Текст книги "Банкир"

Автор книги: Лесли Уоллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 77 страниц)

— Все знают, — продолжал Палмер, — что я не против займа, но я не за такой, какой просите вы, а такой, который, я уверен, мог бы быть использован с хорошими результатами. Теперь это дело прошлое, несмотря на то что произошло оно два дня назад; официальное решение было сообщено Джет-Тех сегодня днем, и на этом пока все остановилось. Лумис мог бы вернуться с новым предложением и возобновить переговоры. Я искренне надеюсь, что он это сделает. Вы понимаете? Я хочу, чтобы у вас были деньги. Когда у меня появится хоть какая-нибудь возможность что-то сделать в этом отношении, я сделаю. В настоящее же время ничего больше не может быть сделано… мной. Гаусс кивнул медленно, устало. — Я знаю. Лумис говорит мне почти то же самое. Я должен ждать. Со временем деньги будут. — Он сказал это? Когда? — Сегодня. И много раз до этого. — Насколько определенно это звучало? — спросил Палмер. — Бесконечно определенно. Вы знаете этих финансовых дельцов. — Гаусс заморгал. — Дельцов типа Лумиса, вы понимаете. Вы совершенно другой человек, мой старый друг. — Лумис уверен, что деньги будут в конце концов? — В конце концов. — Тонкий рот немца скривился, будто у этих слов был неприятный привкус. Он замолчал. Палмер встал. — Гаусс, боюсь, я уже должен двигаться. Было очень приятно поговорить с вами, хотя я и не смог вам помочь. — Он стоял, ожидая, когда старый человек тоже поднимется. Вместо этого Гаусс сидел, навалившись грудью на стол, глаза устремлены на кольцо и стрелу из воды. — Где вы остановились в городе? — продолжал Палмер, надеясь как-то встряхнуть его и вывести из транса. Гаусс продолжал молчать. Палмер откашлялся. Положение, сообразил он, может скоро выйти из-под его контроля. Теперь он пожалел, что дал Гауссу три порции виски… или же вообще позволил ему пить. — Гаусс, — спросил он, — вам нехорошо? Маленький человек заморгал. Взгляд его медленно переместился вверх, на лицо Палмера. — Я хочу кое-что сказать вам, — произнес он тихим хриплым голосом. — Они меня не посылали. Я притворился, что это они послали. Но они даже не знают об этом. Они и не представляют, что мы знаем друг друга. — Это была целиком ваша идея? Гаусс кивнул: — Пожалуйста. — Что? — Сядьте, пожалуйста. Палмер посмотрел на стенные часы. Через десять минут у него встреча с Вирджинией. — Только на одну-две минуты, — сказал он, усаживаясь за стол напротив Гаусса. — А потом я действительно должен уйти. — Конечно, — медленно улыбнулся Гаусс, но не Палмеру, а нарисованному на столе знаку. — Это знак мужчины, — сказал он, дотрагиваясь до него пальцем. — Это также знак железа. А кроме того, планеты Марс. Странно. — Он еще очень долго сидел, улыбаясь и ничего не говоря. — Гаусс, я спешу. — Да. Да. Да. — Старый человек, казалось, взял себя в руки. — В моих возможностях, — сказал он гораздо громче, — сделать имя Гаусса более знаменитым, чем когда-либо мог это сделать Карл Фридрих. Они назовут его «тот, другой Гаусс». И когда будут упоминать Гаусса, то это буду я, Гейнц Вальтер Гаусс, du kennst [Знаешь (нем.)]. — Надеюсь, так и будет. Гаусс покачал головой: — Na. Na. Вы не очень любите меня, mein alter Freund [Мой старый друг (нем.)]. Ваши слова лишены чувства, потому что вы торопитесь, а я вас задерживаю, nicht wahr? [Не так ли? (нем.)] И вас раздражает мой проклятый эгоизм. Но я знаю. Я знаю, что прав. Это в моей власти. — О чем вы? — спросил Палмер, жалея, что он вообще пригласил сюда этого болтливого старика. — Я говорил, что другой Гаусс изучал магнетизм, да? — начал немец. — Я тоже еще в молодости занимался некоторыми опытами по магнетизму. Вы знакомы с поздними гипотезами Эйнштейна? Магнитное происхождение гравитационного поля Земли? [Здесь и далее рассуждения Гаусса не вполне достоверны и научно обоснованы. — Прим. ред.] — Совершенно не знаком, — признался Палмер. — В Германии я не имел к ним доступа, — продолжал Гаусс. — Этот человек был еврей. Но когда после войны я наткнулся на его работу, это опять было deja vu. В своем воображении я уже видел это. Избранный ариец и опальный еврей. Вы знаете, как много времени я потерял — мир потерял, — потому что не имел понятия о