Текст книги "Расссказы разных лет"

Автор книги: Лев Вайсенберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

СУДЬЯ

Он приближался к дому, в котором не был четыре года. Война осталась позади. Ему хотелось поскорей обнять, расцеловать жену и малыша.

И только одно смущало его: письмо без подписи, полученное им в день отъезда из части, – оно сообщало о близости его жены с каким-то инженером Ефимовым.

«Кто автор послания? – размышлял Баринов. – Завистливая подруга? Отвергнутый мужчина? Соседка, обратившая кухонную стычку во вражду? Кому хотел навредить доносчик – ему, жене или этому третьему, инженеру? Не посовеститься послать такое письмо на номер полевой почты! Какое доверие можно питать к подобной бумажке?»

Майор юстиции Баринов знал цену подобным посланиям: за ними обычно скрывается клеветник.

И всё же...

Баринов не виделся с женой с начала войны. Жена была хороша собой, общительна. Тень правды, уловленная им в письме чутьем следователя, заставила его насторожиться. Он решил выяснить истину с первых же минут встречи, чтобы не поставить себя и жену в двусмысленное положение.

– «Я всё расследую», – думал он, чувствуя, как радость и нежные слова, которые собирался произнести, улетучиваются и как мысли его облекаются в привычную для него форму допроса.

Но когда наступила минута встречи и он сидел рядом с женой на диване, держа в руках ее руки, а сын теребил его погоны и ордена, нельзя было не забыть о письме. Радость и нежные слова вновь возникли в его душе, и он уже готов был их произнести, как вдруг раздался стук в дверь.

– Войдите, – нехотя отозвался Баринов.

Вошел незнакомый мужчина. Мальчик соскочил с колен отца и с возгласом «дядя Сережа!» доверчиво подбежал к вошедшему.

Гость поздоровался с хозяйкой и представился Баринову:

– Инженер Ефимов.

«Так и есть...» – Лицо инженера показалось Баринову красивым, но неприятным.

– Вы побеседуйте, а я похлопочу по хозяйству, – сказала жена Баринова, явно стремясь оставить мужчин наедине.

– Садитесь, пожалуйста, – сдержанно предложил Баринов, стараясь преодолеть недружелюбное чувство к гостю.

Ефимов молча сел. Молчал и Баринов. Казалось, каждый думает о чем-то своем.

– Война наделала много бед, немало их и в делах семейных, – сказал наконец Ефимов.

– Мы привыкли всё сваливать на войну, – сухо заметил Баринов.

Вошла жена и стала накрывать на стол.

– Мне хотелось с вами кое о чем поговорить, – продолжал Ефимов и, как бы ища поддержки у жены Баринова, взглянул на нее и добавил: – Я решился на это по совету Людмилы Ивановны.

– Да, – подтвердила Людмила Ивановна, – я думаю, Сергею Михайловичу следует с тобой поговорить.

– Ну что ж, говорите, – сказал Баринов, оглядывая жену и Ефимова долгим испытующим взглядом, каким обычно оглядывал обвиняемых, и лицо его стало замкнутым и суровым.

– Я – муж Анны Львовны Ефимовой... – начал гость.

– Анны Львовны?.. – переспросил Баринов, точно недослышав, хотя имя было произнесено Ефимовым достаточно громко и внятно.

– Вы должны были знать ее – она лейтенант юстиции, работала вместе с вами в военном трибунале.

– Анны Львовны?..

И тут Баринов словно увидел перед собой молодую женщину, с которой встретился в сорок втором году, осенью. Их близость возникла неожиданно и была мимолетна, но близость всё же была, не помнить о ней было нельзя, и вот перед ним сидел ее муж, человек, которого он минуту назад готов был судить за то, за что тот, видимо, собирался судить его самого.

– Анна Львовна не говорила мне, что она замужем, – сказал Баринов, стараясь скрыть смущение.

– Очевидно, у нее были к тому основания.

«Знает», – подумал Баринов. Он видел, что Ефимов взволнован.

– Мы очень любили друг друга... Она была хорошей женой, – продолжал Ефимов с горечью, – но...

«Наверное, и Людмиле известно», – подумал Баринов, вдруг осознав всю трудность положения, в которое попал, и чувствуя, как из судьи, каким он готов был стать своей жене и Ефимову, он превращается в подсудимого. Его охватил стыд.

