгнул один в вагон отходившего поезда, без друзей-товарищей, с кем вместе бежал на вокзал. Но получилось так, что друзья побежали обычной дорогой – через центральную площадь, а Гриша, дабы резко сократить путь, побежал через депо. И хотя, пересекая неудобный участок дороги, прошитый рельсами, он зацепился туфлей за шпалу и растянулся на мокром песке, он все равно успел вскочить на ходу в вагон, тогда как его товарищи еще бежали где-то по площади.
Гриша не попал бы в милицию и не был бы задержан, не будь при нем черного чемоданчика. В чемоданчик кто-то положил Сашино платье и жакет, кто-то сунул Грише в руки чемоданчик, чемоданчик шлепнулся в лужу, когда сам Гриша шлепнулся носом в мокрый песок, зацепившись туфлей за шпалу. Но Гриша подхватил чемоданчик и вскочил с ним в вагон отходившего поезда. Он вскочил в вагон, едва не сбив с ног проводницу, и, дико глядя на нее, сказал:
– Я без билета, но отблагодарю! От вас зависит моя судьба! – и кинулся с площадки в вагон.
Проводница сразу опознала его: худой, хрящеватые уши, черный грязный пиджак и с черным чемоданчиком! Она мгновенно сорвала стоп-кран, мгновенно заперла на ключ внутреннюю дверь, чтоб Гриша не выбежал, мгновенно высунулась из тамбура, замахала красным фонарем и закричала удалявшимся к вокзалу дежурному в красной фуражке и милиционеру в плаще с капюшоном:
– Сюда, скорей сюда!.. Грабитель в моем вагоне!..
Гришу схватили в вагоне. Вырвали из рук чемоданчик, выволокли на перрон. Он сопротивлялся и кричал:
– Пустите, что я вам сделал?.. Куда вы меня тащите?.. У меня украли Сашу!
Никто не слушал его. Поезду дали отправление. Гриша закричал:
– Что вы делаете? Остановите поезд, у меня украли жену!..
Но двое милиционеров, крепко держа под руки, вели Гришу к вокзалу. Дружинники подталкивали его в спину, а толпа, сопровождавшая их, бурно комментировала Гришины слова:
– Как же, сейчас остановим! Уже остановили!..
– Жену у него украли, видали? Была у собаки хата!..
Гриша перестал сопротивляться. Да и сопротивлялся-то он слабо, ибо крепко подорвал свои силы на успешной сдаче экзаменов в институт. Он совсем скис, заплакал и, плача, говорил:
– Зачем вы так?.. Поезд отпустили… Вы судьбу мою поломали, судьбу…
– Топай, топай!.. Знаем мы вас, пистолетчиков игрушечных! – отвечал ему милиционер в плаще с капюшоном, подводя Гришу к правому крылу вокзала, где помещалось отделение железнодорожной милиции.
У крыльца стоял мотоцикл с коляской. Гришу втолкнули в коляску. Милиционер в капюшоне сел на седло, другой милиционер, в кителе, взобрался на багажник, прижал к себе Гришин чемоданчик. Мотоцикл стрельнул газом, и Гришу повезли в райотделение. И когда его друзья-приятели, пробежав через длинный подвесной мост, спустились по лестнице прямо на перрон, здесь уже никого не было: ни поезда, ни Гриши, ни милиционеров, ни провожающих. Друзья, недолго думая, припустили в райотделение, куда до этого побежала почти вся свадьба. Они, конечно, не знали, что Гриша уже там и что в эту самую минуту дежурный сержант отделения срочно докладывает новому начальнику милиции о поимке грабителя, очистившего кассу винно-водочного павильона.
