Текст книги "Банкир"

Автор книги: Лесли Уоллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 61 (всего у книги 77 страниц)

— Послушай, лапонька, у тебя в фотоотделе есть телетайп? У него есть связь с Олбани? Кесслер покачал головой. — Берем только финансовые и коммерческие сообщения Ассошиэйтед Пресс. А что? — И добавил: — Есть чем поживиться? — Там сегодня утром голосуется поправка к законопроекту. — Опять эта банковская мура? — проворчал он. — Бубби, я пятнадцать лет давал фоторепортаж об этом городе и ни разу не получил стоящего снимка из банка. — Если бы даже ты получил, «Стар» не напечатала бы, — сказала она. Он кивнул и повернулся к Палмеру: — Спросите ее. Она вам объяснит, что я отчаявшийся мастер по фотографированию женских ягодиц. Самое большее, чего я за пятнадцать лет добился от «Стар» в отношении бедер распутниц, — это напечатать фото Гусси Морен, когда она стала носить теннисные шорты короче короткого. — Он оглядел Палмера. — Как случилось, что вы бродите по трущобам с провожатым из числа ваших служащих? — спросил он. — Обычно репортеры приходят к вам, а не наоборот. — У нас любовная связь, — объяснила Вирджиния. — Да поможет вам бог, Палмер, — категорически заявил Кесслер. — Девочка похожа на те штучки, которые кладут вам в бокал в баре высшего класса. Кусочек льда с дыркой внутри, кажется, так? — Судя по вашему тону, — сказал Палмер, — вас однажды бросило от этого в сильный озноб! — Однажды? — рассмеялся Кесслер. — Расскажи ему, милочка, по скольким редакциям я бегал за тобой. — Зачем так уничижать себя? — ответила Вирджиния. Секунду он глядел на нее с плотоядной усмешкой, потом пожал плечами: — Я проведу тебя к телетайпам, Бубби, но твой босс должен остаться здесь. Палмер сел на длинную кушетку, покрытую потрескавшейся рыжевато— коричневой искусственной кожей. Оглядел развешанные вокруг в рамках первые полосы «Стар», зажег сигарету и уселся поглубже, приготовившись к длительному ожиданию. Но через секунду Кесслер прошел через приемную, взглянул на Палмера с хорошо разыгранным недоумением, мол, вы еще здесь? Быстро повернулся, подошел и сел рядом с ним. — Это девочка высокого класса, — сказал Кесслер, зажигая новую сигарету. — Как случилось, что она спуталась с женатым человеком? Палмер разразился смехом, который, как он надеялся, прозвучал в достаточной степени небрежно. — Обладаю роковым обаянием. Кажется, не поддающимся контролю. — Вы думаете, я поверил, что она меня разыгрывает, — сказал мрачно Кесслер. — Не поверили? Фоторепортер угрюмо уставился в пол: — Я знаю эту девочку. Пытался ухаживать за ней. Как, впрочем, и многие. Лучшая журналистка-газетчица из всех, какие у нас есть, хоть она и не работает больше в газете. Но вся ее энергия уходила в работу. Для секса ничего не оставалось. Кроме того, в ней прочно сидел католический запрет ложиться в постель без обручального кольца. Уж поверьте мне, я знаю. — Вот теперь-то я вижу, что вы ничего не знаете, — заверил его Палмер. — Потому что я еврей? — Кесслер кисло усмехнулся. — У еврейских девочек такие же предрассудки, Палмер. Этот городишко набит хорошенькими еврейскими, итальянскими и ирландскими девицами, у которых после первых же встреч с парнями появляются все шансы остаться в старых девах. Слишком крепок предрассудок, этот стальной пояс целомудрия. Отпереть его может лишь обручальное кольцо. Но когда ожидание слишком затягивается, не очень-то многое остается для того парня, который отопрет замок. Палмер положил ногу на ногу и стал сосредоточенно тыкать кончиком сигары в подошву ботинка, пока она не превратилась в раскаленную горстку пепла. — Я не хотел бы, чтобы вы думали, будто все это не представляет для меня исключительного интереса, — произнес он наконец, — однако мне кажется, что вы немножко того… — Неужто? Почему вы так… — И я также думаю, что у вас нет никаких оснований болтать со мной о Вирджинии. Вы, кажется, принимаете за чистую монету ее эксцентричные шутки. Скажу вам откровенно: я не верю вашим отвратительным басням про нью-йоркских женщин. Вам не приходило в голову, что вы сталкивались только с женщинами