– Во всем виноват я сам, – услышал он, к своему удивлению, голос Ефимова.

– Я не совсем понимаю вас.

– Я, видите ли, работал на военном заводе и, когда Анна Львовна ушла в армию, остался, если можно так выразиться, «солдаткой». Вскоре до меня дошли слухи, что Анна Львовна погибла. И так случилось, что я связал свою судьбу с другой женщиной.

«Неужели с Людмилой?» – с волнением подумал Баринов, мгновенно забыв об Анне Львовне и бросив на Людмилу Ивановну испытующий взгляд.

– Наша жизнь не удалась, – продолжал Ефимов. – Дело в том, что у нас с Анной Львовной двое ребят, девочек. Вторая жена оказалась для них мачехой в худшем смысле этого слова. Людмила Ивановна ее знает. Пришлось отдать девочек на воспитание матери Анны Львовны. Теща стара, больна, раздражительна. Я не сумел создать им нормальную жизнь. Теперь они без отца, без матери. Судьба детей меня мучает.

«Счастье, что Людмила здесь ни при чем», – с облегчением подумал Баринов.

Ефимов извлек из кармана помятую фотографию. Две большеглазые девочки в длинных неуклюжих платьях смотрели на Баринова. И было нечто в их взгляде, что удивило его и чего он не мог разгадать.

– Когда выяснилось, что Анна Львовна жива, я откровенно написал ей, что женился. Она не ответила мне, а затем и вовсе перестала писать.

– А давно вы писали ей? – спросил Баринов, стараясь установить, знает ли Ефимов о его отношениях с Анной Львовной.

– В сорок втором году, летом.

«Не знает», – заключил Баринов, снова вспомнив, что встречался с Анной Львовной лишь с осени того года.

И тут же ему стало ясно другое: Анну Львовну толкнули к нему обида и оскорбленная гордость женщины. Стало ясным и то, почему она избегала говорить о своей семье и почему так скоро и решительно его оставила. Правда, он и тогда почувствовал, что тут нечто большее, чем женский каприз, и не противился разрыву.

– Матери своей Анна Львовна писала, – неожиданно вставила Людмила Ивановна, точно давая понять мужчинам, на чьей стороне ее сочувствие.

– Да, – кивнул Ефимов, – и посылала девочкам продукты, подарки. Но она строго-настрого запретила матери давать читать мне ее письма.

– Откуда ж вы знаете, что она была со мной в одной части? – спросил Баринов.

– Простая случайность: мы познакомились с Людмилой Ивановной в одном доме и, разговорившись, установили это. Я поделился своими горестями.

Людмила Ивановна добавила:

– Мне хотелось помочь Сергею Михайловичу, и я собралась было спросить тебя об Анне Львовне в письме, но тут ты сам сообщил, что возвращаешься домой.

– Я очень ждал вас, приходил к Людмиле Ивановне почти каждый день, – сказал Ефимов.

«Так вот что заставило «доброжелателя» настрочить мне это гнусное письмо!» – подумал Баринов с облегчением и заметил:

– Мой отъезд задержался – не отпускали.

Ефимов вздохнул:

– Со стороны Анны Львовны было, конечно, жестоким оставлять меня без всяких вестей о себе, но мне б не хотелось, чтоб вы о ней дурно думали... Я, во всяком случае, ей не судья.

«Не судья»... – повторил про себя Баринов, дивясь последним -услышанным словам, – столь точно они выражали то, что он сейчас подумал о себе.

Ефимов сидел с поникшей головой, рассеянно помешивая ложкой остывший чай. Недружелюбное чувство, какое Баринов недавно ощущал к нему, рассеялось: не подсудимый, кого он так недавно готов был судить, и не судья, казалось, готовый судить его самого, а скорее товарищ, запутавшийся, страдающий человек, которому хотелось протянуть руку помощи.

– Чем же я могу вам помочь? – участливо спросил Баринов.

– Расскажите мне об Анне Львовне всё, что вы знаете...

И Баринов рассказал.