Новый начальник милиции Богдан Остапович Ковтун только сегодня получил квартиру и только сегодня впервые ночевал в ней, привезя себе для ночевья старый диван из райотделения. Был он человек пожилой, страдавший астмой, и именно из-за астмы майор Ковтун променял службу в областном центре на службу в городке Щ., славившемся целебным противоастмовым воздухом. Ковтун уже две недели жил в городке, перестраивал работу здешней милиции и испытывал на себе чудодейственные качества здешнего воздуха. Майор мог присягнуть, что воздух в городке Щ., окруженном лесами, не сравним ни с каким нектаром, – не зря в первую же неделю своего проживания здесь его астма совсем поутихла. И если в последние дни она стала пошаливать, то майор Ковтун связывал это исключительно со служебными неприятностями.
На прошлой неделе майор Ковтун выступил перед началом вечернего сеанса в «Полете». Он кратко обрисовал неудовлетворительную картину правопорядка в городке, указал на ряд хулиганских выходок, допущенных в последнее время пьяношатающимися, которые были задержаны и привлечены к ответу за громкие выкрики и распевание песен в полуночное время, когда городу положено отдыхать. Он огласил список задержанных и заверил явившихся в кино зрителей, что с подобным в ближайшее время будет покончено. И в ту же ночь какие-то хулиганы забрались в мясной ларек, ничего не тронули, так как не нашли ничего вареного, а только оставили в ларьке три пустых бутылки из-под вина «Чэрвонэ мицнэ», недоеденную буханку хлеба и записку: «Мерси за лекцию!»
Майор Ковтун расценил это, как протест против его целенаправленных действий. И притихшая было астма напомнила о себе. Сегодня она схватила майора по-настоящему, когда выяснилось, что в ограблении винно-водочного павильона участвовал сын капитана Глины. Он распорядился взять сына под арест, а капитана Глину направить участковым в отдаленное село Лопухи, коль скоро он вскормил и вспоил в собственном доме воришку. И только утряслось с этим, как обнаружилось отсутствие поста у столовой-ресторана, а затем выяснилось, что постовые сбежали на свадьбу.
Сегодняшние события ужасно взвинтили майору нервную систему, система дала толчок астме, астма, невзирая на целебный воздух городка Щ., взбунтовалась, и майору Ковтуну пришлось впервые за последние две недели принять антастман, после чего он уснул, несмотря на бушевавшую грозу.
Его разбудил звонок, и ему доложили, что второй грабитель задержан и доставлен в отделение. Майор мог распорядиться отправить его в камеру, а уж завтра им заняться. Но он не стал этого делать. Он приказал оставить задержанного в дежурке и ждать его прихода. Майор Ковтун понимал, что в подобной ситуации спаньем на казенном диване авторитет у подчиненных не заработаешь.
Спустя пять минут он уже подходил к отделению и все больше удивлялся, отчего это из отделения доносится такой крик и гам. А когда, войдя в полутемный коридор, остановился у распахнутых дверей дежурки и увидел, что в ней творится, то сразу же перестал удивляться, а прямо скажем, оторопел.
Во-первых, в дежурке было полным-полно гражданских лиц. Во-вторых, все они до хрипоты орали и, похоже, все без исключения были нетрезвы. В-третьих, они зажали в угол дежурного сержанта Олейника, который пытался что-то объяснить. В-четвертых, они тащили к себе за руки какого-то парня с облупленным носом, в перепачканном песком пиджаке, а двое милиционеров – один в кителе, другой в плаще с капюшоном, – абсолютно незнакомые майору Ковтуну, тащили парня к себе. На парне трещал грязный пиджак, и парень визгливо вскрикивал:
– Пустите меня!.. Что я вам сделал?..
В-пятых, они трясли над головами каким-то пустым чемоданчиком с отвалившейся крышкой и трясли каким-то женским жакетом, едва не раздирая его на куски.
Вот что проделывали в отделении милиции человек тридцать гражданских лиц и еще орали при этом:
– Это мой сын, пустите его!..
– Представьте мне дочь живой или мертвой! Представьте, бо хуже будет!..
– Я этот чемодан в раймаге купил! Жорка, подтверди!..
– Отдайте мне сына! Сына!..