работе Эйнштейна. Гаусс водил указательным пальцем по знаку, изображенному на поверхности стола. — Очевидная, простая, элементарная истина. По крайней мере, как только Эйнштейн объяснил это, стало очевидно, насколько это все просто. И если гравитация является магнитной силой, теоретически ей может противодействовать равная противоположная магнитная сила. Вам понятно? Палмер кивнул: — На практике, конечно, это не может быть осуществлено. — В науке нет «конечно». — Гаусс бросил на Палмера быстрый взгляд. — Теперь следите внимательно. Магниты, необходимые для противодействия силе тяготения, были бы слишком тяжелы, чтобы поднять самих себя с земли. Проблема ясна. Добавьте больше магнитной силы, добавится больше веса, добавится больше неудач. Это можно доказать на бумаге, так что никто не терял на это времени. Ясно? — Ясно. — За последние несколько лет, — продолжал Гаусс, — возникла новая область — физика низких температур. Мы охлаждаем тело, приближая, насколько возможно, его температуру к абсолютному нулю, и изучаем, что с ним происходит. Имеете представление об этом? — Очень смутное. Кажется, четыреста градусов ниже нуля? Гаусс нетерпеливо махнул рукой. — Не важно. Между тем в «Бэлл» и в «Вестингауз» сконструировали электромагнит и сократили до минимума потери. Таким образом были созданы сверхмагниты. Но каждый электромагнит имеет ферромагнитный сердечник. Железо. Никель. Кобальт. Любое из группы железа. Так? — Раз вы так говорите… Немец пожал плечами: — Это факт. Был. До недавнего времени. Но…— Он снял со стола свой палец и указал им в потолок:— Сверхохлаждение показывает, что другие металлы, некоторые неметаллы и определенные сплавы могут стать высокомагнитными. — Понимаю, — сказал Палмер. — Более магнитными, чем группа железа. — Правильнее сказать, — поправил Гаусс, его голос стал очень спокойным, — феноменально более магнитными. Я взял на время одну из наших джет-теховских охлаждающих установок. Ни один человек не знал, зачем она мне нужна. Кроме того, я взял на время описание различных экспериментов, проводимых в «Белл» и в «Вестингауз». Произошла очень странная вещь. О ней знает только один человек, один из моих ассистентов, Кармер, человек, почти лишенный воображения. Он помогал мне и видел то же, что видел я. Но он не имеет понятия о том, что это означает. — Старик замолчал и на мгновение задумался. — Продолжайте, — сказал Палмер. Гаусс кивнул: — Попытайтесь представить это. В охлаждающей камере имеется прозрачное кварцевое окошко. Вы можете наблюдать, что происходит с охлаждаемым веществом. Сплав берется в форме бруска, около четырех дюймов в длину и полутора дюймов в ширину. Конечно, он имеет электромагнитную обмотку. Я снижаю его температуру до 10° Кельвина или же минус 263°С. Затем я пропускаю через обмотку сфазированный пульсирующий ток. Я увеличиваю силу тока и регулирую фазу. И вот что я вижу — что Кармер и я видим — через кварцевое окошко. Магнит — сердечник и обмотка, — весящий около двух фунтов, медленно поднимается со дна камеры и парит в воздухе. — Несмотря на гравитацию? — Точно. Первый раз я настолько разволновался, что слишком быстро повернул регулятор напряжения. Магнит взлетел и ударился о потолок охлаждающей камеры. В последующих экспериментах я регулировал это более успешно. — Позвольте, если я вас правильно понял, вы заявляете, что победили силу земного притяжения? Гаусс медленно кивнул: — Вы поняли правильно. — Но…— Палмер на мгновение остановился. — Но какая практическая польза вытекает из этого, Гаусс? Давайте предположим, что вы решили построить по этому принципу космический корабль. Вы не могли бы держать его магниты сверхохлажденными. На открытом воздухе. — Правильно. — Так какой же практический результат? — То, что вы называете кораблем, космическим кораблем. Палмер наморщил лоб. — Не понимаю. — Да вы поймете. — Старый человек ликующе улыбнулся. — Вы поймете, когда я скажу, что холод в космическом пространстве близок к абсолютному нулю. — Э… это правда? — Конечно, правда. Пусть магниты моего космического корабля продержатся в сверхохлажденном состоянии всего несколько секунд, как раз столько, сколько надо для взлета и прохождения через атмосферу до сверххолодных областей космоса; и все