Он рассказал, какой мужественной показала она себя в суровых условиях войны, как быстро освоилась с трудной работой в военном трибунале, была награждена орденом. Рассказал, какой она хороший, чуткий товарищ, как теплым словом умела ободрить в тяжелую минуту, как ухитрялась порой состряпать что-нибудь повкусней и угостить товарищей. Он рассказывал так подробно, словно читая книгу ее жизни, страницу за страницей, и лишь пропустив одну из них, которую не следовало вспоминать.

– Мне приятно, что вы так отзываетесь об Анне Львовне, – растроганно сказал Ефимов.

В передней, оставшись наедине с Бариновым, прощаясь, он дружелюбно сказал:

– Хорошо, что вы вернулись. Я рад за вас и за Людмилу Ивановну. И еще... – Он застенчиво улыбнулся. – Моя новая супруга ревнует меня к Людмиле Ивановне, – она знает, что я здесь часто бываю, а объяснить ей истинную причину этого я, как вы сами понимаете, не могу.

– Погодите... Одну минутку... – сказал Баринов. Он вернулся в комнату и тотчас появился с письмом в руке.

Ефимов пробежал письмо.

– Да, – сказал он, опуская глаза. – Вы не ошиблись.

– Откуда она узнала мой адрес?

– Ну, это меня не удивляет... – ответил Ефимов, махнув рукой и закрывая за собой входную дверь.

Баринов и Людмила Ивановна остались одни.

Он снова сидел рядом с ней, снова держал в своих руках ее руки. Они говорили о том, о чем говорят муж и жена, долго не видевшие друг друга, перемешивая важное и большое с незначительным и случайным. Четыре года не видел Баринов жену, и эти годы лишений, тревог и ожидания оставили следы на ее лице, но ему показалось, что жена его хороша, как в тот вечер, когда он встретился с ней впервые...

Давно уже спал мальчик. Уснула и Людмила Ивановна. Но Баринову не спалось. Он лежал с открытыми глазами, стараясь разобраться в происшедшем.

Письмо оказалось выдумкой, а его отношения с Анной Львовной остались тайной. А ведь всё могло обернуться по-другому. Он вспомнил печальный взгляд девочек на фотографии.

Казалось, всё окончилось благополучно.

Почему же так долго не мог он уснуть в эту ночь, дома, в своей семье? Почему его радость была неполной? Почему вместе с верой в лучшую жизнь возникло желание быть этой жизни достойным?

1946 год

ПОДАРОК

Дважды в день – по дороге в школу и возвращаясь – Женя останавливался перед витриной комиссионного магазина.

Фарфоровые сервизы, бронзовые статуэтки, пишущие машинки, картины, фотоаппараты – чего только не было за толстым стеклом витрины!

Но взгляд Жени властно притягивало иное – микроскоп, стоявший на светло-желтом ящике-футляре, словно гордая птица над гнездом.

Кто из нас, хоть однажды взглянув в окуляр микроскопа, не дивился причудливому миру, открывающемуся сквозь волшебное стекло? Жене казалось: нет большего счастья, как вторгнуться в этот мир, полный чудес, изучать его, делать замечательные открытия на пользу человечества. Над столиком Жени висели портреты Мечникова и Пастера.

Ольга Павловна поощряла увлечение сына. Часы, проведенные в кружке юннатов, не мешали его школьным занятиям и доставляли мальчику радость. Какой бодростью веяло от всей его фигуры, когда он возвращался из кружка! Распахнутое пальто, сдвинутая на затылок шапка, сияющие серые чуть близорукие глаза. Как напоминал он в эти минуты своего отца, ее мужа...

Ольга Павловна помнила хмурый осенний день сорок первого года. Печальный день! В неурочное время муж вернулся с работы и сообщил, что уходит на фронт. Она не сразу поняла, – ведь по слабости зрения, он был освобожден от призыва в армию. Оказалось, он записался добровольцем.

Сердце Ольги Павловны болезненно сжалось. Она смогла лишь ответить, что на всем свете нет для нее человека ближе, дороже, чем он, и если случится с ним что.. Наверно, слова ее прозвучали упреком, если он опустил голову, спрятал глаза, словно и впрямь почувствовал себя виноватым.