– Мама, скажи им, скажи!.. Что я им сделал?.. У меня жену украли!..
– Это Сашкина жакетка, Сашкина, понимаешь?..
А какой-то высокий, сутулый мужчина (нос серпом и рыжие усы), тоже крепко выпивший, в отличие от всех возмущавшихся и негодующих, хлопал себя руками по груди и ликовал:
– Вот Сашка! Вот отчебучила!.. Мой характер!.. Р-ра-аз – и на Северный полюс!..
Майор Ковтун ровно ничего не понял в происходящем и, потому что не понял, гаркнул громовым басом:
– Ти-хо! Почему базар? Что за публика явилась?
Голос его прозвучал из полутемного коридора так неожиданно и так пугающе, будто голос невидимого Фантомаса, и все от страха разом проглотили языки.
– Дежурный, что происходит? Доложите! – потребовал он.
Дежурный сержант Олейник замер в своем углу по стойке «смирно».
– Товарищ майор, разрешите доложить, что я сам пока не разобрался! – Сержант впился преданными глазами в майора. – У одних дочь пропала, и они требуют, другие сына с поезда требуют. Так что все требуют!
– Какая дочь, какой сын? – громыхнул майор, желая, чтоб сержант более детально обрисовал обстановку.
– Докладываю, товарищ майор, – у сержанта заметно окреп голос. – Дочки я не знаю, она со свадьбы украдена. А Гришу Кривошея я знаю, а также мать и отца, потому как мы соседи. Так что он полному отпуску домой подлежит.
– Гриша, сынок, ты свободен!.. Пустите его, хватит его дергать! – немедленно крикнула милиционерам Гришина мать, Дарья Капитоновна, отнимая от них Гришу и прижимая его к себе. И, задыхаясь от волнения, сказала майору Ковтуну: – Выслушайте меня, выслушайте, пожалуйста, иначе я второй раз в обморок упаду! Вот мой муж, он подтвердит: за что такое наказание? – Она указала на бледного мужа своего, Демьяна Демьяновича, и вдруг визгливо закричала Груне Серобабе: – Шлюха твоя дочь, шлюха паршивая! Сама с моряками удрала! Что ты нам голову морочишь?
Высокая и тощая Груня Серобаба коршуном подлетела к низенькой полной Дарье Капитоновне, вцепилась костлявыми пальцами ей в плечи и затрясла, глухо вопрошая:
– Шлюха?! Это моя дочь шлюха?! Я тебе покажу… Покажу, как непорочную девушку обзывать!.. Тьфу на тебя! – И Груня Серобаба плюнула прямо в лицо Дарье Капитоновне.
– Молчать! – приказал майор Ковтун, оттесняя Груню от Дарьи Капитоновны. – Да она пьяная! Я прикажу вас аресто-о-о!.. – крикнул он Груне, но на последнем слове глаза его неправдоподобно расширились, он стал ловить ртом воздух, с ужасом вспоминая, что забыл дома таблетки антастмана.
Тут майор Ковтун беспомощно протянул к Груне руки:
– Воздуху, во-о-оздуху да-а-айте-е-е…
Груня Серобаба отшатнулась от него, как от сумасшедшего. И другие отшатнулись. Лишь дежурный сержант понял, что начальнику плохо, подбежал к нему, подхватил под руки и поволок за перегородку.
– Воды, скорей воды!.. Довели человека!..
И тогда вдруг как бы сошло на всех просветление. Двое милиционеров, доставивших на мотоцикле Гришу Кривошея, бросились наливать в стаканы воду, а все остальные бросились прочь из дежурки, молча давя друг друга в дверях и уже не ругаясь.
За ними никто не гнался, так как двое милиционеров, снявших с поезда Гришу Кривошея, кинулись укладывать майора на дерматиновый диван и делать ему искусственное дыхание, а дежурный сержант кинулся к телефону и заорал в трубку:
– «Скорая»?.. Доктора в милицию!.. Срочно!..