проблемы будут решены. — Но может ли корабль взлететь так быстро? — Знаете ли вы, что гравитационное поле Земли в одних местах сильнее, чем в других? — Нет, но это можно себе представить. — Существуют определенные линии, где притяжение намного мощнее, чем между ними, — сказал Гаусс. — Садитесь точно между этими линиями и включайте полную мощность. Корабль отрывается от Земли мгновенно, со скоростью, близкой к скорости света. Как будто вы кончиком пальца щелкаете горошину. Щелк! Со скоростью света. — Но…— Палмер замолчал. — Продолжайте. Но что? — Люди внутри корабля. Они не смогут выдержать такое ускорение. — Ха! — В первый раз за весь вечер лицо немца понастоящему осветилось. Он хлопнул ладонью по столу, стирая нарисованный на нем знак. — Я поймал вас, мой друг! Вы верите мне. — До этого момента, да. У меня недостаточно знаний, чтобы не верить. — Вы знаете достаточно, чтобы видеть в этом смысл? — Да, — признался Палмер. — Вы принимаете это, — настаивал Гаусс. — Вы принимаете это. Вы должны. Иначе вы не беспокоились бы о людях внутри корабля. — Очевидно, это так. — Теперь слушайте, — сказал немец. — Не поймите ошибочно мои слова, когда я говорю, что мне плевать на этих людей. Мне нет дела до их благополучия. Не то что я бесчеловечен. Но моя проблема — найти физическое решение, такое решение, которое я тотчас же могу доказать на практике. Я это сделал, И я показал, как абсолютный холод космоса делает решение возможным вне лабораторной охлаждающей камеры. Я физик, а не биолог. Пусть биологи решают проблему этих людей. Согласны? Палмер криво усмехнулся: — Не обманывайте себя, Гаусс. Просто вы бездушный старый человек. — Он наклонился вперед. — Никто не догадывается о значении этого эксперимента? О том, какие он открывает возможности для изучения космоса? — Даже Кармер не догадывается. Я думаю, он просто потакает мне. Ничего практического в моей игрушке он не видит. — Не объясняя существа, — сказал Палмер, — можно, я скажу моим коллегам, что у вас есть по-настоящему серьезная вещь? Сколько будет стоить довести ее до конца? — Двадцать миллионов. Тридцать. — Гаусс сложил свои тонкие губы в недовольную гримасу. — Они не купят ее без определенной информации, а может быть, демонстрации. Сделать этого я не могу. Риск был бы огромен. — Это достойные доверия люди. Они могут хранить секреты. — От русских? Меня волнуют не русские, — объяснил старый немец. — Меня волнуют мои выдающиеся друзья, ученые свободного мира. Им не украсть этого у меня. — Его печальные глаза стали маленькими и свирепыми. — Я не допущу, чтобы это случилось. Я не могу. Мне осталось всего лишь несколько лет. Они не могут мошеннически лишить меня моей собственности. — Но со временем об этом узнает весь мир. — Браво! Когда Гаусс объявит об этом, Гаусс захочет, чтобы весь мир знал. И знал, что это именно Гаусс дал им чудо. Палмер подумал. — Таким образом, вы просите у меня от 20 до 30 миллионов на лошадку, настолько темную, что никто не в состоянии разглядеть, на что она похожа. — Поскольку я рассказал вам так много, вы можете посетить мою лабораторию и сами наблюдать эксперимент. Тогда они поверят вашему слову. — Так банкиры не поступают, Гаусс, и вы это хорошо знаете. — Палмер посмотрел на старого ученого и увидел, что тот опять стал сжиматься в своей сверхжалости к себе. — Вы имеете простую лабораторную игрушку. Я уверен, что она работает. Мне достаточно вашего слова. Но чтобы перевести эту игрушку во чтолибо стоящее, быть может прототип космического корабля, который докажет свою полезность, на это потребуется очень много денег и еще больше на решение проблемы защиты людей, тех, кто полетит в нем. И тогда… — Автоматическое управление, — прервал Гаусс тихим голосом. — Прототип не будет нуждаться в человеке. — Вы не поняли, о чем я говорю. — Может быть, — медленно произнес немец, — потому что я не хочу понять. Или потому, что я слишком хорошо все понимаю и поэтому не хочу насиловать свои уши, выслушивая это еще раз. Палмер посмотрел на часы. Он уже на десять минут опаздывал на свидание. Он встал. — Можете ли вы продолжать свою работу без дополнительного финансирования? — Вопрос не в «можете». — Гаусс натянул пальто, глаза смотрели в сторону. — Я должен продолжать эту