– Оленька, – тихо вымолвил он, – может быть, я поступаю жестоко – оставляю тебя в такое время с грудным ребенком, но, поверь, я не могу иначе, не могу... – и в крепко сжатых челюстях его, во всей его фигуре была убежденность и непреклонность.

Шла война. Ольга Павловна работала в госпитале медсестрой. Изо дня в день, не дожидаясь, пока разнесут почту, направлялась она в дальний конец госпитального коридора, в «ахо». Писем от мужа не было. Печально звучали ее шаги по выщербленному кафельному полу, когда она возвращалась обратно.

Шла война. Ольга Павловна растила сына. Очень трудно было вырастить ребенка в те годы в Ленинграде, в городе, блокированном врагом. Но вот пришла наконец долгожданная победа, наступил мир. Минул год, прошло еще несколько лет. Писем от мужа не было. В темной рамке появилась фотография одного из многих, кто жизнью своей добыл эту победу...

В выходной день, гуляя с матерью, Женя, как бы невзначай, привел ее к знакомой витрине. Ольга Павловна его поняла.

– Хороший? – спросила она, кивнув На микроскоп.

– Ну, мамочка! – воскликнул Женя таким гоном, словно ему нанесли обиду. – Неужели ты сама не видишь? Ведь это не какой-нибудь «ша-эм», а настоящий научный! – И он принялся горячо объяснять преимущества такого микроскопа.

Ольга Павловна уже знала, что означает «ша-эм» – школьный микроскоп.

– Хотелось бы тебе иметь такой? – спросила она.

– Больше всего на свете!

Ольга Павловна остановила взгляд на бирке с ценой.

– Уж очень он дорого стоит, – сказала она, покачав головой. – Сам знаешь, с деньгами у нас сейчас туговато.

Это не было отговоркой. Во время войны разбомблен был дом, где они жили, нелегко было построить жизнь заново, нужно было работать вечерами на машинке, чтоб хватало на двоих, не считая осиротевшей старушки свекрови, которой Ольга Павловна помогала. Приходилось беречь каждый рубль.

– Да, – согласился Женя, вздохнув, – туговато.

Но цена не казалась Жене такой уж высокой, – ему не жаль было б отдать и вдвое больше!

Время от времени исчезали с витрины знакомые предметы и появлялись другие, но светло-желтый футляр с микроскопом, точно дразня Женю, оставался на месте. Неужели не было желающих приобрести такой прекрасный микроскоп? А может быть, в самом деле цена за него была слишком высокой?

Однажды утром, открыв глаза, Женя с изумлением обнаружил на своем столике знакомый светло-желтый футляр. Что такое? Уж не сон ли это?

Женя встретился взглядом с Ольгой Павловной, в стороне наблюдавшей за ним.

– Мамочка! – воскликнул он растроганно, сразу всё поняв. – Ну какая ты у меня чудесная! Буквально, самая лучшая в мире! – Он принялся осыпать ее поцелуями.

Мать шутя отбивалась:

– Да брось ты лизаться, Женька, – не маленький!

Когда первый восторг прошел, Женя принялся обследовать микроскоп. Заглянув в окуляр, он вдруг встревожился – перед глазами его была пелена, хоть он и поместил под объективом крохотный стебелек. Женя стал вертеть регулятор, и вот причудливый мир открылся его глазам. Всё, всё было в порядке!

– Неужели он мой? – то и дело спрашивал Женя, не спуская глаз с микроскопа, не в силах поверить, что мечта его осуществилась.

– А чей же? – удивленно спрашивала в ответ Ольга Павловна.

– Целиком и полностью? – допытывался Женя.

– Целиком и полностью! подтверждала Ольга Павловна улыбаясь, счастливая радостью сына.

Женя стал обладателем прекрасного микроскопа. Ему не терпелось показать его в кружке, похвастать перед товарищами.

Идя по улице, он бережно нес за ручку светло-желтый ящик. Ему казалось, что прохожие задерживают взгляд на его ноше, любопытствуя, что в ящике. Проходя мимо комиссионного магазина, Женя по обыкновению взглянул на витрину. Микроскопа там не было – он был у него в руках.

В кружке было людно, шумно. Немедля микроскоп извлекли из футляра. Юннаты сгрудились над ним.

– Женька! – воскликнул Володя, староста кружка, первым заглянув в окуляр. – Да ведь это мировой микроскоп! Откуда он у тебя?