спокойного темперамента? — Это исключено. — Может быть, они питают роковую склонность именно к вам? — Я сам виноват, да? — спросил Кесслер. Он издал низкий тихий смешок. — Папаша, для банкира вы слишком темпераментны. Давайте поговорим о долговых обязательствах и долгосрочном кредите. — А как же секс? Кесслер несколько раз вопросительно поднял брови, как бы давая понять, что, хотя секс остается сексом, он, Кесслер, предпочитает не касаться больше этой темы. — Я просто испытывал вас, — признался он. — Мой опыт взаимоотношений с банкирами строго ограничен беседами, которые начинаются с фразы: «У вас сто долларов перерасхода». Неизменно. Объясните, как получается, что эту коротенькую фразу непременно сопровождает ослепительная улыбка? — Все это очень грустно, — сказал Палмер. — Банковские служащие улыбаются, произнося эту фразу, потому что она дает им чувство превосходства. Чувство превосходства — преимущество их положения. И банковский служащий получает то маленькое удовольствие, которое может получить. — Прелестно, старик. А как у них насчет секса? Палмер невольно рассмеялся, чувствуя, что обезоружен. И тут же увидел Вирджинию. Она вышла из комнаты фоторепортеров и направлялась к нему. При взгляде на ее лицо Палмер перестал смеяться. — Не может быть? — сказал он. — Пять против, два за, один воздержался, — объявила она. — Поправка провалена. Окончательно. Палмер медленно поднялся, держа шляпу обеими руками. — Довольно убедительно для смотра сил, — сказал он ровным голосом. Она кивнула: — Это действительно смотр сил. Их сил. — А также способностей Мака Бернса. На какую-то долю секунды она отвела глаза, указывая взглядом на Кесслера, все еще сидевшего на кушетке. — Об этом мы еще поговорим, — сказала она. — Когда Кесслера не будет рядом, — добавил Кесслер. Фоторепортер встал. — Когда-нибудь, — произнес он медленно, — кто-нибудь из клиентов Мака Бернса не поверит ему с самого начала и не наймет его, и Мак не сможет больше откалывать свои номера. Когда это случится, я возьму вашу шляпу, хорошенько посолю ее и съем всю до последней ленточки. Палмер хмуро взглянул на Вирджинию: — Интересно, все ли наши секреты так широко известны? Кесслер покачал головой. — Никто мне не говорил ничего, папаша. Просто я знаю Мака Бернса. А теперь знаю и вас. — Его взгляд скользнул от Палмера к Вирджинии, и снова упал на Палмера, и снова на женщину. — Как у него это получается? Похоже, что вы неглупый парень. Как вы смогли поверить всей его чепухе? Первой реакцией Палмера было ответить этому человеку. В следующую секунду он решил, что лучше промолчать. И наконец с приятным чувством облегчения обнаружил, что вернулся к первоначальной реакции. — Забавно то, — сказал он Кесслеру, — что я не доверял ему с самого начала. Я предвидел его двойную игру задолго до того, как он сделал свой первый ход. Я даже знаю, почему он ведет эту игру. Тут Кесслер повернулся к Вирджинии: — Что за босс у тебя, Бубби? — И снова — к Палмеру: — Так в чем же дело? Гипноз? Почему вы позволили ему это? Или вам было безразлично? Палмер прищурился. Он чуть-чуть помедлил, не из-за врожденной осторожности, которую он отверг несколькими секундами раньше, а потому что не мог совладать со своим раздражением. — Ответьте мне прямо, — сказал он, стараясь выиграть время: — Кто либо из нью-йоркских газет благоволит к Маку Бернсу? — Только те, кому он платит. Палмер повернулся к Вирджинии: — И это тоже всем известно? Она кивнула: — Вы и не представляете, как быстро подобные пустяки передаются из уст в уста. — Что же это?.. — Палмер снова помедлил. — И ктонибудь?.. — Он запнулся и облизнул губы. — Что ж, это постоянно практикуется в отделах по связи с общественностью? Неожиданная кривая усмешка Кесслера столкнула массу пепла с его сигареты прямо к нему в рот. — Большой город вас приветствует, ребята! — Нет, не постоянно, — сказала Вирджиния. — От случая к случаю. В течение нескольких долгих секунд фоторепортер глядел на Палмера, потом заметил: — Вы меня просто удивляете, папаша. Как же иначе сукин сын, вроде Бернса, может убедить журналистов напечатать то, что