работу. Я буду подписывать фальшивые заявки на сырье, врать, воровать оборудование. — Что, если вы получите правительственный контракт? Что, если вы уйдете из Джет-Тех? Начнете всю работу под наблюдением правительства? Гаусс сардонически кивнул. — Для меня, кто уже сжег миллионы их долларов на verfluchte [Проклятый (нем.)] ракету «Уотан», правительство больше не даст миллионов. — Он нахлобучил шляпу. — Сегодня, после того как мне сообщили об отказе, я представил себя, как я обращаюсь к вам. Я был умен. Уверен в себе. Я наполнил вас этой верой в меня. Теперь я вижу себя, как вы меня видите: сумасшедший старик, у которого нет на уме ничего, кроме денег. Старый неудачник. Der Konig von Scheiss. Ладно, пусть будет так. — Он слепо повернулся к двери, ведущей на улицу. — Гаусс, — надевая пальто, Палмер вышел за немцем на Третью авеню, — Гаусс, подождите секунду. — Вы уже достаточно опоздали, мой друг. Время — важная вещь. Правильный расчет времени — это все. — Холодный северный ветер, дующий вдоль улицы, заколыхал поля шляпы Гаусса. — Вы разговариваете со специалистом по опозданиям. Я потерял десять лет, потому что Эйнштейн был евреем. Ничего. У меня впереди еще десять лет. — Его улыбка казалась какой-то неестественной в освещенной неоновым светом темноте. — Тогда придет удача, — добавил он насмешливым тоном. Он повернулся и пошел через дорогу. Вскоре исчез в боковой улице. Щеки Палмера защипало от ветра. Он повернулся к нему спиной. Игольчатые пальцы холода пронизывали ткань его пальто и костюма, добираясь до тела. Спустя момент ветер стих. Но Палмер так и остался продрогшим, замерзшим до самых внутренностей, пока он медленно шел на второе свидание этого вечера. Глава сорок пятая Она сидела одна за отгороженным столиком в конце бара. Поискав глазами, Палмер увидел ее и направился прямо к ней. — Прости меня, — начал он, садясь напротив, — но Гауссу надо было о многом рассказать мне. Она подняла глаза, когда он входил в бар. Увидя его, она снова уставилась в стакан, который держала обеими руками, и теперь, вероятно, была не в состоянии взглянуть на него еще раз. — Все в порядке, — сказала она глуховатым голосом. — Похоже, что нет. — Все в порядке, — настаивала она, все еще не глядя на него. — Любопытнейший тип, — сказал Палмер. — Не будь у меня более важного дела, я все еще сидел бы там и слушал. Медленно она подняла голову и посмотрела ему в глаза. — Если Гаусс настолько важен, — сказала она ровным голосом, — тебе не следовало уходить. — Но ты еще важнее. Уголок ее рта быстро поднялся, затем снова опустился. Теперь, когда она нашла в себе силы посмотреть на него, она, казалось, уже не могла отвести глаза в сторону. С легким удивлением он увидел, что ее огромные темные глаза очень похожи на глаза немца, по крайней мере в данный момент. Затем он понял, что они похожи не по величине и не по цвету. Общей была жалость к себе в этих влажных глазах человека, занятого только самим собой. Взгляд Гаусса как бы демонстрировал эту жалость, а Вирджиния, наоборот, старалась ее спрятать. — Да, — заявила она, — мне было очень жаль себя. — Откуда ты знаешь, о чем я думал? — Забудь это, — прервала она. — Просто помни, как трудно спрятать свои мысли от кельта. — Она скорчила гримасу отвращения и откинулась в глубь кабины. Ее темные неуложенные локоны разметались по сторонам на обивке из синтетики, когда она оперлась головой о перегородку. — Я пересматривала наши отношения почти целый час. Такие размышления не особенно хорошо оплачиваются. Когда я увидела, что ты опаздываешь, стало еще хуже. Наконец, — добавила она как бы в раздумье, — когда я решила, что ты не придешь, вся наша связь умерла, не мгновенно, одним ударом, а как бы хныкая. Прямо здесь передо мной на столе. Я уже собирала останки для погребения, когда ты появился. — Боже мой, я же опоздал всего на несколько минут. — Пятнадцать. — Ну, послушай… — Знаешь, — снова прервала она, — в художественной литературе можно время от времени встретить подобную сцену. Появляется герой, и мрачные думы исчезают как дурной сон и все вокруг вновь сверкает и смеется. Это результат его бесценной близости. Простой факт, что он в конце концов вообще появляется, приводит в восторг молодую идиотку. — Но не тебя.