Женя рассказал.

Да, это был мировой микроскоп и притом – его собственный! Сколько радости сулил он ему! Он, Женя, будет часами просиживать, глядя в окуляр, как настоящий ученый, как Мечников, как Пастер, делая замечательные открытия на пользу человечества...

Один за другим, прищуря глаз, смотрели мальчики в окуляр, восхищались.

Женя чувствовал себя героем дня.

– Ну, ребята, нагляделись и хватит, – сказал он наконец и принялся осторожно укладывать микроскоп в футляр.

Школьники молча стояли, провожая взглядом микроскоп, скрывшийся в футляре.

– Счастливец ты, Женька! – со вздохом промолвил Володя. – Был бы у нас такой в кружке... Да мы бы...

И хотя не совсем ясно было, что именно произошло бы, будь микроскоп собственностью кружка, Жене показалось, что взоры товарищей внезапно обратились к нему. Неужели они хотели сказать, что ему следовало бы отдать свой микроскоп в кружок? Ну, нет – он не так легко расстанется со своим микроскопом!

А вместе с тем что-то заставило Женю думать иначе. Кружок юннатов! Было время, когда Женя не хотел поступать в кружок: казалось, неинтересно! – но после уговоров, в которых особенно убедителен был Володя, он всё же записался и вскоре стал активнейшим участником кружка. Сколько интересного увидел и узнал он здесь! А чем он отплатил кружку? Да ничем! И вот теперь, когда товарищи нуждаются в хорошем микроскопе, он намерен пользоваться им в одиночку.

И вдруг неудержимый порыв сделать что-то хорошее, важное охватил Женю:

– Хотите, я подарю свой микроскоп кружку?

От неожиданности предложения все смолкли, переглянулись. Первым пришел в себя Володя.

– А что скажет мать, когда узнает? – спросил о».

– А что она может сказать? – воскликнул Женя тем грубоватым тоном, каким часто говорят о родителях подростки, когда хотят подчеркнуть свою возмужалость, независимость.

– Ох, Женька, смотри – влетит тебе! – предупреждающе выкрикнул кто-то из задних рядов.

Женя небрежно махнул рукой:

– Микроскоп – мой, целиком и полностью. Хочу – продам, хочу – сломаю, а захочу – подарю. Это мне сама мама подтвердила.

– А ты не врешь? – усомнился тот же голос из задних рядов.

– Даю честное комсомольское!

Юннаты снова переглянулись. Доводы Жени всех легко убедили, даже Володю.

– Ну, если так... – сказал он растроганно и протянул Жене руку. – От имени кружка – спасибо!

Мальчики стали качать Женю, подбрасывали в воздух. Этим и был завершен торжественный акт передачи микроскопа кружку.

Спустя несколько дней Ольга Павловна спросила:

– Женя, я что-то не вижу микроскопа – где он?

– Я оставил его в кружке, – ответил Женя уклончиво.

– Смотри, как бы его не испортили, – обеспокоилась Ольга Павловна.

– Да что ты, мамочка!..

Однажды, когда Жени не было дома, зашел Володя.

Ольга Павловна предложила ему дождаться Женю.

– Как тебе понравился Женин микроскоп? – спросила она.

– Лучшего я и не видал! – воскликнул Володя. – Ах, Ольга Павловна, если бы вы знали, как Женя удружил нам своим подарком!

– Подарком? – Ольга Павловна удивленно подняла бровь.

– Дело в том... – смущенно пробормотал Володя, поняв, что сказал лишнее, но Ольга Павловна прервала его:

– Я хочу знать, подарил ли Женя свой микроскоп или только дал его в пользование кружку?

Глаза ее смотрели испытующе строго, и Володе не оставалось ничего иного, как признать:

– Подарил... – Он видел, что Ольга Павловна недовольна, и принялся выгораживать Женю, сказав, что авторитетом старосты кружка он уговорил Женю отдать микроскоп.

Но Ольга Павловна не слушала его.

Когда Женя вернулся, Володи уже не было.

– Ты почему отдал мой подарок? – спросила Ольга Павловна.

– Кружку такой микроскоп нужнее, чем мне, – ответил Женя, чувствуя, что надвигается беда.