ему нужно? Палмер коротко кивнул. Надел шляпу, взглянул на Вирджинию: — Поедемте обратно в контору. Мне надо позвонить в Олбани. Кесслер ткнул пальцем в направлении небольшой приемной. — Будьте моим гостем. — Разговор будет не для печати, — предупредил Палмер. — Я просто хочу послушать, как Мэкки Нож сам окажется под ножом. Фоторепортер поднял телефонную трубку в приемной и попросил оператора «Стар» связать его с Олбани. — Это Кесслер, — сказал он через минуту. — Не притаился ли там где-нибудь Мак Бернс? — С блаженной улыбкой он вручил телефонную трубку Палмеру. — Алло! — Палмер слышал сумятицу звуков на другом конце провода. Потом: — Дорогуша? Это Мак. Wie geht's? — Machts nichts gut [Так себе (нем.)], — сказал Палмер. — Кто это? — Только что звучавшая в голосе Бернса приветливость иссякла, подобно сливной струе в унитазе, когда отпускают цепочку. — Кесслер? — Это Палмер. Я в редакции «Стар». Мы только что прочли на телетайпе результат голосования по поправке. — Вуди, деточка? — Пауза. Потом: — Дружище, я в таком же унынии, как и ты. — Голос Бернса явно силился зазвучать в более низком, более подходящем ключе, нежели его первые веселые приветствия. — Свалилось на меня, как тонна кирпича. — Как тонна кое-чего еще, Мак. Я позвонил, чтобы услышать ваше объяснение. Давайте покороче. Я должен зачитать вам заявление. — Какое еще?.. — Сначала объяснение. — Ну что я могу тебе сказать? У меня были все основания ожидать победы, деточка. Ты это знаешь. Но три республиканца с периферийных районов штата вели с нами двойную игру. — Те самые, которых вы посетили, объезжая эти районы? — Вуди? Клянусь богом, я не знаю, как… — Мак, вы закончили ваше объяснение? — Какого черта можно объяснить в таких случаях? Будь рассудительным, Вуди. Три штрейкбрехера, которые должны были голосовать на стороне коммерческих банков, решили проголосовать со сберегательными банками. — И доказать всему миру нашу слабость. — Дорогой мой, от этого мир не развалится. Ты же умеешь смотреть на вещи шире. Эта маленькая поправка — всего лишь куриный помёт. — Объяснение закончено? — Да. — Мак, у меня есть заявление. — Сейчас Палмер держал перед собой свободную руку ладонью вверх так, словно зачитывал документ. — Итак, слушайте: отношения между первой стороной, «Юнайтед бэнк энд траст компани», и второй стороной, Маком Бернсом, настоящим прекращены. Вторая сторона не является больше советником по общественным связям первой стороны. Подписано двенадцатым числом февраля, Вудсом Палмером-мл., вице-президентом — исполнителем. Вы меня слышали? — Я не пони… — Вы уволены, Мак. Рассчитаны. Выгнаны. Вы больше не мой сотрудник. Я больше не ваш клиент. Это ясно? — Знает ли Бэркх?.. — И я теперь свободен делать все, что в моих силах, чтобы возместить ущерб, нанесенный ЮБТК — за ее же деньги, — вашими фокусами, вашим предательством и отъявленным и полным вероломством. — Вы сказали об этом Бэрк?.. — Люди, с которыми я едва знаком, — снова прервал Палмер, — спрашивают меня, почему вообще с самого начала я доверял вам. И я вынужден спросить самого себя, почему, понимая вашу игру, я позволил вам нанести ЮБТК такой ущерб. — Вуди, знает ли Бэр?.. — Возможно, я в обоих случаях так и не найду ответа, Мак, но по крайней мере я не должен буду больше выслушивать вопросы. До свидания. — Вы будете?.. Палмер с чрезвычайной осторожностью положил телефонную трубку на аппарат. Повернулся к Кесслеру: — Совершенно конфиденциально, разумеется. — Разумеется. — Кесслер зажег новую сигарету, и она снова повисла над самой серединой нижней губы. — Спасибо за предоставленную возможность использовать вашу приемную. — Был рад услужить. Палмер взглянул на Вирджинию, указывая жестом на выход: — Пойдемте! — Они кивнули фоторепортеру и оставили его в приемной осыпать пеплом свой довольно тучный живот. Внизу, как только они вышли на свежий ветер Сорок седьмой улицы, Вирджиния взяла Палмера под руку. — Неважный из тебя актер, — пробормотала она. — Но ведь я не переиграл, как ты считаешь? — Уволить ответственное лицо с 50-тысячным окладом по междугородному телефону из «Нью-Йорк стар»! Переиграть — не то слово. — Разве такой разговор подслушивают? — Только на обоих концах провода. Они дошли до Бродвея, где вихрь пыли заставил их на мгновение зажмуриться. — Смех да и только, — сказал Палмер. — Истерика. — Нет, смешно то, что я, в сущности, не был рассержен, когда услышал насчет поправки. И даже тогда, когда начал говорить с Бернсом. — Но сейчас ты действительно взбешен? — спросила она. — Да. Она прижала к себе его руку. — Тебе надо выпить. — В одиннадцать утра? — Я тоже выпью рюмку. Палмер огляделся. Обычная для позднего утра толчея Таймс Скуэр. — Не здесь. — Дома у Мака. Он хмуро усмехнулся: — Пожалуй, я не составлю сейчас хорошей компании. Она посмотрела на него снизу вверх: — На что и на кого именно ты злишься, Вудс? — На самого себя. — За то, что не выкинул Мака раньше? Он покачал головой: — Хуже. — За что же тогда? — За то, что держался так, как если бы я был посторонним. За то, что делал вид, будто на мне нет никакой ответственности. За то, что подсознательно надеялся на успех его двойной игры с ЮБТК. — Палмер усмехнулся невесело, одними губами. — За то, что в известном смысле желал его победы. За бoльшую ненависть к тому, что делает Бэркхардт, чем к тому, что делает Мак. Зажегся зеленый свет. Они стали переходить на широком перекрестке, и, как всегда случается, раньше, чем они дошли до середины улицы, снова зажегся красный. Пришлось бежать. — Какая муха тебя укусила? — спросила Вирджиния. — Твой приятель Кесслер, спросивший меня, почему я позволял Бернсу все это делать. И предположивший, что мне было, в сущности, безразлично, как все обернется. — А тебе безразлично? — Не в этом дело, а в том, что так думает Кесслер. — Палмер широко шагал по Сорок седьмой улице и почти тащил ее за собой. — Он считает, что человек в моем положении нечто вроде философствующего евнуха, который попросту не способен тревожиться из-за того, что важно для людей, подобных Кесслеру. А самое важное для них — честность. Они уже пересекли Шестую авеню и стремительно мчались вперед. — Вудс, — выдохнула она, — куда мы спешим? Он замедлил шаг. — По его мнению, — уже спокойнее сказал он, — я нечто вроде кастрата. Помнишь? «Что за босс у тебя?» Помнишь, как он спросил это? — Но конечно же, он не имел в виду, что ты… — Я знаю, что он имел в виду. — Ты хватил через край, Вудс. Тебе чудится то, чего нет. — Очень возможно. Это было…— Он замолчал на секунду. Потом вздохнул. — Я не жду, чтобы ты чувствовала так же, как я. В отличие от меня ты не была все эти годы под началом у такого отца, как мой, чтобы потом добровольно — по иронии судьбы — угодить к Бэркхардту. Здесь мое больное место. Кесслер нашел его без особенного труда. — Случайно, — сказала она. — Как бы ни нашел, он сумел дать точный и крепкий тычок. — А ты подскочил словно ужаленный, схватил телефонную трубку и уволил Мака. А я-то считала, что банкиры двигаются очень неторопливо. — Просто я вдруг понял, почему я отпустил Маку поводья. Видишь ли, я, в сущности, никогда не чувствовал, что он на моей ответственности. Палмер направил ее к перекрестку, и они пересекли Пятую авеню. Теперь они стояли на противоположном углу, Вирджиния ждала, куда он поведет ее дальше, а он не сознавал, что они стоят на месте. — Бэркхардт нанял его, испугался, почувствовав, что схватил тигра за хвост, и нанял меня — держать для него зверя. К тому времени, когда я уяснил себе это в основных чертах, Бэркхардт начал возмущать меня почти так же, как когда-то мой отец. И таким образом, я думаю, что я испытывал тайную радость, наблюдая двойную игру Бернса. Кесслер был прав. Мне, в сущности, было безразлично. — А сейчас? — Сейчас я почему-то стал относиться к этому как к личному делу. Я терпеть не могу, когда меня недооценивают. Это оскорбительно. И особенно оскорбительно, когда тебя недооценивает пошлый ливанский Макиавелли вроде Бернса. — Я отказываюсь поверить, — сказала она, — что случайное замечание болтливого фоторепортера заставило тебя прозреть. — Но именно так случилось. — Нет, не совсем так. — Она нахмурилась, шагнула на край тротуара и остановила проезжающее такси. — Садись.