– Я подарила его не кружку, а тебе! – сказала Ольга Павловна, подчеркивая последнее слово. – Почему ты не спросил моего разрешения или хотя бы совета?

– Но, мамочка! – воскликнул Женя не то с удивлением, не то с досадой. – Ведь когда ты его мне подарила, ты сама сказала что он мой, целиком и полностью, и значит, я имею право им распоряжаться, как хочу. Разве не так? Скажи сама!

Ольга Павловна молчала.

Да, пожалуй, так. Она сама подтвердила это нелепое «целиком и полностью» и, значит, незачем теперь упрекать мальчика. Ко всему, он не продал свою вещь, как это нередко случается с мальчишками, когда им нужны деньги на кино, на папиросы или еще на что-нибудь. В сущности, он отдал свою собственную вещь для дела, которым увлечен. Нет, положительно, в этом нет ничего дурного!

Так говорил в Ольге Павловне разум. Но кто-то в глубине ее сердца шепнул:

«Какой у тебя нечуткий сын! Отдать твой, твой подарок!»

Она почувствовала себя обиженной, оскорбленной.

– Работу но математике вернули? – спросила она, стараясь заглушить в себе обиду.

Женя молча положил тетрадь на стол. Ольга Павловна быстро перелистала ее, взглянула на отметку. Нет, Жене сегодня положительно не везло! К обычным гордым пятеркам сегодня примкнула жалкая тройка!

– Не густо, – сказала Ольга Павловна.

– А мне хватает и тройки! – ответил Женя, резким движением взяв тетрадь со стола.

Ольга Павловна молча пожала плечами, принялась печатать на машинке.

Перед тем как лечь спать. Женя по обыкновению подошел к матери пожелать ей доброй ночи, поцеловать. Как непривычно холодно ответила она ему в этот вечер!

«Ах, так! – подумал Женя. – Ты еще считаешь себя правой! Ну, ладно же!..»

На следующий вечер Женя к Ольге Павловне не подошел.

«Не пожелать мне доброй ночи, не поцеловать – такого еще никогда не было!» – думала она, лежа в темноте с открытыми глазами.

Обычно вечерами они подолгу беседовали. Сын делился с матерью событиями своей мальчишеской жизни. Мать была внимательной слушательницей, доброй советчицей. Она также делилась с ним – сын был уже взрослый мальчик, мог многое понять. А с этих недобрых дней они обменивались лишь короткими словами о самом необходимом. Особенно избегали они касаться кружка и всего с ним связанного. Порывистый, незлопамятный, Женя не раз принимался рассказывать о кружке, но всякий раз обиженный взгляд матери и холод во всем ее облике сковывали его.

Как-то Ольга Павловна рассказала о своей обиде на сына старушке соседке.

– Теперешние дети родителей не почитают, – угрюмо сказала та. – Для нас слово отца или матери было законом. А теперь все дети эгоисты, стиляги, не жалеют ни отца, ни мать, только знают, что думают о себе.

– Да, – печально согласилась Ольга Павловна. – Даже мой Женька растет таким.

В глазах окружающих всё в жизни Ольги Павловны и сына казалось таким же, как прежде. Ольга Павловна следила, чтобы Женя вовремя поел, заботилась о его одежде, просматривала его тетради. Но Жене казалось, что мать, делает всё это, словно не замечая его присутствия. Дома он стал чувствовать себя лишним, чужим.

А в школе, в кружке юннатов, напротив, всё шло хорошо.

Однажды, вернувшись из школы, Женя застал Ольгу Павловну сидящей за столом и штопающей его свитер. В ее взгляде не было сейчас натянутости и холода, и Женя, подойдя к ней и положив руки на спинку стула, тихо спросил:

– Ты всё еще сердишься на меня?

Ольга Павловна, не отрываясь от работы, с Преувеличенным удивлением спросила:

– А разве ты чем-нибудь меня обидел?

– Ты недовольна, что я отдал микроскоп?

– А разве он не твой? Ведь я его тебе подарила – «целиком и полностью» – и значит, ты имел право им распорядиться. – Она с горькой усмешкой возвращала ему его доводы. – Но... – Она помедлила, затрудняясь найти нужные слова. – Я думала, у тебя есть хоть кайля чуткости ко мне, считала, что ты меня любишь, уважаешь. Мне казалось, что мой подарок ты будешь ценить и беречь.

– Но, мамочка! – воскликнул Женя в волнении. – Неужели я тебя не люблю, не ценю твой подарок?

– Настолько, чтобы отдать его в тот же день, как получил!.. – Ольга Павловна заколебалась, сказать ли, что было еще не высказано, и наконец решилась: – Я из-за этого микроскопа выстукивала на машинке много вечеров... – Голос ее звучал глухо, она еще ниже склонилась над свитером.

Слова матери задели Женю до боли. Как он не понял этого раньше? Как не связал покупку микроскопа с теми поздними вечерами? И вдруг мать показалась ему похудевшей, осунувшейся, а пряди седых волос, прежде едва заметные, теперь белели на висках. Жалость пронзила его. Ему захотелось уткнуться в колени матери, как делал он, когда был маленьким, обнять ее, но от нее вновь повеяло холодом и неприступностью.

Шли дни. Жене пришлось о многом передумать. Прежде он принимал заботу матери как должное, – таков неосознанный эгоизм детства; теперь он стал ценить каждый ее шаг. Женя чувствовал, что обидел мать и вместе с тем – как ни странно, и теперь не ощущал своей вины. Две правды бились в его душе, и он, не в силах понять, какая из них настоящая, мучился и терзался.

Женя стал старательнее в занятиях. Приходя из школы, он молча, с безучастным видом клал перед Ольгой Павловной свой дневник, блиставший пятерками, и мать понимала: это стыдливая дань за нанесенную ей обиду – первый шаг к признанию своей вины. Ей не хотелось побуждать сына ко второму шагу.

«Сам поймет и раскается, – думала она. – Сердце-то ведь у него доброе, как у отца...»

В один из этих дней Женя вернулся из школы сияющий: их кружок юннатов по показателям вышел на первое место! Счастье переполняло его, и он не мог не поделиться им с Ольгой Павловной. Забыто было в эти минуты табу на злосчастный микроскоп.

Вначале Ольга Павловна слушала холодно, безучастно, но мало-помалу заражалась возбуждением Жени.

«Она рада нашим успехам!» – думал Женя, видя оживленный блеск в глазах матери, проникаясь к ней благодарностью и нежностью. Он вдруг почувствовал, что больше не в силах длить ссору, и тоном, каким давно уже не говорил с матерью, произнес:

– Мамочка...

И он стал говорить, что любит ее и ценит ее любовь и заботу и знает, что обидел ее, отдав ее подарок. Ольга Павловна слушала не перебивая, охваченная, как и сын, волнением.

– Я виноват перед тобой, я знаю... – закончил Женя. Голос его дрожал, из глаз готовы были брызнуть слёзы.

Так вот, наконец, эта минута, которую мать так долго ждала! Сын любит ее, раскаивается. Она победила в своем споре с сыном, хоть эта победа далась ей нелегко. Он снова ее – маленький, нежный, послушный сын!

– Но... – неожиданно услышала Ольга Павловна спокойный твердый голос, – я не мог иначе, не мог...

Обида едва не вспыхнула в ней с прежней силой.

Сын стоял перед ней, не по годам высокий, стройный, почти с нее ростом. В крепко сжатых челюстях, во всей его фигуре она прочла убежденность и непреклонность.

И вдруг Ольге Павловне вспомнился хмурый осенний день сорок первого года, и такие же виновато опущенные глаза, и такая же убежденность и непреклонность, и почти такие же слова. Правда сына, большая чем та, какой жила мать в своем споре с ним, открылась ей. Немногого стоил ее подарок в сравнении с тем, каким сейчас одарил ее сын, показав свое славное сердце! Две скупые слезы выкатились у нее из глаз. Ольга Павловна прижала сына к груди и долго-долго не отпускала.

1955 год

СОДЕРЖАНИЕ

Боги................................................................................ 3

Черный платок.......................................................... 27

Хозяйка....................................................................... 72

Подруги .................................................................... 165

Лечение руки........................................................... 185

Сирена .................................. •.................................. 198

Солдатская кружка................................................ 203

Судья......................................................................... 210

Подарок..................................................................... 216